Глава 16. Допрос Бернадского

 

На четвертый день после покаяния Бернадского начались допросы, расследования. Первого на допрос вызвали Сергея как атамана многих шаек и крупных воровских операций. Если раньше без кандалов и усиленной охраны из камеры его не выводили, то в этот раз он шел свободно, с одним надзирателем. Вера в нового человека после покаяния есть везде, даже в страшной по неверию тюрьме.

 

В левом крыле служебного корпуса Херсонской тюрьмы уже собралось расширенное заседание комиссии по расследованию особо важных преступлений. За большим столом посредине сидел губернатор Полищук, человек стройный, красивый, с благообразным, но суровым лицом. По обе стороны от него сидели два прокурора и четыре следователя. Пристав и священник сидели в стороне.

 

Бернадский вошел свободно и легко, даже с улыбкой, поклонился в сторону губернатора, окинул взглядом всех и стал посреди зала. Ведущий его дело следователь поднялся л подал арестанту стул, сказав с почтением:

 

— Садитесь, арестованный Бернадский. Но Бернадский так же почтительно ответил:

 

— Нет, я должен стоять.

— Почему стоять? - мягко спросил губернатор.

— Я стою прежде всего перед судом Бога. И стою перед судом сынов человеческих.

 

— Вы готовы говорить с нами открыто и говорить только правду? - спросил губернатор.

 

— Да, мои слова будут только правдою. Священник поднялся с намерением благословить его.

 

— Не надо, - коротко остановил его Бернадский и сделал рукой отрицательный жест.

 

Присутствующие ждали другого, переглянулись, пристав несколько раз поерзал на стуле и кашлянул. Следователь пригласил Бернадского к столу, где лежало Евангелие в позолоченном обрамлении и крест, и подал ему подписать заверение, что он будет говорить только правду. Подошел к столу и священник, чтобы на Евангелие и у креста он произнес устно присягу говорить правдиво. Бернадский не подошел к столу и твердо сказал:

 

— Да будут слова ваши «да, да» и «нет, нет». Я неправду теперь не могу говорить.

 

— Оставьте его, - сказал губернатор, - пусть говорит. И Бернадский стал рассказывать:

 

— Я теперь верю в Бога, верю, что в человеке есть душа и что эта душа ответственна перед Богом. И эта ответственность требует жить по правде, говорить только правду.

 

Родился я в Алашках, учился в Каховской гимназии и мечтал попасть в университет и стать человеком. Но прошла холера, скосила жизнь моих родителей и всю семью. Остался один я. Мне тогда было семнадцать лет. Дед поступил со мной несправедливо, и я остался на свете один, без дома и без средств. К работе не был приспособлен, а жить надо. Я пристал к недобрым друзьям. Сначала задолжался, потом научился делать фальшивые векселя. У меня требовали долги, денег у меня не было. И я, человек смышленный и физически сильный, был приглашен друзьями на ограбление банка.

 

— Банка в Елизаветграде? - поднял глаза на Бернадского губернатор.

 

— Да, банка в Елизаветграде, - серьезно ответил тот. Губернатор оживленно посмотрел на прокурора и сказал:

— Говорите подробно, это громкое дело интересует нас и сейчас.

 

— Я расскажу. Я хочу как перед Богом излить перед вами свою душу, рассказать о своей великой вине и подлости. Но только о своей душе, о своей вине. Других людей я не могу касаться. У каждого своя жизнь, свое горе, своя совесть.

 

Присутствующие заговорили между собой, зашумели, но губернатор сказал:

— Хорошо, говори о себе.

И Бернадский начал рассказывать. Все чувствовали, что ему тяжело вспоминать прошлое, но видели также, что к этому его побуждала страстная потребность истины: рассказать, излить, освободиться от гнетущей тайны, выйти

 

к свету правды.

 

— На ограбление банка меня пригласили быть только дозорным. Как сейчас помню, стоял я у окна столовой, около водосточной трубы, и при опасности должен был постучать об эту трубу ключом, который был у меня в кармане. Второй участник стоял у окна при входе в подвал, а третий подкопал тоннель под кассу и взял деньги. Сошлись мы в старом церковном саду, и каждый получил свою долю. Я получил меньше всех, потому что участие мое было без риска и без труда, но мне хватило, чтобы расплатиться с долгами и жить длительное время.

 

— Как, вас было только трое? - с недоумением спросил один из прокуроров.

 

— Да, нас было только трое, - твердо ответил Бернадский. Прокурор с недоверием глянул в сторону губернатора и сказал:

— Но ведь был суд и по этому делу осуждено семь человек.

 

— Придется пересмотреть все дело, - жестко сказал губернатор, человек суровый, но справедливый.

 

— Да, будем пересматривать. Кропотливое это дело! - озабоченно сказал второй прокурор, что-то записал себе и спросил:

 

— Заключенный Бернадский, вы точно помните, что вас было только трое?

— Да, нас было только трое.

— А в какие часы это происходило?

 

— Между двумя и четырьмя часами ночи под престольный день. Бернадский глубоко вздохнул и продолжал: - Вторым я ограбил богатый экипаж, ехавший на ярмарку. При ограблении я ударил кучера обухом по голове, убил барина и, чтобы не выдала, убил хозяйку. Долго мучила совесть, а потом стихла. И грабил еще, и убивал. Мне сейчас сорок лет. За двадцать два года, живя жизнью не человека, а зверя, даже хуже зверя, мои руки, вот эти руки, которые теперь клопа не задавят, мухи не убьют, погубили сорок человек.

 

Бернадский закрыл лицо руками. Сильный, могучего сложения человек, рыдал. Так могут рыдать только большие грешники, раскаиваясь во всем своем прошлом. Немного успокоившись, он продолжал:

 

— Из сорока лет я прожил человеком только семнадцать счастливых лет. Тринадцать лет я существовал на свободе зверем, десять лет - арестантом многих тюрем, где тоже был страшным зверем. И вот я теперь перед вами, граждане судьи. Я достоин казни или пожизненной каторги. У вас я не имею права просить милости. Ваш суд подчинен закону возмездия, справедливого возмездия. Я сейчас счастлив возможности стоять перед судом Бога, у Которого милость превозносится над судом. Я узнал три дня назад, что такое суд Божий и

что такое прощение. Я прощен Богом, я не осуждаюсь сейчас совестью. Признание своей вины и сознание, что никогда я таким уже не буду, сняло с меня страшный гнет. Как разбойник на кресте, я в раю, сейчас уже в раю. Это я знаю из слов Самого Иисуса Христа. Может быть, вас удивляет и вам странно из уст злодея и разбойника слышать это святое имя, но я произношу его с глубоким преклонением. Я молюсь Ему, я принадлежу Ему.

 

Бернадский устал, он оглянулся на стул и сел на него. Губернатор поднялся.

Все было необычным. Необычно было его решение.

 

— Господа, - сказал он, обращаясь к присутствующим, - мы выслушали признание заключенного Бернадского. Я очень доволен, что присутствовал здесь.

 

Я много видел и много познал в эти часы. И благодарю за них Бога. Следователи продолжат разбор дела заключенного. Будущее вручим в руки Бога всеведущего и всемилостивого. А вы, Бернадский Сергей Иванович, пойдите в свою камеру и там расскажите всем своим товарищам: чистота раскаяния и правдивое признание служат судьям добрыми данными для оказания милости. Бог вам в помощь.

 

Вошедший конвоир отвел арестанта в сорок первую.