Специфика культурологического метода

Как уже отмечалось, методология культурологической парадигмы как своеобразной мета–науки складывается на базе метода, выработанного в рамках философского знания. Однако при сохранении определенной преемственности здесь обнаруживается явная оппозиция, и прежде всего по отношению к позитивистской методологии, которая абсолютизирует роль строго рационального дискурса, внешне регистрируемых наблюдений, осуществляемых в сфере экспериментальных наук. И эта оппозиция закономерна – возможности разума и рационального знания, как показал ХХ век, ограничены. Его высшая форма достижений – понимание противоречивости бытия и отражающего его знания – разрешая очередное противоречие, разум неизбежно упирается в следующее, и так до бесконечности. Но есть иные формы и ступени духовного познания, когда возможен синтез антиномий. Источником такого знания, считал П.Флоренский, является не разум, а сердце. Познать разумом – значит «опознать противоречие», уразуметь сердцем – значит «понять всецело». Способность к целостному познанию появляется в результате «пресуществления человека», то есть в результате его реального и целостного приобщения к бытию, воплощения в бытии[14].

Значительный вклад в концептуализацию культурологической парадигмы (и, прежде всего в онтологизацию культуры как объекта познания) внес немецкий философ Э. Кассирер[15]. Логика его рассуждения была такова: человеческий разум стремится познать и понять универсум как некую целостность. Подобный синтетический взгляд на мир и постижение его сущности человечество стремилось реализовать в мифе, в религии, литературе, в искусстве, науке. Все эти формы познания мира не есть копия того, что дано нам в ощущении. «Все эти формы светятся не только отраженным светом, но и своим собственным»[16]. Следовательно, все различные и сложные символические миры, содержащиеся в языке, искусстве, науке, мифе, религии, «не только поддаются философскому анализу, но требуют такого анализа». … Их необходимо понимать и объяснять «не только как единичные выражения человеческого сознания, … но как «цветы, рассыпанные по полю нашей ментальности. Несмотря на их различие, они внутренне едины». В данном случае мы «имеет дело не с проблемой материального универсума, а с универсумом культуры… Главная задача все форм культуры состоит в том, чтобы создавать всеобщий мир мыслей и чувствований, мир человечности, «единый космос»[17].

Определив так объект понимания, Э.Кассирер ставит проблему метода: «Мы не в состоянии построить философию культуры с помощью только формальных и логических средств». Формы культуры, считал он, нельзя описать с помощью обычных методов логики. Если на философском уровне сформулировать вопрос о культуре в его наиболее содержательной форме, то мы приходим к выводу, что «это не проблема объективного бытия, а проблема объективной ценности»[18]. Универсум культуры целостен, но мы не можем определить и объяснить это единство ни в терминах метафизики, ни руководствуясь методами натуралистического или фаталистического понимания истории». Это единство «не есть данность, оно есть идея и идеал… Его должно творить, и в этом творчестве заключается самый сокровенный смысл культуры и ее нравственная ценность»[19]. Культура – «как единый космос человечности, тот общий мир, в который вовлечено каждое индивидуальное сознание, который это сознание должно воссоздавать каждое по–своему и своими собственными усилиями»[20]. Философия культуры «должна попытаться познать экзистенцию символических форм, обнаруживающую себя в различных отраслях науки, понять культуру как «длящуюся и постоянно возобновляемую работу духа»[21].

Таким образом, культурология в своей методологической основе изначально складывалась как гуманитарная парадигма, имеющая междисциплинарный статус, интегрирующая методы и результаты других наук социально–гуманитарного профиля вокруг определенного проблемного поля. Ее проблемная область определила не только характер интеграции научного знания, но и формирование самого метода, который цементирует культурологическую парадигму. Особенность культурологического метода состоит в том, что он, интерпретируя и понимая «текст культуры», одновременно онтологизирует целостную культурную реальность, выражением и презентацией которой выступает сам текст.

Культурологическая мысль синкретична, она выходит за пределы «законченных форм чистой научности» (И.В.Кондаков). С одной стороны, она тесно связана с философией, социологией, политологией, использует соответствующие методы интерпретации культурной реальности и даже заходит в соответствующие проблемные области этих наук. С другой стороны, своей антропо– и логоцентричностью культурология близка различным формам гуманитарного знания, органично встраивая в свой метод, наряду с понятийно–логическими формам мышления, образно–ассоциативные способы интерпретации и онтологизации мира культуры[22]. Поэтому культурологическая мысль не вписывается в строго научные подходы к культуре (в рамки общенаучных или специализированных методологий): она включает в себя как специализированные формы культуры (искусство, философию, религию), так и обыденные формы культурного самосознания, в ней собственно научные способы познания органично сочетаются с художественными и даже религиозно–мистическими рефлексиями. Подобный культурный синтез правомерен и плодотворен относительно осмысления культуры и в принципе не может быть оправдан, например, в социологии и психологии, этнологии или политологии (напротив, вненаучные компоненты в социологии, политологии и др. общественно–гуманитарных дисциплинах, как считает И.В.Кондаков, разлагают их изнутри). В границах же культурологической парадигмы литературно–художественные, философские, религиозные и обыденные формы знания обнаруживают свою органическую причастность к культурологии, становятся различными вариантами саморефлексии культуры как целостности.

«Работая» на проблемном поле других гуманитарных наук, культурология осуществляет контекстуализацию актуальнейших социальных и политических проблем, рассматривая их и как фактор, и как результат многообразных детерминаций. Интерпретируя проблемы в границах своего метода, она придает им глубину и перспективность решения. Эту функцию всегда выполняла философия, однако в рамках философского знания «бытийственная» актуальность проблем (и, прежде всего проблем гуманитарных) снималась посредством погружения их в предельно абстрактный контекст анализа, придавая им статус «вечных проблем» бытия. Помимо отягощенности проблемами повседневности, культурологический дискурс, что очень важно, переинтерпретирует (и переструктурирует) проблематику других наук, вводя их концептуальные наработки в более широкий гуманитарный контекст. Специфика метода понимания и интерпретации позволяет включать в предметное поле различные социально–культурные феномены («тексты культуры»), выступающие объектом анализа других социально–гуманитарных наук (например, художественный текст, который является объектом и литературоведения, и лингвистики, и психологии, и истории).

Специфику своего метода культурология (в сравнении с другими культуроведческими дисциплинами) обеспечивает также конструктивным характером исследования, которое не ограничивается накоплением фактов и их интерпретацией, она реализует его посредством воплощения противоположного бытующему в точных науках алгоритма и логики познания: не от эмпирических фактов или частных проявлений культуры к теоретическим конструкциям, а через концептуальный анализ «текстов культуры» – к воссозданию феномена культуры в его онтологической полноте и целостности. Культурологический метод креативен по своей сути. «Участное сознание» (М.М. Бахтин) исследователя, оставаясь в границах научного метода, вместе с тем становится причастным к понимаемому феномену, морально ответственным словом конструирует онтологию объектной области (в том числе и энергией резонанса субъекта и объекта понимания). Акт понимания осуществляется не одним только интеллектом, а целостным миром человеческой субъективности, в единстве духовного, интеллектуального и душевного, путем органичного объединения конструктивного потенциала методологии различных социально–гуманитарных наук. Безусловно, логоцентризм культурологического знания берет начало в философском дискурсе, в котором слово было «освобождено» от своей жесткой предметной зависимости и переведено в «зону метафоры» (в этом смысле философская категория, как отмечал С.Аверинцев, есть «застывшая метафора», «бытовое слово, систематически употребляемое в несобственном смысле»). Слово, наделенное функцией символа, уже не просто фиксирует нечто существующее, но обозначает его идею, глубинный замысел, который самим фактом обозначения приближается к своему воплощению[23].