Глава 3. Взаимодействие наук в познании системной организации природы: истоки и статус термодинамики

Задача настоящего раздела — конкретизировать место термодинамики в системе научного знания. Методологический анализ проблемы, рассмотрение вопроса в единстве исторического и логического позволяет утверждать, что традиционное отнесение термодинамики к разряду физического знания весьма условно. История становления термодинамики во взаимодействиях наук и предметная область термодинамики, охватывающая практически все материальные системы (имеются в виду и “классическая” равновесная, и неравновесная термодинамика), дают убедительные обосно- вания общенаучного “статуса” термодинамики.

Так, хорошо известно, что, используя калориметр при исследовании тепловых явлений, сопровождающих разнообразные химические превращения, А.Лавуазье пришел к формулировке закона сохранения энергии для “систем тел при изменении их состояния”. В развитие этого направления в 1840 г. Г.И.Гесс сформулировал закон постоянства сумм тепла, который в 1847 г. был назван Г.Гельмгольцем выражением закона сохранения энергии применительно к химическим процессам (см.: [Соловьев, 1962]). Упрощая ситуацию становления первого начала термодинамики — закона сохранения энергии в его всеобщей формулировке, данной Г.Гельмгольцем, можно сказать, что в его основание химики внесли свою “одну треть”, так же как биологи в лице Р.Майера и физики в лице Дж.Джоуля.

Хотя предметная область химии, биологии и физики не охватывает всех естественных процессов, экспериментальные результаты и теоретические обобщения, сделанные в этих областях знания, позволили с достаточными (для включения в сферу практически функционирующего научного знания) основаниями сформулировать закон сохранения энергии. Таким образом, в историко-логическом процессе зарождения первого начала термодинамики мы не можем придать никакой исключительной роли физике. Более того, в тот период идейная атмосфера в сфере химического знания была, пожалуй, ближе, чем в физике, к восприятию закона сохранения энергии в его всеобщей формулировке. Об этом косвенно свидетельствует любопытный факт: известная работа Майера с формулировкой закона сохранения энергии была отвергнута в 1841 г. в физическом журнале И.Х.Поггендорфа (“Annalen der Phy-sik”) и была принята в 1842 г. в химическом журнале Ю.Либиха (“Annalen Chemie und Pharmacie”), поскольку соответствовала идейной атмосфере, сложившейся в химии после работ Лавуазье, и идеям самого Либиха (см.: [Тредер, 1977]). В этой связи также можно сказать, что и развитие экспериментально-теоретического знания в химии, и идейно-психологическая атмосфера, сложившаяся в ней, непосредственно и опосредованно повлияли на зарождение и утверждение в естествознании первого начала термодинамики.

Таким образом, основание первого начала термодинамики — закона сохранения энергии — было найдено в результате взаимодействия физики, химии и биологии. Действительно, для познания объективной всеобщности и создания (включения в систему научного знания) закона сохранения энергии необходимо было накопление экспериментальных фактов, свидетельствующих об эквивалентных превращениях различных форм энергии (механической — в теплоту; теплоты — в механическую; химической, т.е. энергии химических связей, — в теплоту). Объективная взаимосвязь естественных наук, проявившаяся в историко-логическом процессе становления первого начала термодинамики, обусловлена тем, что для процессов, реализующихся с любой формой материального движения (от физической до биологической), всегда имеет место эквивалентное превращение одной формы энергии в другую. Иначе говоря, первое начало термодинамики — строгий динамический закон. Закон сохранения энергии справедлив как для отдельных микроскопических частиц, так и для любых сложных макроскопических систем, поэтому он составляет основу первого начала термодинамики, будучи более общим по содержанию.

Утверждение в науке второго начала термодинамики было осложнено противоречием выводов, следующих из него, и детерминистско-механистическим стереотипом научного мышления середины XIX в. Из второго начала термодинамики, т.е. закона возрастания энтропии, следовало обоснование существования в природе необратимых процессов, что входило в противоречие с представлявшейся естественной обратимостью материальных процессов, обусловленной атомно-молекулярным составом материальных систем.

В этой ситуации развития научного знания закономерной была постановка вопроса: если принять, что теплота определяется механическим движением молекул (как компонентов термодинамических систем), которое описывается обратимыми механическими законами, то чем вызывается необратимость в системе таких частиц — молекул? (Как хорошо известно, исторически первая формулировка второго начала принадлежит Р.Клаузиусу — 1850 г., затем она была развита У.Томсоном, Клаузиусом же было введено понятие “энтропия”.)

Возникшее противоречие находило в истории науки различные решения. В частности, оно вообще было снято за счет отрицания реальности атомно-молекулярной структуры вещества в учении энергетизма, абсолютизирующего значимость термодинамического подхода в познании материального мира. Неполная разрешимость данного противоречия и гипотетичность (хотя и достаточно обоснованная) атомно-молекулярной теории обусловили то, что вплоть до конца XIX в. многие ученые, в том числе и выдающиеся, считали атомно-молекулярное учение надуманной гипотезой. Можно сказать, что затяжной характер разрешения проблемы был связан и с недостаточной развитостью методологического знания, в рамках которого могла бы быть поставлена проблема редукции закономерностей поведения систем многих частиц (термодинамических систем) в закономерностях поведения отдельных частиц или систем с малым количеством частиц.

Как известно, такая редукция невозможна, и, естественно, исторически противоречие было разрешено не в рамках полярного к энергетизму подхода, т.е. не чисто редукционистским путем, а путем синтеза механического и статистического подходов в молекулярно-кинетической теории. “Не от энергетики, не от феноменологии пришел луч надежды немеханического объяснения природы, но от атомистической теории”, — писал Л. Больцман, автор классических работ по кинетической теории газов и статистическому истолкованию второго начала термодинамики (см.: [Больцман, 1929]).

Заслуга Дж.Максвелла и Л.Больцмана заключалась в обосновании необходимости применения для описания систем многих частиц аппарата математической статистики и теории вероятностей. Такая необходимость, по существу, отражала ту реальность, что форма движения больших ансамблей частиц качественно отличается от формы движения частиц, их составляющих, и соответственно законы движения ансамблей многих частиц (термодинамических систем) не сводимы к законам движения отдельных частиц (элементов данных систем). Таким образом, на основе молекулярно-кинетической теории и математической статистики, т.е. в результате сложного историко-логического процесса взаимодействия химии, физики и математики, удалось углубить содержание таких, вначале чисто феноменологических понятий, как температура, давление, энтропия, что было вне возможностей чисто феноменологического метода термодинамики.

Важно иметь в виду для понимания охарактеризованного выше противоречия, что первое и второе начала термодинамики были сформулированы вне связи с атомно-молекулярным учением. В силу этого обстоятельства и первых успешных применений термодинамических законов (начал) для описания поведения многих материальных систем (в том числе и искусственных — технических) создалось ошибочное представление об альтернативности термодинамики атомно-молекулярному учению. Последнее и привело, как сказано выше, к развитию энергетизма. В смысле обоснованности основных положений термодинамика в обсуждаемый период имела важное преимущество. В отличие от атомистики, базирующейся на логически убедительных, но все же гипотетических моделях, термодинамика с самого начала формировалась как позитивная эмпирическая наука.

Рассматривая вопрос взаимообогащения научных знаний во взаимосвязях термодинамического учения и химии, отметим, что химические исследования всегда проводились с макроскопическими вещественными системами (т.е. системами многих частиц). В силу этого исследования химических процессов (химических и одновременно термодинамических систем) давали обширный экспериментальный материал для развития термодинамики. Это, в свою очередь, через разделы химической термодинамики приводило к обогащению теоретических и эмпирических знаний химии и ее пограничных с физикой областей. Так, например, применение второго начала термодинамики для описания химических систем в трудах Дж.Гиббса, А.Л.Потылицына, Г.Гельмгольца, Я.Вант-Гоффа, А.Л. ле Шателье привело одновременно к формулировке общенаучных положений термодинамики: принципа смещения равновесия, понятия химического потенциала, правила фаз и других, которые в своем развитии составили целые области термодинамики (например, теорию химического равновесия, теорию фазового равновесия и т.д.).

Наконец, третье начало термодинамики, сформулированное в начале ХХ в. и известное как теорема Нернста, стало обобщением результатов исследования электрохимических процессов, т.е. процессов, представляющих пограничный раздел между физикой и химией.

В ХХ в. зарождается термодинамика неравновесных систем. Наиболее характерными объектами термодинамических исследований этого направления являются открытые химические и биологические системы, что обусловливает взаимосвязь и взаимодействие в области термодинамики неравновесных процессов комплекса физических, химических, биологических, математических и других наук. Показательно, что основополагающие работы Л.Онсагера и И.Р.Пригожина — основоположников термодинамики неравновесных процессов — создавались во многом на основе результатов изучения химических и биологических систем. В этом смысле неслучайно названных ученых по профессиональной направленности относят к физико-химикам.

Подводя итоги данного раздела, можем утверждать, что термодинамика и по особенностям историко-логического процесса своего становления, и по своему статусу в системе естествознания является общенаучной дисциплиной.

Первое начало термодинамики получило истоки и обоснования в исследованиях химической, физической и биологической направленности и взаимодействии наук этого цикла.

Второе начало термодинамики происходит из физико-технической традиции (его формулировка связана с созданием тепловых машин и открытием цикла Карно, описывающего их работу), но вместе с этим оно получило обоснование в синтетических интердисциплинарных процессах, обусловленных развитием физики, химии и математики (атомно-молекулярное учение, математическая статистика, молекулярно-кинетическая теория).

Третье начало термодинамики получило первичные основания в результате исследований пограничных между физикой и химией электрохимических процессов.

Наконец, неравновесная термодинамика была основана на базе исследований и анализа проблем открытых химических и биологических систем. Принципы термодинамики, предметное поле, ею охватываемое (физические, химические, геологические, биологические системы и их “смешанные” варианты), определяют ее безусловно статус общенаучного “феноменологического” (как учения об общих явлениях природы) знания, аналогичный в чем-то такому “количественно-логическому” разделу знания, как математика, или такому “методологическому” разделу знания, как системный подход и т.п. Отнесение термодинамики к области физического знания следует считать весьма условным, традиционным и не вполне соответствующим предметно-логическим критериям координационной и субординационной классификации научных дисциплин.

 

Глава 4. Интердисциплинарное единство научных знаний: концепция гносеодинамики

Вопрос единства научного знания относится к вечным и вместе с тем хорошо разработанным для нашего времени. При этом вполне обоснованно можно утверждать, что невозможно реализовать монистический идеал объединения всего научного знания или объединения в единой теоретической системе такой его большой области, как естествознание.

В частности, фундаменталистски ориентированная программа позитивизма, претендующая на решение проблемы единства научного знания, оказалась несостоятельной. Кратко программу позитивизма можно представить последовательностью следующих постулатов: философия сводится к позитивному знанию конкретных наук — знания конкретных наук сводятся к фундаментальным знаниям физики — на основе позитивного знания физики можно построить логико-теоретическую систему естествознания и философии. Как оказалось, ни один из этих постулатов не нашел подтверждения ни в конкретном знании, ни в философско-методологических разработках.

Поскольку эти вопросы широко обсуждались и обсуждаются, а в данной работе подробно анализировались при рассмотрении феноменов взаимодействия наук, более подробно на них здесь я останавливаться не буду. Подчеркну только, что материалы настоящего исследования дополнительно показывают разнообразные связи в системе научного знания в историческом процессе взаимодействия естественнонаучных дисциплин. Эти связи могут определяться субъективными факторами научной деятельности, таки- ми как идеалы и идеологии. Они могут определяться разнообразными объект-предметными взаимодействиями между различными областями знания, интердисциплинарными исследовательскими методами, общенаучными философско-методологическими принципами, интердисциплинарными проблемами техники и технологии, а также взаимодействиями знаний в сфере общенаучных и глобальных проблем, что особенно ярко проявилось в глобальной экологической проблеме.

Весь материал настоящей работы раскрывает и конкретизирует динамический аспект единства научного знания, проявляющийся во взаимодействии его различных частных областей. Именно всепроникающая динамика знаний, происходящая в интеллектуальной атмосфере науки, и определяет реальное единство научных знаний.

В терминах системного подхода здесь можно говорить о системе естественнонаучного и методологического знаний в историческом развитии и взаимодействии его элементов.

В терминах неравновесной термодинамики и синергетики здесь можно говорить о системе научного знания как открытой самоорганизующейся гетерогенной системе. В таких определениях содержится своеобразное динамическое единство научного знания, состоящего из разнородных, но взаимосвязанных в органичной системе элементов. Аналогия системы научного знания и неравновесных естественных систем не представляется чистой метафорой или удобным поясняющим сравнением. Самоорганизующиеся открытые термодинамические системы (например живая клетка) представляются достаточно подходящей моделью “организма” научного знания. Можно назвать следующие структурно-функциональные аспекты подобия “организма” научного знания и живого организма: целостность и включенность в системы более высокого уровня (биомолекулы в живой клетке или одноклеточный организм в популяции; научная дисциплина в науке или научные знания в системе общечеловеческих знаний и культуры в целом); реакция на воздействие внешней среды (противодействие или приспособление к нему в обеих системах через внутренние перестройки); наличие систем накопления, передачи и использования информации (в результате внутренних взаимодействий и взаимодействий с окружающей средой для клетки и взаимодействий научных знаний с записью информации на специфических материальных носителях); эволюционное развитие с усложнением структурно-функциональной организации (характерно для обеих систем).

Кроме того, как для обеспечения целостности и развития живого организма необходимо протекание противоположных процессов (анаболизма и катаболизма, биосинтеза и биодеградации, ассимиляции и диссимиляции, экзо- и эндомембранного транспорта и т.п.), так и в случае системы научного знания (“организма” науки) должны иметь место противоположные тенденции и направления. Для жизни “организма” науки это, к примеру, традиционность и революционность; механицизм и холизм; эмпиризм и рационализм; верификационизм и фальсификационизм; накопление (“синтез”) новых знаний и их вырождение (“деструкция”) в последующие периоды развития. Далее, при рассмотрении системы научного знания по аналогии (на модели) с системами неравновесной термодинамики вообще (а не только с живыми системами) можно говорить, что новое знание (т.е. “внешнее” по отношению к сложившемуся знанию) будет играть роль фактора, выводящего систему из равновесия и приводящего тем самым ее к процессам “самоорганизации” — эволюционным изменениям системы. Более того, эта аналогия позволяет предположить и возможности бифуркаций в системе научных знаний, и соответственно непредсказуемость развития научного знания во всем разнообразии его форм и исторических состояний.

При рассмотрении системы научного знания по аналогии (на модели) с системами классической термодинамики (т.е. при использовании более простой модели) можно говорить, что новые знания, особенно общенаучной значимости, получаемые в одной из наук, создают “идейный потенциал” и соответствующее неравновесное состояние, что приводит как к процессам выравнивания потенциалов (“диффузия знаний” по градиенту их концентрации), так и к процессам противодействия такому внешнему воздействию. В последнем случае это происходит по аналогии с принципом Ле Шателье-Брауна: внутри системы (научной области) начинают происходить процессы, препятствующие изменениям, вызываемым внешними воздействиями. Примеров процессов подобного типа немало: антимеханицизм в химии при “господстве” классической механики, витализм в биологии при “давлении” физико-химических знаний, усиление научных аргументов креационистов при развитии учений о естественной эволюции. Наконец, если возвратиться к модели “научное знание — неравновесная система”, то по аналогии с механизмом так называемого активного мембранного транспорта в живой клетке в некоторых научных областях могут протекать процессы активного “транспорта знаний” и в сторону, противоположную направлению исходного “градиента концентрации знаний”.

Кроме того, отдельные кластеры (агрегаты, концептуальные системы) научных знаний существуют в интеллектуальной среде науки как живые организмы: они могут делиться, видоизменяться, размножаться. Подобного рода явление можно наблюдать, например, при пролиферации научных теорий, происходящей часто без опоры на конкретный экспериментально-эмпирический материал.

На основании приведенных выше соображений и всех материалов настоящей работы можно считать целесообразным выделить в области методологии науки специальную дисциплину (направление, область), которую предлагаю назвать “гносеодинамика”. В отличие от гносеологии предметом гносеодинамики должен быть не собственно познавательный процесс, процесс получения новых знаний, а процесс передачи и трансформации знаний, полученных в одной области, в систему знаний другой.

Для гносеодинамики можно выделить много специфических проблем, часть которых выявляется в ряде разделов настоящей работы. Среди них: потенциалы научных знаний (яркий пример — повышенный “идейно-теоретический потенциал” механики Ньютона и ее влияние на формирование научных знаний в химии, биологии, геологии); факторы, инициирующие динамические процессы движения научных знаний между различными областями (например, идеалы и научные идеологии смежных наук); пути и механизмы динамических процессов в системе научного знания (например, через общие объект-предметные области, интердисциплинарные методы, через опосредование общенаучным знанием). К этому следует добавить и проблемы трансформации научных знаний в динамических процессах их передачи из одной области в другую (расширение их содержания, изменение их содержания с обогащением одних областей и дискредитацией других).

Надо подчеркнуть, что предметом гносеодинамики являются переходы готовых знаний как в актуальных процессах взаимодействия знаний, так и в исторических взаимосвязях тех или иных областей науки — главное, что предметом исследования является движение уже сложившихся знаний.

Один из простых примеров сложных проблем гносеодинамики — описание и интерпретация кинетики химических реакций. При переходе научных знаний от несовершенной формулы Вильгельми к более адекватному математическому выражению Гульдберга и Вааге (закону действующих масс) математическая форма (модель) изменилась, представления же о ее содержании остались прежними, механистическими. И наоборот, математическая форма закона действующих масс химической кинетики, представленная Гульдбергом и Вааге в прошлом веке, сохранилась до нашего времени (как основной закон химической кинетики), но представления о его содержании изменились принципиально.

Другой пример дает система знаний, называемая квантовой химией. Квантовая механика зарождалась в сложнейших взаимодействиях различных знаний, после чего процессы переноса аппарата квантовой механики в химию стали проходить по различным направлениям. При прямом переносе сформировались несостоятельные редукционистские программы. Другой путь — синтез концепций квантовой механики с химическими концепциями строения вещества — оказался более продуктивным: в результате была создана квантовая химия. Наконец, можно говорить и о “перекрытии” путей взаимосвязей химии и квантовой механики при крайних антиредукционистских позициях некоторых химиков.

Приведенные примеры — это примеры далеко не самых сложных процессов гносеодинамики, причем рассмотрены они без многих деталей и анализа многофакторных осложнений. Действительно, в гносеодинамике как общеметодологической дисциплине можно производить разделение объекта исследования (собственно гносеодинамики) и по типу динамики научных знаний, характерных для взаимосвязи знаний по линиям координации (между физикой и химией, химией и биологией, лингвистикой и математикой), и по линиям субординации (между конкретными науками и методологией или философией науки, между методологией науки и философией). Здесь можно назвать и другие стороны предметной области гносеодинамики: средства передачи научных знаний и механизмы их функционирования (научные школы и институты, научные издания, информационные системы и т.п.); разнообразные формы “научной политики”, организационных форм научных исследований, системы подготовки кадров, принципы финансирования и т.п.

Разнообразие специфических предметных областей гносеодинамики определяется еще и тем, что перечисленные выше направления (проблемы, предметные области) можно исследовать не только в общенаучном концептуальном плане, но и путем анализа особенностей гносеодинамики в конкретных областях: гносеодинамические процессы в подсистемах физика-химия; химия-биология; физика-химия-биология; физика-методология; химия-методология; естествознание-методология и философия; физика-техника; химия-техника; естествознание-техника и т.п.

Гносеодинамика как процесс может определяться и многими дополнительными факторами вне института науки: предпочтениями тех или иных социальных групп, модой или просто вульгарной корыстью.

Гносеодинамика определяется, конечно, и субъективно-психологическими особенностями человеческого познания мира: стремлением к упрощению (редукционизм), единству теоретического описания мира, единству знаний в целом, стремлением к законченности знания. В круг проблем гносеодинамики входят проблемы своеобразного восприятия, понимания и интерпретации специалистами одной области знаний, понятий, концепций, функционирующих в другой области. Любое из понятий: “частица”, “молекула”, “организм”, “жизнь”, “процесс”, “развитие”, “взаимодействие” — при одних и тех же знаках-словах по-разному воспринимается физиками, химиками, биологами, если даже они рассматривают один и тот же объект, в одном и том же месте, в одном и том же отношении. Это приводит к своеобразному положению и особой “жизни” конкретных знаний в разных интеллектуальных сферах науки.

Гносеодинамика в отличие от гносеологии не имеет прямого отношения к разработке путей и критериев истинного (достоверного) знания, но в ее предметное поле будут входить проблемы путей перехода знаний из одной области знания в другую, а также проблемы “утери” или “приобретения” большей или меньшей достоверности знаний при их актуальной и исторической динамике в различных сферах человеческого познания мира.

В этой связи выступает особая проблема — “деструкция научных знаний”. Дело в том, что в логике, методологии и философии науки наибольшее внимание традиционно уделялось и уделяется вопросам обоснования или роста научных знаний (в западной традиции ХХ в. это соответственно позитивизм и постпозитивизм, в отечественной — диалектический материализм). При этом проблемы “устаревшего” научного знания анализировались неглубоко: предшествующие знания рассматривались либо как входящие в новые знания в виде частного случая (принцип соответствия), либо как основа для сопротивления “по мере сил” непривычному новому знанию (как составляющая часть парадигм научного мышления), либо как “умирающие, регрессирующие программы”, либо просто как ископаемые истории науки.

Если слегка углубиться в историю науки, то жизнь пережитых и “сокрушенных” научными революциями знаний представляется, скорее, вечной, нежели преходящей. Так, в результате обстоятельного анализа и критики учений софистов Аристотель не оставил даже обломков софистических учений, а построил, в том числе и на их идеях, основы формальной логики, хотя и двигался от противного. Другими словами, логика Аристотеля построена не на обломках учений софистов, а скорее, из обломков. Современные ученые мужи, шагающие по улицам Москвы, ближе по мировос-приятию к Птолемею, чем к Копернику (т.е. они, скорее, геоцентристы, чем гелиоцентристы: для них Солнце восходит и заходит и они не представляют себя вращающимися с бешеной скоростью вокруг Солнца). Идеи “сокрушенных” и “развенчанных” теорий химического строения (типы, радикалы) до сих пор продуктивны в творческом мышлении химиков (в творческих представлениях химиков функционируют именно они, а не “Пси”-функции). Теория флогистона осталась в научном знании в форме представлений о вещественной составляющей воздуха, обусловливающей горение (т.е. процесс окисления, причем “революционная кислородная теория” Лавуазье также неполна, так как кислород может быть не только окислителем, но и восстановителем). Теория теплорода жива в представлениях о теплопе- редаче и теплопроводности. “Сокрушенный” Вёлером витализм здравствует ныне во многих вполне научных учениях. Все эти примеры, конечно, представляют разные пути жизни “устаревших” научных знаний, но, что существенно, интермедиаты (продукты этой деструкции) и рудименты прошлых знаний своеобразно и органично включаются в контекст нового современного знания.

Было бы ошибкой утверждать, что проблемы соотношения научных революций и преемственности научных знаний мало рассматривались философами, методологами и историками науки. Вопрос здесь не столько в проблеме преемственности научных знаний и соотношении в их истории эволюционных и революционных фаз, сколько в специальной постановке проблемы углубленных методологических исследований особенностей деструкции научных знаний и функционирования в актуальном научном знании продуктов их распада: интермедиатов, рудиментов, фрагментов.

Формы деструкции научных знаний, равно как и формы функционирования интермедиатов, разнообразны. Здесь и полная редукция (сведение оптики к электродинамике), и ограничение предметной области (классическая механика), и частичное вырождение (теория типов в химии), и почти полное вырождение при сохранении только рудиментарных форм (теория теплорода), и полное вырождение при сохранении смысла вне стандартного научного знания (геоцентризм), и псевдодеструкция (обструкция, мракобесие — уничтожение генетики в сталинский период).

Причем все сказанное — лишь обозначение проблемы без многих существенных деталей, которые могут дать обстоятельные историко-логические исследования. В этой части напрашивается аналогия. Так, в биохимии и физиологии клетки наибольшее число работ посвящено исследованиям биосинтеза и анаболизма и мало работ, посвященных процессам деструкции и катаболизма. Связано это с установившимся мнением о несущественной роли интермедиатов в процессах жизнедеятельности клетки. Однако сейчас на такие компоненты стали обращать большее внимание в связи с обнаружением их значительной роли в регуляторных процессах. То же самое мы наблюдаем в сфере исследований философии и методологии науки — делается явный акцент на проблемах роста научного знания и становлении научных теорий, а проблемы выживания старых концепций и их актуального функционирования в форме интермедиатов упускаются из виду. Отдельная трудноразрешимая проблема — взаимосвязь индивидуальных знаний с коллективным знанием, которое, безусловно, шире, полнее, но в то же время необъятно и неведомо для каждого отдельного человека, каким бы одаренным и образованным он ни был (что близко к проблеме индивидуального и общественного сознания — сложность проблемы в невыводимости второго из суммы свойств первого).

С того времени как научное знание стало проходить былую всеобъемлющую синкретическую стадию (и из единого научно-философского знания стали выделяться одна за другой конкретные науки), научная картина мира стала недоступной индивиду, т.е. даже наиболее существенное знание о мире перестало вмещаться в сознание одного человека, в его интеллектуальные горизонты.

В наше время возникло непреодолимое расхождение между индивидуальным актуальным и коллективным знанием, причем под коллективным знанием здесь имеется в виду “коллектив” ученых за всю историю цивилизации. Вследствие этого, думаю, можно говорить о проблемах естественной гносеодинамики, т.е. происходящей не по воле, плану, замыслам человека, словом, вне сознательного контроля за динамикой научных знаний. Такая ситуация не только осложняет специальные исследования в области дисциплины “гносеодинамика”, но и придает им дополнительную важность.

В итоге, как видно, проявляется мультифакторная проблема исследований в области динамики научных знаний под влиянием субъективно-психологических, логико-методологических, социально-организационных и философско-метафизических факторов. Эта проблема осложнена координационными и субординационными взаимосвязями наук по предметам, методам и познавательным целям, научно-техническими проблемами хранения и передачи информации, многими другими особенностями жизни “организма” науки.

Представляется, что целенаправленные, специальные, системно-организованные исследования в области гносеодинамики расширили бы горизонт философско-методологических исследований и обогатили систему научного знания новым содержанием.