Жаб Жабыч собирается в спячку

 

Постепенно наступала холодная осень. Жаб Жабыч становился все вялее и вялее. Его все труднее было вытащить из будки. Практически его приходилось вытряхивать и выкатывать.

Как-то раз в один из последних солнечных дней Жаб Жабыч сказал Владику:

— Я все-таки земноводный. А земноводные зимой спят. Меня пора упаковывать.

— Как? — спросил Владик.

— Очень просто. Твои папа и мама меня уже укладывали. Меня надо положить в коробку из-под телевизора и пересыпать опилками, а весной разбудить, чтоб я не видел этого кошмара.

— Какого кошмара? — удивился мальчик.

— Ну, снега там. Всякой метели.

— Жаб Жабыч, а откуда ты знаешь, что снег и метели — это кошмар? Ты же их никогда не видел.

— А откуда ты знаешь, что тараканы несъедобные? — спросил Жаб Жабыч. — Ты же их никогда не пробовал.

— Это врожденное, — ответил Владик.

— Вот и у меня врожденное!

Раз так, стали готовить Жаб Жабыча к упаковке. Нашли ящик из-под телевизора. Засыпали в него опилки и стружки всякие. И стали ждать первых морозов.

Но тут вдруг все резко изменилось. Однажды Жаб Жабыч заявил:

— Скоро мы будем прощаться. Я улетаю на юг.

— Как на юг?! — поразился Владик. — Разве жабы на зиму улетают?

— А я не в стае, — ответил Жаб Жабыч. — Я в самолете. Мы летим с фотографом Стенькиным зарабатывать первоначальный капитал.

— С каким Стенькиным? — спросил потрясенный папа.

— С фотографом. С моим другом. У которого я жил в сарае.

Оказывается, пока папа с мамой были на работе, а Владик стремился к знаниям в школе, к их дому постоянно приходил блудливоватый фотограф Стенькин и уговаривал Жаб Жабыча лететь с ним на юг, работать фотомоделью на пляжах.

— Мы поработаем годик. Зато домой вернемся на двух «мерседесах». На юге тепло, девушки в купальниках.

Девушки в купальниках Жаб Жабыча не интересовали, а вот «мерседес» его заинтересовал. Он давно хотел сделать Владику какой-нибудь подарок.

Теперь у Жаб Жабыча был паспорт, и ему смело можно было покупать билет на самолет.

— А как же мы? — спросила расстроенная мама.

— Я скоро вернусь, — успокоил Жаб Жабыч Голиццын-Сковородкин. — Я приеду гордым и богатым.

Теперь это уже был не тот скромный Жаб Жабыч, который сбежал из института генетики и всего боялся, теперь это была важная птица, практически князь. Фамилия Голиццын обязывала.

Как его ни уговаривали, в субботу утром он собрал свои вещи — жилетку и кепочку, взял свои документы — паспорт и таможенную декларацию «За мной следует груз» — и взгромоздился на заднее сиденье подъехавшего такси. Бедный Владик от такой картины жутко расстроился и чуть-чуть не заплакал. А мама поцеловала Жаб Жабыча в мокрую морду и сказала:

— Возвращайся. Мы всегда тебя ждем.

Без Жаб Жабыча Владику было скучно. Когда он приходил из школы, никто его не встречал. Никто его не обнимал мокрыми руками. Никого он не дрессировал, ни на ком верхом не катался. Жизнь просто опустела.

Владик приставал к родителям:

— Родите мне братика.

— Родите мне братика. Или купите духовой пистолет.

И братика ему не родили, и пистолета не купили — жизнь не удалась. Вся надежда была на весну, на возвращение князя Голиццына-Сковородкина, в просторечии Жаб Жабыча.

Владик ждал весны, как соловей лета.

И вот дни начали длиннеть, ночи уменьшаться. Учителя стали улыбчивыми и нарядными. И в это самое зимне-весеннее время из Крыма из города Ялты пришло письмо.

 

Глава одиннадцатая

Письмо из города Ялты

 

Письмо было написано на дохленькой бумажке синей ученической ручкой. Писал не сам Жаб Жабыч, а мальчик, у родителей которого снимал комнату фотограф Стенькин.

 

«Здравствуйте, мои друзья и знакомые!

Живу я хорошо в солнечном городе Ялте. Правда, он совсем не солнечный, потому что все время идет снег.

В солнечные дни мы с моим другом работаем на пляже, а когда идет дождь, начинается война и все тогда живут в сараях. Мы живем в разных сараях. Мой сарай лучше, потому что он деревянный.

У нас очень хорошая хозяйка. Очень остроумная. Когда идет мимо меня, она всегда так смешно говорит: «Видеть не могу это чучело!» Хотя меня видно за километр.

Кормят меня хорошо, но невкусно. Мой друг приносит мне из ресторана крабовые очистки. Я немного похудел. Но мой друг меня успокаивает. Он говорит, что похудеть — это поправиться наоборот.

Я дружу с мальчиком Вовой, который сейчас пишет это письмо. Мы с ним ходим купаться по ночам, если тепло. Вова ловит для меня креветок. Это такие вкусные морские тараканы. Они меня очень поддерживают.

На пляже все меня любят, особенно дети. Все со мной фотографируются. Мой друг говорит, что лет за десять я насобираю денег на автомобиль и вернусь к вам на своей машине.

Еще он хочет, чтобы я был не только фотомоделью, но и осликомоделью. Он хочет меня запрягать в тележку, чтобы я катал детей.

Я посылаю тебе свою фотографию вместе с Вовой и с нетерпением жду, когда пройдет десять лет. Вы тоже меня ждите и не забывайте. Я без вас очень скучаю. Иногда даже плакаю».

 

На фотографии был заснят грустный Жаб Жабыч в обнимку с толстым, добродушным мальчиком. Мальчик был в шортах, коротких сапожках и синей куртке. На Жаб Жабыче почему-то была надета большая женская шляпа.

На обратной стороне фотографии имелась надпись:

 

«Ваш Жаб Жабыч очень хороший. Приезжайте к нему в родительский день. Вова Новиков».

 

На конверте был очень простой адрес: «Ялта, ул. Школьная, дом 1».

Владик прочитал письмо и немедленно позвал для совещания ближайших друзей — Витю Верхотурцева и Любу Кукарекову. Они тоже прочитали послание.

— Что будем делать? — спросил Владик. Пока Витя Верхотурцев напряженно думал, пытаясь найти ошибку в слове «плакаю», Люба Кукарекова с ходу произнесла:

— Надо ехать в Ялту.

— Как? — поразился Владик. — Кто ж нам разрешит?

— Никто не разрешит, — ответила Люба. — Мы и не будем спрашивать разрешения.

— А на чем ехать? — спросил Владик.

— На чем угодно, — ответила Люба. — На поезде, на самолете, на пылесосном мотороллере.

— Но мы еще маленькие, — сказал Владик. — Пропадем.

— Это тебе так кажется, что мы маленькие, — заметила Люба. — Если втроем поедем, не пропадем.

Люба Кукарекова никогда не теряла ни минуты ни в гостях, ни дома. Не успели ребята оглянуться, как они уже считали свои капиталы и прикидывали свои продуктовые и рюкзаковые возможности.

С рюкзаками все было в порядке, у каждого имелся свой. С деньгами было хуже. С трудом набрали на один детский билет до Симферополя.

Тогда Любой было принято героическо-историческое решение двигаться автостопом.

— Это как? — спросил заинтеллигентенный Владик.

— А так. Останавливаем грузовик и залезаем в кабину. Шофер только счастлив: ему одному скучно. Мой папа всегда людей подбрасывает.

— Когда поедем? — спросил настороженный Витя Верхотурцев.

— Завтра, — ответила ему решительная Люба.

 

Глава двенадцатая

Бедные родители

 

На другой день трое родителей, вернувшись домой с работы, нашли на кухонном столе одинаковые записки:

 

«Папа и мама, не беспокойтесь. Мы уехали в Ялту выручать Жаб Жабыча. Владик, Витя, Люба».

 

Реакции родителей были разными. Владикины папа с мамой долго ошарашенно молчали. Потом мама горестно сказала:

— Я всегда считала, что земноводные до добра не доведут.

— При чем тут земноводные? — сказал папа. — Это не земноводные, это человекообразные!

Он дал маме прочитать письмо мальчика из Ялты. Из этого письма во весь рост вставала неприятная фигура жуликоватого человекообразного фотографа Стенькина.

Мама Вити Верхотурцева заплакала:

— Ой, если он найдется, я ему и пистолет куплю духовой, и мотоцикл заводной, и жевательной резинки целый килограмм.

Папа Верхотурцев твердо принял противоположное решение:

— Если он найдется, я его выдеру!

В семье у Вити был очень широкий воспитательный диапазон. На любой вкус.

Мама Любы Кукарековой вызвала сына Толика Кукарекова и спросила:

— Кто этот Жаб Жабыч?

По своей привычке на всякий случай врать Толик ответил:

— Не знаю.

Опытная мама Нина Сергеевна дала ему подзатыльник, и он сразу сказал правду:

— Это такая большая говорящая лягушка, которая жила у Устиновых. Ее фотограф Стенькин украл.

Даже говоря чистую правду, Толик Кукареков не умел говорить чистую правду. Он не сказал о том, что они крали Жаб Жабыча вместе. Потому что идея ехать в Ялту зарабатывать миллионы принадлежала именно ему, Толику.

Короче, ровно через полчаса все родители встретились в кабинете у инспектора Пистолетова.

— У нас пропали дети. Вот, посмотрите это письмо.

Они показали письмо от Жаб Жабыча, пришедшее из холодного солнечного Крыма.

— А где конверт с адресом? — спросил инспектор.

Конверта не было. Очевидно, конверт ребята взяли с собой.

— Что вы можете предложить? — наседали родители.

— А что я могу предложить? — сказал отважный Пистолетов. — Командируйте меня в Ялту!

Родители переглянулись.

— Какой вы хитрый! — сказал папа Вити Верхотурцева. — В Ялту я и сам могу поехать.

— Вот и поезжайте, — согласился инспектор.

— А если там мафия? — передумал Верхотурцев-папа.

— Тогда командируйте меня.

Пришлось на это согласиться. Конечно, в Ялте больше пользы будет от тренированного милицейского инспектора с пистолетом, чем от неспортивного родителя Верхотурцева с его ремнем.

В этот же вечер командированный Иван Пистолетов вылетел в Крым, имея в кармане фотографии троих детей в разных видах и одну фотографию Жаб Жабыча в фас, которую ему выдали в паспортном столе милиции.

 

Глава тринадцатая

Автостопом по европам

 

Три наших мушкетера, а вернее, два мушкетера и одна госпожа Бонасье повышенной активности при помощи разных автобусов и маршрутных такси сумели-таки выбраться на Симферопольское шоссе.

Они начали голосовать. Первой к ним подъехала роскошная иномарка: то ли «Вольво», то ли «Мерс», то ли «Зил-112».

— Садимся! — радостно закричал Владик Устинов.

— Ни за что! — осадила его Кукарекова Люба. — Ошибка номер один. Ты что, не знаешь, кто ездит в «мерседесах»?

— И кто же в них ездит? — спросил из окна мордастый, коротко стриженный водитель. Он был такой мордастый, что еле пролезал в окно.

— Всякие типы, — ответила ему смелая Люба. — С которыми лучше не связываться!

— А мне кажется, лучше с такой, как ты, не связываться! — сказал обиженный мордастик и через секунду скрылся за горизонтом.

Следующим к ним подъехал мощный грузовик — то ли «Зил», то ли «КамАЗ».

— Нет, на этот мы никогда не сядем, — сказал Владик.

— Именно на этом мы и поедем, — возразила ему Люба.

— Вам куда, молодые люди? — спросил пожилой брезентовый шофер.

— Нам в Ялту! — закричал неопытный Витя Верхотурцев.

— Так далеко я не езжу, — сказал шофер и с рычанием пополз за горизонт.

— Ошибка номер два, — сказала Люба. — Никогда не надо называть все расстояние. Мы едем до ближайшего населенного пункта.

И вот наконец еще один «КамАЗ».

— Вам далеко? — спросил пожилой помятый шофер в меховой кепке.

— Нам до Тулы, — сказала Люба Кукарекова.

— Садитесь, — предложил шофер, — подвезу. Вы куда едете?

— Не куда, а откуда, — поправила его Люба. — Мы из Москвы едем. Мы в музей ходили.

— В какой такой музей? — спросил водитель.

— В Третьяковскую галерею, картины смотрели, — ответила за всех Люба-путешественница.

Подавленные путешественническим интеллектом Любы, Владик и Витя помалкивали.

— А есть там такая картина «Иван Грозный убивает своего сына»? — спросил шофер.

— Есть, — ответила Люба. — Конечно, есть.

— Я ее никогда не видел. И как же он его убивает?

— Молотком, — ответила Люба. — Он хотел картину повесить на стену, молотком замахнулся. А сын сзади стоял. Он как треснет. Вот сыну и досталось.

— А мне кто-то говорил, что он его посохом убивает.

— Верно, верно, — спохватилась Люба. — Он хотел посохом муху убить на стене, как размахнулся! А сын сзади стоял.

Водитель некоторое время молчал, переживая услышанное. Потом снова спросил:

— А вот такую картину «Грачи прилетели» вы видели?

— А как же, — ответила Люба, — конечно, видели. Там весна нарисована.

— Это художник Саврасов нарисовал, — вмешался грамотный Владик. — Он хорошо природу понимал.

— А правда, что это его последняя картина, что он больше ничего в жизни не нарисовал? — спросил шофер.

— Как не нарисовал, — обиделась за художника Люба. — Еще как нарисовал! У него еще есть картина «Грачи улетели». Там все то же самое, только грачей уже нет.

Так за разговорами они проехали Тулу.

— Ой, — спохватился водитель, — мы же Тулу пропустили.

— А какая следующая остановка? — спросила Люба.

— Курск.

— Вот и хорошо. Мы там сойдем и пересадку сделаем.

— Но это же трасса, а не метро, — сказал водитель. — Может, вам лучше здесь сойти?

— Ни за что, — ответила Люба. — У меня в Курске бабушка живет, профессор космонавтики.

Водитель не стал спорить. Он довез их до Курска, поражаясь образованности и смелости ребят. Накормил их огромным бутербродом, сделанным из целого батона. Дал по кружке кофе из трехлитрового термоса и попросил передать привет незнакомой Любиной бабушке-профессору.

Ребята помахали ему рукой и принялись ловить следующую машину.

Вдали показался огромный грузовой «Зил».

— А сейчас мы откуда едем? — поинтересовался Владик.

— Не откуда, а куда, — сказала Люба.

— Так куда?

— В Харьков, навестить больного украинского учителя.

Больше они ни о чем договориться не успели. Забрались в предложенную молодым шофером кабину и рванули.

Владик и Витя все время судорожно пытались понять: что этот учитель — сам был украинец или он преподавал у них украинский язык? А если он не преподавал язык, то что он преподавал? И чем он там в Харькове заболел?

А Любу эти вопросы не волновали. Она думала далеко вперед — о ночлеге. Начинало темнеть, и ее тревожил вопрос: есть сейчас снег под Харьковом или там наступила весна? Не дай бог, чтобы снег начал таять сильно, тогда невозможно будет поставить палатку.

 

Глава четырнадцатая