Глава IV. Стоянка у Бреста и поход к Праге.

 

Причины остановки Суворова под Брестом. Отношения Суворова и Репнина. Устройство тыла. Подготовка войск. Битва при Мацейовицах 28 сентября и плен Косцюшки. приказания Суворова Дерфельдену и Ферзену о движения к Праге. Военный совет 6 октября. Поход Дерфельдена, Суворова и Ферзена. Дело при д. Кобылке 15 октября.

 

 

[47] После столь быстрых и решительных успехов Суворов оставался целый месяц в Бресте и устраивал продовольственные магазины, собирал запасы провианта. Что же это значит? Почил ли он на пожатых лаврах? Или он действительно возымел пристрастие к «магазейн-вахтерству»? Наконец, что же сделалось с его планом устремиться на Прагу? Может быть для этого он имел недостаточно войск? Действительно, некоторая убыль в боях, откомандирование партий для препровождения пленных и пр. сильно уменьшили состав его отряда¹. А главное — при движении вперед опасался бы за свой тыл и фланги. Действия Суворова всегда были смелы и решительны, но в тоже время всегда обдуманы, соображены с обстановкой, представляли образец стратегического искусства. Напрасно думают, что Суворов, «руководимый одним инстинктом войны», шел напролом, действовал на авось, очертя голову. Нет, его действия отмечены печатью истинного гения. В настоящем случае, если бы он двинулся вперед, не приняв мер для обеспечения тыла и флангов, то польские партизаны разрушили бы все его предположения и заставили бы повернуть назад, как то было месяцем — двумя раньше с Репниным. [48]

Операционной линии от Бреста к Варшаве (Праге) могли угрожать: справа отряды Вавржецкого и Гедройца, блуждавшие в Литве, слева — сам Косцюшко с отрядами Понинского, Гроховского, а также вновь усилившегося Сераковского. Поэтому Суворов дает предписание Дерфельдену (подчиненному Репнину, — недоброжелателю Суворова) обеспечить его правый фланг движением вперед на Белосток, просит Репнина выделить часть войск для обеспечения его тыла, на этапные пункты его линии сообщений с Волынью и Подолией, и старается войти в связь с Ферзеном для выяснения обстановки на левом фланге². Все это было бы весьма просто и легко выполнить, если бы на театре войны было единовластие, напр. если бы ходом дел управлял один Румянцев; но тут был еще и Репнин, да из Петербурга влиял Н. И. Салтыков. Суворов никак не мог рассчитывать. чтобы ревнивый Репнин ему содействовал. Салтыков прямо пишет Репнину от 21-го Сентября: «Сообщество ваше с Суворовым я весьма понимаю, сколько неприятно для вас быть может, и особливо по весьма авантажному об нем заключению. Предписание его Дерфельдену доказывает, что он ни чем общему порядку не следует, и он приучил всех о себе так думать, ему то и терпят»³. Вот при каких обстоятельствах приходилось Суворову воевать!

Ошибочно было бы думать, что как теперь, так и после, действия Суворова и его требования, обращенные к Репнину, Дерфельдену, Ферзену и др., основывались только на его произволе. Уже 15-го Августа Н. И. Салтыков извещал Репнина, что Румянцев послал сильный отряд к Люблину и далее ⁴. Следовательно, [49] о таковом движении было известно и Репнину, и в Петербурге, где оно очевидно одобрялось, а потому Репнин обязан был ему содействовать.

Недостаток объединения власти на театре войны сознавали в Петербурге, что видно из письма Салтыкова от 22-го Августа к Румянцеву: «… и ваше намерение хотя б самим ехать под Варшаву и я щитаю что нужно б там такой человек, который бы с большим весом все привел в действо»⁵. Но Румянцев был уже очень стар (около 70 лет), чтобы ехать на театр войны, а Суворов, разумеется, отлично мог выполнить роль, «такого человека с большим весом». Поэтому Румянцев рассчитывает на полное содействие войск Репнина Суворову⁶ и надежду свою основывает на Высочайшем одобрении самой Императрицы относительно назначения Суворова. Так в рескрипте Румянцеву от 1-го Сентября Императрица извещает, что, послав Суворова Румянцев упредил ее желание, что она довольна таким назначением, которое «удостоверяет НАС в успехах и скорых и несумнительных»⁷. В другом рескрипте, вероятно в начале Сентября⁸, на имя Румянцева, она выражается о роли Суворова уже совсем определенно: «Неожидаемое известие, что Прусский король вознамерился снять осаду Варшавы… побудило НАС… [50] усиля его (т. е. Репнина) еще двумя пехотными полками из Ревеля следующими в Ригу и возложив на него скорейшее обнятие Литвы и за оставлением тут нужных постов для соблюдения в спокойствии и в повиновении земли сей, обратить к Бугу возможное число сил.

От вас зависеть будет присоединить к оным и войска отряженные от вас под начальством Генерала Графа Суворова-Рымникского, над коими приняв команду и обеспечив уверенность в спокойствии пределов НАШИХ, обратить его наступательно до берегов Вислы, изгоняя мятежников за сию реку, дабы по крайней мере очищением правого берега оной обезопасить себя от набегов сих мятежников и доставить войскам НАШИМ уверенные и спокойные зимовые квартиры, предоставляя вам так ево наставить, чтобы он в случае могущих встретиться благоприятных обстоятельств и возможностей в вероятном успехе, не упустил пользоваться неожидаемым поляками нападением его на самый город Варшаву. Важнейшую бы вы оказали заслугу отечеству, есть ли бы изобрели средство и доставили возможность поразить и разорить сие гнездо мятежников».

Ясно, что на присоединение войск Репнина, вторжение в Польшу, наступление к Праге и самый штурм Варшавы разрешение шло свыше. Обо всех этих распоряжениях Репнину было дано звать, и поэтому-то Румянцев писал ему: «уповаю ваше Сиятельство тотчас усмотрите необходимость, чтобы корпусы сего генерала (т. е. Дерфельдена) и Генерал-Поручика Ферзена все предприятия Господина Генерал Аншефа и Кавалера графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского подкрепляли и ему всевещно содействовали»⁹.

Однако положение Суворова, его отношения к соседним [51] войскам и к Репнину оставались неопределенными, потому что не последовало никакого категорического приказания, которое оформило бы волю Императрицы, выраженную в приведенном выше рескрипте; не было точно сказано, кто и сколько именно должен дать Суворову войск, какими способами ему содействовать. Может быть тут сказалось влияние Н. И. Салтыкова, который далеко не был расположен к Суворову.

Вследствие этого Репнин или под разными предлогами вовсе отказывал Суворову в содействии, или исполнял его требования с задержками и только отчасти, т. е. делал, что считал удобным и необходимым по ходу собственных операций в Литве. Так в письме к Суворову из Несвижа от 14-го Сентября Репнин извещает, что приказал Дерфельдену наступать к Гродне против Макрановского, а бригадиру Дивову с Севским пехотным полком и тремя эскадронами Херсонского легко-конного полка идти в Брест в распоряжение Суворова; но отряд Львова из Пинска дать не может вследствие внутреннего мятежа, равно там же оставил Глазенапа с фанагорийским баталионом и остальными эскадронами Херсонского легко-конного полка¹⁰. Так как Суворов этими распоряжениями не удовлетворился и просил 16-го Сентября у Репнина подкреплений, то последний от 19-го Сентября отвечал, что Дерфельдена он послал не далее Гродны, что к Бресту от него отделить ничего нельзя, да и находится Дерфельден отсюда далеко, в 80 милях (200 верст); мало того, Репнин присовокуплял, что если Суворов двинется из Бреста далее, то отпустил бы Дивова обратно к Пинску для охраны границ, ибо малый отряд оставлять в Бресте действительно опасно¹¹. Такое требование [52] было уже совершенной нелепостью; так как не мог же Суворов при дальнейшем наступлении оголить от войск г. Брест, служивший ему промежуточною базою.

Постепенно все свыкались с мыслью о необходимости признать полномочия Суворова, сообразовать свои действия с тем, что он предпримет, удовлетворять до некоторой степени его требования¹², но все-таки трение далеко не было уничтожено¹³.

23-го Сентября Репнин извещает Суворова, что Ферзену приказано «соединиться с ним и быть в его повелениях¹⁴; 28-го Сентября — что направил Дерфельдена за Гродну для разбития Вавржецкого и др. у Белостока¹⁵; наконец, 7-го Октября дает предписание Дерфельдену: «… состоите ваше превосходительство на настоящее время по военным действиям в точных повелениях Его Сиятельства графа Александра Васильевича [53] не выходя притом из-под моего начальства, то по внутренности корпуса вашего по-прежнему ко мне относится изволите и меня всегда рапортовать»¹⁶. Таким образом, наконец, командные отношения Суворова к соседним генералам несколько установились, но только «несколько», они все еще не были подчинены ему совсем; да и последнее предписание, 7-го Октября, Дерфельден получил, когда события уже давно пошли полным ходом и нельзя было решать дела бумажным порядком.

Много ушло у Суворова времени на борьбу с интригами¹⁷.

Конечно, время продолжительной стоянки в Бресте не пропало для Суворова даром. Он собрал значительное количество запасов, мешков и подвод; комендантом назначен Полковник Федор Марков, а потом оставлен отряд войск под начальством бригадира Дивова; здесь у Суворова была заготовлена промежуточная база для дальнейшего наступления¹⁸. Для связи с остальным базисом в Подолии была весьма основательно устроена линия сообщений с этапами, на которых тоже собраны запасы и расположены посты из войск. В Луцке, напр., пост состоял под начальством премьер-майора Черныша; в его обязанность входило делать частью разъезды кругом Луцка на тридцать верст и далее; для этого служила часть Александрийского легко-конного полка. На начальника поста возлагались и распоряжения административного характера, напр. сбор податей в том размере, как это было до вступления русских, напр. десятый грош, подымовое и королевские [54] доходы¹⁹. В Деражне находилась обер-штер-кригс-комиссарская комиссия²⁰. У Острога стоял «корпус» генерал-майора графа Разумовского²¹. У Немирова — отряд Дунина. Оловом, Суворов шел совершено благоустроенный тыл, Положим, это сделано было не им одним, — распоряжения румянцевского управления тоже играли тут роль; но все-таки это нам показывает, что походы Суворова нельзя уподобить действиям какого-то наездника, как это стремятся сделать некоторые историки.

Наряду с устройством промежуточной базы и тыла шел сбор сведений о противнике и укреплениях Праги и Варшавы²². Войскам производились ученья по полкам по два раза в день; а раз в несколько дней делалось общее ученье всему отряду; ученья продолжались не более 1½ часа, но велись весьма живо. Суворов сам командовал и учил, но никогда не сердился. Пехота обучалась драться против конницы, ходить в штыки и действовать ими; конница училась рубке. Насыпались правильные земляные укрепления, вооружались пушками и получали по нескольку рот в гарнизон; укрепления эти ночью штурмовались²³ Так полководец готовил свои войска для предстоящих подвигов. [55]

А события шли своим чередом. Косцюшко, видя, что Ферзен, после переправы через Вислу, может соединиться с Суворовым, решился помешать этому соединению и пошел вверх по правому берегу Вислы в то время, как Ферзен шел по левому. Однако последнему при помощи весьма искусных маневров удалось переправиться через Вислу²⁴ и на голову разбить Косцюшку при замке Мадейовицы 29-го Сентября. Сам польский генералиссимус был настигнут в лесу Харьковского легко-конного полка корнетом Лысенко, который раза два полоснул его саблей, а казак ударил в спину пикой²⁵. Тяжело раненый Косцюшко попался в плен²⁶. Событие огромной важности²⁷. Говорят, что [56] будто Косцюшко, падая с лошади, сказал: «Finis Poloniаe»²⁸).

Теперь левый фланг Суворова был превосходно обеспечен разгромом поляков под Мацейовицами. Что касается правого, то Репнин, не столько желая удовлетворить требованию Суворова, а в силу необходимости исполнить Высочайшее повеление о наступлении до намеченной новой границы, приказал Дерфельдену наступать по направлению на Белосток, который и был занят.

Узнав 4-го Октября о победе Ферзена²⁹, Суворов немедленно задумал исполнить свой план движения на Прагу и приказал, именем Императрицы³⁰, идти для соединения с ним как Дерфельдену, так и Ферзену. Последний тотчас подчинился этому требованию, так как до него уже дошло от Репнина предписание о подчинении Суворову; Дерфельден же перед тем получил приказание Репнина — расположиться на зимние квартиры, а предписания от 7-го Октября о подчинении Суворову еще не получал³¹. Явились два [57] приказания, взаимно противоположные: одно исходило от прямого начальника (Репнина), а другое — от ближайшего на театре войны старшего генерала дано именем Императрицы, да и вполне согласовалось с обстановкой.

Несомненно, что осторожный Дерфельден исполнил бы приказание Репнина, но у него был пылкий начальник авангарда, молодой генерал-майор гр. Валериан Зубов, который советовал идти на зов Суворова и обещал, в случае каких либо недоразумений, обелить Дерфельдена в Петербурге. Совет брата известного Платона Зубова подействовал, — Дерфельден пошел на соединение с Суворовым³².

Суворов уже решил все относительно движения в Праге, большинство распоряжений было сделано³³, и все-таки 6 Октября накануне выступления, он собирает военный совет, на котором присутствовали не только генералы, но также полковые и баталионные командиры, в числе 21 чел. Что же, Суворов нуждался в совете своих подчиненных? Конечно, нет, ибо он мог всегда сам дать им таковой. Желал ли он прикрыться постановлением военного совета, чтобы снять с себя ответственность в случае неудачи? Это было бы не согласно с характером полководца, отличавшегося всегда скорее избытком гражданского мужества, чем его недостатком. Нет, он хотел перелить принятое им самим решение в своих помощников, опытных и энергичных, но недостаточно еще проникнутых мыслью о необходимости наступления к [58] Варшаве; кроме того, употребляя все средства, чтобы притянуть соседние войска к совместным действиям, Суворов, без сомнения, хотел повлиять на них и решением военного совета; наконец, в силу воинского устава он обязан был собрать военный совет³⁴. После самых коротких совещаний испытанные в боях сподвижники Суворова постановили следующее определение: «На основании воинского устава, главы 10-й, в собрании гениралитета, полковых и баталионных начальников положено: пользуясь победою при замке Мушковском (Мациовицы) выступить корпусу для покушения на Варшаву. Оставить для закрытия Бржесца как при нем вагенбурга и провиантских магазинов при бригадире Дивове Севский пехотный полк, три эскадрона Херсонского легкоконного полку и 250 казаков. Очистить от неприятеля край к стороне Бельска. — Взять с собою провианта по 1-ое Ноября; поставить комиссию в Бржесце для доставления оного впредь к войскам из собираемого с земли. Ежели неприятель, обретающейся в околичностях Бельска, между тем, от генерал-поручика Дерфельдена разбит будет и уйдет к Варшаве, или без сего то учинит, идти корпусу прямо на Янов, Венгров, Станиславов. — Потом соединиться с корпусом генерал-поручика барона Ферзена в Минске³⁵, которому туда прибыть велено; також там же с корпусом генерал-поручика Дерфельдена, просить австрийского генерала Гарнанкурта, чтобы он протянул цепь до Лукова для соединения отсюда с нашею а оттуда до [59] Вислы, против реки Пилица к прусскому там за Вислою кордону. — Тож писать к прусскому генералу Латорфу, находящемуся в Опатове, о содействии вообще прусских войск в покушении на Варшаву. Первое стремление наше должно быть на Прагу, и по осилении оного места, стараться сжечь мост через Вислу. Потом перейти против Вильянова или иного места за Вислу, оставя при Праге генерал-поручика Дерфельдена с отрядом до 6.000, или по обстоятельствам для дальних покушениев на Варшаву. Но ежели генерал-поручик Дерфельден с его корпусом для каких либо причин не прибудет, или паче прусские войска в довольном количестве содействовать не будут, то расположиться войскам по правому берегу Вислы. А когда позади расположения весь провиант и фураж выбран будет, то для лучшего спокойствия войск, сблизиться для винтер-квартир пока к Брежесцю, Радзину и оконечностях³⁶.

В этом определении развит весь план предстоявшей операции. Сначала поставлена цель — покушение на Варшаву, предмет действий, имевший в то время решающее значение. Затем следуют заботы об обеспечении Бреста, который должен служить базою не только теперь во время наступления, но и потом, когда Варшава еще не будет взята, а местные средства истощатся. Меры для обеспечения операционной линии (собственно с правого фланга, так как с левого она была обеспечена победою Ферзена и движением его отряда, в чем Суворов не сомневался) выражаются в стремлении очистить от неприятеля местность между Брестом и Бельском. Наступлением Дерфельдена от Белостока цель эта достигалась естественным образом, но Суворов не был вполне убежден, — захочет ли Дерфельден исполнить его приказ, [60] не удержит ли его Репнин, а потому и решается сам выполнить эту задачу, причем жертвует даже выигрышем времени при движении прямой дорогой к Варшаве на Венгров и выбирает кружную на Вельск. 5-го Октября он прямо пишет Румянцеву: «к сожалению, вместо прямой дороги на Венгров, я должен взять кружный марш на Бельск, для боя с Макрановским, чтобы не дать ему моего крыла, обеспечить Брест и очистить Литву³⁷. В таком уклонении от прямого направления мы видим повторение того же маневра и с той же целью, который был совершен Суворовым при движении от Выжвы не прямо на Брест, а кружным путем через Кобрин.

Далее, мы видим заботы о сосредоточении возможно больших сил к решительному пункту в решительную минуту: не только имеется в виду присоединить корпусы Ферзена и Дерфельдена, но даже воспользоваться союзниками — австрийцы прикроют левый фланг, а от пруссаков просится прямое содействие. Вряд ли Суворов рассчитывал на это содействие; справедливо писал Салтыков Репнину от 24-го Сентября: «союзники наши как козьи рога в мех не лезут»³⁸; ну, а попытку получить помощь от пруссаков отчего же было и не сделать.

На основании распоряжений Суворова три корпуса (Дерфельдена, Суворова и Ферзена) концентрически двинулись теперь к Варшаве.

Против Дерфельдена действовала литовская армия (11-15 т.) Макрановского³⁹. Сам он с большего половиною войск стоял у Вельска, а Варжецкий, тоже почти с половиною, занимал впереди, как бы в виде авангарда правый берег Нарева. Потесненный Дерфельденом [61] от Белостока главнокомандующий литовской армией недоумевал, что ему следовало предпринять дальше, ибо по предположению он должен был совместно с Косцюшкой атаковать Суворова в Бресте с двух сторон, а приказаний и даже никаких сообщений от Косцюшки не было⁴⁰.

Скоро для него все разъяснилось: он узнал о битве при Мацейовицах и ее результатах, литовской армии приказано отступить к Варшаве для защиты столицы. Из Вельска Макрановскому ближайший путь был на Гранью, Соколов, Венгров и Станиславов; но тут пришлось бы совершать фланговый марш в сравнительно близком расстоянии от Суворова; а потому Макрановский [62] пошел на Брянск, Андриев (9-го Октября) к Вышкову (12-го Октября), прикрываясь от опасного врага на большей части пути рекой Зап. Буг⁴¹.

Для преследования поляков Дерфельден выступил из Заблудова 8-го Октября⁴², переправился через Нарев у д. Плески⁴³ и пошел за неприятелем на Бельск, Брянск, к Броку на Буге, а приспевший Апшеронский полк направил по кратчайшему пути от Белостока на Гранно, Соколов к Венгрову, чем может быть хотел достигнуть связи с Суворовым⁴⁴. Догнать Макрановского Дерфельдену не удалось; он имел только несколько стычек с его арьергардом, из которых одна, у Попкова на Буге 15-го Октября, была особенно упорна; здесь ядром оторвало ногу начальнику авангарда графу Валериану Зубову⁴⁵. 18-го Октября Дерфельден достиг д. Непорента и готовился присоединиться к Суворову⁴⁶.

Суворов от Бреста не пошел на Бельск, как задумывал раньше. В самом деле прямая дорога на Бельск при операции против Макрановского не вела к решительному результату, ибо польский генерал легко мог отступить и избегнуть удара.

Оставив в Бресте небольшой отряд бригадира Дивова, Суворов с 8000 чел. выступил 7 Октября на Янов вдоль реки Зап. Буг. Это направление угрожало пути отступления Макрановского на Варшаву. В Янове Суворов узнал, что Макрановского в Бельске [63] уже нет. Тогда русский отряд быстро продвинулся еще 20 верст вперед, но получил известие, что Макрановский уже проскользнул по направлению к Варшаве, и что одна из его колонн направилась к Станиславову. Суворов послал Ферзену приказание, когда дойдет согласно с прежним распоряжением до Минска, то, не останавливаясь, двигаться на Станиславов, при быть туда к 13 Октября и там дожидаться. Ферзен не мог прибыть к назначенному сроку и донес, что на сутки вынужден запоздать. Дерфельден тоже был еще далеко, поэтому Суворов замедлил несколько свое движение, давая им время сблизиться с ним, и через Соколов пришел к Венгрову. Здесь захваченные казаками пленные показали, что Макрановский еще не дошел до Варшавы и должен быть недалеко.

По весьма худой песчаной дороге Суворов прибыл в Станиславов 14 октября утром, а перед тем только что пришел туда и Ферзен с 11 т. человек⁴⁷.

В Станиславове получены сведения, что сильный отряд поляков стоит в Окуневе, а другой такой же в д. Кобылке. Суворов усилил свой корпус (т.е. дивизию П. Потемкина) частью кавалерии Ферзена и с приближением ночи выступил к Кобылке, а Ферзену приказал в то же время идти на Окунев. Последний лежал на прямой дороге с востока из Станиславова к Варшаве, а через Кобылку вели к Варшаве дороги с северо-востока, откуда должен был прибыть Дерфельден.

14 октября русские находились в двух группах (Ферзен и Суворов в Станиславове, а Дерфельден [64] близ Вышкова на Буге), удаленных одна от другой на 80 верст и разделенных весьма пересеченным, закрытым, болотисто-лесистым пространством. От Варшавы эти группы находились всего в 30-40 верстах. 15 октября они разделились на 3 части: Ферзен у Окунева, Суворов у Кобылки и Дерфельден у Попкова. Ясно, что поляки, действуя из Варшавы, как из центра, по внутренним операционным линиям могли разбивать противника по частям. Но для этого нужны были другие войска, другие предводители. Мацейовицкий погром, плен обожаемого Косцюшки, так сильно подействовавшие на упадок духа поляков, неспособность польской конницы драться в спешенном строе и недостаточная подготовка польской пехоты в тактическом отношении, наконец, имя Суворова, - все это парализовало возможность активности со стороны его противников. Самое решительное наступление, не дающее опомниться впечатлительному врагу, неудержимая внезапная атака, невзирая на число поляков, — вот был наилучший способ действий русских при обстановке того периода кампании. Так Суворов и поступил; только с этой точки зрения и может быть оправдан его весьма рискованный, при нормальных обстоятельствах, марш к Праге тремя разрозненными отрядами, без связи между собою. Но с таким противником, как поляки в то время, можно было все себе позволить.

Ферзен никого не нашел в Окуневе, а Суворов нагнал при Кобылке одну из колонн Макрановского, бывшую под начальством генерала Майена. Майен счел за лучшее при самом начале боя покинуть свой отряд и уехать в Варшаву; поляки (более 1 т.) остались под начальством Бышевского, генерал-адъютанта польского короля.

Суворов, несмотря на болотистую, пересеченную местность, атаковал поляков 15-го октября, в шестом [65] часу утра одной конницей, дравшейся преимущественно пешком; только два баталиона егерей успели принять участие в конце боя. Особенно замечателен удар в палаши и сабли спешенных 4-х эскадронов Мариупольского легко-конного волка и 2-х эскадронов Глуховских карабинер. Это было сделано так удачно, что Суворов впоследствии говорил одному французскому эмигранту, вступившему в русскую службу: «Если бы ты был при Кобылке, ты бы увидел то, чего и я никогда не видал». Всего в деле приняло участие до 4-х т. суворовских войск. Победа была полная: почти весь польский отряд был уничтожен, 1078 чел. взято в плен, в том числе раненый генерал Бышевский, взята вся неприятельская артиллерия (9 пушек) и единственное знамя отряда. Потеря русских показана в 153 чел. убитых и раненых; может быть эта цифра несколько и уменьшена против действительной.

Ферзен, не обнаружив неприятеля в Окуневе, послал еще 14-го октября к Кобылке на поддержку Суворова три полка (они пришли после боя), а потом присоединился и сам с остальным отрядом. Дерфельден переправлялся через Буг и был недалеко⁴⁸.

Итак, на основании глубокого понимания обстановки, при помощи своей ни перед чем не останавливающейся энергии и сочувствия Императрицы и Румянцева, [66] Суворов поборол интриги и препятствия, сам образовал себе армию, с которой и приступил к исполнению своего плана, 14 октября в Станиславове соединился с Ферзеном, а 15-го нанес жестокое поражение под Кобылкою в полупереходе от Праги отряду генерала Бышевского.

Казалось бы, пользуясь впечатлением последних побед, отсутствием Косцюшки, упадком духа у поляков, следовало немедленно бросаться на Прагу и захватить ее штурмом, ворвавшись, так сказать на плечах противника. Между тем Суворов остается в лагере под Кобылкою с 15-го по 22-е октября. Почему произошла опять задержка? А потому, что старый полководец хорошо понимал невозможность лезть с голыми руками на укрепления, обороняемые хотя и не лучшими войсками, но защищающими родной очаг, Надо было дождаться присоединения Дерфельдена и заняться тщательной подготовкой штурма укреплений, одного из труднейших военных предприятий.

 

Примечания

 

¹ Петрушевский, т. II, стр. 80. — Суворов прямо пишет Румянцеву (Костомаров, стр. 832): «Небудучи в довольных силах, не могу я с своим войском отважиться на очищение правого берега Вислы. «Сын Отечества» 1831 г., стр. 35.

² Сообщения с Ферзеном были прерваны, ибо австрийцы очистили Люблин и отошли назад. В Московск. Арх. Гл. Штаба, в описи 196, связке 8, №97 есть письмо Румянцева, в котором говорится, что австрийцы не в пору оставили Люблин и тем пресекли сообщения Суворова с Ферзеном.

³ Секретный жур. Салтыкова, лист 132.

⁴ То же, лист 113.

⁵ Тоже, лист 128.

⁶ Московск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, № 85, письмо Румянцева Суворову от 7-го Сентября: «Я не несу ни малейшего сомнения, что так Господин Генерал-Порутчик Ферзен, как сам Господин-Генерал-Аншеф и кавалер князь Репнин в том вас из всех сил подкреплят, и что найвселучшее согласие во всем там всякой раз господствовать будет».

Там же, № 86, в письме Суворову от 15-го Сентября Румянцев не сомневается, что Репнин удовлетворит относительно содействия корпусам Дивова, Дерфельдена и Ферзена.

⁷ Там же, № 89.

⁸ Там же. На копии не выставлено числа, но из содержания можно догадаться, что рескрипт написан после получения известия о намерении прусского короля снять осаду Варшавы (снята 26 Авг,), значит рескрипт написан до получения известия о действительном отступлении пруссаков, которое могло быть получено, примерно, через неделю после 26-го Августа.

⁹ Там же, письма от 17-го и 25-го Сентября.

¹⁰ Там же, №61.

¹¹ Там же, №62.

¹² Там Салтыков пишет Репнину от 12-го Сентября (Секретный журнал, лист 129): «O зимовых квартирах, как и снабжении войск всем нужным, как и о укомплектовании оных, конечно помышлять время уже наступает, но теперь докамест вам прийдет Ферзен и все войдет в свое точное положение, нельзя никакого еще положения сделать. Надобно видеть какой оборот теперь дела мольские возмут, как и особливо что Костюшка предпримет?» — В письме от 21-го Сентября (там же, лист 132) говорится: «… ожидание здесь от Суворова больших успехов.... О снабжении ваших войск и о покойных квартирах, конечно уже время наступает помышлять, но как выше я говорил, не видав что предприймет Костюшко, и чем предприятия Суворова кончатся, и до выходу к вам Ферзена, я щитаю ни вам, ни здесь никакого предположения с точностью сделать нельзя; и хотя к сохранению Армии нужно доставить спокойные полкам квартиры, после столь трудной кампании, но не ожидаю я чтоб то быть могло».

¹³ Вот характерный отрывок из письма Румянцева к Суворову от 4-го Октября (Москов. Арх. Глав. Штаба, опись 196, связка 8, №93): «я слышу, и я почти не хочу верить, что Господин Ферзен по одним известиям минует вас и идет прямо к Брянску, а по другим и уверительно много лучшим, что он имеет повеление остаться за Вислой, как и то, что многие знатные дамы и даже сестра Костюшки, Главы возмущения находятся в ваших околностях. в первом случае я уповаю, что вы имеете вернейшие известия от Господина Ферзена, и что вы с ним все распоряжаете сходственно с моими мыслями, что я вам сообщил от 25-го месяца прошедшего (см. выше примечание на стр. 60) под №160 и что вы воспользуетесь вторым и заберете сих дам в замену наших, кои там в плену терпят и тем более, что в сем некоторой род вам....".

¹⁴ Там же, № 65.

¹⁵ Там же, № 68.

¹⁶ Там же, № 70.

¹⁷ Суворов писал Румянцеву: «Тако, сиятельнейший граф, близ трех недель я недвижым, и можно здесь сказать, что Магербал (сказал) Аннибалу — ты умеешь побеждать, но не пользоваться победой. Канна и Брест подобие имеют время упущено, приближаются винтер-квартиры». Петрушевский, т. II, стр. 82.

¹⁸ Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 4, № 369.

¹⁹ То же, № 436 и связка 5, № 59.

²⁰ То же, связка 5, № 58.

²¹ То же, связка 4, J6 457.

²² Московск. Арх. Гл. Штаба, опись 196. св. 8 «Известия из Варшавы», «Показания Иваницкого, Ивана Гузы, корнета Говорковского, мещанина Куксевича, шляхтича Дашкевича, и пр.» Между прочим выяснилось, что в Варшаве провианта и фуража имеется не более как на 2 — 3 месяца и ежели Прага, через которую доставляются запасы из Литвы будет взята и тем пресечется коммуникация, тогда Варшава, наверное, должна сдаться. Граждан, вооруженных пиками, Варшава, при нужде, может выставить до 30 т. Пушек льют по 6-ти в месяц, пороху много, ядер мало, так что даже по уходе пруссаков собирали на полях; свинца мало, а потому отобрали у жителей оловянную посуду и мешали со свинцом. Для изготовления денег отобрали у жителей всю медь, а из церквей сосуды, ризы и пр. Волов на солонину пригоняют из Галиции через расположение австрийских войск. Селитру также получали из Галиции и окрестностей Люблина за большие деньги.

²³ Петрушевский, т. II, стр. 73.

²⁴ Весьма странно, что Костомаров (стр. 819) глумится над очень удачно исполненной Ферзеном наступательной переправой через широкую реку, Вислу. Действия Ферзена весьма замечательны. Недаром сам Суворов выразился об этом так: «Переход ваш чрез Вислу полон искусства», (Военный журнал, 1811 г., ч. IV, кн. XIII, стр. 59. Письмо помечено в печати 2-го Сентября; это неверно, ибо служит ответом на письмо Ферзена от 25-го Октября). Императрица Екатерина II наградила Ферзена за переправу шпагой с алмазами, а за баталию при Мацейовицах орденом Св. Георгия 2 класса и отдала «в вечное и потомственное владение состоящие за ним в аренде Гаки в Лифляндии». Моск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, № 120.

²⁵ Захватили Косцюшку корнеты: Харьковского легко-конного полка Федор Лысенко (офицер этот выслужился из солдат), Елисаветградского конно-егерского Владимир Смородский, Ахтырского полка Павел Пономаров и казаки Федор Топилин и Николай Лосеов. Московский Арх. Гл. Штаба, опись 200, связка 52, № 18.

²⁶ Пленный Косцюшко был отвезен в Петербург и содержался в Петропавловской крепости до 1796 г. Император Павел, по вступлении на престол, не только возвратил ему свободу, но и осыпал его разными милостями. Косцюшко обещался не действовать против России. В 1798 г. он переселился во Францию, купил поместье около Фонтенбло и жил там покойно до 1806 г. Наполеон, замыслив войну с Россией, хотел воспользоваться именем Косцюшки, чтобы подействовать на умы поляков, и приглашал его на службу; но, верный данному обещанию, Косцюшко решительно отказался от этого и впоследствии протестовал против изданного под его именем ложного манифеста к полякам. С 1816 г. он поселился в Швейцарии, в Золотурне, где и умер, вследствие падения с лошади. Окрестное швейцарское население глубоко уважало старика Косцюшко.

²⁷ 4 (15) октября послано было из Варшавы от высочайшего совета письмо к Косцюшке: «Высочайший совет готов уволить за тебя всех неприятельских пленников; каждый из нас готов пожертвовать собственною свободою за твою. Это голос целого народа. Если российское правительство не согласится на это, то оно покажет, как дорожит твоею особою и как мало дает цены собственным подданным… Высочайший совет установил навсегда иметь твой портрет на том месте, где будут отправляться его заседания».

²⁸ Сам Косцюшко впоследствии отрицал это. Весьма часто молва приписывает историческим лицам красивые фразы, которых они никогда не произносили. Известно выражение ген. Камброна в битве при Ватерлоо: «гвардия умирает, но не сдается». Добропорядочный Камбронн всегда отрицал, что фраза эта была им сказана, и прибавлял, что тогда было не до красноречивых фраз.

²⁹ Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 193, связка 130, №8, отношение Суворова к Тутолмину от 6-го Октября, из которого видно, что донесение о битве при Мацейовицах Суворов получил 4-го Октября через капитана польской службы Дубовицкого, которого Денисов (один из подчиненных Ферзену генералов) послан наудачу, чтобы он пробрался по стране, бывшей в руках мятежников. В награду этому капитану Суворов просит дать место на службе в Минской губ., где живут его родственники.

³⁰ Так значится у Масловского, стр. 475, причем он опирается на «Записки Энгельгардта»; у Петрушевского же (т. II, стр. 83) сказано «именем Румянцева – причем он ссылается на архивные документы и также на «Записки Энгельгардта».

³¹ Распоряжение Репнина о квартирах, вероятно, основывалось на следующей письме Салтыкова от 24-го Сентября (секретн. журнал: лист 135): «Третьего дня мы здесь получили о суворовской победе от него с присланным полковником князем Горчаковым. Весьма гремит оной, но его донесение по его обыкновенному штилю весьма коротко, а больше знаем по словам князя Гарчакова в чем та победа состоит: и как кажется что Суворов далее не пойдет то узнав теперь что Косцюшко предприймет вследствие того непременно нужно назначить квартиры и сделав предположение каким образом себя держать в зиму»… Может быть Репнин и в самом деле поверил, что Суворов дальше не пойдет.

³² Петрушевский, т. II, стр. 83, Московск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, № 44, рапорт Дерфельдена из Бельска от 10-го октября, где говорится, что он повеления Суворова от 6, 7 и 9 октября получил и выступил по назначению.

³³ Петрушевский, т. II, стр. 85.

³⁴ Если Румянцев и выражал Суворову свое желание, — без всякого содействия союзников, одними собственными силами одолеть неприятеля, и не по держанному военному совету и не по нужде, но по победе в квартиры возвратиться» (Петрушевский, стр. 85), то ведь этим воспрещалось собирать совет для решения вопроса о расположении на квартирах, т. е. об окончании военных действий, а не о наступлении. Наконец, это предписание Румянцева Суворов получил, когда уже всем распорядился, а военный совет постановил свое определение.

³⁵ Город не губернский, а на пути к Варшаве.

³⁶ Военно-ученый архив в Петербурге, дело №1220, подлинное постановление совета.

³⁷ Петрушевский, II, стр. 86.

³⁸ Секретный журнал Салтыкова, лист 135.

³⁹ Московский Арх. Гл. Штаба, опись 396, связка 8, № 45, показание дезертира Романовского: пехоты 13 т., конницы 2280 и 50 пушек.

⁴⁰ В перехваченном русскими письме к Косцюшке от 1-го Октября (Моск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, св. 8) Макрановский пишет: «Стою в опасности, не могу ничего начать, не снесясь с Вами. Трех курьеров послали, — ни один не вернулся. Завржецкий стоит у правого берега Нарвы и им<