Скотч — напиток для стариков

Шеймус

Настоящее

Миранда вернулась с медового месяца и, судя по всему, готова лично попытаться исполнить функцию родителя.

Я сижу в машине и наблюдаю за тем, как она увозит моих детей.

Я больше не думаю о них, как о наших.

Они мои.

Я их кормлю.

Даю им кров.

Разговариваю с ними.

И самое главное – люблю. Каждую минуту каждого дня.

Она же ушла.

Она не захотела с ними жить, а меньше всего — любить.

Ее ничтожные попытки общаться по телефону были просто жалкими.

Я пытаюсь не зацикливаться на этом, иначе стану обвинять ее во всех грехах.

Больше, чем я уже это делаю.

Это изматывает меня, вытравливая доброту, которая раньше, словно кокон, окутывала мое сердце. Темное уродство ненависти пробивается даже в самые укромные его уголки, уничтожая все хорошее. Интересно, через сколько времени я превращусь в одну сплошную ненависть?

Я пытаюсь бороться с ней ради своих детей.

Но эта сука поступает подло; она дерется грязно, вонзая нож в спину любого проблеска надежды.

Я трясу головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и делаю несколько глубоких вдохов.

Миранда приехала, чтобы провести двадцать четыре часа с моими детьми. Сейчас восемь часов утра, суббота. Завтра в это же время я заберу их на парковке возле кофейни, чтобы она успела на десятичасовой рейс.

Я не знаю, что мне делать. Я не оставался без детей наедине с самим собой уже больше одиннадцати лет. На секунду мне приходит мысль, что я могу просто сидеть в машине и ждать, когда они вернутся.

Но, в конце концов, завожу мотор и еду обратно в квартиру.

***

Я поднимаюсь по лестнице и внезапно меня начинает охватывать паника, как будто я потерял что-то важное. Моментальный страх, который ассоциируется не только с потерей, но и незавершенностью. Паника усиливается, пока не становится очевидным, насколько я привязан к своим детям. Я — их отец. Их опекун. Я их родитель. Я уже не помню, как быть кем-то еще. У меня сжимается сердце. Боль. Тревожная. Пронизывающая. Неужели у меня сердечный приступ.

— Шеймус, ты в порядке?

Я поднимаю голову. Яркий свет заставляет меня прищуриться и тогда моему взору предстают обеспокоенные сапфировые глаза, которые смотрят прямо на меня. Это Фейт. Я инстинктивно киваю, чтобы успокоить ее. На ее лице выражение страха и тревоги. В этот момент я понимаю, что ладонями касаюсь грубой цементной поверхности ступенек. Я упал то ли от паники, то ли из-за своих бесполезных ног. Не знаю почему, но я упал.

— Я в порядке, — еще раз уверяю ее я.

Она кладет руку на мою спину и шепчет, словно пытается смягчить свои слова:

— Ты упал, и у тебя идет кровь. Позволь мне проводить тебя в твою квартиру.

— Мне не нужна помощь! — слишком громко вскрикиваю я, а потом добавляю уже тише, — мне не нужна никакая помощь. — Заявление, которое в начале звучало раздраженно… в конце окрашивается смущением. Я смотрю в ее обеспокоенные глаза, ожидая увидеть в них отвращение и боль, а вместо этого вижу сочувствие и понимание.

Она еще раз гладит меня по спине, а потом хватает за руку и помогает встать.

— Нам всем нужна помощь. Невозможно все делать самому, — шепчет она, когда мое ухо оказывается вровень с ее ртом.

Когда мы заходим в квартиру, я хочу извиниться, но вместо этого иду в ванную комнату, чтобы помыть кровоточащие колени. Чувствую себя последним придурком.

Вернувшись, обнаруживаю, что она стоит на том же самом месте возле двери. Я думал, что она уже ушла, но нет. Я жду, что Фейт начнет подбадривать меня или читать проповеди, но вместо этого она, к моему удивлению, говорит:

— Давай выпьем.

Я смотрю на часы на DVD-проигрывателе — восемь сорок пять.

— Не слишком рано для того, чтобы пить?

Она пожимает плечами.

— Нет. Я работала всю ночь и через пару часов пойду спать. Так что, считай это рюмкой алкоголя на ночь. — Не знаю, чем она зарабатывает на жизнь, но ничто не указывает на то, что эта женщина только что вернулась с работы. Ее дреды собраны в толстый низкий хвост, на ней спортивные штаны и футболка. Когда Фейт помогала мне подняться по лестнице, я обратил внимание на то, что от нее пахнет мылом и свежестью, как будто она только что приняла душ.

Я так скучаю по своим детям и ненавижу бывшую, что не могу больше ни о чем думать. Мозг кричит, чтобы я отказался, но вместо этого говорю:

— Да пошло оно все, давай выпьем.

На ее лице расплывается самая зловещая улыбка из всех, что я видел. Меня понимают.

— Черт, да, Шеймус! Я знала, что в тебе есть что-то бунтарское.

Ей понадобилось две минуты, чтобы сбегать в свою квартиру и принести бутылку дешевой водки и еще более дешевого скотча.

Мы сидим на диване, и я передаю ей пластиковый стакан с покемоном. Она с одобрением изучает его.

— Пикачу всегда был моим любимчиком.

— Тогда у тебя сегодня удачный день. Прости, но у меня нет стеклянных бокалов и рюмок для взрослых.

— Не бери в голову. Какая разница из чего пить? Лучше выбери свою отраву, — говорит она, показывая на кофейный столик.

— Водка. Скотч — напиток для стариков.

Она смеется и злость, и напряжение немного отпускают меня.

— Раньше я любила скотч.

— Как такое возможно? Тебе ведь еще нет шестидесяти пяти?

— Точно, только для того, чтобы наслаждаться бокалом скотча, совсем не важны годы, — с серьезным выражением лица говорит она, отчего мне становится смешно.

— Ты имеешь в виду детским стаканом скотча?

— Именно так, — подмигивает она.

Я наливаю ей скотч, а себе водку. Мы чокаемся.

— До дна! — Она произносит это искренне, а я бездушно.

За первой мы быстро выпиваем еще по два бокала каждый своей отравы.

Потом я выпиваю еще один.

Мы сидим, а алкоголь разжижает нашу кровь и здравый смысл.

— Чем ты занимаешься? — медленно и уже невнятно спрашиваю я. Обычно я выпиваю не больше бутылки пива. Можно сказать, что в этом плане я все еще девственник. Голова пока работает, но в глазах начинает двоиться.

Она улыбается, из-за скотча ее глаза выглядят немного сонными.

— Что? — переспрашивает Фейт.

— Чем ты занимаешься? Ты сказала, что работала всю ночь.

— Я танцую в стрип-клубе, — подняв брови, объясняет она, ожидая, что я на это отвечу.

В любое другое время я бы осудил ее, но не сейчас.

— Ты стриптизерша? — Алкоголь сделал меня любопытным.

Она кивает.

— Почему?

— А почему бы и нет?

— Туше. Но ты красивая, умная, молодая женщина. Ты могла бы заниматься чем угодно. Где угодно. Почему это?

Она ставит стакан на кофейный столик и удобно, устроившись на подушках, отвечает:

— Это часть моего поиска.

— Что за поиск требует необходимости раздеваться на потеху публики?

— Он называется «жизнь», — просто отвечает она.

Когда она так говорит, все это имеет смысл. Наверное, водка затуманивает не только мой взгляд, потому что в трезвом состоянии я бы с ней не согласился. Я работаю психологом в старшей школе и моя святая обязанность — удерживать женщин подальше от шеста.

Фейт начинает теребить пальцами дреды. Не знаю, может, это нервное, но она не выглядит как человек, который стыдится своего занятия.

— Чтобы что-то понять, я должна попробовать это. По своей природе я очень критична. Но когда ты смотришь на мир по другую сторону объектива, то открываются возможности для самопознания. Перспективы меняют все. Если у меня есть выбор, то я предпочитаю сочувствие жалости. Тут-то и начинается мой поиск. В последние несколько лет я многое перепробовала, чтобы понять людей и их жизненные ситуации. Я пыталась сделать так, чтобы моя жизнь имела смысл. Но мне еще нужно много над этим работать. Мое прошлое все еще требует анализа и прощения. А для этого необходимо много времени. Поиск. Когда я чувствую, что что-то поняла и выросла как человек, то двигаюсь дальше, вперед. С надеждой на новые перспективы.

Не знаю, то ли я очарован, то ли сошел с ума, но водка сделала мой разум свободным, поэтому я говорю:

— Для этого нужно большое мужество. Обычно люди любой ценой избегают заглядывать внутрь себя. Они опускают занавески и прячутся за ними.

Фейт медленно с серьезным видом качает головой. Мне кажется, что ей хочется возразить, но вместо этого она пристально смотрит на меня. На ее глазах появляются слезы; я настолько парализован этим зрелищем, что могу только смотреть на нее в ответ. Все гораздо серьезнее, чем она говорит. Но я не давлю на нее. Я позволяю людям делиться со мной секретами только, когда они готовы к этому. Она же пока не готова.

Фейт несколько минут смотрит на бутылки, а потом безмолвно спрашивает, не хочу ли я выпить еще.

Я киваю, она наливает.

Мы чокаемся, в этот раз не говоря ни слова, и пьем.

Когда я опять откидываюсь на подушки, она встает и пьяной походкой направляется в ванную комнату.

Вернувшись, устраивается вплотную ко мне, кладет голову на мое плечо и спрашивает:

— Ты женат, Шеймус?

— Почему ты спрашиваешь?

Фейт берет мою левую руку и тычет ею в лицо.

— А, — говорю я, когда замечаю полоску от обручального кольца. — Она сука и вышла замуж за другого.

Она переплетает наши пальцы и опускает руки на мое бедро.

— Это объясняет, почему я еще ни разу не видела ее. Думала, может, ты вдовец, потому что всегда грустный.

Я качаю головой, несмотря на то, что она не может этого видеть, потому что ее собственная голова все еще лежит на моем плече.

— Думаю, ты путаешь горечь с грустью.

Фейт поднимает голову и смотрит на меня. Снова. Это не какой-то поверхностный взгляд, потому что Фейт ничего не делает поверхностно, она словно смотрит в самую глубь тебя. Я ощущаю себя ранимым и обнаженным, поэтому отвожу глаза, но почему-то моментально начинаю паниковать, как тогда, на лестнице, когда почувствовал, что потерял что-то важное. Я возвращаю свой взгляд обратно. И это чувство проходит.

— Как давно ты уже без нее?

— Без Миранды? — говорю я, но быстро поправляюсь, потому что Фейт не знает ее имени. — Без бывшей жены?

Она кивает.

— Физически? Несколько месяцев. Эмоционально? Несколько лет. Может быть, целую вечность. Черт, я не знаю.

Фейт подтягивает ноги так, чтобы встать на колени рядом со мной и вынуждает меня повернуться к ней. Я не могу сопротивляться ей. Она из тех людей, которых невозможно игнорировать, даже если очень постараться.

— Ты все еще любишь ее? — прямо спрашивает она.

— Миранда — сука, — отвечаю я, и имея, и не имея этого в виду… в равной мере.

— Сукам тоже нужна любовь.

Не знаю, когда мы вдруг превратились из подвыпивших в полностью пьяных людей… Я смеюсь, но невесело, потому что все неожиданно совершенно изменилось. Я чувствую это.

— Я не люблю ее.

— Ты лжешь. Может она тебе и не нравится, но ты все еще любишь ее, — опускаясь на пятки, говорит Фейт.

Я резко выдыхаю, осознавая, что она права. И мне становится больно. Это острая боль признания, которое не хочет быть выпущено на волю.

— Это правда. Но как такое возможно?

— Время, обязательство, дети и куча других причин.

Я отпускаю ее руку, встаю и подхожу к окну, которое выходит на улицу. Мне приходится держаться за подоконник, чтобы не упасть.

— Причин, чтобы ненавидеть ее, гораздо больше.

— Расскажи мне свою историю, Шеймус. Историю Шеймуса, Миранды и их трех очаровательных ребятишек. Я хочу ее услышать.

Я поворачиваю голову и смотрю через плечо на Фейт. Она все еще сидит боком, опустив зад на пятки. Такая спокойная и восприимчивая. Поэтому я начинаю.

— Мы познакомились с Мирандой в университете. Она была выпускницей, а я учился на втором курсе. Я несколько месяцев преследовал ее, пока она не сдалась и не согласилась сходить со мной на свидание. Миранда была хорошенькой и умной. Очень умной. Она получила степень по финансам и сразу же после окончания университета ей сделали несколько хороших предложений. — Я отворачиваюсь к окну и погружаюсь в свои воспоминания. — Ты когда-нибудь встречала человека, который получает все, что хочет.

— Да. — Впервые я замечаю нотку чего-то похожего на ненависть в голосе Фейт.

— Миранда была именно такой. Сначала я думал, что это результат ее упорной работы и удача. Много удачи. Но чем дольше я ее знал, тем больше видел все ее манипуляции. Она отлично притворяется. Всегда притворялась. Она говорит людям то, что они хотят услышать. И знает, что сказать еще до того, как они сами понимают это.

— Серебряный язык ^[7]— это серьезный дар.

Я усмехаюсь, удивляясь выбору ее слов, но Фейт права.

— Это и правда серьезный дар. Очень губительный дар.

— Она была хорошей матерью?

Это та часть истории, в которой я всегда ощущаю свою вину.

— Нет, не особо. Она все время работала. Это было ее оправданием. Она поднималась по карьерной лестнице. У нее была цель — стать вице-президентом до того, как ей исполнится тридцать. Поэтому я был единственным родителем. Миранда скорее походила на тетушку, которая забегала с визитами по выходным на пару часов. Она уходила на работу до того, как вставало солнце. Я будил детей и кормил их завтраком. Отводил в садик, а потом сам ехал на работу. Я забирал их из садика. Снова кормил. Купал. Играл и читал им книжки. И укладывал спать до того, как она возвращалась домой…

— Судя по всему, тебе повезло больше, чем ей. У тебя было счастье, а у нее — только тяжкая ноша.

Я моментально соглашаюсь с ее словами.

— Дети — это мое счастье. Я даже не сомневаюсь в этом. Но как бы мне хотелось, чтобы они знали, что такое мать.

— У них есть мать. Просто она неидеальная. Как и большинство родителей.

Меня раздражает то, что она словно защищает ее.

— Но так не должно быть! — кричу я. — Они ее гребаная плоть и кровь! А она относится к ним, как к чему-то второстепенному!

Все, что я копил годами и держал внутри, начало изливаться из меня.

Фейт не выглядит пораженной моим взрывом эмоций.

— Именно так она и обращалась с тобой? Как с чем-то второсортным?

Я ничего не говорю, потому что не хочу снова кричать.

— Будем считать, что ты ответил «да». Полагаю, Миранда бросила тебя? Она первой подала на развод?

Я киваю.

— Почему?

— Потому что-то внутри меня произошел сбой.

Фейт опускает руку мне на плечо, и я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Ей удалось встать с дивана и подойти ко мне совершенно незамеченной.

— В тебе нет никакого сбоя.

Я качаю головой, потому что Фейт не понимает.

— Нет, есть. У меня рассеянный склероз^[8].

Она пожимает плечами.

— В этом нет ничего страшного. Ты просто начинаешь жить по другим правилам. Я не хочу показаться равнодушной. Это не так. Скорее всего, тебе приходится сталкиваться с проблемами, некоторые из них, возможно, неприятны, но ты привыкнешь. Никто не идеален. У всех есть проблемы. Запомни это. — Фейт трясет меня за плечи и улыбается. — Главное, ты жив, Шеймус. Ты жив! — радостно кричит она.

Я наблюдаю за ней такой счастливой и убедительной, и ее настроение передается и мне. Алкоголь и Фейт притупляют горечь. Развеивают её. Я знаю, что это временно, но… хоть так.

— Давай устроим пикник пока ты не заснула? С меня ланч, а с тебя ужин?

— Отличное предложение. Ты делаешь сэндвичи, а я схожу возьму воды и, может, еще чего найду, чтобы поесть.

— Встретимся внизу через десять минут.

Мы располагаемся на одеяле под деревом напротив нашего дома. Я принес сэндвичи с арахисовым маслом, а Фейт зеленые оливки и крекеры. Все начинается на пьяную голову, а заканчивается почти на трезвую.

На самое удивительное, что, когда Фейт уходит спать, я возвращаюсь в квартиру, чтобы дожидаться завтрашнего утра, не чувствуя себя переполненным горечью.

А еще, кажется, у меня появилась подруга.

Подруга — стриптизерша.

Милая, мудрая стриптизерша.

Милая, мудрая стриптизерша, которая обратила мое внимание на то, что я все еще ношу обручальное кольцо.

И я снимаю его.

Потому что уже пора.

Глава 12

Победа. Гребаная победа.

Миранда

Флэшбек

Со временем я привыкла, что любовь и внимание Шеймуса сосредоточены на ребенке, потому что я поднималась по карьерной лестнице. Перед первым днем рождения Кая я пробилась в топ-менеджеры. Все шло по плану. С каждым повышением поднималась и зарплата. За двенадцать месяцев я увеличила свой годовой доход в четыре раза. Деловой мир был моей стихией. У меня был новый, купленный в кредит, Мерседес. Мы переехали в наш первый огромный дом, оформленный только на мое имя.

Я побеждала.

Только это было не так.

Я получила еще один фак от вселенной.

Не знаю, что изменилось, но я стала дерганой и возбужденной. Мне стало казаться, что все происходит недостаточно быстро. Я хотела скорости, прогресса, а окружающий мир не поспевал за мной.

Именно тогда я обратилась к Шеймусу. Мне нужно было снова завоевать его, физически и эмоционально, а простейшим способом был секс. Секс вызывал в Шеймусе восхищение. Он никогда не отключался во время секса, для него это всегда был акт любви. И впервые за долгое время я хотела заняться им, надеясь, что это заполнит образовавшуюся во мне пустоту. Я хотела, чтобы он снова смотрел на мое обнаженное тело своими темными, наполненными страстью, глазами. Я хотела почувствовать его желание и возбуждение. Я хотела почувствовать, как его сильное тело находит ритм, который доводит меня до экстаза. Я хотела услышать, как он выкрикивает мое имя в момент, который могу подарить ему только я.

Поэтому мы стали трахаться.

Часто.

Это вышло мне боком.

Я полюбила секс.

Очень.

Я жаждала этого.

Я словно сексуально пробудилась.

Это открыло дверь к измене. Существовал предел того, что я могла давать и брать от Шеймуса. С ним я всегда чувствовала себя сдержанной. Меня больше интересовало мое удовольствие, чем его, а достижение того и другого ограничивало мои желания. Но сейчас мой мозг был переутомлен, постоянно возбужден и наполнен темными фантазиями, которые я не посмела бы просить удовлетворить Шеймуса. Поэтому я обратилась за добавкой вне брака, к молодому мужчине, который недавно начал работать в отделе, которым я руководила. Красивый, хорошо сложенный и наделенный непомерным самомнением, что позволило легко его соблазнить. Я потворствовала его эго, и он стал жертвой собственной наивности. В результате я получила первобытный, животный, экспериментальный секс, когда и где мне этого хотелось.

Измена стала моим наркотиком.

А Шеймус продолжал боготворить меня.

Победа. Гребаная победа.

Моя сексуальная жизнь была идеальной.

Пока все не закончилось второй беременностью.

Я была невнимательной и забывала принимать таблетки. Шеймус никогда не пользовался презервативами. Слава богу, моя «сексуальная игрушка» всегда это делала, или я оказалась бы в полном дерьме. Мне пришлось сразу же уволить бедного идиота под предлогом сокращения штата. Больше он был мне не нужен.

Шеймус был невероятно рад, когда я рассказала ему о беременности. Все было так же, как и с Каем. Из меня словно выкачали весь воздух. Меня снова заменили. Уверена, что теперь, когда этот маленький детеныш появился на свет, в сердце Шеймуса больше не останется места для меня.

Фасад, который я пыталась создать и которым хотела дергать за ниточки как кукловод, с каждым днем казался все больше похожим на мираж. Иногда он есть. А иногда нет. Дни, когда его нет, пугают меня.

 

Глава 13

Предатель

Миранда

Флэшбек

Во время второй беременности я с головой погрузилась в работу, чтобы подняться на еще одну ступеньку карьерной лестницы до того, как снова окажусь в отпуске.

Ребенок появился на свет на четыре недели раньше срока. Роды были сплошным адом. Проклятая боль охватила меня так быстро, что они отказались давать мне эпидуральную анестезию^[9], на которой я настаивала. Они сказали, что это небезопасно. Думаю, медсестры просто болезненно наслаждались моей агонией. Суки. Я громко и безжалостно обругала всех, кто находился в родовом зале, включая Шеймуса. Никто не избежал моего гнева.

Вторые роды оказались душераздирающим повторением первых.

— Это мальчик, — тем же самым торжественным голосом объявил доктор. На моей груди лежала липкая миниатюра человеческой формы. Я наблюдала за тем, как на глазах Шеймуса появляются слезы, и каждая черточка его лица начинает светиться любовью и гордостью. Полость за рёбрами, которая дала приют жизненно важным органам, отвечающим за дыхание и поддержание жизни, мгновенно опустела, в то время как Шеймус пытался справиться с переизбытком воздуха, который поставляли ему взволнованные возбужденные легкие и торжествующее сердце.

Я снова потерпела поражение. От своей собственной плоти. Гребаный маленький предатель. Я лежала и смотрела на Шеймуса, мысленно умоляя его: «Пожалуйста, посмотри на меня. Пожалуйста, скажи, что любишь меня». Это не сработало. Он видел только этого предателя, который свернулся на моей груди.

— Тебе нравится имя Рори? — Он улыбался так мило, что я могла поклясться — у этих двоих происходил телепатический разговор, и они уже были связаны крепкими узами на всю жизнь.

Я не ответила на его вопрос. Я не думала об именах. Я не хотела признавать этого ребенка еще до родов. И теперь, когда все закончилось, чувствовала себя опустошенной.

— Простите, но я вынужден забрать его у вас, чтобы осмотреть. Так как он родился недоношенным, ему нужно дополнительное внимание.

«Заберите его. Пожалуйста. И если уж вы об этом упомянули, то мне тоже не помешает гребаное дополнительное внимание», — хотелось сказать мне. Но я не сказала. Я продолжала смотреть на красивое лицо Шеймуса, которое скривилось, когда он понял, что у этого маленького мальчика могут быть осложнения, потому что он так рано появился в этом мире.

Мне тоже стоило бы расстроиться по тем же самым причинам, но ничего подобного. Я была расстроена за себя.

***

Рори провел четыре недели в Детской больнице до того, как его разрешили забрать домой. Я вернулась на работу через три недели. К счастью, у Шеймуса были летние каникулы в школе, и он взял на себя заботу об обоих мальчиках.

В этот раз послеродовая депрессия была реальной. Я всеми силами избегала любых эмоций и это стало душить меня. Мне выписали таблетки. Они помогали справиться с перепадами настроения, но так и не привили мне любви к моим сыновьям.

Я видела, как Шеймус смотрел на меня. Вопросы типа «Что тебе нужно?» и «Как я могу помочь» были постоянным дополнением к нашим редким разговорам. Я знала, что он искренне хочет мне помочь, но также понимала, что, помогая мне, он думал, что помогает мальчикам. Помогает семье. Потому что Шеймус был абсолютно семейным парнем.

Я начала обижаться на то, что меня осуждают, даже если это делалось с хорошими намерениями с его стороны. Я стала чувствовать себя слабой и ранимой. У нас у всех была роль в моем маленьком театре, но послеродовая депрессия все портила.

***

Каю сейчас три года, а Рори один. Я приняла тот факт, что родила этих детей, и этого достаточно. Их отец любит мальчиков за нас обоих. У меня есть билет в рай — Шеймус. Он всегда отведет от меня зло. Неосознанно искупит все мои грехи. Слава богу, он не оставил меня. Он слишком ослеплен любовью к мальчикам, чтобы видеть меня настоящую.

Фасад остается нетронутым.

 

Глава 14

Нам нужен был герой

Шеймус

Настоящее

— Шеймус! — Судя по приглушенному крику, кто-то оказался в беде. Кому-то нужна помощь.

Мгновенно просыпаюсь, откидываю одеяло и немного неуклюже соскакиваю с кровати. Я стою в коридоре напротив детской комнаты, пытаясь вспомнить чей был крик о помощи — мужской или женский.

Мой полусонный мозг склоняется в сторону женского, когда я слышу его снова:

— Шеймус! — Вслед за этим кто-то тарабанит в мою дверь.

Сердце начинает стучать как сумасшедшее, но в то же время я расслабляюсь, поняв, что это не мои дети звали меня. Они в безопасности и спят. Я тащусь к двери, потому что уставшие и онемевшие ноги — не лучшее средство передвижения.

Открываю дверь и вижу Фейт, которая стоит на коврике в мокрой пижаме. Она тяжело дышит, но я не знаю то ли это от бега по ступенькам, то ли потому, что она напугана.

— Слава богу, Шеймус, нам нужна твоя помочь. В квартире Хоуп прорвало трубу, а Липоковских нет дома. Вода везде, и мы не знаем, как перекрыть ее.

Я опускаю взгляд на свое нижнее белье, понимая, что стоило подумать о скромности до того, как открывать дверь, а не сейчас, когда Фейт стоит передо мной и просит о помощи. Уверен, сейчас ей было бы наплевать, даже если бы я спустился голым, лишь бы перекрыл воду. Однако я еще ни разу не встречал Хоуп. А нижнее белье – не подходящий наряд для знакомства, даже во время бедствия.

Натягиваю шорты и говорю Фейт:

— Оставайся здесь с детьми, пожалуйста.

Она быстро кивает.

Я спускаюсь по лестнице, пытаясь не упасть в темноте. На тротуаре, перед дверью квартиры номер один стоит кресло, маленький столик и комод. Когда я стучусь в незапертую дверь, она приоткрывается на несколько дюймов.

— Эй, есть кто дома? — громко кричу я, не желая заходить в незнакомый дом без приглашения.

Из помещения, которое я принимаю за ванную комнату, выходит высокая и чрезвычайно худая женщина. Первое, на что я обращаю внимание в ней — это безысходность. Она выглядит как человек, которого жизнь била так часто, что жалость стало его постоянным спутником.

— Прорвало трубу. Я не знаю, как остановить воду.

Я захожу в квартиру, не представившись.

— Где у вас подсобка?

Она показывает на дверь рядом с кухней.

Я иду в подсобку по промокшему насквозь ковру. Главный вентиль подачи воды находится в подсобке рядом с печью и водонагревателем, как и у нас в квартире. Слава богу!

Когда мы слышим, что вода прекращает бежать, Хоуп облегченно вздыхает.

— Слава богу, — потупив взгляд, шепчет она.

Я киваю и подаю ей руку.

— Меня зовут Шеймус. Я живу этажом выше с тремя детьми. Уверен, вы уже заметили нас. — Я чувствую необходимость извиниться за тот шум, который мы создаем. — Мы пытаемся все делать тише, но простите, если телевизор работает слишком громко или если вы слышите, как сыновья играют в догонялки.

Женщина неохотно берет мою руку кончиками пальцев и пожимает ее.

— Меня зовут Хоуп, — говорит она, глядя на свои мокрые ноги.

— Я видел, что вся ваша мебель на улице. Пойду принесу вентилятор и полотенца и помогу вам все убрать. — Если Фейт согласится посидеть с детьми в квартире, я могу помочь Хоуп.

— У меня в кладовке есть вентилятор, — произносит она. Я понимаю, что Хоуп предлагает решение проблемы, но то, как она это делает, кажется странным. Словно она делает какое-то случайное заявление. По каким-то причинам это кажется совершенно не в тему.

— Хорошо. Поставьте его на кухне, там, где сухо и включите. Я скоро вернусь, — потому что боюсь, что она поставит его на промокшем ковре, включит и ее ударит током.

Хоуп кивает.

Я шлепаю по промокшему ковру к двери. Выйдя на улицу, разминаю плечи, закрываю глаза и дышу влажным ночным воздухом. Напряжение, сковывающее тело из-за внезапного притока адреналина, начинает спадать. Хорошо, если бы от любого стресса можно было бы избавиться столь же просто. Медленно поднимаюсь по лестнице, потому что меня снова начинает охватывать усталость.

Дверь в мою квартиру широко распахнута. Фейт, скрестив ноги, сидит на полу в гостиной, положив ладони на колени. У нее закрыты глаза, и я вижу, как поднимается и опускается ее грудная клетка. Ее губы немного двигаются, как будто она что-то говорит, но не слышно ни звука.

Довольно неловкая ситуация. Не уверен, стоит ли прерывать ее или просто подождать, когда она почувствует мое присутствие. В конце концов, я прочищаю горло — это мой способ выходить из подобных ситуаций.

Она еще несколько секунд шевелит губами, а потом открывает глаза и встает.

— Ну? Отключили воду?

Я киваю, но перед глазами все еще стоит образ Фейт, сидящей на полу.

— Что ты делала? Медитировала? Молилась?

— Наверное, и то, и другое, хотя мне не нравится такое определение. Мне больше подходит многозадачность, — подмигивает Фейт.

Не знаю, появилась ли на моих губах улыбка или нет, потому что я слишком устал, но вот внутри она заставила меня смеяться.

— Мне нужно взять вентилятор и полотенца, чтобы вернуться и помочь Хоуп привести все в порядок.

— Почему бы тебе не отдать их мне, и я помогу ей? Я не против? Так я буду чувствовать себя полезной, — говорит Фейт.

— Но я сказал Хоуп, что вернусь, чтобы помочь ей, — возражаю я, потому что ненавижу подводить людей, особенно, если пообещал им что-то.

Фейт улыбается, и я понимаю, что она не собирается сдаваться.

— Завтра утром тебе нужно идти на работу, а детям в школу. Мне нет. Отдыхай, Шеймус.

— Ты уверена? — Мне не хочется отступать, но она права. Через несколько часов нужно вставать на работу.

Фейт кивает.

Я настаиваю на том, чтобы спустить вентилятор и полотенца самому. Объясняю ситуацию Хоуп и говорю, что ей поможет Фейт. Также прошу ее подняться и постучать ко мне в квартиру, если им что-нибудь понадобиться.

Хоуп кивает, но не произносит при этом ни слова.

Мы с Фейт встречаемся у меня на пороге.

— Спасибо за то, что помог сегодня Хоуп. Прости, что пришлось разбудить тебя. Нам нужен был герой.

Приятно чувствовать себя нужным.

— Всегда пожалуйста. Спокойной ночи, Фейт.

Она закрывает за собой дверь, но оставляет небольшую щелку.

— Спокойной ночи, Шеймус, — шепчет она в нее.

Глава 15