Проблемная ориентированность культурологического дискурса

Работы академика Лихачева о культуре – это, прежде всего, ответ на вызовы времени. А вызовы ХХ в. были фундаментальными. После «окаянных дней» Октябрьской революции и кровавой эпохи репрессий Россия мучительно обретала новую идентичность, в очередной раз пытаясь ответить на «проклятые» вопросы: «кто мы?», «откуда и куда мы идем?»

Катастрофическое время 90–х годов поставило не менее острые вопросы. В чем состоит наше духовное призвание, «верховный долг» народа, замысел и смысл нашей истории и культуры? И есть ли он? Что приводит к дисбалансу социально–культурной системы, который в российской истории нередко принимает необратимую форму, ведущую к гибели? Какие угрозы духовного характера порождают внутреннюю дезорганизацию общества, мешая ему сохранить свои жизненно важные параметры в пределах исторически сложившихся границ? В чем причина национальных катастроф и с помощью каких механизмов общество может сохранить себя как целостность в историческом времени? Почему русская культура отторгает либеральные ценности прав и свобод личности, а отношение к праву всегда было и остается негативным? Почему так и не складываются контуры правового государства, а рост количества законов странным образом провоцирует коррупционный беспредел и преступность? Почему такими патологическими зигзагами передвигается рыночная экономика? Каково место России в глобальном мире? Кто мы в культурном плане: Европа, Евразия или абсолютно самостоятельная, самобытная культура? Как и за счет чего Россия должна утверждать себя в мировом сообществе? Какими средствами, методами, ресурсами? Ответы на такого рода вопросы требовали новой методологии, иного исторического видения и глубины интерпретации ключевых событий отечественной истории.

Именно в 90–е годы проблемное поле культурологии существенно было усилено пониманием культуры как предпосылки и фактора духовной безопасности нации. Действительно, каждый субъект (личность, общность, народ, государство) в процессе становления и развития сталкивается с бесконечным числом факторов (военных, информационных, экономических и т.д.), способных вывести параметры системы за границы нормы. Культурная опасность (порождаемая, например, экспансией ценностей других культур) становится одним из деструктивных факторов, порождающих внутреннюю дезорганизацию культурного организма, которая может принять необратимую форму, ведущую к катастрофе, гибели. Духовная безопасность в этой связи трактовалась как система условий, обеспечивающих культурному субъекту сохранение своих жизненно важных параметров в пределах исторически сложившейся нормы.

Отчетливо понимая это, Д. С. Лихачев инициирует разработку «Декларации прав культуры» – документа, ставшего обращением к ученому мировому сообществу, своего рода духовным завещанием, научное и нравственное значение которого трудно переоценить. По существу, в «Декларации» сформулирован новый подход к определению места и роли культуры, которая определяет смысл и ценность существования народов, этносов и государств. Здесь ученый утверждает важную нравственную аксиому бытия: и атрибуты человечности, и смысл жизни можно обрести только в мире культуры.

Востребованность культурологических идей академика во многом определялась тем обстоятельством, что социально–культурные процессы конца 80–х – первой половины 90–х годов анализировались, с одной стороны, в контексте исторически устойчивых тенденций Российских реформ, с другой стороны, на базе понимания России как субъекта мировой истории, в поток которой она плотно включена. Вот почему когда стала рушиться десятилетиями формировавшаяся система ценностей, когда жизнь начала выдвигать совершенно новые вопросы, наиболее убедительными и фундаментальными оказались ответы Лихачева, ибо в их основе лежало системное культурологическое понимание России, ее души, ментального склада.

Таким образом, Д.С.Лихачев своим научным творчеством обосновал не только грани метода, но особую онтологию мира культуры, и сегодня формирующую и корректирующую предметную рамку культурологической парадигмы. В многочисленных работах академика (а в концентрированном виде – в «Декларации…») представлено системное и многоуровневое понимание культуры, которая рассматривается в своих различных ипостасях – и как процесс создания, сохранения, распространения и воспроизводства норм и ценностей, способствующих возвышению человека и гуманизации общества, и как уникальный социальный механизм, благодаря которому совершается наследование и передача духовных ценностей и социального опыта.

Культурология Лихачева обнаруживает разные интенции – рационалистическую и сакральную, традиционалисткую и иновационную, европоцентристскую и почвенническую. Его культурологический метод образуется в пространстве интеграции различных сфер социально–гуманитарного знания вокруг определенного проблемного поля, а, следовательно, имеет принципиально междисциплинарный статус. Академик фундаментально обосновал перспективное направление самоопределения культурологи как особой сферы знания, которое не утратило актуальности и сегодня – в рамках этой парадигмы знание трактуется как результат специфической методологии, упорядочивающей, понимающей и интерпретирующей информацию, полученную другими науками о культуре. При этом культурология не обязательно обращается к культуре в ее эмпирических формах – она на более высоком уровне обобщенности создает и воссоздает феномен культуры как системной целостности, используя для этих целей результаты других наук социально–гуманитарного цикла – путем переосмысления и переинтерпретации эмпирических сведений и базирующихся на них концепций, наведения смысловых мостов между различными областями знаний, выявления их взаимодополняющего характера, что не только придает культурологическому знанию подлинно комплексный и междисциплинарный характер, но и обеспечивает синергетический эффект вовлекаемых в пространство культурологии знаний (когда образуемое целое дает больший результат, нежели сумма его элементов, если они будут действовать отдельно). В то же время культурологическая парадигма Д.С.Лихачева – это парадигма сочувствия и прозрения, пророчества и жертвенного служения истине. Его культурологическое слово было формой выражения онтологизирующего Логоса, когда «по вере вашей да будет вам». Эти линии напряжения определяют специфику научного метода академика, в котором органично сочетались онтологизм и гуманизм историко–культурного знания и высочайшая нравственная ответственность ученого – перед прошлым, настоящим и будущим культуры России.

 

[1] Кроме того, на сегодняшний день остается все еще не решенной проблема международной верификации российской культурологии.

[2] См.: Щедровицкий Г.П. Избранные труды. – М., 1995, – С.280.

[3] В решении этой проблемы существенный вклад внесли такие ученые–гуманитарии как С.Аверинцев, С.Артановский, А.Гуревич, П.Гуревич, Ю.Лотман, А.Лосев, В.Библер, Э.Соколов, Н.Злобин, С.Иконникова, М.Каган, В.Межуев, А.Флиер и др.

[4] Кондаков И.В. История культурологической мысли / Энциклопедия «Культурология. XX век». – http://yanko.lib.ru/books/cultur/encyclopcultXX/l.html – С.633.

[5] Примером таких поисков стал московский семинар Г.П.Щедровицкого, который впервые остро поставил вопрос о неадекватности «абстрактных» методов гуманитарного знания и пытался отыскать новые подходы, принципы и техники понимания как мыследеятельности. – См. Щедровицкий Г.П. Избранные труды – с.439.

[6] Греческое methodos буквально означает «путь к чему-либо…».

 

[7] Например, для большинства позитивистских, рационалистических концепций характерен ценностный пафос, проявляющийся в негативной оценке «другой» концепции с позиций становящейся. И пример обратного: философия постмодернизма, исповедуя хаос, пытаясь произвести деконструкцию истины и бытия в целом, делает это на языке логоцентричной культуры, по ее законам мышления и логики.

[8] См.: Грязнов А.Ф. Аналитическая философия. – М., Высшая школа, 2006 г. – с. 13.

[9] В.Е.Кемеров рассматривает данные формы интеграции наук (и типы обществознания) в их исторической динамике. В частности, в классической философской парадигме доминирует рациональный дискурс, а сам объект познания носит предельно абстрактный характер (человек, история, сознание и т.п.). В научной парадигме знания (характерной для большинства естественных, социальных и гуманитарных наук) метод фиксирует и определяет предметную область и обозначает границы научной компетентности, как правило, по принципу «взаимоисключающей взаимодополнительности» – каждая наука занимается тем, чем не занимаются другие науки. В такой ситуации научная интеграция становится проблематичной, а междисциплинарная парадигмальность носит либо декларированный, либо скрытый характер, хотя объективно продиктована ограниченностью научной компетенции и взаимодополнительной природой социально–гуманитарного знания. – См.: Материалы круглого стола «Философия и интеграция современного социально–гуманитарного знания» //Вопросы философии. – 2004 г. № 7 с.5.

[10] Как известно, Т.Кун разработал историко–эволюционистское направление философии науки, обосновал концепцию смены научных парадигм как результат деятельности научных сообществ. Философ подверг критике объективистскую эпистемологию, убежденную в единственности методов рациональности и абсолютности критериев научности, трактующую изменение и развитие науки как системы знаний под воздействием изменяющихся принципов методологии и логики. Каждая научная парадигма, исповедуемая локальным научным сообществом, формирует свои способы познания мира и критерии рациональности получаемых знаний. Эти парадигмы в своем сущностном ядре могут быть несоизмеримыми и даже исключающими друг друга. Общих критериев прогресса науки не существует, а есть различная способность той или иной области знания решать определенное количество проблем. – См.: Т. Кун. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969г. – М.: Прогресс, 1977; В поисках теории развития науки (Очерки зап.–европ. и амер. концепций XX века). – М., 1982.

[11] См.: Каган М.С.Философия культуры. – СПб., 1996.

[12] В свое время Т.Парсонс выстроил общую логико–дедуктивную теоретическую систему («общую теорию действия»), объясняющую все многообразие человеческой реальности, включая взаимодействие социальных систем с другими подсистемами мироздании – миром физических объектов, биосферой, трансцендентным миром «конечных смыслов бытия». – См.: Толкотт Парсонс Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения. 1966. (http:// filosof.historic.ru/books/c0003_4.shtml); Современная западная социология науки: Критический анализ. – М., 1988.

[13] См. Синергетика: перспективы, проблемы, трудности (материалы «круглого стола»). /Вопросы философии, 2006 г. №9. – с.3 – 7.

[14] См.: Флоренский П. Столп и утверждение истины: В 2 т. – М., Из-во «Правда», 1990. – Т. 1 (2), с.157, 162, 505, 535.

[15] См.: Кассирер Э. Лекции по философии и культуре // Культурология. ХХ век.– Юрист, Москва, 1995 г. с.104–162.

[16] Там же. – С.139.

[17] Там же. – С. 140–141.

[18] Там же. – С. 148.

[19] Там же. – С. 154.

[20] Там же. – С. 155.

[21] Там же. – С.111.

[22] И.В.Кондаков. Указ. Соч. – С.175.

.

[23] В специализированных науках слово теряет это качество, возвращается к жесткой однозначности, стабильности, фиксированности, «становясь явлением прикладным, утилитарным, подчиненным нуждам науки (строгость дефиниций, лаконизм и ясность теоретического схематизма, соответствие данным эмпирических наблюдений, правила профессиональной коммуникации в научном сообществе и т.д.)». – См.: Аверинцев С.С. Новое в современной классической филологии. – М., 1979.

 

 

[24] Подробнее и системнее проблемное поле культурологии представлено в работах П.С. Гуревича, Э.А. Орловой, М.С. Кагана, А.Я.Флиера и др.

[25] См. http://www.gup.ru

[26] Лихачев Д.С. Избранные работы. Т.3. – Л,. 1987. – С.459.

[27] Не случайно в название многих книг Дмитрий Сергеевич включает понятие культура: «Культура Руси эпохи образования Русского национального государства»; «Русские летописи и их культурно–историческое значение; Культура русского народа X–XVI1 вв»; «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV – начало XV в.)»; «Слово о полку Игореве и культура его времени»; «Заметки о русском».

[28] Д.С.Лихачев. Экология культуры //Прошлое – будущему. – Л.: Наука, 1985. – С.51.

[29] См.: Громов М.Н. Вечные ценности русской культуры: к интерпретации отечественной философии// Вопросы философии, 1994, №1. – с.89.

[30] См.: Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. – М., 1914; Сочинения в четырех томах. Т.1. – М., Мысль, 1994 г.

[31] Д. Лихачев. Культура как целостная среда // Избранные труды по русской и мировой культуре. СПБ, 2006 г. – С.350.

[32] Там же. – С..349.

[33] Даже в трактовке литературы, закономерностей динамики ее стилей Д.С.Лихачев остается культурологом, отмечая неразрывную связь стиля и культурной среды. В частности, в статье «Прогрессивные линии развития в истории русской литературы» он подвергает критике позицию западных искусствоведов, согласно которой снижение условности искусства есть признак регресса — энтропии, действие второго закона термодинамики, академик отмечает, что второй закон термодинамики о «деградации» или «снижении качества» энергии в результате падения разности потенциалов не работает в искусстве. «…Литература не знает процесса энтропии» (с.48). Ее энтропии противостоит внешние источники энергии: во–первых, «одним из этих внешних источников энергии является талант творца». Во–вторых, прогресс литературы обеспечивает «внесение энергии извне, из окружающей литературу «биосферы» (которая, по Вернадскому, не подчиняется второму закону термодинамики). «Искусство не может быть системой, закрытой от внесения в него энергии со стороны» (с.51). «Биосфера» литературы – питающая ее культурная среда. Она получает энергию из внешней среды, строится из «вещества», захваченного в действительности» (с. 50). – См.: Избранные труды по русской и мировой культуре. СПБ, 2006 г.

[34] Лихачев Д.С. Культура как целостная среда … – С.350

[35] Лихачев Д.С. Русская культура в современном мире //Избранные труды… – С. 193, 194.

[36] См.: Лихачев Д.С. Слово и изображение В Древней Руси //Избранные труды…– С.31.

[37] Лихачев Д.С. Указ. Соч. – С.31.

[38] Лихачев Д.С. Закон цельности художественного изображения и принцип ансамбля в древнерусской эстетике //Избранные труды … – С.34.

[39] Там же. – С.35.

[40] Там же. – С.43.

[41] См.: Лихачев Д.С. Заметки об истоках искусства //Избранные труды... – С.8.

[42] Не случайно он многократно возвращался к размышлениям о смысле начальной фразы Евангелия от Иоанна «В Начале было Слово»….

[43] Лихачев Д.С.. Концептосфера русского языка. Избранные труды… – С..323.

[44] Там же. – С..318, 319, 320

 

[46] Лихачев Д.С. Слово и изображение В Древней Руси. Избранные труды … – С.22.

[47] Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка. – С..324.

[48] См.: Прогрессивные линии развития в истории русской литературы //Избранные труды по русской и мировой культуре. СПБ, 2006 г. – С.70.

[49] Лихачев Д.С. Заметки об истоках искусства. – С.7.

[50] Указ соч. – С.8.

[51] Там же. – С.13.

[52] Там же. – С. 14.

[53] Русская культура Нового Времени и Древняя Русь. Избранные труды … – С. 181.

[54] Там же. – С. 181.

[55] Историко–культурная избирательность получает теоретическое обоснование и в определении Лихачевым стиля древнерусской литературы как «историко–монументального». Подобная стилевая установка, во–первых, ориентировала пишущего на достоверность излагаемого им материала, на историзм, понимаемый как «правдивость факта». С другой стороны, требование «монументальности» предполагало, во–вторых, концентрацию внимания только на таких «фактах», которые были актуальны для всего общества в данный момент его существования. Академик имел дело с фактами, и с только такими фактами, которые являлись определяющими для исторического бытия современной ему России. И в этом смысле «актуального факта» в качестве предмета исследования для него «уравнивались» любые культурные феномены: художественно–литературные тексты, архитектурные сооружения, политические реалии.

[56] Дмитрий Сергеевич отмечает, что в тот период особый интерес возник к временам национальной независимости русского народа, к эпохе «своей античности» – к старому Киеву, Новгороду, Владимиру. Обостренным вниманием пользовались произведения Х1–Х11–х веков (Слово о законе и благодати, Повесть временных лет, Слово о полку Игореве). – См.: Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого //Избранные труды … – С.101.

[57] Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого. //Избранные труды…– С.96.

[58] Там же. – С.103.

[59] Русская культура Нового Времени и Древняя Русь. – С. 180.

[60] Эта особенность нередко трактовалась коллегами по «филологическому цеху» как чрезмерная простота и излишняя публицистичность работ академика, и особенно публикаций последних лет.

[61] См.: Д.С.Лихачев. Воспоминания. – СПб, 1995. – с. 119, 120. В.Розанов напряженный нравственный нерв русской гуманитарной мысли видел в том, что «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни…. Русская философия и была рождена болью жизни: смертью и страданиями человеческими, через которые проходит всякий живущий на земле».

[62] Лихачев Д.С. Русская культура в современном мире. //Избранные труды…– С..202.

[63] Там же. – С..206

[64] В то же время «грусть Рублева в «Троице» не пессимистична. Это грусть мечты, раздумий, чистой лирики. Жизнерадостность Рублева с необычайной силой передана в ярких, чистых, легких, как бы «звенящих» красках, в ясности линий, в изяществе композиции. За внеш­ней мягкостью положений ангелов чувствуется внутренняя сила». Там же. – С. 123.

[65] Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого. //Избранные труды… – С. 121, 122.

[66] Там же. – С.122.

[67] См.: Лихачев Д.С. Русская культура в современном мире //Избранные труды…. – С.205.

[68] «Творчество Андрея Рублева поднялось на той же волне Предвозрождения, которая несла и искусство Новгорода, Пскова второй половины XIV в. В нем отражен тот же интерес к человеку, его индивидуальности, его психо­логии. В нем сказалось непосредственное наблюдение природы, человеческого тела. Складки одежд ложатся легко, естественно. Творения Рублева отличает глубина и одухотворенность человеческих образов, спокойный ритм линий, изящество и грация движений человеческого тела, совершенство замкнутых композиций, нередко как бы вписанных в круг, общая жизне­радостность живописи, исполненной блаженно ясных и глубоких чувств… Андрей Рублев был первым русским живописцем, в творчестве которого с особенной силой сказались национальные черты. Высокий гуманизм, чувство человеческого достоинства — черты не лично авторские: они взяты им из окружающей действительности. В этом убеждает тот образ человека, который воплощен в произведениях Рублева. Он не мог быть выдуман художником; он реально существовал в русской жизни. Грубые и дикие нравы не могли дать той утонченной и изящной человечности, которая зримо присутствует в произведениях Рублева и его школы. Если бы от XIV–XV вв. не сохранилось ничего, кроме произведений Рублева, то они одни могли бы ясно свидетельствовать о высоком развитии на Руси XIV–XV вв. как человеческой личности, так и общественной культуры. Именно эти «общественные» корни человеческого идеала Андрея Рублева и делают его творчество глубоко национальным». – См.: Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого //Избранные труды…– с.119,120.

[69] «Сознание ценности личности» в живописи выражается через открытие пейзажа, природы, показ нового отношения к человеку и к его переживаниям. «Авторы эпохи Предвозрождения … научили любоваться закатами и восходами солнца, расцветающей весенней природой, слушать птиц и наблюдать зверей». Новым явлением и показателем «интенсивного роста значения человеческой лично­сти была дружба, впервые особо отмечаемая книжно­стью».. – Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого. //Избранные труды…– с. 145, 146.

[70] Прогрессивные линии развития в истории русской литературы //Избранные труды по русской и мировой культуре. СПБ, 2006 г. – С. 66–67.

[71] См.: Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии. – С.43, 54; Ильин И.А. О воспитании в грядущей России // Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948–1954 гг. в 2–х тт. Т. 1. М., 1992. – С. 140–148; О новом человеке // Слово, 1993. – №1–2. – С. 16–21.

[72] Рукопись этой книги Д.С.Лихачев передал в издательство 22 сентября 1999г., за 8 дней до смерти.

[73] Лихачев Д.С. Русская культура в современном мире //Избранные труды… – С.199.