Оазис Ибн-Рагима и начало пути

 

 

«Олула - жена шейха Ибн-Рагима - сирийка, I в. до Р.Хр.» (Е.И.Рерих. 09.05.21).

«Мы знаем, что Иисус тоже учился у Великого Мудреца Востока Россула Мории и пробыл у Него не менее семи лет, после чего они вместе путешествовали по Индии, и затем Иисус направился с благословения Вл[адыки] М[ории] в свою страну» (Письмо Е.Рерих от 13.04.53).

«Надо помнить день конца самого безрадостного приношения Хр[иста], который только давал, не приняв ничего. Эта решимость с ранних лет провела Его через распаленную пустыню, и ноги Его горели так же, как у простого погонщика.
Мы ждали Его, но, как бывает всегда, минута Его прихода была неожиданна. Мне подвели коня, и собирался Я проститься с семьей, когда слуга заметил оборванного путника.

Его длинное лицо было бледно, и волосы были спущены узкими прядями ниже плеч. И только серый холст покрывал Его тело. Даже тыквы для питья Я не заметил.

Но жена первая пошла Ему навстречу, и, когда Я спросил, почему она устремилась, она сказала: «Как звезда загорелась в моей груди, и жар до боли брызнул жилками от нее».
Ибо ходил высоко путник, когда подошел к шатру. И Я понял, Кто пришел.

После пустыни принял Он лишь маисовый хлеб и чашу воды и спросил коротко: «Когда пойдем?» Я ответил: «Когда звезда позволит». И Мы ждали знака звезды, и молчал Он, только говоря: «Когда?» И, наблюдая звезды, Я сказал: «В рыбах кровь». Он только кивнул головой. Так ждали Мы три года каждый день, и свет звезды над Нами сиял.

Мне помнится, Он говорил очень мало о видении света, когда маленький мальчик принес Ему меч, и как свет радугой лился перед Ним и беззвучно голос посылал Его идти. Мне также указано было проводить Его, куда Я сам еще не мог войти. На белом верблюде выехали Мы ночью и ночными переходами дошли до Лагора, где нашли, казалось, ждавшего нас последователя Будды.
Никогда не видел такой решимости, ибо были в пути три года. И три года пробыл Он там, куда Я не мог войти. Мы ждали Его и провели до Иордана. Так же белый холст покрывал Его, и так же одиноко пошел под утренним солнцем. Кажется, над Ним была радуга, но утверждать боюсь. Теперь вижу, но не знаю, видел ли тогда» (Дн. Е.И.Рерих. 19.04.24).

Н.К. Рерих. Знаки Христа

«Звезда Аллахабада указала путь, и так Мы посетили Сарнат и Гайю. Везде нашли поношение религий. На обратном пути, в полнолуние, произошло памятное изречение Хр[иста]. Во время ночного перехода проводник потерял путь. Я нашел после поисков Христа, сидящего на песчаном холме и смотрящего на пески, залитые луною. Я сказал: «Мы потеряли путь, надо дождаться звездного положения».
- «Россул М[ориа], что Нам путь, когда вся земля ждет Нас!»
Взяв бамбуковую трость, Он очертил квадрат вокруг отпечатка Его следа, прибавив: «Истинно говорю, ногою человеческою». Потом, отпечатав ладонь, также заключил ее в квадрат: «Истинно - рукою человеческою». Между квадратами Он начертил подобие колонны и покрыл как бы полусферой.

Он говорил: «О, как Ом проникнет в сознание человеческое! Вот, Я сделал пестик и над ним дугу и заложил основание на четыре стороны. Когда ногами человеческими и руками человеческими будет построен храм, где процветет заложенный Мною пестик, пусть Моим путем пройдут строители. Почему ждем пути, когда он перед Нами?!» - и, встав, тростью смешал начертанное.

«Когда имя храма произнесено будет, тогда выступит начертание. Запомнив Мое созвездие, квадрат и девять звезд засияют над храмом. Знак ступни и ноги будут начертаны на камне краеугольном», - так это Сам сказал накануне новолуния. Жар пустыни был велик.

Когда Мне пришлось быть в теле Акбара, по беспамятству телесному начал строить храм с пестиком посреди квадрата» (Дн. Е.И. Рерих. 06.05.24).

Если бесед Великого Путника с Ибн-Рагимом никто не слышал, это не значит, что их не было. Их поход в течение шести лет не мог быть безмолвным. И ни одно из слов драгоценных не могло быть утрачено.

Эти беседы, сохраненные в Хронике Акаши, многое могут прояснить в Сокровенном Учении Христовом и указать, откуда пришла эта огненная проповедь Любви и Милосердия, согревающая души людей и по сей день.

 

В оазисе Ибн-Рагима, в тени финиковых пальм, скрывающих дивное озеро пресной воды, был брошен проходящим на юг караваном умирающий отрок без рода и племени. Шейх принял его как родного и выходила Олула, жена его, — от лихорадки страдающего и тщедушного подростка, что, словно тростинка, был тонок и слаб. Для местных был странен его тонкий образ. Он был синеглазым и с волосами цвета созревшей пшеницы. Он не понимал наречий пустыни, но знал, что в Аравии где-то существует долина, что названа землею урусов. И шел он туда, думая, что найдет там потерянную в прошлом любимую мать. Страдания пути и голод, холод и унижения терпел он, пока наконец не добрался до царства песков золотых.

 

Мальчика, спасенного от самума, привезли в оазис и осторожно положили у ручья. Он приоткрыл глаза и прошептал тихо: «Опять мне чудится вода». Но поднесенная к его губам чаша уверила его в том, что все правда и что божественная влага глоток за глотком живительной прохладой входит в него, исцеляя от долгой, почти хронической жажды.

Дух отрока бродил по пустыне в поисках долины урусов. Являлись горы, мнились города и храмы на вершинах. И лишь одна картина оставалась в глазах. На стене древнего монастыря была нарисована красивая женщина, белоликая, с синими глазами, так похожая на его мать. А с ней был мальчик, словно вышедший из далекой сказки его пребывания в благословенной Рассанте, стране, где он когда-то родился.

Но вокруг были пески. И пальмы навевали прохладу. И тихо-тихо пел родник, выбиваясь из-под огромных красных камней.

Над ним склонились два лица. Один был молодым, светлоглазым и беловолосым. Он сиял светом сострадания и искренней любовью. А другой был более суров, но тоже красив и мощен. Он скорее походил на льва, охраняющего оазис. По их разговору мальчик понял, что говорят о нем, но наречие было иным, чем то, которое он знал. Но энергия чувств, струящаяся между их сердцами, ощущалась и была понятна. Волна силы наполняла сердце благодатью и здоровьем.

 

Однажды, когда отрок мог бродить по оазису в тени ветвей, он увидел, что из пустыни идет человек высокого роста без сумы переметной и тыквы с водой. Чуден был лик Его, источающий силу благую. Как будто волна аромата неслась из сердца Его в пространство, которое Он одолевал. Но даже голова дивного путника была не прикрыта от жара палящего солнца. И сам Ибн-Рагим встретил Его у шатра, хотя Олула вышла навстречу Ему, протянув в приветствии руки. Огонь запылал в Ее сердце звездою, палящею изнутри. Глаза путника были синими, как небо высокое. И волосы, цвета песка золотого, струились легко по плечам.

Подросток был так очарован дыханием тонкой любви. Казалось ему, только мать могла так любить дитя свое, как Он поступал, обращаясь к нему, незнакомому, словно к самому близкому существу. Он чем-то был похож на деда и отца, а также на ту, которую искал он много лет, скитаясь в странствиях по чужеродным землям.

— Привет Тебе, Лев Пустыни! — сказал ему Ибн-Рагим.

В ответ произнес пришедший:

— Привет и Тебе, драгоценный товарищ мой в странствиях мира! Недаром Ты назван Князем Пути. Зовут нас, хоть зов и безмолвен, в далекие страны, к подножию белых вершин. Согласие в сердце твоем я читаю. Указан нам Путь.

Ибн-Рагим поклонился и ответил:

— С Тобой готов обойти все уголки мира, ибо знаю неразделимость судеб наших.

Озеро среди пустыни казалось сказкой. Пальмы шумели, укрывая берег спасительною тенью. Огромный шатер стоял в глубине зеленой рощи.

Уставший путник вошел в границы оазиса. Но собаки на Него не рычали и не бросались на Него, а встречали приветливо и даже с некоторой опаской. У Великого Путника ничего не было с собой, даже тыквы для воды. Голова была не покрыта, а ноги — босы.

Выйдя из невыносимого жара, Он наклонился над водой, чтобы омыть лицо, и увидел недалеко от себя того, кто был Ему знаком из детских снов и видений. Высокий стройный человек в бедуинской одежде шел к Нему с распростертыми объятиями. Они обнялись, и оба почувствовали, как жар высокого благословения, превышающий пустынное пекло, опустился на них на одно короткое мгновение. Можно было ничего не говорить. Но каждый знал, что, идя своим путем много-много жизней, они все же должны были встретиться для совместного труда и, как сейчас, для обучения в древнем городе, которого давно не было на земле, но от которого остались великие святыни.

Этот город был основан одним из Бессмертных — Великим Серапис-беем, основателем Братства Света. Даже одно пребывание среди вещих камней создавало, помимо ощущения тайны, впечатление некоего постороннего присутствия Высшей Силы, ощущаемой почти физически. Можно было слушать Наставников из иного мира, которые вкладывали в сознание новые положения Мудрости, дозволенные сердцу в пределах земного времени и пространства.

Древний город Сокарис был совсем недалеко от оазиса Шейха Пустыни Ибн-Рагима. Но все сокровенные места и вход в подземные шахты знал только Он. Великий Иерофант некогда поручил Ему надзирать за этими развалинами. Некоторые храмы были не тронуты, а просто засыпаны песком. Но Великий Тот являлся до сих пор в его потаенных залах своим избранным ученикам.

Ибн-Рагим знал, Кто был послан Ему в обучение и какая великая миссия ожидает этого юношу. Он первым должен был пройти через великую жертву смерти и потом воскреснуть в том теле, которое в далеком будущем будет даровано всем людям. Это был их совместный труд. Но прежде их ждал долгий путь на другую сторону земли, в холодные далекие горы, где их давным-давно ожидали.

Н. Рерих. Звезда Матери Мира

Но звездные руны не спешили открывать врата странствий. И до той поры обучение в Храмах Трисмегиста наполняло сердце новой Мудростью.

Можно было не спешить, хотя хозяин уже приготовил Великому Путнику белую верблюдицу, молодую и резвую, с удивительно непредсказуемым характером. Кому-то другому, кроме Великого Путника, она была неподвластна. Но стоило Ему один раз подойти к ней, как она выбрала Его своим седоком и всадником, ибо видела в Нем силу благородства и любви. Она привязалась к Нему и часто подходила к тому шатру, где Он спал, и ложилась недалеко, словно страшась, что Он уйдет, покинув ее навсегда без всякой на то причины.

Дружба эта росла. И каждое прикосновение странного синеглазого и беловолосого юноши дарило ей необычную силу радости, которая только была ей доступна. Белая шерсть ее светилась по ночам, словно храня огонь прикосновения ею избранного Хозяина. Она провожала Его до старого города и ждала возвращения из темных катакомб древних храмов, не страшась ни львов, ни других хищных животных, ибо была молода и сильна. Ее признавали за вожака даже самые старые верблюды и опасались спорить с ней по какому бы то ни было поводу. В сумерках ее силуэт напоминал сияющее белое облако, из которого выходили лучи тонкого света.

 

Россул Мориа владел многими тайнами Мудрости, продолжая жить на той земле, где Он некогда водил народ израильский, отвернувшийся от него, предпочтя Единому Богу поклонение золотому тельцу, культ которого бытовал еще у великой Балкис, царицы Савской.

Россул Мориа владел тайной превращения простых веществ в благородные, трансмутируя воду — в вино, свинец — в золото, ртуть — в серебро, хрусталь и кристаллический гипс и алебастр — в драгоценные камни. Но самым большим Его достижением была духовная алхимия, когда из простого человека Он мог подготовить к обучению в Братстве человека, достаточно сведущего, но не совсем готового к принятию Великой Жертвы.

Страдание земной плоти было так велико, что боль скорбей всего мира вошла в тело Христа во время распятия, пронизав до каждой клеточки Его физическое тело. И тогда дух Россула Мориа взял на себя окончание задачи Великой Жертвы.

А пока мирно зеленели пальмы. О чем-то рассказывал бегущий из-под скалы родник. И ровная гладь озера отражала чистые звезды над пустыней.

Тайна каждого пути непредсказуема, как бы тщательно ни готовились люди к ней. Мы все вечные странники и великие путники этого мира.

Сотис опять взошла над Египтом. И Нил разлился, орошая бесплодную пустыню.

 

— Восьмая луна пробуждает в крови токи любознательности, — заметил Великий Путник, — но людям нет времени отозваться на Зов Праматери своей.

— Отвратив взор от неба, они утратили даже то знание, которое им было дано от рождения, — ответил Ибн-Рагим.

Северный отрок играл с лунным лучом, пытаясь поймать его вместе с водой. Великий Путник улыбнулся и сказал ему:

— Пусть вода в пригоршне успокоится, и тогда луч заиграет на поверхности.

— До того времени она успеет вытечь сквозь пальцы, — ответил мальчик. — Но следы света несмываемы!

Великая пустыня открывала всю картину небес, когда жара рассеялась по пространству необозримых песков. Под пальмой сидели двое людей, знавшие друг друга тысячи и тысячи лет. С ручьем играл мальчик, которому были известны тайны лунных лучей. Эпоха Солнца была еще впереди, но оазис будущего уже был заложен.

 

Россул Ибн-Рагим любил беседовать с Великим Путником вечером у костра. Однажды Великий Путник спросил Ибн-Рагима:

— Знаешь ли Ты, о достопочтенный, откуда мы пришли?

Россул ответил:

— У каждого жителя пустыни есть верблюд, но первого из них не видел никто из живущих. Роса падает даже на песок пустынь, но полет ее никто не может увидеть. Я думаю, звезда, Тебя ведущая, одна знает ответ на твой вопрос.

Великий Путник сказал:

— Ты никогда не видел снега, и поэтому свет звезд Тебе так близок. Письмена Небес знает сердце Твое, но Север хранит знаки Гипербореи. Даже льды не могут заморозить душу пылающую. Скоро Путь откроется сердцу.

Спас Златые власы. XIII век

дерево, паволока, левкас; яичная темпера. 58,5 × 42 см

Успенский собор Московского Кремля, Москва

По некоторым пророчествам, Камень придет в Россию, которую он посещал не единожды. Частица его вложена в икону Спас Златые Власы, хранящуюся в соборе Архангела Михаила в Кремле. Плазмоид, который посещает этот храм в течение длительного времени, последний раз появлялся там в 1956 году. Подлетев к Царским Вратам, он, как это было и раньше, на несколько секунд завис около их центра, подпалив позолоту, и стремительно исчез. Именно на этом уровне выносили икону Спаса по великим праздникам и являли ее народу. Странствие чудес продолжается.

Спас Златые Власы, одна из космических святынь русского народа, сохранила истинное лицо Владыки Христа. Сын Даждьбога был именно таким. Таким его видел один из волхвов, жрец из Гипербореи. Северная традиция хранила и хранит Облик Светлый. До одиннадцатого века запрещалось изображать лицо Иисуса Христа. Эта традиция — не изображать лицо Господа или Пророка — пришла от того, что нельзя было передать черты Великого Учителя правильно. И только после того как был обретен Спас Нерукотворный, которого материализовал на полотенце Сам Великий Путник, началась эпоха иконографии. Владыка Христос был блондином с ярко-синими глазами. На нем отразились не только признаки прежнего воплощения как Великого Мудреца, впитавшего мудрость священства Гипербореи, но и генетическая связь с племенами пелештим, одним из родов славянских. Пелазги, ушедшие в Азию, и дали название стране Палестине.
Арамеи дали миру Христа как квинтэссенцию всей гиперборейской мудрости, воплощенной в одном человеке. Его притчи — это философия детей Солнца, пришедших на Землю в доспехах лунных тел.
Туманность Ориона хранит истинный облик Великого Путника. Многие из Владык, в том числе Великий Путник, явились из этого созвездия.

 

Великим Путником Он был назван по той причине, что одним из первых среди Великих Владык сумел уйти за пределы Солнечной системы и получить Космическое Посвящение.

Одна из величайших святынь Великой Гипербореи была преподнесена в дар младенцу Христу при поклонении одним из северных волхвов. Дары благие были необычны. Хрусталь и золото в глиняном горшке. Спаянный воедино самородок был необычайно красив и представлял собой миниатюрную фигуру человека, устремленного ввысь с воздетыми вверх руками. В этих руках и находился кристалл горного хрусталя.

Этот Терафим Света, заложенный Владыкою Христом в одно из мест Мировой Силы, должен послужить своему высокому предназначению. Алтайские легенды хранят Весть Великого Путника. Алтай свято бережет эту драгоценную реликвию.

Великий Путник часто рассказывал Ибн-Рагиму о своих прошлых жизнях.

«На Севере, в далекой стране Лапландии, есть озеро, в котором покоится древняя столица гипербореев. Древние лабиринты хранят радиацию знания далеких звезд. Изображения двух белых силуэтов на скалах светятся и днем, и ночью. Люди в этих местах внезапно начинают говорить на древних языках и наречиях, которые они никогда не знали.

Там Я жил в те времена, когда столица процветала и когда верховный Вождь рассказывал о жизни на дальней звезде. Люди ее называют Алькор. Все белые люди пришли оттуда и хранят в своей крови Сокровенную Мудрость Белого Пламени.

Пророчества о рождении Белого Бога были записаны за семь тысячелетий до Его рождения. Помнишь, Я говорил тебе о ессеях. И у них существует подобное предание. Сокровенное знание является единым на всей Земле, ибо получено из одного Источника. И Благословенный Будда предсказывал Мой приход.

 

Но Я говорю, что настанут времена, когда по земле будут ходить пророки и боги. Время ускоряет свой ход. И сжатая спираль тысячелетий может внезапно распрямиться, высвободив гигантскую энергию преображения. Это будет даже не прыжок, но полет в Новое Время. И там найдутся те, кто научится читать знаки Хроники Акаши и записывать их.

Вот и наша беседа тому свидетельство. Многие будут учиться этому знанию. Их будут называть духовдохновленными, ибо они будут учиться у собственного духа. Города древних знаний откроются вновь. Священный Город Белой Горы снова поднимет свои стены из плена белых вод, которые его хранят до времени. И пирамида Камня Пророчеств восстанет. Пустыни станут райскими садами, а цветущие долины — морем. По Воле Отца Моего все изменится. Но ни одно из пророчеств не может не исполниться. Космические течения, истекающие из ОУМ, не смогут остановиться. Знаки прихода Нового Времени даны, и нельзя отступить от них. Несущему поклажу тяжело идти по пустыне, но он знает точное количество шагов до следующего колодца!»

 

Ибн-Рагим как-то сидел у ручья и наблюдал за течением воды. Великий Путник спросил Его:

— Что увидел Ты, достойнейший, в движении воды?

— Поверхность отражает картину Моего оазиса, но это только вода!

— Истинно, мир только мгновенные изменения потока Вечной Мудрости. Мы видим то, что хотим видеть, — ответил Великий Путник.

 

Великий Путник сказал Ибн-Рагиму:

— Когда уйдут земные наслаждения, когда люди утешатся криком базара, что может сохранить в людях радость и чистоту?

— Ты ждешь знак звезд. И только красота дальних миров роднит нас с небом! Мысли быстрее стрелы! — ответил Ибн-Рагим.

— Истину уста Твои глаголют. Снег звезд приводит в восхищение чувства сердца своей недоступностью. Но бездна между нами не так и велика. Только шаг дерзновенного сердца может открыть путь. Земля — подножие Бога, а небо — завеса Храма, за которой — Алтарь Мира.

 

Ибн-Рагим Россул Мориа часто задумчиво глядел на стоящую у ручья пальму. Великий Путник молча присаживался рядом. И в этом чарующем молчании, когда вечер переходил в ночь, можно было видеть, как молнии расписывают пространство диковинными огненными узорами. Мысль объединенная создавала сигнатуры духа, касаясь дальних миров.

Шатер Ибн-Рагима расцвечивался первыми лучами солнца. Белая верблюдица уже была приготовлена для Великого Путника. Пески веяли прохладой.

— Путь пред нами! — сказал Великий Путник.

— Хвала Владыке Миров, пославшему нам его! — ответил Ибн-Рагим.

Караван вышел из оазиса и скрылся в утреннем тумане. Сияние радужного круга уходило вослед звону бубенцов.

 

Над пустыней, раскаленной немилосердным солнцем, плыли дивные миражи, доносящие до взора изможденных путников прекрасный вид дальнего оазиса. Красные барханы лишь оттеняли эти неподвижные образы.

Великий Путник произнес:

 

— Велика память земли. Города, которых уже нет, все еще оставляют свое дыхание в пространстве. От ушедшего нельзя так легко уйти. Так и земная карма следует за человеком, как тень. И как освободиться от того, чего уже нет?

Россул Мориа продолжил:

— Караван оставляет в пути след. Но буря может засыпать любую тропу и сам колодец. Но от этого караваны не перестанут одолевать пустыню. Не имеющий воды омывает руки песком. Не имеющий сил встать при восходе солнца возглашает ему хвалу мысленно, горячо его встречая. Судьба не вода и не свет, но и они помогают избавиться от тяжких частиц некогда содеянного. Но лишь покаяние может сжечь ядовитый корень судьбы в сердце своем. Но для этого нужно раскалить его и душу до ярого пламени, чтобы дух, войдя в душу, сжег даже вспоминания. Но множество жизней горький пепел будет напоминать о преступлении. Но не испивший воды не узнает ее вкуса. Больной нуждается в лекаре, а не здоровый. А зажившая рана крепче, чем ткань здоровая. Преступник, исправившийся и осознавший низость своего преступления, способен быстрее преуспеть на духовном пути, ибо он возжег пламень невозможного, через который даже лев не захочет перейти. Но студенистое сознание обывателя, будь то бедуин или торговец, так всю жизнь и останется на своем верблюде или в жалкой лавке днем и ночью. Учу дерзновению, но не преступлению законов.

— Верно, Мудрейший! Беседа наша началась давно и не кончится никогда. Даже если каждый из нас когда-нибудь станет звездой, то и тогда, используя мысли наших лучей, мы будем соединять в беседе сердца. Со времен Рады мы близки. И неразрывна связь наша в веках. Волхвов Гипербореи одевали мы одеяния и все же помним друг друга, Отец Мой и Брат!

Караван уходил. Колокольцы на шеях верблюдов монотонно звенели. И марево фата-морганы все так же висело над красной землей. Но оно больше не искушало своими красотами путников. Они прошли сквозь него, пронзив, как игла — шелковую ткань. Величайший и Мудрейший шли к венцу своей очередной земной жизни. Ночь надвигалась, накрывая мир звездным плащом. А караван уходил, оставляя в песке глубокие следы, которые были едва различимы в лучах заходящего солнца.

 

Струились слои ночного тумана, преломляя свет луны в пустыне. Караван отдыхал у костров, разложенных то здесь, то там. В погасшем небе сияла далекая яркая звезда, указывая путь и маня за собой. Тени отбрасывали сидящие люди и отдыхающие верблюды. Марево тумана уносило дым, который обретал причудливые формы, словно духи пустыни закутывались в него, как путники — в плащи из верблюжьей шерсти.

Свет костра отражался в глазах Великого Путника и высветлял его благородное лицо и белокурые, цвета спелой пшеницы, волосы. Огоньки плясали в зрачках Великого Юноши, не подозревающего, что ждет Его в далекой стране, куда невидимо нацелен был их путь.

Бедуины укладывались спать около верблюдов. А молчание двух сидящих около огня людей было так же красноречиво, как движение звездного неба над их головой. Дым собирался в причудливые знаки, которые кружились вокруг, словно желали быть замеченными и прочтенными, и тихо-тихо уходили в безмолвное остывающее пространство.

Бывают мгновения, когда даже у Великих нет слов для выражения таинственного состояния единения сердец. И тогда сознанье уступает место торжественному молчанию. Какая молитва звучала в Их уме, не знала даже ночь. Лишь звезда понимающе смотрела в души этих людей, радуясь разгорающейся силе понимания великой задачи, ожидающей Их.

 

Великий Путник вслушивался в шорохи пустыни. Легкий ночной ветер пробегал по медленно остывающим барханам. Камень, на котором сидел Он, уже погрузился во тьму. А вершина скалы, очертаниями своими напоминающая стоящего на страже человека, еще светилась бледным закатным огнем. Дух просил тишины. Дух просил разговора с дальней звездой. Сердце затрепетало, услышав зов ее, когда созвездие ее взошло над горизонтом.

Но из пустыни послышался грозный, предупреждающий рев. Огромный лев, черный, как грозовая туча, почуяв человека, приближался к нему, наполненный яростью и чувством голода. Он знал вкус человеческой плоти и готов был растерзать того, чей запах доносил до него легкий ветер. Но какой-то неясный свет слепил его глаза. Свет, который смирял его природный гнев и притуплял желание насытиться.

Человек стоял на коленях, скинув верхний шерстяной хитон, и, сложив на груди руки, что-то шептал, обратившись к высокому небу.

Покой разлился в теле льва. И он лег, сложив свою огромную голову с косматой гривой на вытянутые вперед лапы.

Человек что-то шептал, и с неба на него сходили золотые нити света как продолжение звездных лучей. Ими было окружено пространство вокруг Великого Путника, словно это была решетка из раскаленных стрел, которая позднее превратилась в сияющий световой поток, льющийся на голову и плечи коленопреклоненного.

Лев замурлыкал. Никогда ему не было так хорошо. Он готов был идти за этим человеком, как маленький детеныш — за своею матерью.

А звезды кружились, уступая место другим. В дальней дали далёкая, едва заметная заря предвещала наступление нового дня.

Что-то не звериное, а совершенно иное, пробудилось в сердце льва огнем никогда не испытанной возвышенной радости, которую нельзя было сравнить ни с кровавым пиршеством, ни с погоней за львицей. Первый опыт звериного озарения дал начало его преображению в будущего человека. Он как-то странно зарычал, как будто подпевая ритму услышанной молитвы, и ему захотелось навсегда лежать у ног Великого Путника и реветь от восторга, постепенно обретая качество человеческой речи через рыдание и священный плач.

Заря осветила их обоих. Великий Путник встал и двинулся в путь. Вслед за ним лениво и немного поодаль побрел лев, изумленный и обескураженный, спотыкаясь, словно щенок, едва научившийся ходить, — за стремительно удаляющимся хозяином.

С тех пор Сам Великий Путник стал именоваться Львом Пустыни, ибо в нем рассеялись последние остатки страха и мужество взяло верх над всеми искушениями мира.

Никто не знает, кем стал в будущем этот лев. Но одно осталось ясным — что он просветился и впервые обрел свой духовный опыт.

А Львами Пустыни стали нарекать подвижников, которые поднялись духом высоко над миром, чтобы увидеть очаги скорби человеческой и помочь простым людям обрести покой сердца. …степень Льва Пустыни состоит в полном отсутствии страха. Но мало кто задумывается, что степень Лампады Пустыни требует такого напряжения мужества, которое не имеет ничего общего с самоутверждением. Но за этим наступает степень Льва Пустыни, которая есть точка невозврата к прежним жизненным позициям и легкомыслию. Вхождение в зерно монады равняется достижению степени Лампады Пустыни. Это состояние сознательного обретения огненного тела, или той световой капсулы, в которой сознание может совершать полеты в любую точку нашей великой вселенной.

 

Песчаная буря накрыла караван в самом конце перехода. Погонщики положили верблюдов головой друг к другу, в круг. А в самой средине поместились все участники каравана. Но колючие песчинки забивались под одежду, несмотря на то, что были накрыты тонким покрывалом шатра.

Буря бушевала весь день. И нельзя было выйти. Но дух наш был крепок. Великий Путник шептал древний мантрам Своей Родины, который не превращался в слова, но оставался в пределах не различимого никем шепота. Кажется, Он говорил с духом бури, с великим ветром, который его принес. И язык Его был похож на порывы. То тихи и шелестящи были они, то грозны и даже грохочущи. Казалось, что самум обрел форму гигантского живого существа, пытающегося сравнять все с землей, погубив души живые и передвигая огромные песчаные волны ближе к горам, которые были уже видны в просветах между порывами ветра.

Внезапно песчаный прилив иссяк. Перестал бить песок о крышу шатра. И яркое, палящее солнце немилосердно устремило свой лик на красное бесконечное море вздыбившихся барханов. Дыхание Стрибога было укрощено. Молитва Великого Путника была услышана.

Стряхнув песок с головного платка и вновь завязав его, Россул Мориа подал руку Руссу и тихо промолвил: «Путь духа не преградить даже ветру».

Синие глаза Великого Путника светились радостью и интересом. Он жаждал продолжения путешествия в далекие неизведанные места. Лики Великих Мудрецов светились, словно белые пики гор. Тайна трепетала, как сердце — в груди. Тайна ждала времени своего открытия.

 

— Владыка Пути! Где дом Твой, чтобы найти успокоение и отдых?

— Мой дом — Путь. Моя жизнь — Вечная Дорога. В ней Я черпаю силу и вдохновение. В ней Я вижу свет серебряной небесной тропы. Дух Мой привел меня на землю как на одну из стоянок моего беспредельного похода. Я привел сюда новых духов. И когда они привыкнут к условиям этой жизни, Я пойду дальше, чтобы увести других переживших новичков и юнцов на другие сферы существования.

— Владыка Пути! Но посох Твой истерся и истлела земная одежда. Как Ты пойдешь дальше под снегом и дождем?

— Добрые люди дадут Мне кров и пищу. А одежду новую соткет сила Моего сияющего духа.

— Но легко ли быть Вечным Бродягой и ощущать бездомие земное?

— Для Меня вся планета — дом Мой! И каждый встречный — брат, друг или сын. Но молния Моего Пути страшит даже близких учеников. Огнем сердца раскаляю пространство холода и любовью могу создать Дом Мира, который может стать прибежищем для душ, озябших от стужи земных странствий. Одних приводит ко Мне радость и преданность, но других — боль и скорбь. Но в Дом Свой Я приму и тех, и других. Входящий в радость труда Моего становится надеждой Моего сердца.

 

Голос Родины звучал тонко и чисто. В этой напевной и дивной мелодии звучаний речи далекой планеты Рады Великий Путник почувствовал ту высокую ноту любви и полноту сердечно-духовных отношений между людьми высокого мира, которых не хватало Ему здесь, на Земле. Разве что преданный Ему Ибн-Рагим мог одарить Его потоками таких драгоценных энергий. Да этот худой высокий мальчик, тонкий, как стебелек нильского тростника, и с глазами, синими, как горное небо, который так любил Его по какой-то скрытой от Него причине.
Но разве для любви находится причина? Какое-то влекущее родство душ, сияющее поле взаимоузнаваний правят силой этого чувства.
Порой Ему казалось, что подросток молится на Него. Он даже слышал его чудесные мысли, которые долетали до Его сердца в удивительно красочных и трогательных образах.
Ибн-Рагим, суровый и непонятный, следил за ними обоими и тихо улыбался, склонившись над костром.

Сварог-Прародитель. Клименко Андрей. 2006

 

Великий Путник не молился — Он вел беседу с тем Вечным Существом, которым был послан в такое дальнее, трудное странствие. В стране бореев Его звали Сварогом, а Жену Его — Сва. И Он это знал, потому что был частью той северной культуры, где в давние времена не было ни армии, ни охраны. Великая заградительная стена защиты, установленная Белым Братством, отменяла иную форму защиты.

А мальчик, которого подобрали в пустыне, был одним из племени урусов, к которому принадлежал и Он.

Змея проползла, оставив едва заметный след на песке. Жара постепенно оставляла пустыню. Но караван еще шел, пользуясь наступившей прохладой и сумерками, в которых, вслед за уходящим солнцем, светилась ослепительно яркая звезда.
Белая верблюдица несла своего седока бережно, без резких движений и рывков, словно боялась нарушить Его благоговейное состояние. Дух вечной молитвы пребывал в Нем, даже если Он не произносил ее вслух, и даже в уме, освобождая сознание от механических повторений. Но она все равно творилась в Его сердце пронизывающим, едва ощутимым током привхождения тайной радости. Это было похоже на прикосновение лучей этой яркой звезды, когда она касалась Его глаз.
Небо гасло. И нужно было устроить ночлег, чтобы рано утром встать и до полудня пройти как можно больше. Караванщик знал все колодцы на своем пути. Весь путь состоял в переходах от одного к другому. И лишь в редких случаях им приходилось ночевать в оазисах, этих островках райской жизни, где звучал ручей и плескалась вода в окружении пальм, где можно было совершать омовение и даже купать животных. Вода была главным сокровищем пустыни. И ее нельзя было не только сравнить, но даже заменить чем-то другим. Роса по ночам выпадала на шатры и оставленную на месте стоянки посуду.

 

Странным был этот юноша с белыми, цвета спелой пшеницы, волосами и с глазами глубокого небесного цвета. Даже на привале Он сидел рядом со Своей белой верблюдицей и, задумавшись, повторял какие-то таинственные слова на не ведомом никому языке. Ибн-Рагим зорко следил за Ним, оберегая от малейшей неприязни со стороны погонщиков, которые вместе с купцами везли дорогие товары в далекие восточные страны. Путь у всех был один. Кто-то искал Обитель Великих Мудрецов, а кто-то устремлялся в поисках великой прибыли — но, будучи ограбленным, тоже начинал думать о Боге как об универсальной Сущности, незримой, но всевластной, которая удерживает и направляет мир.
Звезда, которая вела их, зашла за темные барханы. Костры были погашены. Люди улеглись спать. А на востоке уже появилась робкая полоса смутно различимого света, которая предвосхищала шествие нового дня. Далеко уже видны были высокие горы, за которыми в своем непрестанном труде обитали Мудрые Учителя и к которым направлялись, пристав к каравану купцов, два не похожих друг на друга человека.
Свиток неба разворачивал перед Мудрецами свои сокровенные знаки. И руны небес говорили сердцу о том, что в долгом пути не бывает все гладко. Пройденные стадии были ничто в сравнении с тем, что придется Им пройти.
Страна Мудрецов влекла Великого Путника. А мудрый Ибн-Рагим жалел молодого человека, прозревая Его будущую судьбу Спасителя Мира.

— Книга Мудрости пред нами. Все руны были взяты с небес. И лишь малую часть получило человечество в своем нынешнем состоянии, — проговорил Великий Путник.
— Читая сердцем, мы принимаем знак как намек для прочтения будущего события, — вторил ему Ибн-Рагим. — Мы полны возможностей откровений. И только через них лучи знания звезд входят в нас. Звезды читаем легко, если дух приуготовлен для этого. Тропы земные лишь отражение небесных. И, путешествуя здесь, мы и там совершаем странствие.

Снов не было. Прислонившись к белой верблюдице, грезил белоголовый человек. Его волосы почти целиком укрыли лицо, слегка склоненное вперед. Он сидел на еще не остывшем песке и грезил, не расставаясь с молитвой даже во время сна. Огромная планета летела навстречу Ему, или Он Сам с огромной скоростью устремлялся к ней.
Великий Путник оказался в долине громадных пирамид, которые были в десятки раз выше египетских. Неведомое небо отливало фиолетовым цветом. Пирамиды были выстроены в форме известного созвездия. А наверху самой большой из них сиял огромный темно-красный рубин — даже не рубин, а целая скала из драгоценного камня.
Письмена дальнего мира на нем были непонятны. Но Великий Путник слышал, как Камень посылает слабый импульс своего сердца, будто спрашивая, слышит ли Он его. Великий Путник ответил. И дивная беседа, тонкая, почти не переводимая на слова, зазвучала в пространстве, словно неизъяснимо дивная мелодия дальней звезды. С