Обеспечение секретности и цензура печати.

В течение первого года существования Манхэттенского инженерного округавнутреннюю службу по охране секретности обеспечивала контрразведка Военногоминистерства и, таким образом, она относилась к компетенции руководителя такназываемого отдела G-2 генерал-майора Дж. В. Стронга. Еще в феврале 1942 г.он и Эдгар Гувер -- глава ФБР -- поделили между собой сферы деятельности вэтой области. Было установлено, что наблюдением за гражданскими лицами,служащими в армии, находящимися в запасе, а также вольнонаемными будетзаниматься военная контрразведка, 18 марта 1943 г. генерал Стронг потребовалот ФБР прекратить наблюдение за одним из ученых, работавшим в лабораторииБеркли, чтобы уменьшить вероятность раскрытия слежки за ним. Благодарянаблюдению за лидерами коммунистической партии в районе Сан-Франциско ФБРдогадывалось о существовании проекта. Однако лишь 5 апреля ФБР былоофициально извещено о существовании МЕД. В это же время Стронг сообщилТамму, помощнику Гувера, о планах армии по охране работ проекта, и онидоговорились, что Манхэттенский проект будет относиться к компетенции армии. Собственная служба безопасности Манхэттенского инженерного округасостояла тогда всего из нескольких офицеров и сотрудников, выполнявшихпростейшие задания по охране секретности и осуществлявших определенную связьс военной контрразведкой. Это соответствовало нашему общему принципу -- небрать на себя ту работу, которую могут сделать за нас другие и сделать болееквалифицированно. Однако уже в том же году мы лишились возможностиполагаться на эту в прошлом достаточно централизованную организацию. Нашимединственным выходом было учредить собственную полноценную службубезопасности (к концу войны штат агентов нашей службы безопасности составлял485 человек). Руководство этой службой я поручил майору Ленсдэйлу, в прошломспособному молодому юристу. Работая в военной контрразведке, он в течениенескольких месяцев почти все свое время посвящал нашим проблемам. При полнойподдержке и одобрении генерала Стронга он создал специальную организацию.Особо подобранные агенты и офицеры в каждой из его специализированных группподчинялись непосредственно ему, он же в свою очередь -- непосредственноСтронгу и мне. Таким способом нам удалосб использовать средства военнойконтрразведки, избежав при этом опасности разглашения через ее сеть сведенийо характере нашей работы. Когда возникла необходимость перевести эту службу в систему МЕД, мыобразовали специальную группу контрразведки, в которую влилисьсуществовавшие ранее у нас небольшие силы. Впоследствии эта группаподвергалась кое-каким изменениям, но в общих чертах ее структурасохранялась в первоначальном виде (Гровс все время стремился создатьсовершенно обособленную организацию службы безопасности Манхэттенскогопроекта и не столько по соображениям сохранения в секрете работ над атомнойбомбой, сколько для того, чтобы добиться полной бесконтрольности своейдеятельности со стороны властей и таким образом создать себе ореолнезаменимого советника в делах большой политики. -- Прим. ред.). На протяжении всего существования Манхэттенского инженерного округамежду нашей службой безопасности и ФБР существовала самая тесная связь. Этосотрудничество было весьма полезным, поскольку ФБР располагало огромнымколичеством сведений агентурного происхождения, крайне ценных для нас, и вто же время в наше поле зрения попадали факты, представлявшие интерес дляФБР. Деятельность нашей контрразведки направлялась главным инженером округа,имевшим в своем подчинении старшего офицера по безопасности, которым былсначала капитан Калверт, а впоследствии подполковник Парсонс. В каждойлаборатории, на каждом заводе или другом объекте имелся офицер службыбезопасности, располагавший необходимым ему количеством подчиненных. Онподчинялся старшему офицеру по безопасности, местному представителю штабаокруга и начальнику объекта. Из-за специфики нашей деятельности, тесной связи с ФБР и Управлениемцензуры часть дел, большая, чем мне хотелось, должна была проходить черезмою штаб-квартиру в Вашингтоне, где ими занимался Ленсдэйл с помощниками. Повременам мне с трудом удавалось установить прямую связь с объектами, чтоприводило к ненужным, хотя и не очень серьезным трениям. Основной задачей службы безопасности было установить контроль заповедением различных сотрудников проекта с целью уменьшения вероятностипопадания секретных данных в руки врага. Буш еще раньше опасалсяпоследствий, связанных со свободным обменом информацией внутри проекта. Этотпоток сведений необходимо было прекратить, если мы хотели обогнатьпротивника в соревнованиях за первенство в атомном оружии. Краеугольным камнем секретности, по моему мнению, должна была статьсистема, которая бы ограничивала информацию каждого сотрудника кругом егонепосредственных обязанностей. Мое правило было ясным и недвусмысленным:каждый должен знать все, что относится к его непосредственной работе, иничего сверх этого. Такой принцип не только способствовал сохранению тайны,но и положительно сказывался на общей производительности труда сотрудниковпроекта, ибо их внимание сосредоточивалось на определенной задаче. Этасистема позволяла ограничиваться при спорах с сотрудниками такимобъяснением: цель проекта -- получение некоторого особого материала, аотнюдь не удовлетворение их любопытства или увеличение их научных познаний. Тем не менее, служба безопасности не составляла содержания основнойдеятельности проекта. Задача состояла в том, чтобы создать атомную бомбудостаточной мощности, которая могла бы положить конец войне и чем раньше,тем лучше. Безопасность была при этом существенным, но не главным элементомнашей деятельности. Мне ни разу не был задан вопрос, против какой конкретно иностраннойдержавы следует направлять деятельность нашей службы безопасности. Поначалуказалось естественным, что ими являются страны оси, особенно Германия. Этастрана была единственным из наших противников, имевшим возможностьвоспользоваться той информацией, которую он мог заполучить от нас. Япония,по нашему мнению, не имела достаточного для этого промышленного потенциала,научных кадров и необходимого сырья. Италия находилась в том же положении,усугублявшимся ее легкой уязвимостью к бомбовым ударам союзной авиации. Унас также не было оснований считать, что секретные данные, попавшие в рукиЯпонии, быстро и без искажений будут переданы Германии. В равной степени мыне были уверены в тесном взаимодействии итальянской и немецкой разведок. Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась. Онасводилась к трем основным задачам: предотвратить попадание в руки к немцамлюбых сведений о нашей программе; сделать все возможное для того, чтобыприменение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника и,насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и деталинаших проектов и заводов (это лишний раз доказывает, что Гровс всегда считалСоветский Союз врагом номер один, несмотря на то, что США были с ним в однойантигитлеровской коалиции. После войны он подтвердил это словами: "Я ужетогда (в 1942 г.) не питал никаких иллюзий относительно того, что Россияявляется врагом и что проект строится на этой основе". -- Прим. ред.). Все меры по охране секретности, включая проверку и оформлениеперсонала, были подчинены основной цели -- созданию бомбы. Быстрота впроведении этих мероприятий была беспримерной. Естественно, при приеме на работу мы делали все возможное, чтобыустановить, не было ли в прошлом нанимаемого лица чего-нибудь такого, чтомогло превратить его в источник опасности. На время, пока производиласьбыстрая проверка личности принимаемого человека, ему поручался несекретныйучасток работы. Поскольку сами переговоры по найму таили в себе возможностьутечки секретной информации во внешний мир, мы еще до непосредственногоразговора с намеченным лицом стремились убедиться в соответствии егоквалификации нашим нуждам. В работах проекта было занято некоторое количество иностранцев,несмотря на то, что достоверную информацию о прошлом их обычно былоневозможно получить. Некоторые из них эмигрировали из стран, с которыми мывели войну, или из стран, где господствовал режим, которого они не смогливынести. Обычно им можно было доверять сведения, от которых зависелабезопасность США, однако не исключалось, что среди них мог оказатьсячеловек, проникший сквозь нашу систему проверки с враждебными намерениями.Несмотря на всю серьезность грозившей нам с этой стороны опасности,находились "критики", которым доставляло удовольствие разглагольствовать онаших якобы гестаповских методах работы. Тем не менее, мы были убеждены вабсолютной необходимости осуществлять контроль за людьми, о прошлом которыху нас или у англичан не было достаточных сведений. Приступив к руководству МЕД, я обнаружил, что некоторые лица, ужеработавшие там по несколько месяцев, еще не прошли проверки с точки зренияих лояльности. Любое выражение сомнения в благонадежности этих людей грозилосерьезными осложнениями, поскольку они уже располагали значительнымисекретными сведениями. Отстранение их от работы только увеличивало быопасность (я припоминаю, что толчком к измене Бенедикта Арнольда послужилонедоверие к нему). Кроме того, если бы нам пришлось уволить кого-либо безпубличного объяснения причин, возмущение его друзей и коллег серьезно мешалобы их успешной работе. Действительно, не было никакой возможности подробно ознакомиться спрошлым, степенью лояльности и привычками многих тысяч строительных иэксплуатационных рабочих в Ок-Ридже, Ханфорде и на других объектах. Вообщеговоря, проверялись все, однако степень проверки зависела от рядасоображений. Проверка служащих, не имевших доступа к секретным сведениям(водителей грузовиков, работников столовых и тому подобных), ограничиваласьполицейской проверкой и сличением отпечатков пальцев. Прошлое тех лиц,которые имели доступ к секретной информации, подвергалось более тщательнойпроверке. Каждый из сотрудников, допускавшихся в закрытую зону или к данным,относящимся к ней, должен был предварительно заполнить соответствующуюанкету. По каждому сомнительному пункту анкеты проводилось самое тщательноерасследование. Все отпечатки пальцев посылались в ФБР. Если в делах ФБР уже имелисьотпечатки кого-либо, они возвращались для повторного сравнения вместе сосделанными ранее при задержании этого лица в прошлом. Большая часть этихсделанных отпечатков была связана с уличными происшествиями и пьянством.Каждый подвергался допросу в тех случаях, когда он не рассказывал сам обистинных причинах его ареста в прошлом. В зависимости от его поведения придопросе, серьезности обвинений в прошлом и, конечно, в зависимости от нашейнужды в людях, его квалификации такой человек либо оставлялся на работе,либо увольнялся. Многие из тех, кто давал неправильные объяснения своимарестам в прошлом, были уволены, однако не меньшее число их было оставлено.Большинство из них впоследствии использовалось на работе не в закрытыхзонах. Другой стороной этой деятельности являлась цензура печати. В этом деленам большую помощь и содействие оказывало Управление цензуры,возглавлявшееся Б. Прайсом и Н. Говардом, редактором кливлендской газеты"Ньюс". Впоследствии Говарда сменил Локхард из издательства Скрипс-Говарда,с которым мы в основном и поддерживали контакт. Общие принципы нашего контроля за информацией были просты: запрещалосьопубликовывать материалы, которые могли бы тем или иным путем раскрытьважные сведения или привлечь внимание к той или иной стороне деятельностипроекта. И главное, надо было обеспечить, чтобы подобная информация не моглапопасть в те органы прессы, которые доступны для противника или людей,достаточно знакомых с успехами науки, чтобы понять, о чем идет речь.Например, опубликование статьи, содержащей важные сведения, в газете городаАмарилло (штат Техас) было менее опасным, чем появление статьи на ту же темув нью-йоркской газете или центральном журнале. Мы не допускали такжеперепечатки иностранных статей на близкие темы. Прессе, конечно, не очень нравился этот порядок, однако мы былиозабочены в первую очередь тем, чтобы не вызвать интереса к нашейдеятельности и возникновению у дотошных репортеров вопросов о назначенииМанхэттенского проекта. При этом мы руководствовались очевиднымисоображениями, что анализ и сопоставление печатной информации является однимиз основных источников разведки. Именно с целью предотвращения появления статей и ненужной рекламы нашихработ прессе и радио рекомендовалось избегать употребления некоторых слов,например атомная энергия. В соответствующий список для маскировки егоистинного назначения были введены и другие слова, например иттрий. Нам этоне очень нравилось, поскольку эти слова уже указывали прессе на какие-товажные государственные дела. Однако Гувер настоял: для гарантии лояльностипрессы он был необходим. Мы вынуждены были с ним согласиться. Как выяснилосьвпоследствии, это была весьма разумная и совершенно необходимая мера. Мы также требовали от прессы избегать частого упоминания такихгеографических названий, как Ханфорд, Ок-Ридж, и полностью исключить изупотребления слово Лос-Аламос, так же как и любое упоминание о Манхэттенскоминженерном округе. Кроме того, мы требовали не упоминать моего имени, чтобыне возбудить у иностранных разведок интереса к тому, чем я занимаюсь. Однако в газетах городов, соседних с Ок-Риджем или Ханфордом, подобныеправила применять было невозможно и нежелательно, так как это толькопривлекло бы внимание местного населения. Лос-Аламос мы пытались полностьюисключить со страниц прессы, в Ноксвилле же газетам было разрешено освещатьтемы, связанные с Ок-Риджем. Правда, это допускалось лишь в рамках обычнойхроники общественной и частной жизни, исключая все, что могло бы навестисреднего читателя на подозрение об истинной цели объекта или его значении. У нас было несколько неожиданных случаев утечки информации, однако, ксчастью, ни один из них, насколько мы могли убедиться, не привлек к себеинтереса. Самым опасным по возможным последствиям случаем быларадиопередача, в которой обсуждались возможные последствия атомного взрыва.Текст для этой передачи организовал один из репортеров радио. Задержавшись вкомандировке, он передал его в эфир через одну из небольших станций, гдеслучайно этот текст не был проверен цензурой. Насколько нам стало известно,умышленного разглашения тайны не произошло. Передача была составлена поматериалам беседы с одним ученым, непосредственно не связанным с проектом,однако догадавшимся о том, чем мы занимаемся, благодаря своим связям ссотрудниками проекта, работающими в городе, где он жил. Сам текст длярепортера написал один из друзей этого ученого. Я не сомневался, чторепортер просто добросовестно передал полученный текст по радио. То, чтоэтот текст не был задержан сотрудниками радиостанции, объясняется обычнымлегкомыслием. Другим случаем, очень обеспокоившим нас, было появление в одномцентральном журнале статьи, в которой делались намеки на метод имплозии.Почему эта статья попала в журнал, несмотря на существование наших правил,казалось нам загадкой. В результате тщательного расследования удалосьустановить, что источником этих сведений был один очень наблюдательныйиностранный журналист. Еще один неприятный случай произошел незадолго до применения бомбы,когда некий конгрессмен, выступая по поводу закона, связанного сприобретением земель, упомянул о важности Ханфордского проекта. Это место изотчета Конгресса было затем перепечатано одной из газет без всякихкомментариев. Я долго не мог избавиться от ощущения, что газета сделала этоумышленно, чтобы показать мне, что наши меры по охране секретности не стольуж эффективны. После войны наше тесное сотрудничество с прессой не прекратилось.Статьи, написанные лицами, имевшими доступ к секретной информации, неизменнопроверялись моими сотрудниками. В одном случае известная газета, узнав ободном нашем крупном строительстве, написала серию статей, в которых особенноподчеркивался необычный характер этого строительства. Издатель так и несогласился со мной, однако он все же снял эти статьи, когда я заявил ему,что они нанесли бы вред интересам США.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

ЛОС-АЛАМОС.

Цель, которая была поставлена перед проектом Y (так были названы работыпо созданию бомбы), не имела себе равных в истории. Она потребоваласамоотверженной работы инженеров, металлургов, химиков, физиков, а такжевоенных (некоторым из них предстояло использовать изготовленное оружие вбоевых условиях). И пока существенно не сдвинулось дело по осуществлениюпроекта, в целом трудно было даже представить, какие сложнейшие проблемымогли возникнуть при работе в Лос-Аламосе. Поэтому намеченные срокивыполнения отдельных разделов проекта были одновременно и определенные инеопределенные. Бомба должна была быть готова после получения достаточногоколичества делящегося материала, но когда это произойдет, никто не могсказать. В поисках организации, способной выполнить эту работу, я внимательноперебирал различные фирмы и научные учреждения, имеющие опытисследовательской работы, и загруженные не настолько, чтобы это не позволилоим выполнить нашу работу. Наиболее подходящей организацией оказалсяКалифорнийский университет. Нельзя сказать, чтобы руководство университета сбольшим рвением присоединилось к нам, но в конце концов было дано согласие.Это произошло после того, как я убедил Роберта Дж. Спроула (президентауниверситета), что участие университета позволит наилучшим образом решитьнашу главную задачу. Ядро Лос-Аламосской организации составили различные группы ученых,работавшие в Беркли под руководством Оппенгеймера. Оно было усилено ещерядом лиц, привлеченных Конэнтом, который как президент НДРК и президентГарвардского университета имел огромное влияние. Проблема привлечениядостойных людей была очень сложной, поскольку кадры научных работниковстраны были полностью заняты важными оборонными работами. Как штатские лицаученые имели полную свободу в выборе работы, поэтому их приходилось убеждатьперейти к нам, тем более что этот переход был связан с неудобствами изоляциии ограничений, вытекающих из соображений секретности. Многие из тех, в коммы нуждались, привыкли жить в городах или в окрестностях столичных центров,и перспектива жизни в отдаленных безлюдных районах представлялась им весьманезаманчивой. Особенно много хлопот нам доставили инженеры и техники, хотяим-то как раз и не пришлось жить в условиях строгой изоляции. Другой трудностью было отсутствие у нас какой-либо возможностифинансово заинтересовать людей, в которых мы нуждались. После консультации сКомитетом по военной политике было решено, что, придерживаясь общей политикив руководстве научными исследованиями, мы не должны предлагать какой-либоповышенной оплаты людям, привлекаемым для работы в Манхэттенском проекте.Однако преподавателям, оплата которых ранее производилась из расчета девятимесяцев работы в году, была произведена надбавка в виде увеличения числарабочих месяцев в году до двенадцати. В ряде случаев это привело кнеравенству в оплате. Так, например, Оппенгеймер, который пришел к нам изгосударственного университета, вначале получал значительно меньше, чемнекоторые из его подчиненных, которые работали в крупных учебных заведенияхна востоке страны. Это различие было столь велико, что я в конце концовсделал исключение и повысил ему жалование до уровня оплаты остальныхсотрудников. Конэнт подал нам мысль о том, что если бы мы заготовили письмо на имяОппенгеймера, в котором бы четко указали на ответственность военных инаучных органов Лос-Аламоса, то это сильно помогло бы делу. Я по достоинствуоценил его предложение и вскоре такое письмо подготовил. Вместе со мной егоподписал и Конэнт. Оно было написано в таких выражениях, которые позволилиОппенгеймеру, не нарушая секретности, объяснить ученым стоящие перед нимизадачи по обеспечению выполнения проекта и заверить их, что, работая у нас,они не будут отрезаны от остального научного мира. Это письмо явилосьотражением большого опыта Конэнта во взаимоотношениях с учеными, а такжепонимания их интересов и стремлений. В письме также сообщалось о предполагаемом присвоении всем штатскимсотрудникам военных званий. Основанием для этого служил успешный опытподобной практики, осуществлявшейся в течение первой мировой войны приразработке некоторых продуктов для химической войны. Конэнт в свое времяучаствовал в одной из этих разработок и находил эту систему вполнеудовлетворительной. Позднее мы отказались от этого. Первоначальный проект лаборатории был разработан компанией "Стоун иВебстер" в соответствии с конкретными указаниями, развитыми Оппенгеймеромсовместно с Э. М. Макмилланом и Дж. Г. Мэнли и одобренными Конэнтом и мною.Эти планы предусматривали наличие научного штата в количестве 100 человек,при котором должна быть несколько большая группа инженерно-техническихработников, работников мастерских и административного персонала. Эти планызначительно недооценили перспективы развития лаборатории, так как к июлю1945 г. ее персонал увеличился во много раз. По мере того как развертывались работы, в Санта-Фе, расположенном нарасстоянии примерно 50 километров от Лос-Аламоса, начали распространятьсясамые невероятные слухи. Окрестное население с большим интересом следило застроительством ограждения, причем судило и рядило кто как мог. В последующие месяцы и годы слухи стали еще более дикими. Одна женщина,жившая около шоссе Санта-Фе -- Лос-Аламос, регулярно писала в местную газетужалобы на таинственные, по ее мнению, явления, которые она заметила, итребовала, чтобы граждане предприняли шаги для расследования этого вопроса.Каждую ночь она видит, как в сторону Лос-Аламоса движется большое количествогруженых автомашин, а обратно грузовики идут всегда пустые. Для нее былосовершенно ясно: это одна из махинаций деятелей нового курса, направленнаяна вытягивание денег из карманов налогоплательщиков. После того как в работе над проектом приняла участие группа офицероввоенно-морских сил и их стали видеть на улицах Санта-Фе, началираспространяться слухи о том, что на холме (так местные жители называлиЛос-Аламос) ведутся работы по созданию подводной лодки новейшей конструкции.Несмотря на то, что ближайшие пригодные для судоходства водоемы находилисьот нас на расстоянии нескольких сотен километров, эти слухи многим казалисьвполне правдоподобными. Независимо от того, насколько бы абсурдными ни были россказни,сотрудники, работавшие в Лос-Аламосе, никогда не подтверждали и не отрицалиуслышанного. Военный комендант Лос-Аламоса полковник Дж. Р. Тайлер однажды сел впоезд на ближайшей к Санта-Фе железнодорожной станции и очутился всалон-вагоне рядом с человеком в штатской одежде, севшим на этой же станции.Он явно не заметил, что Тайлер сел в поезд одновременно с ним, и, понизивголос, сказал: "Если мы сможем найти укромное местечко, я расскажу вамкое-что". Они оба вышли на площадку вагона, и этот человек рассказал полковникуследующее: "Вы никогда не поверите, какие вещи творятся на одной горекилометрах в 80 от Санта-Фе. Там ведутся очень секретные работы, и все местообнесено рядами высоких проволочных заграждений. А для того чтобы туда непролезли непрошенные гости, между поясами заграждений выпущены стаи свирепыхафриканских собак. Кроме того, там тысячи человек вооруженной до зубовохраны. И сколько народу уже убито охраной и растерзано зверьми! Ужаснаявещь! Но, видимо, военное время требует этого". Он рассказал еще многофантастических вещей и закончил следующими словами: "Конечно, я один изнемногих обитателей Санта-Фе, которые знают о том, что там творится. И янадеюсь, вы не будете мне задавать никаких вопросов. Понимаете, я далчестное слово, что не раскрою этих секретов". В это время поезд подошел к станции, до которой ехал Тайлер. Незнакомецсошел вместе с ним на платформу и спросил: -- Полковник, я забыл спросить вас, где вы служите и какая у васдолжность? -- Я служу в Лос-Аламосе и командую там военным гарнизоном, -- ответилофицер. Остолбеневший от ужаса и побагровевший незнакомец пролепетал: -- Я надеюсь, что вы забудете все, о чем я вам рассказал. По совестиговоря, я ничего не знаю, что происходит на холме. Я просто повторил то, чтослышал. Оппенгеймер и несколько его сотрудников прибыли в Лос-Аламос 15 марта1943 г., задолго до того, как были построены самые необходимые здания. Посоображениям секретности мы не хотели размещать эту группу в Санта-Фе ипоэтому приняли все меры к тому, чтобы разместить ее в домах для приезжихоколо Лос-Аламоса. Условия жизни этих первых прибывших работников былидалеко не роскошными. Один из ветеранов тех дней писал: "Без сомнения, все сотрудники лаборатории и их семьи приехали вЛос-Аламос полные энтузиазма. Это чувство подогревалось важностью их работыи связанным с ней подъемом, а также возможностью создания в условияхизоляции энергичного и дружного коллектива. Действительность первых месяцев далеко не соответствовала этимпредставлениям. Условия жизни на фермах вокруг Санта-Фе были тяжелыми.Транспорт между фермами и Лос-Аламосом работал нерегулярно, несмотря на всепопытки нормализовать его. Дорога была плохая, не хватало легковых машин, ате, которые имелись, находились в плохом состоянии. Часто для исправленияповреждений в машинах на дорогу приходилось выезжать ремонтникам. Столовыена объекте еще не открылись, и обеды выдавались сухим пайком. Была зима, ипри виде сэндвичей никто не прыгал от восторга. Легковая машина, на которойпривозили обеды, то и дело ломалась. Поэтому рабочий день не имелопределенной продолжительности, работали мало, а по ночам вообще неработали. До середины апреля телефонные разговоры между объектом и Санта-Фе можнобыло вести только по линии Службы лесничества. По телефону можно былопередать только краткие указания, а обсуждение пусть даже весьманезначительного вопроса требовало 12-километровой прогулки". И все же окончания строительства нельзя было ждать, так как конца емуне было видно. Каждый день был дорог, поэтому разбазаривать время былонельзя. С самого начала в Лос-Аламосе было два начальника -- военный коменданти директор. Военный комендант (подполковник Хармон, которого сменилподполковник У. Эшбридж, а затем полковник Тайлер) подчинялсянепосредственно мне и нес прямую ответственность за состояние необходимыхусловий жизни, охрану государственного имущества и поведение военногоперсонала. Директор -- Оппенгеймер -- также подчинялся мне и отвечал завыполнение технической и научной части программы, а также за обеспечениесекретности. В начале у директора было только два административных помощника: Э. Ю.Кондон из исследовательских лабораторий компании "Вестингауз" и У. Р. Деннисиз Калифорнийского университета (Кондон был на этом посту до мая, а Деннис-- до июля 1943 г. В мае 1943 г. в качестве специального заместителяОппенгеймера по связи со штабом командующего прибыл Хокинс из,Калифорнийского университета, а в июне -- Хьюз в качестве заместителя покадрам. В январе 1944 г. заместителем по общим вопросам был назначен Дау).Немного спустя в эту группу в качестве директора отдела теоретической физикивошел Ганс Бете, блестящий физик из Корнельского университета. На этом постуон оставался до конца войны. Бете, эмигрировавший в 1935 г. из нацистскойГермании, был уже известен своей работой о синтезе ядер гелия и водорода какисточнике солнечной энергии. Выбор Кондона не был удачным, но ответственность за его назначение впервую очередь легла на меня. Оппенгеймера надо было освободить отмногочисленных административных обязанностей, в частности от необходимостиобеспечивать хорошие отношения с военным комендантом, поэтому я велел емуподобрать на должность заместителя директора физика с опытом работы впромышленности. С моего согласия он выбрал Кондона, который в то время былзаместителем директора экспериментальной лаборатории компании "Вестингауз" вПитсбурге. В Лос-Аламосе Кондон немногое сделал для уменьшения трений междуучеными и офицерами. Последние решали всевозможныеадминистративно-хозяйственные вопросы, и мы использовали их на этой работепросто потому, что не хотели перегружать ученых, которых было мало и откоторых мы хотели полной отдачи сил, так как исследовательскую работу никто,кроме них, выполнить не мог. Главной обязанностью Кондона как заместителядиректора и было поддержание хороших отношений между этими группами. Яожидал, что опыт работы в промышленности поможет ему справиться с этим.Оппенгеймер как глава всей лабораторий, естественно, должен был уделятьосновное внимание научным и техническим проблемам. После подбора контингента сотрудников мы без промедления направили их вЛос-Аламос отчасти для того, чтобы их не сманили на другую работу и чтобы уних осталось больше времени на планирование работы. К сожалению, сразу жепосле прибытия первых ученых на объект возникли осложнения. Ученых маловолновали трудности, с которыми приходилось сталкиваться главному инженеруокруга Альбукерке. Он отвечал за строительство объекта и прилагал силы,чтобы завершить эту сложнейшую работу в столь отдаленном районе. Ученые непонимали, что у него есть свои трудности, самой большой из которых былоотсутствие квалифицированной рабочей силы. Все то небольшое количестворабочих, которых можно было нанять в окрестности, находилось под контролемместных профсоюзов строительных рабочих, не понимавших, по крайней мересначала, необходимости срочной сдачи зданий в эксплуатацию. Главный инженерокруга оказался в самой незавидной ситуации, которая только может выпасть надолю строителя: заказчик получил свободный доступ на предприятие,строительство которого еще не закончено; кроме того, к нему все времяобращались с просьбами о внесении изменений в первоначальный проект. По мере возрастания нетерпения ученые начали исправлять положение сами.В основном это привело к путанице. И вскоре к нам начали поступать жалобы отКомиссии по вербовке рабочих для военных нужд, от Службы учета рабочей силыСША и от Американской федерации труда. Небольшим облегчением в этойбезрадостной обстановке явилось прибытие сотрудников группы техническогообеспечения, состоявших на постоянной службе в Калифорнийском университете.Эта группа стала помогать ученым, которые понемногу оказались вовлеченными встроительство. Тем не менее, во время работы над проектом нас не переставалимучить многочисленные строительные проблемы, так как многие техническиезадания строителям можно было выдать только после окончания экспериментов (апосле их окончания сразу же требовались помещения для проведения новых), ипотому строительство затягивалось. С самого начала мы испытывали трудности с поставкой оборудования иматериалов, так как, во-первых, наши потребности были необычными и,во-вторых, все важнейшее оборудование можно было или закупить, или взять варенду только в университетах. Из Гарвардского университета мы получилициклотрон, из Висконсинского -- два электростатических генератора Ван деГраафа, из Иллинойского университета -- ускоритель Кокрофта--Уолтона. С течением времени и административная и техническая группыприспособились друг к другу, и мелкие дрязги начали постепенно ослабевать.Сейчас трудно согласиться с тем значением, которое иной раз придавалинекоторым спорам. Люди обычно легче справляются с работой, когда онипонимают ее исключительное значение, и не удивительно, что в ряде случаевразгорались страсти. Тот факт, что почти все, кто прибыл в это трудноевремя, остались там до конца, достаточно наглядно свидетельствует о томчувстве ответственности, которое руководило каждым в отдельности иколлективом в целом. Однако Кондон, проработав только около шести недель, отказался отдолжности. Соображения, изложенные им в своем письме об отставке, вряд лиоправдывают его уход. Кондон был знаком с этими краями: он родился вАламогордо (штат Нью-Мексико), много лет жил на Западе и слушал лекции вКалифорнийском университете. Но по некоторым причинам он не пожелал остатьсяв Лос-Аламосе. Я никогда не считал, что в его письме изложены истинныепричины отъезда. По-моему, им руководило чувство неверия в успех начатойнами работы, неизбежности провала Манхэттенского проекта, и он не хотел бытьс ним связанным. В конце апреля на объекте был проведен ряд совещаний, целью которыхбыло ознакомление вновь прибывших с состоянием знаний в области атомнойфизики и разработка четкой программы исследований. Одним из главныхтеоретических вопросов, которые необходимо было решить, был вопрос о временипротекания ядерной реакции при осуществлении взрыва. В этом случае нужнобыло учитывать два обстоятельства. Сила взрыва зависит от числа нейтронов,высвобождаемых в ходе цепной реакции. Это число возрастает в геометрическойпрогрессии по мере развития реакции. Развитие же реакции требует времени, втечение которого энергия, уже освобожденная на предыдущих этапах реакции,может вызвать разброс делящегося вещества и оборвать цепную реакцию раньше,чем прореагирует весь делящийся материал, т. е. произойдет взрыв. В то время в различных мнениях о вероятной продолжительности реакциинедостатка не было, но они были лишь... мнениями. Однако в любом случае такили иначе мы были убеждены, что эффективная мощность любой бомбы, которую мысмогли бы создать, должна была быть небольшой по сравнению с еепотенциальной мощностью. Наиболее простая конструкция бомбы основывалась на использовании длясоздания критической массы делящегося материала так называемого ствольногометода. По этому методу одна подкритическая масса делящегося материаланаправлялась как снаряд в направлении другой подкритической массы, игравшейроль мишени, и это мгновенно создавало сверхкритическую массу, котораядолжна была взорваться. Такой принцип был использован в конструкции бомбы"Малыш", сброшенной на Хиросиму. Второй предложенный метод был основан на использовании явления,сходящегося внутрь взрыва (имплозии). В этом случае поток газов от взрываобычного взрывчатого вещества направляется на расположенный внутри делящийсяматериал и сжимает его до тех пор, пока он не достигнет критической массы.По этому принципу была создана бомба "Толстяк", сброшенная на Нагасаки.Разработка его была связана со значительными трудностями, так как не былоопыта, на основе которого его можно было бы разработать. Человеком, откоторого больше, чем от кого-либо, зависело развитие теории бомбыимплозионного (взрывного) типа, в то время был С. Н. Неддермейер. Вначале онодин верил в эффективность этого метода, несмотря на невысокое мнение о немего коллег. В конце 1943 г., когда выяснилось, что некоторые ранеенеизвестные свойства плутония затрудняют его безопасное использование вбомбе ствольного типа, мы были весьма благодарны Неддермейеру за его упорнуюверу в осуществимость бомбы взрывного типа и проделанную им работу,явившуюся основой для ее осуществления. В это время также дискутировался вопрос о возможности создания бомбы,основанной на принципе ядерного синтеза, который был осуществленвпоследствии в водородной бомбе. Но, поскольку было ясно, что любая такаясверхбомба потребовала бы такого большого количества тепла, которое моглавыделить только атомная бомба, вопрос о ее создании должен был решаться вовторую очередь. С другой стороны, ее возможности были столь велики, чтоисследованиями и изучением ее разработки нельзя было пренебрегать (большейчастью это было сделано Эдвардом Теллером, который известен как создательводородной бомбы). Обсуждался вопрос о возможности ее взрыва в атмосфере, ноэтот вариант представлялся в высшей степени неудобным с точки зренияздравого смысла. Рассматривался вопрос о силе взрыва такой бомбы, но кединому мнению по этому вопросу не пришли. Однако все понимали, чтоводородная бомба должна создать взрыв огромной разрушительной силы,значительно большей, чем сила взрыва атомной бомбы. Оппенгеймеру было дано задан