Из почти .00 церковных журналов и газет, выходивших до революции, после переворота сохранились только центральные «Церковные ведомости» в сильно урезанном виде, да тощие «Епархиальные ведомости».

Год спустя епархиальную печать вовсе закрыли, а вскоре перестали существовать и «Церковные ведомости».

Да и как могла выходить церковная печать, если еще в дни революции большевики рузрушили историческую типографию преп. Иова в Почаевской Лавре, а в январе 1918 года комиссариат по Народному просвещению реквизировал петроградскую Синодальную типографию?

На собрании петроградского духовенства и представителей приходских советов 11 января была выработана резолюция, которая гласила, что тысячи верующих рассматривают захват типографии, как грабеж, и усматривают в этом явное гонение на Православную Церковь со стороны тех, кто именует себя народной властью.

Эту резолюцию член собрания, редактор «Церковных ведомостей» прот. Лахостский, хотел вручить Луначарскому, но к нему «маленьким» людям попасть было невозможно.

Встретиться с прот. Лахостским был уполномочен его сотрудник Лебедев-Полянский. Вел он себя с заслуженным протоиереем вызывающе и грубо, ничего не желал слушать, письменных заявлений не принимал. Один документ хотел разорвать.

В конце концов Лахостскому было сказано, что Луначарский все же его примет.

Лахостский прибыл к месту встречи за 10 минут до назначенного времени. Луначарского еще не было. Швейцар сказал, что «они еще не приехали». Когда же приехал, то даже не вышел из автомобиля, а послал на встречу того же Полянского.

— Ведь вы же сами сказали, что я буду принят сегодня, — заметил протоиерей.

— Мало ли что говорил, он человек занятый, до вас ли ему, — ответил Полянский.

Лахостский заявил, что он уполномочен передать Луначарскому документы, не посылать же их по почте. Полянский разразился ругательством:

— Посылайте их хоть к черту!

Полянский — маленький юркий человечек. Лахостский остроумно заметил ему, что хотя он и подписывается «Лебедев-Полянский», но, кажется, он и не Лебедев, и не Полянский.

Использование всех типографий для религиозных изданий, распределение бумаги, снабжение другими средствами полиграфического производства были подчинены «правилам и фактическому надзору соответствующих государственных учреждений и их органов».

Можно ли представить себе, что эти «учреждения и их органы» дадут своему злейшему врагу возможность выпускать религиозную продукцию?

Церковь замолчала. Но говорить надо было. Это понимали все ответственные церковные люди. Примечательно в этом отношении обращение прот. И. Янсона.

«Как подойти к народной душе?» — задает он вопрос и резонно отвечает, что одними проповедями достичь этого невозможно. Нужно активно действовать печатным словом. Он призвал все монастыри и приходы, где только возможно, заводить хотя бы самые простые печатные машины, чтобы выпускать сотни тысяч и миллионы поучительных листков. Необходимо иметь свои бумажные фабрики, свои словолитни для изготовления шрифтов и клише. Только таким образом можно просветить народ истиной Христовой и привести его к свету Божию.

Правильней не скажешь, но... Протоиерей Янсон мыслил при этом уже устаревшими категориями.

Все возможные обходные пути были предусмотрены большевиками. Петроградский революционный комитет, например, распорядился просто закрыть всю «небольшевистскую» печать. И пригрозил:

«Прибегая к закрытию всей контрреволюционной печати в эти дни, объявляем к сведению владельцев типографий, что ни одна из закрытых газет не должна выходить ни под каким другим названием. Новые издания газет, журналов, листовок, воззваний и т. п. впредь... могут печататься только с особого на то разрешения комиссариата по делам печати при петроградском совете».

Тем не менее, рабочим, остающимся без работы из-за закрытия (большевиками же) газет, хозяева типографий обязаны были платить полностью.

«Нарушившие это постановление, — говорилось в приказе, — будут наказаны по законам осадного положения».

Как скоро печать есть весьма действенное средство в борьбе за умы людей, то большевики и сами не прочь воспользоваться им в своих целях. Борьба же с Церковью у них всегда стояла на одном из первых мест.

С 1919 года огромным тиражом выходит журнал «Революция и Церковь». Издатель — VIII отдел Наркомъюста, «проводивший в жизнь» Декрет об отделении Церкви от государства.

К нему на «помощь» приходит целое семейство «Безбожников» — газета «Безбожник», газета «Атеист», журнал «Воинствующий атеизм» и другие. Газета «Безбожник» распространялась тиражом в 20 миллионов экземпляров.

Кроме этого Союз воинствующих безбожников (организован в 1922 году) распространял миллионы экземпляров непериодических изданий, книг, брошюр, листовок.

Пленум партии в 1921 году обязал Главполитпросвет пересмотреть ранее вышедшую литературу, определить, что переиздать и какие новые книги издавать на тему атеистического воспитания.

Если в 1922 году было выпущено 15 антирелигиозных книг, то только за первые три месяца следующего года их было выпущено около 3."

При этом необходимо помнить о времени: гражданская война, разруха, голод в Поволжье...

Или антирелигиозная литература издается без материальных затрат? Или этим демоническим бредом можно накормить голодного?

Вскоре тиражи антирелигиозной литературы начали исчисляться сотнями миллионов.

Русская Православная Церковь, действительно объединявшая миллионы людей, жаждавших слова Божия, не издала за это время ровным счетом ничего. Она замолчала и надолго. Но и когда заговорила, то это были уже не ее собственные слова, и в этом, пожалуй, не меньшая трагедия верующего народа.

В наше время, в век разнообразнейшей множительной аппаратуры, Русская Православная Церковь, объединяющая десятки миллионе верующих, не имеем своей типографии и вынуждена печатать свою продукцию в «Ордена Ленина...» и прочих государственных организациях!

 

РЕЛИГИЯ И АТЕИЗМ

 

Непреходяще справедливые слова Священного Писания — «сказал безумец в сердце своем:„Нет Бога" (Пс. 13,1)» — выступили после революции во всей силе своей истинности.

Многими «передовыми»умами овладело страстное и тупое желание обойтись без Бога, исключить Его и саму идею о Нем из жизни и мыслей. Действительно великие по дарованиям умы с не поддающимся осмыслению упорством стараются сконструировать схему добродетелей без Бога. — Тщетные попытки.

Были народы и государства языческие, но безрелигиозных не было. И не будет. И кто знает, возможно и наш русский народ еще продолжает свое историческое бытие после десятилетий издевательств над ним молитвами неизвестных и «презренных», затравленных и гонимых двух-трех истинно верующих русских людей, как в свое время весь мир был в мире молитвами трех, в том числе и преподобного Антония Великого, человек.

Большевики захватили «в наследство» достаточно глубоко религиозное общество. Простое провозглашение атеистической идеологии в качестве единой и единственной официальной государственной доктрины само по себе не способно было что-то изменить в укоренившемся религиозном мировоззрении народа.

Большевики отвергли Бога, но народ сохранил потребность в религии. И большевики представляли силу этой потребности.

Единого Истинного Бога отвергли, начали выдумывать божков. Богосознание, говоря словами Бердяева, заменили богоизобретением, богостроительством. Путь, в общем-то, не новый.

И большевики, отрекшись от союза с Церковью, создали свою, новую «религию». Веру в Бога заменили верой в то, что Бога нет. Открылась возможность удивительнейшего психологического парадокса — верующего безбожника.

Марксистско-ленинская идеология — вместо христианского богословия. Догматику атеистической религии составляет диалектический материализм, а «этическим» и социальным выражением ее служит коммунизм, как «образ жизни».

Компартия стала для большевиков своего рода «церковью», искореняющей всякое иноверие (инакомыслие) любыми доступными ей средствами.

Государственный атеизм это — превращение атеистической теории в государственную политику, ставящую своей целью физическое уничтожение священнослужителей, изоляцию верующих и в перспективе — полную ликвидацию всякой религии и всякой Церкви.

Ничего удивительного нет в том, что большевистская идеология имеет весьма заметные черты религии. Еще Бердяев упрекал марксизм в том, что он есть религия.

Несмотря на усиленно подчеркиваемую научность и несовместимость с любым мистицизмом, он (марксизм) в конечном счете основан на вере. Вот почему яростнее всего он выступает не против той или иной материалистической точки зрения, а именно против религии.

С религией эта идея борется потому, что сама является религией (точнее — антирелигией).

Религиозный элемент в «духовной» природе марксизма, видимо, и является причиной его привлекательности, плена, в котором оказалось немало людей, несмотря на все существенные и очевидные недостатки его теории и все чудовищные последствия его практики.

От людей, на глазах которых осуществлялся большевистский опыт, даже от самих большевиков, можно было часто слышать, что на место старой религии ставится новая — коммунизм. Такое мнение высказывали иногда даже учители-антирелигиозники.

«Научный социализм — самая религиозная из всех религий», — писал Луначарский. — «Социалист религиознее старорелигиозного человека».

Раз есть религия, есть вера, — нужен и «культ».

Атеисты создали свой «культ», свою собственную большевистскую «церковь», со своим «патриархом», со своими обрядами. Они создали культ «религии государственного атеизма».

В одной из бесед с Калининым Ленин выразился так:„Мало религию уничтожить (разр. наша — В. Р.)..., надо религию заменить".

По представлению Ленина, кроме театра нет ни одного института, которым можно было ее заменить. «Место религии заступит театр», — самоуверенно утверждал картавый «кремлевский мечтатель».

Кое-что предполагалось заимствовать и от настоящей религии. Во всяком случае, из структуры и методики. Калинин призывал вырвать из рук духовенства народные праздники и регулярно проводить их в городе и деревне в противовес религиозным.

Очень скоро антирелигиозники превратились в своеобразных служителей антирелигиозного культа:

у верующих — Пасха; у антирелигиозников — «комсомольская пасха»,

у верующих — Рождество; у антирелигиозников — «комсомольское рождество»,

у верующих — Троица; у антирелигиозников — своя, «антирелигиозная троица».

«Одним словом, — отмечал Ярославский, — вроде того, что там (в Церкви — В.Р.) религиозные попы проповедуют, а тут коммунистические попы — „антипопы"».

В своей антирелигиозной практике большевики сделали слепки-пародии почти со всех элементов христианского богослужения.

Есть у них и свои «святые места»,¹ и свои «мученики». В свое время существовали даже семинарии по антирелигиозной пропаганде. Есть и атеистическая «проповедь».

Есть и нечто вроде «крещения» — чин наречения имени. Причем, в этот ритуал вписан и древний церковный обычай выбирать для новорожденного «почетных» родителей. «Иногда их называют восприемниками»."

И «молитва» пробивает себе дорогу в жизнь антирелигиозников. «Полчаса перед сном» называется. Эти минуты должны отводиться для воспоминания «добродеющих».

В «дни памяти умерших» собираются на кладбище и... в общем, почти «лития».

И конечно же, «писание». Разве можно без «евангелия»?

«Конституция, во главе которой стоит „Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа", будет евангелием для пролетариата (разр. наша В. Р.)».

Позволительно спросить: а для остальных?...

Итак: там (в Церкви) — Церковь, а здесь (у большевиков) — антицерковь. Но... Там — действительно религиозные, церковные основы и добрая воля, а здесь — только могущество внешней силы государственного устройства.

 

АТЕИСТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

 

Большевики не могли удовлетвориться только отделением Церкви от государства. Задача их партии — «атеистическое воспитание масс».

Компартия рассматривает атеистическое воспитание, как «один из важных участков своей идеологической работы».

«Мы должны бороться с религией, — утверждает советский материализм»³⁾ Воинствующий материализм невозможен без воинствующего атеизма.

Вскоре после революции по предложению Ленина с фронтона Московского Университета была снята надпись «Свет Христов просвещает всех» и заменена лозунгом «Наука — трудящимся». Основным принципом образования в советской стране стал ее «светский характер, исключающий влияние религии».⁰ Атеистическая доктрина превращалась в государственную политику.

В основе ее лежали не какие-либо определенные высокие принципы, а онтологическая ненависть большевиков к религии и Церкви. Контуры этой ненависти весьма выразительно обрисовала статья «Церковь воюет», напечатанная в «Правде». Объятый ненавистью к Церкви, автор изрыгает на нее поток клеветы.

«Нет, Церковь не молчит. Она мобилизовала все свои темные силы и открыто встала на сторону врагов рабочего и крестьянского класса, объявив ему беспощадную войну (!!! - В. Р.)... Нет той пакости, нет того безобразия, которые бы не творились с благословения и с помощью Церквей. И если наш рабочий и крестьянин много вынесли горя и рабства и всяческого угнетения, то это, между прочим, благодаря Церкви и той позорной роли ее, которую играла и играет она в жизни всего человечества Эта роковая роль не есть удел одной Православной Церкви — она лишь не отстает от других угнетателей.

Но вопреки всем адским стараниям духовных поработителей-паразитов, — этого проклятия рода человеческого (разр. наша — В. Р.) русский рабочий прозревает и вряд ли вновь удастся загнать его в позорную духовную кабалу Перефразируя известную пословицу, он может сказать, что „Бог не выдаст, — поп не съест", хотя бы этот поп носил звание „святейшего", вместе с украденными у народа бриллиантовыми крестами».

Вместо антирелигиозной пропаганды — политическая борьба с Церковью, как с «определенной реакционной организацией».

С первых шагов, по признанию самой официальной прессы, советская власть в церковной политике приняла направление крикливости, «попоедства», вульгарности и администрирования. Союз воинствующих безбожников говорит о таких явлениях, как о «старых». Атеистическая пропаганда всегда была похожа скорее на «размахивание оглоблей», чем на идеологическую борьбу.

Было и слово. Да. Но какое?«Крой, Ванька, Бога нет!» Этот клич остался в памяти многих старых людей с первых послереволюционных лет и сопровождал нас всех до недавнего прошлого.

Первые комсомольцы села Троице-Лыково не отставали от общей комсомольской массы и своих учителей-большевиков. Сочиняли частушки, высмеивали священников. На Ильин день они устроили «представление» — вкатили на подводу бочку, на ней уселся дебилл в красной рубахе, изображавший Илью-пророка, и... поехала «агитация». Веру у людей такое представление, разумеется, не поколебало, и народ сочувственно слушал местного священника, говорившего в проповеди о кощунстве и богохульстве, царящих вокруг.

Газеты большевистского режима того времени были полны злобных выпадов против священников, против чудес, против обрядов Церкви. «Правду» в этих кощунственных «упражнениях» и выходках сменила (и пошла значительно дальше) «Красная газета», предназначенная большевистским правительством для распространения своих идей в народе. Из номера в номер, и в прозе, и в стихах, повторялись здесь всевозможные издевательства, насмешки и клевета на Церковь и духовенство.

В этих, с позволения сказать, литературных упражнениях, не знаешь, чему больше удивляться — развязному ли, поистине хулиганскому тону, или их безграничному безвкусию, тупости и фальшивости.

В одной из статей раболепный автор повествует о случае, происшедшем в неназванной школе после отмены преподавания Закона Божия.

«Мы не сдались, — приводит автор слова какого-то мифического третьеклассника. — На что нам Закон Божий, когда в нем одно вранье? Мы сейчас же собрались и постановили: „Не учить Закон Божий". И так и не учили. Придет поп на урок, а ему никто не отвечает. Смешно. Он сердится, бородой трясет, в журнал колятины (единицы — В. Р.) так и лепит. А нам хоть бы что. Правда ведь: раз был декрет чтобы не учить (разр. наша — В. Р.) — так и не надо учить».

Приведя слова этого «сознательного» ребенка, Смердяков из «Красной газеты» умилился душой и от себя сделал замечание, в котором выразилась вся его лакейская перед бандитами, захватившими власть, натура:

«И из карих больших глаз мальчика глянуло на меня ясное сознание права, могучего настоящего права».

Далее — в духе той же смердяковщины.

А вот вам уже не детский лепет. 13 января в Михайловском артиллерийском училище Петрограда, а через несколько дней — в зале Армии и Флота читал лекцию присяжный поверенный Шпицберг.

Его лекция сплошь была переполнена явными выдумками и оскорблениями религии вообще и Православной Церкви в особенности. Оратор заявил, что после упразднения одного идола — царя, необходимо упразднить другого — Бога, доказывая необходимость самых суровых и решительных мер против Церкви и духовенства.

«Попы, — заявил он, — это в и на народном теле, это пособники мародеров (разр. наша — В. Р.) и помещиков. На соборе в Москве объединились все контрреволюционеры».

Затем лектор перешел к пошло-балаганному кощунству над православным богослужением, над литургией, над настолованием Патриарха. В отношении Патриарха он использовал фразу с прозрачным намеком:„Патриарх еще жив". По убеждению лектора нужно положить конец собору и «другим затеям» духовенства, иначе вся революция пойдет на смарку.

В 1921 году армия антирелигиозных работников насчитывала 475 тысяч. На каждый уезд (район) приходилось в среднем 116 клубов,¹ в которых «красные дьяволята» тем и занимались, что насколько позволяла фантазия издевались над всем церковным. Это называлось антирелигиозной пропагандой.

На страницах центральной печати начинает выступать ярый антицерковник Михаил Горев. Его пышущие злобой клеветнические статьи задали тон всей последующей пропаганде.

«Внешние успехи безбожия производили ошеломляющее впечатление: пустующие церкви, молодежь, для которой кощунство превратилось в привычку, улюлюканье и свист, которые раздавались вдогонку жалким и робким священникам — вот типичные явления тех лет». Священник в те годы буквально не мог показаться на улице, чтобы его не встретили глумлением и улюлюканьем.

Нетрудно представить также, что означал для представителей власти призыв Ленина «начать кампанию» против религии.

«Нам быстрей нужен коммунизм, а коммунизм и религия несовместимы». Прямолинейная логика мышления порождала прямолинейную логику действия. Борьба с религией протекала строго по закону исключения третьего: либо — вера, либо — коммунизм, третьего пути не было.

Конец гражданской войны совпал со своего рода периодом «бури и натиска» на церковные организации. Вновь были взяты на вооружение извечные методы тиранов — коварное слово софиста и острая секира палача. На ризах Церкви — вновь кровь «Варфоломеевской ночи».

Известное выступление видного антирелигиозного деятеля того времени Скворцова-Степанова на пятом съезде комсомольцев открыло новую антирелигиозную кампанию, которая превзошла все, бывшие до 1922 года. О характере этой кампании можно составить представление по газетному сообщению «Суд над Богом».

Апрель 1923 года — зенит антитихоновской, т. е. антипатриаршей пропаганды. Самые устоявшиеся эпитеты при имени Патриарха Тихона в прессе того времени — реакционер, черносотенец и т. п. По инерции такое отношение к Патриарху сохранилось надолго и нашло отражение даже в предпоследнем издании Большой советской энциклопедии.

Практические шаги в любой области жизни определяются идейной основой. В данном случае идейный базис был совершенно определенный и однозначный: "Религия — это проклятая (разр. наша — В. Р.) идеология".

Рядом сфизическим насилием — идейный бандитизм, как выразился Левитин,² клевета, ругательства, оскорбления в печати, с гарантией безнаказанности, при совершенной беззащитности противников. В данном случае уместнее, видимо, назвать Церковь жертвой, а не противником.

Мы не упомянули здесь еще о «литературных судах» (они назывались «агитационно-пропагандистские»), получивших в свое время широкое распространение. Рецидивы их вспыхивали даже в начале 60-х годов. Сотни миллионов, если не миллиарды, экземпляров книг религиозного содержания погибли в кострах этих «литературных судов», горевших ярким пламенем по всей стране.