Символическая политика как средство управления и как форма отчуждения

Модели СМИ во всех современных политических системах стали ключевым инструментом управления и господства, поскольку в процессе массовой коммуникации осуществляется толкование и даже конструирование социальной реальности. Налицо, таким образом, осуществляемая в масштабах всего общества ситуация quid pro quo, одно вместо другого, когда “модель реальности становится реальностью модели” (15). Именно благодаря этой ситуации многократно увеличивается потенциал символической политики, которая тоже создает модели политической реальности, функционирующие на правах этой реальности. Данная ситуация не всегда формирует политическое отчуждение, но она с неизбежностью создает для него предпосылки.

Политическое отчуждение обнаруживается здесь как положение, при котором у реципиентов СМИ исключается рациональное суждение о политических процессах, а вместе с этим — и собственное осмысленное в них участие. Символическая политика целенаправленно манипулирует сознанием публики с целью внушения ей “полезных” — для власти или для самой публики — иллюзий. Но даже если эти иллюзии действительно полезны для массы, они отчуждают ее от рационального участия в политике. И те, кто оправдывает политическую “фабрику грез” ссылкой на ее полезность (в т.ч. для пропаганды демократических ценностей), не должны забывать, что они тем самым узаконивают иррационализацию общественного сознания, актуализацию его архаических структур (16).

При помощи символов власть не старается больше уговорить или переспорить своих избирателей; она лишь показывает им свой собственный мир, и это убеждает людей сильнее, чем самые бесспорные аргументы. И никаких формальных противоречий с демократическими нормами и процедурами здесь не возникает. Такая общепринятая и прогрессирующая колонизация жизненного мира инсценированной информацией существенно определяет коммуникативную культуру всех современных обществ, а вместе с нею — их политическую культуру. Вместе с манипулятивными практиками СМИ в эту культуру органически входит стратегия информационного “прямого действия”, которая не имеет ничего общего с романтическим образом демократии как свободного и независимого волеизъявления граждан.

Для политиков уже давно не секрет, что массовая коммуникация представляет собой важнейший инструмент политического управления и обеспечения массовой лояльности к существующей власти. Классическое понимание демократии как разделенной на различные ветви власти, включая СМИ как “четвертую власть”, не вполне соответствует реальности общественной коммуникации. Политика и mass media уже не являются автономными частями общества, но образуют естественно сложившийся (т.е. без всякого “злого умысла”) коммуникативно-политический симбиоз, в котором стерты границы между политическими акторами и их “контролерами” из средств массовой информации (17). Конечно, не все реципиенты массовой коммуникации автоматически становятся жертвами ее манипуляций. Всегда есть лица, которые внимательно перепроверяют информацию, относятся к ней критически. Считалось также, что на формирование мнений людей об окружающем мире СМИ воздействуют лишь косвенно, через преломление в межличностной коммуникации. Однако новейшие исследования показывают, что сообщения СМИ в основном напрямую достигают сознания реципиентов. Межличностная коммуникация часто лишь воспроизводит предлагаемые СМИ ценности и стереотипы поведения. Это неудивительно, если учесть, что подавляющее большинство населения достаточную часть свободного времени проводит за просмотром развлекательных телепередач. Принципиально важно то, что под прямое воздействие СМИ попадают именно те слои населения, которые социально наиболее обделены (с низким уровнем образования и доходов) и которые должны бы быть заинтересованы в объективных и независимых суждениях. Подобная публика обретает в мире телеразвлечений облегченное “понимание” политической действительности как интересного, но совершенно далекого ей мира, который она просматривает наподобие “мыльных опер”, одновременно будучи эстетически поощряема в своем отчуждении от этого мира.

Уже сформировавшийся у нас в стране в ходе предвыборных кампаний альянс политиков и мастеров шоу-бизнеса представляет собой феномен, закономерно обусловленный коммуникативно-политическим симбиозом. В той же мере, в какой политическое влияние и власть зависят от доступа к СМИ, политический процесс редуцируется для публики — реципиента СМИ — в созерцание “избранных” политиков, представленных прежде всего на экране телевидения. Так возникает эксклюзивная система политических “звезд”, которые производятся в СМИ в строгом соответствии с общими правилами драматургии и режиссуры. В этом смысле политика становится разновидностью шоу-бизнеса, о чем еще в середине 1960-х годов открыто говорил актер-политик Р.Рейган. В результате люди оценивают в политиках не то, с какой успешностью они представляют и защищают их интересы, а насколько искусно и убедительно разыгрывают они роли в политическом спектакле. Это и есть политическое отчуждение, выраженное в форме “ красивой политики” или “политического театра”. Такая политика содействует снижению духовно-критических потенций людей как возможных субъектов политических действий, “виртуализирует” их социально-политическую активность, расходует ее исключительно в ходе созерцания политических шоу. Более того, она способна безгранично эксплуатировать потребности масс в политической эстетике при одновременном ущемлении их элементарных жизненных прав, что мы фактически и наблюдаем сейчас в России. Данная ситуация стимулирует специфический вид насилия — эстетическое насилие в условиях социально-эстетического отчуждения (18).

Не следует, впрочем, излишне драматизировать очевидные и массовые факты политического отчуждения. Ведь его нельзя ликвидировать, не обрушив весь существующий социальный порядок и не создав, возможно, еще более скверные формы политического отчуждения. Многие авторы занимают в связи с этим позицию прагматического реализма, признающего как factum brutum, что есть определенные законы производства реальности в СМИ; без них СМИ не могут функционировать в обществе, поэтому их нельзя отменить из одних только моральных соображений. Принципиально важно и то, что современное массовое сознание уже не столько испытывает “драму отчуждения”, сколько переживает “экстаз коммуникации” (19). Объективно и субъективно политическое отчуждение оказывается так глубоко интегрированным в ткань социального опыта, что его вообще трудно квалифицировать только как отчуждение. Оно выполняет “полезные функции” как элемент символической политики, а та является незаменимым способом современного политического управления. Ритуализация (упорядочение) массовых действий, контроль за массовыми эмоциями в ситуации социальных стрессов, придание общественно-политическому опыту позитивно-эмоционального содержания, включая удовольствие от виртуально-эстетического участия в политике, — все эти формы полезны и незаменимы в политике. В условиях многомиллионных обществ, крайней взаимозависимости государств и экономик, колоссальных технических и экономических рисков упорядоченность (управляемость) общественной жизни стала не менее важной задачей, чем защита “прав человека” и проведение честных выборов. Символическая политика и ее информационные “прямые действия” в этом смысле морально оправданы, если они применяются в интересах широких масс, к тому же в чрезвычайных условиях. Однако очень часто благое применение символической политики сопряжено с злоупотреблением ею в интересах властвующих групп. Конечно, “страна-театр” в любом случае лучше, чем “страна-тюрьма” (20), но и взирать с отрешенностью на грубые манипуляции общественным сознанием с помощью символической политики тоже не годится. Вместе с тем, учитывая неустранимость основы, порождающей отчуждение в рамках символической политики, борьба с ним может быть только внутрисистемной. Это значит, что против подтасовок символической политики должны направляться ее собственные средства и приемы. Возможно, есть смысл в независимой (с выходом на ТВ) общественной службе, которая бы осуществляла компетентное наблюдение за символической политикой верхов и оперативно просвещала бы широкую публику относительно актуальных манипуляций сознанием. Причем борьба с политическим отчуждением в рамках символической политики — это не только просветительская работа, но и форма политической борьбы. Ведь чем больше разрыв между властью и обществом, тем чаще власть стремится компенсировать дефицит своей легитимности путем организации политических шоу, комиксов и других суррогатов политического. Однако превращение политики в “успокоительную пилюлю” может только на время сохранить лояльность к власти и поддержать гражданский мир; оно не способно решить реальные проблемы, которые рано или поздно заявят о себе политическим кризисом и утратой прекрасных иллюзий.

1. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982.

2. Mosse G.L. Die Nationalisierung der Massen: politische Symbolik und Massenbewegungen von den Befreiungskriegen bis hin zum Dritten Reich. Frankfurt/Main — N.Y., 1993, S.8.

3. Gehlen A. Urmensch und Spaetkultur. Philosophische Ergebnisse und Aussagen. Wiesbaden, 1986, S.146.

4. Durkheim E. Die elementaren Formen des religioesen Lebens. Frankfurt/Main, 1981, S.309.

5. Moles A. Information Theory and Esthetic Perception. Urbana, 1968, S.131.

6. Edelman M. Politik als Ritual. Frankfurt/Main — N.Y., 1990.

7. Speth R. Symbol und Fiktion. — Institution — Macht — Repraesentation: Wofuer politische Institutionen stehen und wie sie wirken. Baden-Baden, 1997, S.96.

8. Meyer T. Inszenierung des Scheins. Frankfurt/Main, 1992.

9. Luhmann N. Theorie der Gesellschaft. San Foca, 1989, S.91.

10. Hall S. Encoding / Decoding. — Culture, Media, Language. Working papers in Cultural Studies. L., 1972, S.79.

11. Schulz W. Die Konstruktion von Realitaet in den Nachrichtenmedien. Analyse der aktuellen Berichterstattung. Freiburg, Munchen, 1990, S.106.

12. Baacke D. Kommunikation und Kompetenz. Grundlegung einer Didaktik der Kommunikation und ihrer Medien. Munchen, 1980, S.227.

13. Malinowski B. Magic, Science and Religion, and Other Essays. N.Y., 1948, S.64.

14. CDU (1973), 22. Bundesparteitag der Christlich-Demokratischen Union Deutschlands, Hamburg, 18. — 20. November 1973. Bonn, 1973, S.60.

15. Rust H. Geteilte Oeffentlichkeit: Alltagskommunikation und Massenpublizustik. — “ Publizistik”, 1982, H. 4, S.513.

16. Политическая сила телевидения: реальность мифа? — “ Полис”, 1994, № 6, с.177.

17. Sarcinelli U. Symbolische Politik. Zur Bedeutung symbolisches Handelns in der Wahlkampfkommunikation der Bundesrepublik Deutschland. Opladen, 1987, S.221.

18. Meyer T. Die Transformation des Politischen. Frankfurt/Main, 1994, S.174.

19. Baudrillard J. Das Jahr 2000 findet nicht statt. Berlin, 1990, S.19.

20. Гельман А. Политика как театр. — “ Высшее образование в России”, 1999, № 3, с.96.