Человек свободный и ответственный

1.Сущность свободы

Выше я отмечала, что важнейшим условием мораль­ности индивида является его свобода, возможность нравственного самоопределения. Без этого о моральности как особом механизме регуляции человеческих отношений не может быть и речи. Однако вопрос о сути свободы остал­ся непроясненным. Обратимся к нему теперь.

Человек — существо, со всех сторон скованное мно­жеством необходимостей.

Мы материальны и телесны, значит, подчинены всем физическим законам (не можем взять да и взлететь, как воздушный шарик), а также законам физиологии (нуж­даемся в питании, воздухе, воде, определенном темпера­турном режиме). Как личности, принадлежащие конк­ретному обществу, мы подвластны его социальным и юри­дическим законам, нормам и правилам, стереотипам по­ведения, традициям и ритуалам. Экономическая необ­ходимость несет нас и вертит так и эдак, будто бурный поток маленькую щепочку.

Мы родились в конкретный исторический период, в определенной стране, у конкретных родителей, и как толь­ко сознание, выйдя из младенчества, проснется, все это мы найдем вокруг себя как фактичность, которая нам с необходимостью предзадана. Она — условие нашего дальнейшего развития.

Наконец, каждый проживаемый день, уходя, становится прошлым, а прошлое — сфера необходимости. Изменить его нельзя. Так есть ли в этом сотканном из необходимостей мире свобода? Какова она? Что представляет собой? Возможно ли, пройдя «по лез­вию бритвы» между множеством действующих причин, поступить свободно?

На эти вопросы история философии дает по крайней мере два принципиально различных ответа, в основе ко­торых — разная трактовка свободы.

Первый ответ, характерный для стоиков, Спинозы и Гегеля, таков: свобода есть познанная необходимость. Мировой разум, субстанция или Бог идут своей собствен­ной дорогой, это силы, не соизмеримые с жизнью ма­ленького человека, который есть лишь момент божествен­ного творения. Поэтому человек не должен претендовать на самоволие, на самостоятельность своих стремлений. Он движется в русле могучего течения космического мас­штаба и может только подчиняться ему. Осознай вне­шнюю для тебя необходимость как единственно возмож-ную, прими ее как свой внутренний зов, и ты обретешь свое место в едином процессе. Подчинись необходимос­ти, как падающий камень подчиняется силе тяготения. Камень, если бы он мыслил, мог бы сказать себе: «Я согласен с силой тяготения, я нахожусь в свободном по­лете, я падаю не из-за того лишь, что земля притягивает меня, но и по своему сознательному решению. Что тол­ку сопротивляться падению? От этого вверх не взлетишь — одни только слезы и разочарования! Уж лучше я сочту себя разумным и свободным. Свобода — это осознанная необходимость!»

Думаю, вы заметили, что в подобном рассуждении что-то «фонит». Что-то здесь не так. Все равно, как если сидеть в тюрьме и говорить: «Я согласен с моим тюрем­ным заключением и потому совершенно свободен». Ведь реальной свободы от этого не прибавляется!

Но что же такое свобода, которую мы подразумеваем как отличную от необходимости?

Здесь вступает в силу вторая точка зрения, второй от­вет: суть свободы состоит в возможности выбора. Если мы ничего не выбираем по своей собственной воле, мы несвободны. О свободе как самопроизвольном отклоне­нии от предзаданной необходимости говорил в свое вре­мя еще Эпикур. Однако в полный рост тема свободы как выбора становится в христианстве, которое связывает со свободным решением человека его движение по пути доб­ра или зла. Христианство исходит из того, что воля че­ловека свободна, т. е. она сама делает выбор, не являясь простым следствием неких детерминирующих ее причин. Человек может либо принять протянутую ему руку Хрис­та, либо уклониться от Божественной помощи и поддер­жки, избрав иных кумиров и иную стезю.

Идея о свободе воли как особом качестве человека по­лучила в XX в. яркое выражение в экзистенциализме, где свободной воле придан статус абсолютности. Одна­ко в большинстве разнородных течений, признающих свободу воли (от оккультизма до марксизма), она, как правило, связывается с необходимостью. Если отверг­нуть механистическое понимание социокультурных зако­нов, согласно которому человеческая жизнь представля­ет собой жесткую цепь связанных друг с другом звеньев, то обнаружится, что законы общества и повседневной жизни — это законы-тенденции. Они являются статис­тическими, т. е. действуют только на большом массиве событий и ситуаций. На уровне и бытия, и быта господ­ствуют вероятностные отношения, которые в рамках тен­денции дают возможность выбирать. Почти всегда в жизни есть целый ряд альтернатив, и человек волен предпочесть тот или иной способ поведения, ту или иную оценку. Свобода воли из возможности выбора может и должна перейти в действительность выбора — воплотиться в по­ступке, в позиции, в манере поведения.

Если принять как факт то, что человек волен выбирать ту или иную позицию, принимать альтернативные реше­ния, то возникает вопрос: при каких конкретно условиях человек способен действовать как свободный и моральный?

Условие 1. Для реализации свободного выбора долж­ны отсутствовать внешнее принуждение и запрет. Если человек в прямом смысле слова скован цепями, находит­ся под прямой угрозой смерти, принципиально ограни­чен в своих возможностях и не может действовать по сво­ему усмотрению, он не выбирает и не свободен, по край­ней мере, в практическом отношении.

Условие 2. Для того чтобы свободный выбор состоял­ся, нужны сознательность и рефлексия, способность уви­деть наличные варианты и остановиться на одном из них. На мой взгляд, осознанность — необходимый момент сво­бодного выбора, его неустранимый атрибут. Если чело­век выбирает спонтанно, по принципу «не могу иначе» и «не вижу альтернатив», он просто ничего не выбирает. Возможно, он действует, следуя прекрасной моральной привычке или строгому запрету, ушедшему глубоко в под­сознание, возможно, под влиянием усвоенных мораль­ных установок он поступает хорошо, правильно, похваль­но, но как бы там ни было, в этом случае он несвободен. Им руководят некие (пусть даже благие, но обезличен­ные) силы из глубины его собственного внутреннего мира. И кто знает, как поведут себя эти силы в более сложной моральной ситуации? Автоматизм морального действия, к сожалению, не гарантирует реального доб­ра. Можно поступить по привычной и в целом благой моральной схеме и принести объективное зло и себе, и другим людям просто потому, что ситуация была слиш­ком сложна и неоднозначна, над ней следовало подумать. Гибкость и адекватность морального поведения обеспе­чивается как раз возможностью сознательного, рефлек­сивного отношения к действительности, предваряющего свободный выбор.

Условие 3. Поистине свободный выбор может про­изойти тогда, когда у свободной воли есть ориентиры — ценности, цели, идеалы. Для реализации выбора мало иметь «свободу от» — от запрета, от приказа, от сковыва­ющих обстоятельств. Люди, не имеющие позитивных ори­ентиров и освобожденные от доминировавших над ними правил и схем, нередко теряются и не знают, что же де­лать со своей свободой. В жизни это случается с теми, кто долго просидел в тюрьме, служил в армии, работал в иерархических структурах с жесткой вертикалью подчи­нения. Нередко они «хотят обратно», в систему отноше­ний, где была определенность, где не было необходимо­сти поиска себя в тумане смутных и расплывчатых воз­можностей. Конкретный набор ценностей как бы зара­нее обрисовывает для человека поле альтернатив, их со-подчиненность и последовательность, дает возможность выстроить «социальную очередь» поступков, выявить пред­почтения. Человек имеет возможность понять, для чего ему нужна свобода и как он может ее применить во благо для себя и для других.

Итак, свобода — это всегда возможность поступать в соответствии с собственными ориентирами, желаниями, стремлениями в рамках наличной необходимости.

Что выбираем мы в нашем поведении?

Прежде всего мы более или менее сознательно опре­деляем собственные исходные эмоционально-нравственные ориентиры типа «мир плох, и я имею право вести себя как угодно, чтобы преуспеть» или «мир в целом хорош, люди по природе скорее добры, чем злы, и мне надо быть в моральном отношении на высоте». Конечно, такие уста­новки чаще всего задаются нам родительским воспита­нием или влияниями раннего детства, когда, выражаясь словами психоаналитика Э. Берна, формируются «жиз­ненные сценарии». Но уже в подростковом и юношес­ком возрасте человек вполне в состоянии осознать свои собственные ведущие тенденции и либо продолжить их

дальнейшее укрепление в заданном направлении, либо подвергнуть их пересмотру и начать поиск иной системы экзистенциально-нравственного отсчета. Мы свободны менять свое отношение к действительности, к другим людям и к самим себе, свободны по-разному «расстав­лять указатели» дальнейшей жизненной дороги.

Кроме основных ориентиров, мы выбираем конкрет­ные цели и принимаем конкретные решения, которые дол­жны отвечать наличной ситуации. Избираемые реальные цели не всегда носят собственно нравственный характер, но они часто включают в себя моральный аспект. Так, например, цель обеспечить себе материальное благопо­лучие рассматривается в рамках безрелигиозного созна­ния как естественная, здесь не стоит остропатетический вопрос — добро это или зло? В таком случае всякий сред­ний человек пожмет плечами и спросит: «А кто этого не хочет?» Моральный ракурс проявляется, когда ситуация конкретизируется: вы хотите честно зарабатывать на жизнь или получать материальные блага любой ценой? Когда человек ставит перед собой конкретную жизненную за­дачу, он, как правило, уже определился в подобной «тон­кости», хотя и не всегда вслух формулирует нравствен­ный аспект. Поэтому одни трудятся не покладая рук, а другие идут в мошенники и воришки, одни стремятся укрепить свое финансовое положение профессионализ­мом и усердием, а другие стремятся обойти закон и по­ловчее «надуть» ближнего своего.

Нравственный аспект конкретного целеполагания про­является и в том, для чего именно вам нужно решить именно эту задачу. Так, стремиться стать богатым мож­но ради того, чтобы иметь возможность заниматься твор­чеством, научными исследованиями или облагодетель­ствовать человечество некими нововведениями. А можно желать богатства только для того, чтобы демонстрировать всем свою спесь и поплевывать на бывших знакомых, сидя за рулем супермодного автомобиля.

Однако, как бы то ни было, свою конкретную цель и сообразное ей решение мы выбираем сами силой своего сознания и воли, целостностью собственной личности. Нельзя выбрать за другого цель, как нельзя за другого дышать. Конечно, порой кто-то — родители, учителя, начальники — ставят цели перед нами, но любой чело­век знает, что параллельно скрытно и тайно мы ставим свои цели, которые могут сильно разниться с тем, что продиктовано извне. Предложенная другим человеком цель только тогда органично вписывается в наше поведе­ние, когда мы, подумав, внутренне соглашаемся с ней, даем ей санкцию своим свободным решением.

Кроме избрания цели, необходимо избрать и средства, при помощи которых возможно выполнить задуманное. Средства, как правило, бывают многообразны, и перед внутренним взором выбирающего открывается целый спектр возможностей. К результату можно идти различ­ными дорогами, и проблема состоит лишь в том, чтобы избранные средства не исказили поставленной цели. По­рой средства, которые мы предпочли, так резко меняют ситуацию, что результат оказывается похож на свой про­тотип, как карикатура или отражение в кривом зеркале. Особенно остро проблема стоит тогда, когда поставлен­ная цель нравственна, прекрасна и благородна. Для ее достижения и воплощения в жизнь нужно выбирать сред­ства не менее совершенные и благородные, иначе вместо искомого добра будет обретено зло, вместо радости — горе, вместо торжества — глубокое разочарование.

Так, если человек любит и желает обрести взаимность, он может пускать в ход самые разные средства. Если он попытается добиться ее грубым давлением и угрозами, т. е. средствами вовсе не подходящими, то вместо иско­мой любви получит ненависть и страх. Поведенческий «инструментарий» приведет, таким образом, к прямо про­тивоположному результату. Можно попытаться пробудить в другом приязненные чувства таким средством, как материальные соблазны

— деньги, подарки, развлечения. В этом случае возможно получить благосклонность, но все же средство не совсем адекватно цели, ведь любимый человек может полюбить не вас, а ваш кошелек, что, разумеется, не одно и то же. Наконец, можно искать вза­имности через чуткое и заботливое отношение к тому, кого любишь, через проявление своих личных достоинств — ума и нежности, понимания, эрудиции и творческих способностей, житейской практичности. Конечно, и в этом случае никто не даст гарантий, что избранник или избранница немедленно сойдет с ума от страсти, но такие средства сообразны цели, они нравственно позитивны, эмоционально адекватны, и потому не внесут в отношения уродливых деформаций.

Если у человека нет возможности применить средства, адекватные цели, он свободен вообще отказаться от ее достижения, по крайней мере, здесь и сейчас. Повреме­нить. Это лучше, чем пойти в противоположную от ис­комого сторону и потом долго клясть момент неверного выбора. Порой клясть приходится не тем, кто выбирал, а совсем другим людям, имеющим дело с искаженным результатом. Так, благородная задача избавить человече­ство от социального отчуждения, поставленная российс­кими большевиками в начале века, была существенно искажена революционными насильственными средства­ми, включающими в себя развал «до основания» пред­шествующей экономической и политической системы. Россия не была исторически готова к столь фундамен­тальным переменам. Насильственные средства усугуби­ли ее проблемы, но на определенный период загнали их под спуд, скрыли от глаз. В результате добро не возоб­ладало, искомой гармонии не получилось, и потомки могут только сокрушаться о том, что ленинская партия не проявила мудрой сдержанности и в бунтарском пылу применила средства, отклонившие Россию от генераль­ного пути мирового развития.

Проблемы свободного выбора

Как человек совершает свободный выбор между доб­ром и злом — сознательно или неосознанно?

Некоторые авторы полагают, что человек, проявляя свою свободную волю, непременно выбирает добро. Так, например, считает Ж.-П. Сартр. Более того, он утверж­дает, что выбирая то, что мы считаем добром, мы выбира­ем это для всех: если я — семейный человек, то я считаю, что семья — добро и что все люди должны создавать семьи.

Представление о том, что люди всегда выбирают доб­ро, восходит к Сократу. Согласно его логике, если чело­век узнает более высокое добро по сравнению с тем, что ему известно, он предпочтет его. Знание о том, что та­кое добро, определяет выбор, и если человек идет по пути зла, то он просто заблуждается, принимая его за добро. Выбор зла — неосознанное деяние.

На мой взгляд, представление о том, что люди всегда выбирают добро, наивно. Конечно, в силу подвижности и «переливчатости» конкретного добра и зла люди неред­ко могут заблуждаться — думать, что поступают хорошо, а потом с горечью убеждаться в обратном. Но это каса­ется «среднего человека», не подверженного порокам и просто блуждающего в тумане сложных житейских пере­дряг. Однако насильники и убийцы, воры и мошенники прекрасно понимают, что они совершают зло, по край­ней мере то, что абсолютное большинство людей счита­ют злом. Они нисколько не заблуждаются на этот счет. Просто зло выгодно им, удобно, полезно. Однако никто из них не желал бы испытать на себе, что такое грабеж, насилие, обман. Этот «букет» они цинично предлагают другим. Но в то же время давление общественного мне­ния таково, что признать свой путь как однозначно злой вроде бы неудобно. Тогда-то и возникают витиеватые обо­снования собственного эгоизма как «особого понимания добра». Зло рядится в чужие одежды, надевает маски моральной невинности либо оригинальности.

Так возникает эстетизация зла, любование им, подведение под него различных теоретических фундаментов, идеологических концепций.

Недавно в одной из книг я прочитала о том, что даже черные маги никогда не считают себя «черными», т.е. злыми. Они всегда возносят молитвы Богу (даже когда вызывают дьявола при помощи заклинаний) и полагают, что «черный» (плохой!) кто-то другой... Что ж, вольно им тешить себя, однако люди, которые с радостью убивают и проповедуют ненависть, не могут не понимать, что творят зло. А если говорят, что не понимают, то лгут. Возможно, даже самим себе. К сожалению, есть немало тех, кто просто получает удовольствие от жестокости, безраздельного доминирования над другими, от эгоистичес­кого самоублажения при игнорировании всего остально­го мира. Они-то и выбирают зло, что бы ни было при этом сказано.

Часто вполне осознанно люди выбирают отступление от деятельного добра и от морали, проявляя слабость характера и обосновывая свое поведение внеморальными аргументами: они говорят себе, что мораль нежизненна, что она слишком идеализирует условия человеческого по­ведения и чересчур много требует. Моральные требова­ния — не для людей, а для ангелов, у которых нет ни страстей, ни потребностей. А мы — простые смертные, маленькие грешники... Авось, Бог простит, если он есть. А если нет, то и прощать некому, кроме меня самого. В этом случае, совершая не злодейства, а «мелкие грехи», человек сам себе осмысленно и охотно ищет оправданий и находит их.

Правда, широко развитый в XX в. психоанализ показывает, что люди, обладающие на уровне сознания высо­кой степенью морализованности и стремящиеся быть совершенными, порой просто вытесняют свои скверные поступки и мысли в область бессознательного.

Их рефлексивное «я» не может принять факта собственного несовершенства, хотя вполне удовлетворяется, к примеру, эгоистическим и агрессивным поведением по отношению к другим. Т. е. человек объективно выбирает зло: не­справедливо преследует других, притесняет их и эксплуатирует, но... не понимает этого. Здесь начинают дей­ствовать психологические компенсаторные механизмы: приписывание другим негативных черт, которые служат причиной для того, чтобы их терзать и наказывать. В подобном случае можно говорить о том, что зло выбирается бессознательно, и люди, которые ведут себя подоб­ным образом, рассматриваются специалистами как не­вротики. Однако, на мой взгляд, даже здесь нельзя гово­рить о полной бессознательности выбора. Так называе­мые невротики (которых, надо заметить, очень много!) скорее не хотят, чем не могут осознать свой истинный выбор. Здесь кроются «маленькие хитрости» эгоистичес­кого сознания человека, который, поступая сообразно собственной практической или психологической выгоде и несправедливо притесняя другого, желает остаться чи­стым перед самим собой.

Важным вопросом, связанным со свободным выбором, является такой: какие еще существуют варианты выбора? Ведь не всегда выбор совершается именно между добром и злом.

Мы можем говорить о тех случаях, когда выбирать при­ходится между двумя видами зла. Например, наказывая преступника-рецидивиста за его деяния, гуманно настро­енные судьи выбирают не смертную казнь, а пожизнен­ное заключение, полагая, что лишение свободы — мень­шее зло, нежели лишение жизни. Такое решение, хотя и безрадостно для заключенного, тем не менее не делает самих судей убийцами и оставляет шанс на раскаяние и исправление провинившегося.

Другой пример: супруги, которые ссорятся между со­бой и всерьез рассматривают вопрос о разводе,

как бы взвешивают на внутренних весах, что является для них и для детей меньшим злом — расставание или продолжение совместной жизни, пусть и несовершенной. Проблема решается всякий раз конкретно: в одном случае меньшим злом будет развод, в другом — плохой мир, который, как утверждает пословица, лучше доброй ссоры. Однако и в том, и в другом примерах речь идет о выборе между двумя негативными ситуациями, и вопрос состоит лишь в том, какая из них менее болезненна с моральной, психологи­ческой и практической точки зрения. Меньшее зло — не добро, но оно представляет собой компромисс в тех слу­чаях, когда гармония для всех участников конкретной си­туации в принципе не может быть достигнута.

Однако, пожалуй, самый трудный и мучительный вы­бор предлагается человеку тогда, когда он вынужден вы­бирать между добром и добром. Разумеется, разные виды добра могут находиться на разных ступенях нашей цен­ностной иерархии, и тогда выбор не представляет труд­ности: низшими ценностями спокойно поступаются ради высших. Так, человек, для которого высшими ценнос­тями являются личные отношения — любовь, дружба — может поступиться ради них материальным положением или карьерой. Тот, для кого важнее всего честь и досто­инство, способен сознательно отказаться от удобства и комфорта, если они противоречат его представлению о достойном образе жизни. Что же касается человека алч­ного, то он все на свете отдаст ради денег и богатства.

Совсем иное положение складывается тогда, когда вы­бирать приходится между ценностями высшими, да еще и равными по значению. Равнозначимые ценности оди­наково мощно влекут к себе личность, в равной мере вы­зывают ее восхищение и обязывают служить себе. Выбор между ними — всегда драма, тяжелый внутренний конф­ликт. В индивиде происходит борьба мотивов, трудная аналитическая работа, попытка наперед увидеть следствия того или иного варианта собственного поведения.

В ситуации нравственного конфликта перед лицом двух равноправных¹ высших ценностей человек рискует попасть в положение буриданова осла, который так и умер от го­лода, не решившись выбрать ни одну из двух равных и оди­наково удаленных от него охапок сена. Рефлексивная при­рода свободного выбора проявляется здесь особенно от­четливо. Между двумя высшими ценностями нельзя со­вершить выбора по моральной привычке. Моральная при­вычка — наработанный в ходе воспитания и жизни авто­матизм — помогает нам в простых случаях, когда различие между хорошим и плохим очевидно, и мы, не задумыва­ясь, полагаемся на стереотип. Конечно, в сложном конф­ликте между равными ценностями может сработать нрав­ственная интуиция, но, как правило, это происходит лишь тогда, когда у человека нет ни минуты на размышления. Если такая минута появилась — колебаний и борьбы мо­тивов не избежать. Чаще всего при отсутствии времени на размышления человек не столько интуитивно выбирает, сколько реализует ту ценность, которую можно реализо­вать при дефиците времени. Он идет за возможным, а не за желаемым и свободно избранным.

Так, одним из излюбленных тестов на разнообразных этических практикумах является следующий: «Представь­те, что вы плывете в лодке по реке, и с вами ваш отец и ваш сын. Лодка перевернулась, а отец и сын не умеют плавать. Кого вы будете спасать первым?» При этом по­рой дается комментарий, что в восточной культуре цен­ны прежде всего родители, и спасать надо отца, а в за­падной культуре главная ценность — дети, и нужно спа­сать сына. Однако единственно верным будет ответ, что такая постановка вопроса сама по себе безнравственна. Тот, кто умеет плавать, скорее всего, не станет выбирать между отцом и сыном, людьми равно дорогими и важны­ми, он спасет того, кто ближе, того, до кого сможет до­тянуться. Спасение в данном случае не вопрос предпоч­тения, а вопрос возможности.

Но в том случае, когда время на размышление есть, свободно выбирающий пройдет через весь ад колебаний, и что бы он ни поставил на первое место, все равно бу­дет страдать и сожалеть о той ценности, которой вынуж­ден был пренебречь. Можно ли безболезненно выбрать между любовью к Родине и любовью к семье, личной дружбой и политическим идеалом, Богом и творчеством? Конечно, нет.

Ж.-П. Сартр считает, что наш истинный выбор со­вершается не сознанием, не разумом, а поступком. О том, что же именно ты предпочел, ты можешь судить толь­ко тогда, когда уже поступил. Сам поступок и есть прЪд-почтение. Сартр говорит, что юноша, выбирающий, идти ли ему в подпольщики, чтобы освободить свою страну от врага, или же помогать выжить матери, которая без него пропадет, узнает о своем выборе, когда его совершит. Ушел — выбрал и остался — выбрал. С этим положением Сартра можно согласиться, ибо моральное сознание мало что значит без морального действия, и все же практичес­ки избрав одну из равнозначимых ценностей, личность не может простить себе небрежения другой, столь же важ­ной. Иерархии здесь не возникает. Люди, которые ухо­дили на фронт или в подполье, оставляя своих близких без защиты и опоры, страдали до тех пор, пока не могли вернуться и компенсировать им тот недостаток заботы и любви, который те испытали в результате их решения. А если близкий человек погибал, то оставивший его стра­дал всю жизнь.

Бывает, что человек не в силах решить, какую же цен­ность выбрать, и тогда он желает отказаться от решения. Устраниться. Залечь на дно. Оставить проблему другим. Однако, по словам того же Сартра, мы «обречены на сво­боду». Это значит, что даже отсутствие выбора есть вы­бор. Ничего не сделать — тоже поступок. Даже в юриди­ческом законе есть положение о наказании за «неоказа­ние помощи». Не оказать помощь, промолчать, закрыть глаза — это тоже свободное решение.

В не меньшей степени данное положение относится к выбору между рав­ноправными ценностями. Если ты не выбрал — значит, кто-то выбрал за тебя, и люди чаще всего знают, кто сможет решить вопрос за них и каким именно образом. Поэтому уклонение от выбора — не более чем самооб­ман. «Умывая руки», как Понтий Пилат перед решени­ем о казни Христа, мы на самом деле все равно берем на себя ответственность именно за это конкретное решение. Вопрос о свободе выбора неминуемо подводит нас к теме ответственности.

Свобода и ответственность

Ответственность — оборотная сторона свободы, ее «alter ego» — второе «я». Ответственность неразрывно связана со свободой и всегда сопровождает ее. Тот, кто действу­ет свободно, полностью отвечает за содеянное.

Но что значит — отвечает? В некотором смысле от­ветственность действительно есть ответ, отклик на вы­зов, который бросает нам конкретная ситуация, и на за­прос со стороны другого человека. Вести себя ответ­ственно —. значит быть способным активно действовать со своего места, поступать согласно логике событий, по­нимая и осознавая, как отзовутся твои действия на тебе и на других. Это значит предвидеть (чувствовать, схваты­вать) последствия каждого своего шага и стремиться пре­дотвратить возможный негативный ход событий. Ответ­ственное поведение в этом смысле — поведение разум­ное и в хорошем смысле слова расчетливое, поведение того, кому не все равно, что будет с ним и с другими.

Ответственность означает также способность правиль­но понять нужды как других людей, так и свои собствен­ные. Мы ответственно ведем себя по отношению к дру­гим, когда уважаем в них личностей, стремимся помочь при просьбе о помощи, поддержать в случае необходимо­сти, когда утверждаем их бытие и способствуем их развитию.

Равнодушие к другому, как и попытка ломать его через колено — это всегда безответственное отношение к нему. То же касается и отношения к самому себе. Быть ответственным за себя означает и заботу о своем сохра­нении и развитии, и разумное умение руководить соб­ственным поведением, не давая воли иррациональным страстям.

Ответственное поведение сопровождается чувством от­ветственности, которое может выступать в позитивной и негативной форме. Позитивная форма переживания от­ветственности — чувство своей значимости, реального благотворного влияния на положение дел, ощущение оп­ределенной власти над происходящими событиями и со­ответствующего уважительного отношения людей. Нега­тивная форма ответственности — тревожность, неуверен­ность в себе, в своих знаниях и умении, связанная с не­возможностью гарантировать благоприятный исход собы­тий, боязнь испортить дело. Как правило, в пережива­нии ответственности присутствуют оба момента, но у раз­ных людей в разной мере.

На чем основано ответственное поведение? На этот воп­рос дал очень хороший ответ русский философ и культу­ролог XX в. М. М. Бахтин. Он пишет о том, что каждый человек занимает единое и единственное место в бытии. Таким образом, я — уникальная точка, никто не может в каждый конкретный момент заменить меня на моем мес­те. В любую минуту каждый находится на своем и только на своем месте — в обществе, в культуре, в межличност­ных отношениях, и именно с этого места он должен дей­ствовать. У человека нет алиби в бытии. Даже попытка уклониться от конкретного действия — тоже поступок. Никто не может меня заменить, ибо данное место в дей­ствительности занимаю именно я. Мое ответственное по­ведение определяется также тем, что я, образно говоря, ставлю подпись под теми моральными правилами, кото­рыми руководствуюсь в своих уникальных поступках.

Без моей воли, эмоций, без чувства ответственности, которое принадлежит мне, мораль окажется только сводом мерт­вых и абстрактных правил, весьма далеких от жизни.

Ответственному поведению противостоит безответствен­ное. Это поступки «на авось», действия, которые совер­шаются кое-как, без учета последствий для себя и для дру­гих. Безответственность всегда связана с равнодушием и легкомыслием или с избыточной самоуверенностью, а часто и с тем и с другим. Когда человек безответственно совершает свободный выбор, он ставит себя и других в положение высокой степени неопределенности, ибо по­следствия необдуманного, случайного, слепого выбора не­предсказуемы. Вероятно, они будут пагубны для всех, кто втянут в конкретную ситуацию. При безответственном поведении индивид не испытывает чувства тревоги, на­пряжения, свойственного ответственности, не концент­рирует своего внимания на том деле, за которое взялся. Он полагает, что «нелегкая вывезет», и часто ошибается.

И вот здесь вступает в силу другое понимание ответ-, ственности. Речь идет о той ответственности, которую не­сут. Нести ответственность — значит принять на себя все последствия совершаемых поступков, в полном смыс­ле слова расплатиться за них. В свою очередь безответ­ственность означает в этом контексте попытку свалить по­следствия своих деяний на других, заставить их расплачи­ваться за собственную трусость, неразумность или безу­держное удальство.

Ж.-П. Сартр, полагавший человека существом абсо­лютно свободным в выборе, усматривал одну-единствен-ную моральную норму, которой должны с необходимос­тью подчиняться люди — это ответственность за всякий свободный выбор. Ты можешь изобретать собственную мо­раль, самую странную и причудливую, можешь быть сверх меры добр или безудержно жесток. Это дело твоего выбо­ра. Однако при этом ты должен принять на себя и только на себя все последствия своего поведения. Если ты

говоришь, что тебя заставили, принудили, соблазнили или заморочили, ты лжешь, потому что последнее решение принимает всегда сам человек. Боль, презрение, изгна­ние, разорение свободно выбирающий индивид должен принять так же как любовь, богатство или славу, потому что все это — результат его свободного выбора. И ни одна душа в мире не несет ответственности за твои собствен­ные поступки.

Представление о личной ответственности человека за все, что с ним происходит, было характерно для древних эзотерических учений. Оно получило выражение в тео­рии кармы. Согласно данной теории, каждое деяние человека имеет последствия, которые он с неизбежностью переживает. Это относится и к наличной эмпирической жизни, и к перевоплощению. Тот, кто творил зло в про­шлых своих инкарнациях, в настоящей жизни пережива­ет большие страдания. Но эти страдания — не наказа­ние, ниспосланное жестокими богами или справедливым небесным судьей. В самом их факте нет ничьей суровой воли. Наличные страдания — лишь форма естественной и неизбежной ответственности, которая настигает каждо­го, как бы он ни стремился избежать удара судьбы. Мо­лить о милости некого. Можно только изменить собствен­ное поведение, по собственному свободному выбору на­чать делать благо, и тогда отношения между прошлым и настоящим изменятся, причинная связь трансформирует­ся, и мы получим от мира ответ на свои добрые дела. Вместо наказания последует награда — радость и возмож­ность дальнейшего развития. В концепции кармы ответ­ственность носит онтологический характер, она — закон космоса, универсума и следует за любым действием.

Безрелигиозное, светское понимание морали припи­сывает человеку полноту ответственности не за всякое действие, хотя в оценках таких «ответственных» ситуа­ций есть много противоречий и несогласий.

Первым важнейшим условием ответственности челове­ка является сама свобода совершаемого действия.

Если человек был связан, находился в беспамятстве или был заклю­чен в тюрьму, о свободном выборе говорить не приходится, и мы не можем считать индивида морально ответственным за то, что происходило с ним и вокруг него. У него не было выбора. Он не мог поступать сообразно своей воле.

Однако в то же время вопрос о моральной ответствен­ности человека оборачивается другой гранью, если он вы­нужденно совершает нечто под угрозой смерти или под воздействием физического насилия. Например, выдает под пытками партизанский отряд. Или под непосредственной угрозой расстрела расправляется по приказу врагов со сво­ими товарищами. С позиций мягкости и терпимости, мы можем сказать, что человек слаб, он не в состоянии выно­сить жестоких страданий и его предательство — акт вы­нужденный, несвободный. Он не может нести за него от­ветственность в полном смысле слова. Мы чтим героев, но потому они и герои, что в состоянии выносить нечело­веческое, и подобных мерок нельзя применять к обычным людям. Такой подход представляется гуманным, но он как бы полностью оправдывает тех, кто проявляет слабость, в то время как реальное моральное сознание все равно их осуждает. Да и сами такие индивиды, если их жизнь про­должается, часто испытывают глубокое чувство вины, не­смотря на то, что выбора у них вроде бы и не было...

С ригористических позиций, напротив, проявление сла­бости резко осуждается, потому что оценивается как сво­бодно избранное. Если ты связан, то и вправду не мо­жешь действовать, но если тебе грозят или тебя пытают — лучше выбери смерть, чем предательство. Этот выбор у человека всегда остается. Однако тут тоже возникают вопросы: можем ли мы обязать другого пожертвовать жиз­нью? Не является ли наше приписывание свободы одно­му из мучеников только жестокостью? Отвечает ли чело­век и должен ли он получить суровую расплату за вынуж­денное поведение в безвыходной ситуации?

На эти вопросы нет окончательных ответов.

Вторым важнейшим условием ответственности челове­ка является преднамеренность его поступков. Мы морально отвечаем прежде всего за то, что хотели сделать, что сознательно выбрали, к чему стремились. А если мы принесли другим зло случайно, по ошибке, непреднамеренно? Как тогда? Надо сказать, что непреднамеренность, хотя и смягчает моральную ответственность, полностью ее не снимает. Если некто играл с ружьем и случайно убил своего лучшего друга, он, несомненно, испытывает муки со­вести и страдает от чувства вины. И если суд оправдает его или накажет лишь за халатность в обращении с оружием, т.е. за легкомыслие, то нравственная ответственность будет гораздо выше. Возможно, это и парадоксально, но люди, невольно ставшие причиной чужих бед, часто без вины виноватые, берут на себя весь груз ответственности за случившееся, даже если извне их никто строго не осуждает. Наверное, это происходит потому, что нам трудно успокоиться на роли игрушки судьбы и орудия рока. Всегда