Полная свобода выбора для ребенка — это хорошо или плохо?

Дмитрий Шноль: Лет до 13 ребенку хочется авторитета, ему нужно, чтобы мир стоял на понятных основаниях. Потом он будет бунтовать и оспаривать все в подростковом возрасте, но пока ему нужно, чтобы взрослый был взрослым. Власть взрослого воспринимается как норма. Но сейчас принято считать, что свобода хорошо, а авторитет — нет. Этот взгляд подтверждается бурным развитием техники: взрослые не разбираются в том, что понимают дети, какой же у них может быть авторитет? Такого вообще никогда не было в истории человечества: взрослые всегда были опытней (хотя мне кажется, что это проблема только нашего времени, скачкá технологий, и дальше так не будет). Ребенку некомфортно, когда он должен решать за взрослых. Родители спрашивают в зоопарке четырехлетнего малыша: налево пойдем или направо? К тиграм или к слонам? А у него истерика: взрослые стоят и ждут, куда он их поведет, а он ни тигров, ни слонов никогда не видел и ничего решить не может. Есть вещи, которые с ребенком можно обсуждать, а есть то, что не обсуждаемо. Надо понимать, какая нагрузка ложится на ребенка, чтó он может и хочет выбирать.

Александр Ковальджи: Конечно же, детей нужно приучать к самостоятельности, но всегда ли они готовы сделать разумный выбор и тем более за него отвечать? Не пытаемся ли мы переложить свою ответственность на хрупкие детские плечи?

Академик Владимир Арнольд рассказывал, что его внук, учившийся в Америке, выбрал себе вместо трудной математики легкую историю джаза, поскольку по очкам (которые набираются учеником во время обучения. — И. Л.) они стоили одинаково. Взрослые провоцируют детей на якобы самостоятельный выбор, а на самом деле искушают их поиском легких путей. Аналогичная ситуация в вузах некоторых стран Европы, в которых студентам позволяют выбирать курсы. В большинстве случаев они выбирают не те курсы, которые важнее для их будущей профессии, а те, которые легче сдать. При этом я никак не против спецкурсов по выбору или выбора курсов повышенного уровня сложности в рамках обязательной программы. Иначе говоря, должно быть обязательное ядро, за рамками которого можно осуществлять выбор.

7. Отечественное образование всегда было ориентировано на фундаментальные знания. В последние десятилетия стали популярны новые подходы, ориентированные не на знания, а на умения, на компетенции. Как найти правильный баланс между одним и другим?

Михаил Поваляев: Человек, не имеющий знаний, как правило, и не компетентен. Нам хочется, чтобы учиться стало легче, и так иногда бывает, но не всегда. Если вам учиться не так же трудно, как сто лет назад — с высокой вероятностью вы недорабатываете. Идея «посмотреть в Интернете» не работает потому, что надо сначала знать или хотя бы подозревать, чего ты не знаешь и что надо посмотреть в Интернете или в книжке. Возможность обратиться к справочным материалам растет вместе со стремительным увеличением объема знаний, скорее даже отстает от него. Человек, который знает много, но не умеет рассуждать, встречается намного реже человека, который ничего не знает и знать не желает и не имеет никакой базы для гипотетических умственных упражнений.

Александр Ковальджи: По-моему, это неправильная постановка вопроса. Например, великий физик Л. Ландау ничего не умел делать своими руками, но при этом был гениальным теоретиком, который объяснил сверхтекучесть гелия. Можно ли сказать, что у него не было умений?
Мы попадаем в ловушку, когда произносим, казалось бы, общеизвестные слова «знания» и «навыки», поскольку эти слова можно наполнить разным смыслом. Запомнить что-либо — это еще не знания, поскольку необходимо понять, чтó мы узнали, к чему мы узнали, как это связано с предыдущими знаниями, какого уровня эти знания (от конкретного до философского). Знания надо не столько запомнить, сколько освоить и присвоить, т. е. понять их значение, понять их место в системе знаний, сделать их частью своего культурного и интеллектуального багажа.
Есть такая поговорка: «не в коня корм» — вроде бы что-то съел, а не насытился, и сил не прибавилось. К сожалению, в школе есть кошмарное слово «прошли», а школьники или родители добавляют «прошли мимо»: учителю надо гнать программу, у него нет времени останавливаться и «латать дыры» у отстающих учеников, поэтому все силы он сосредотачивает на том, чтобы заставить ученика выучить материал наизусть, и за это ставит положительную отметку. Начав так делать, уже нельзя остановиться, потому что запоминание без понимания накапливается, и потом уже понять что-либо невозможно, можно только продолжать заучивать. А это означает, что ученик не приобрел ни знаний, ни умений, он научился только их имитировать.

В этом кроется разгадка ошибочного расхожего мнения, что дети в школе страшно перегружены огромными объемами информации, которую они не в состоянии запомнить. А причина перегрузки именно в заучивании без понимания, поскольку память ребенка — это не жесткий диск, на который можно записать что угодно, ребенок хорошо усваивает только то, что имеет для него смысл, то, что связано с его опытом, то, что имеет эмоциональную окраску. А когда он что-то понял, вот тогда можно запоминать, тогда материал будет легче извлечь из памяти, поскольку он обрастет ассоциативными связями. Дети, которые учатся осознанно и постоянно задают вопросы, могут и хотят запоминать в разы больше информации, чем требует школьная программа, и им это в радость.

Образование должно готовить к будущей жизни и работе. Можно ли сказать, что оно справляется с этой ролью?

Михаил Поваляев: Роль образования в элитогенезе (формировании элиты. — И. Л.) изменилась. К элите (властителям не столько дум, сколько внимания) относятся люди часто не слишком образованные (артисты, певцы, спортсмены).

Анна Елашкина: У современных детей нет образа будущего. В советское время вся информационная индустрия работала на то, чтобы транслировать молодежи, как и с кого жизнь строить. Мы смотрели фильмы и читали про сталеваров, про физиков и врачей, про геологов и учителей. Нам понятно было, какова карта профессий в стране. Сейчас студенты демонстрируют полную дезориентацию. Они понятия не имеют, что происходит во взрос­лом мире. Даже если рядом есть успешные инновационные фирмы (а у нас в Новосибирске это так, во многом за счет Академгородка), студенты про это ничего не знают, не понимают, как эта жизнь устроена, а рассказом не передать…

Не все готовы быть супербойцами. Хорошие люди часто вовсе не вояки, не жаждут заработать много денег, они хотят просто заниматься чем-то осмысленным и дающим возможность выжить. На таких людях держится страна, и именно такой молодежи сейчас очень тяжело.

Дмитрий Шноль: Нынешняя школа — феномен новый, необычный в истории человечества: современный ребенок не видит, как работают взрослые, по сути, школа — это его место встречи с тем, как работает взрослый мир. Отсюда тяжелые профориентационные проблемы: ребенок не представляет, кем он может быть. Он не пробовал себя в разном деле, как раньше деревенский ребенок или городской подмастерье. И от того, видел ли он взрослых, которые работают с удовольствием, будет зависеть, вырастет ли он потребителем, убежденным, что работа — это мука, а хорошо только отдыхать. И школа вряд ли решит эту проблему в ближайшем будущем.