Человек как нравственное существо

а) Человек по своей природе.

Человек есть живое существо. А «первым побуждением живого существа, говорят стоики, является самосохранение, ибо природа изна-чально дорога сама себе» (9, с. 294). Импульс самосохранения, стрем-ление ко всему, что утверждает жизнь, и отторжение того, что ей вредит, присущи всякой жизни. Но в разных ее формах они выражаются по-разному. В растениях самоутвердительная сила природы «обходится без побуждений и чувствований, как, впрочем, и в нас кое-что свер-шается растительным образом. Но животные, которым вдобавок дано побуждение, с помощью его уже сами ходят за тем, что им нужно, по-этому для них жить по природе - значит жить по побуждению. А ра-зумным существам в качестве совершенного вождя дан разум, и для них жить по природе - значит жить по разуму, потому что разум - это наладчик побуждения» (9, с. 295).

Итак, природа в каждой форме жизни выражается как ее (формы) специфическое качество и вместе с тем как определенная сила, которая обеспечивает раскрытие и поддержание этого качества. К человеку это относится в полной мере. Тем самым задается высшая, конечная цель человеческой жизни, ее стратегическая перспектива: «Это жизнь, соот-ветствующая природе (как нашей природе, так и природе целого)» (9, с. 295). Наша же природа - в разумном понимании, стремлении и действии. а природа целого - это миродержавный разум. И потому стоики уделают много внимание характеристике человеческой природы, про-яснению ее отношений с природой целого.

Итак, человек по своей природе является разумным существом. И потому для него жить по природе - значит жить по разуму. Но разум не есть некая изначальная данность, человеческой жизни. Человеческая душа имеет возможность, способна стать разумной. И потому человек может и должен становиться разумным в процессе жизни. Так что для человека жить по природе не есть некое стихийное, всегда гарантиро-ванное бытие. Это задача, которая решается в процессе жизни, через усилия человека, через регулирование им изначального жизненного побуждения. И регулятором здесь выступает разум, этот «наладчик побуждения», первичного жизненного импульса.

У стоиков получается примерно такая конструкция мысли. Есть исходный импульс, первичное побуждение к самосохранению. В чело-веке этот импульс направлен на разумную жизнь, на жизнь по разуму Но разум оказывается не только целью, но и средством организации, контролирования и регулирования жизненного импульса. Выражением этого является нравственная оформленность и направленность челове-ческой жизни.

Но природа у стоиков - это великое целое, управляемое всеобщим законом. «А закон этот - верный разум, всепроникающий и тож-дественный с Зевсом, направителем и распорядителем всего сущего» (9, с. 295). Человеческий разум есть проявление, звено всеобщего, мирового разума, логоса. В разуме своем люди способны созерцать и подражать великому целому. Хрисипп утверждал, что «человек рожден, чтобы размышлять и подражать миру» (16, с. 182).

Как разумные существа люди едины, являются участниками и выразителями всепроникающего и гармонизирующего мир разума Вселенная, космос - это подлинный дом человека. А люди в своей, ра-зумности - жители этого дома, населяющая его братская община. Для человека как разумного существа жить по природе - значит быть и сознавать себя гражданином мира, быть и сознавать свое единство со всеми людьми. Стоики полагали, что «люди и боги рождены для брат-ства и общества». «Боги создали людей ради них самих и друг для друга, а животных - для служения людям» (16, с. 181).

б) Добродетели и страсти.

, Жить соответственно природе, т.е., по разуму - такова высшая цель и стратегическая ориентация человеческого бытия. Необходимым и существенным фактором такой жизни является добродетель и сопря-женное с ней благо.

В своем учении о добродетели стоики опираются на предшест-вующих философов. Для них авторитетом был Сократ. Он им был ин-тересен своими размышлениями о морали, они продолжали его тради-цию интеллектуалистического истолкования добродетели. Но они его ценили и "как героя добродетели, как живой пример того, что доброде-тель для человека возможна. Однако в целом учение стоиков о добро-детели и благе специфично, а некоторые их выводы представляются необычными и даже странными.

Добродетель, полагают стоики, основывается на знании. Добро-детель есть такое качество, или способность, души, которое обеспечи-вает правильную, соответствующую природе, разумно согласованную жизнь. В качестве первичных некоторые стоики выделяли такие доб-родетели, как «разумение, мужество, справедливость, здравомыслие, разновидности их - величие души, воздержание, упорство, решитель-ность и добрая воля» (9, с. 297). Общий знаменатель всех добродетелей - это знание. Знание того, что есть добро и зло; знание что делать и чего не делать; знание меры, которую нельзя переступать, знание того, за что надо держаться и от чего нельзя отказываться и т.д.

Добродетелям как разумным движениям души у стоиков проти-вопоставляются страсти. Диоген Лаэртский свидетельствует: «Страсти (по словам Зенона) есть неразумное и не согласованное с природой движение души или же избыточное побуждение» (9, с. 302). Четыре рода главных страстей выделяют стоики: скорбь, страх, желание и на-слаждение.

«Скорбь есть неразумное душевное сжатие. Виды его - это жа-лость, зависть, ревность, соперничество, тоска» и т.д. «Жалость есть скорбь о незаслуженном страдании. Зависть - скорбь о чужом благе. Ревность - скорбь, что другому досталось то, что хочется самому... Смятение - скорбь неразумная, бередящая и не дающая видеть все что есть» (9, с. 302).

«Страх есть ожидание зла». «Желание есть неразумное возбужде-ние», упрямое стремление к какому-то предмету или результату. «На-слаждение есть неразумное возбуждение к предмету, который лишь по видимости предпочтителен» - это распущенность, злорадство, разо- млелость и т.п.

Рассуждая о страстях, стоики подчеркивают их неразумность. Это своего рода неразумные суждения. Так, Хрисипп полагал, что сребро-любие исходит из предположения, что деньги - это благо. Так же и пьянство: пьяница тянется к алкоголю, ошибочно полагая, что он поле-зен. приносит добро. Страсти - это своего рода болезни души, проис-текающие из незнания, из ошибочного рассуждения и расчета. Как бы-вают телесные немощи (подагра, гипертония, радикулит), так есть и душевные немощи, каковыми и являются страсти в их многочисленных вариациях. Страсти - это исток и материал для различных пороков.. Из такого понимания страстей и их места в духовно-психической жизни человека следует стоическая нравственно-поведенческая максима в от-ношении страстей. Стоики не ведут речи о воспитании страстей, об их культивировании, ограничении и регулировании. Вопрос ставится по- другому: страсти как болезни души, как ее неразумные движения под-лежат преодолению, душа чтобы стать и быть здоровой, т.е. рацио-нально налаженной и разумно ориентированной, должна быть освобо-ждена от страстей, приведена в состояние бесстрастия, апатии.

Апатия (от греческого патос - пафос, аффект, страсть) - одно из главных понятий этико-психологической антропологии стоиков. В со-временном языке слово «апатия» предполагает некоторую слабость, недостаточность в том, к кому это слово относится. У стоиков апатия - не слабость, а выражение силы, энергии души. Апатия есть выражение и условие роста души, реализации ее разумного потенциача. В этом смысле апатия есть задача человеческого развития, необходимый фак-тор взращивания добродетели. И она есть непременное качество под-линного мудреца.

в) О благе.

С учением о добродетелях и противостоящих им пороках тесно связано представление стоиков о благе и зле. «Благо, - как передает Диоген Лаэртский взгляд стоиков, - вообще есть нечто приносящее пользу или то, что с нею едино» (9, с. 291). Чтобы правильно понять. это свидетельство, надо не упустить общий контекст стоического рас-суждения о человеке и конечной цели его жизни А это, как уже гово-рилось, жизнь по природе, соответственно разуму. И благо как польза - отнюдь не выгода вообще, не всякое прагматическое приобретение Благо - это то, что полезно для утверждения разумной жизни, что спо-собствует ее росту.

Благо - это, прежде всего, добродетели (разумение, мужестве, справедливость и т.д.), т.е. то, из чего исходит польза для устройства разумной жизни. Это, датее, добродетельные поступки, т.е. то, в чем проявляется польза. И, наконец, благо - это люди, стремящиеся к доб-родетели и реализующие ее в своих поступках. Зло, соответственно, - это пороки, порочные поступки и склонные к порокам и совершающие порочные поступки люди.

Здесь мы подошли к очень важному моменту стоического пони-мания человека и нравственности. В комплексе блага центральное ме-сто занимает добродетель. Люди имеют цену и значение, поскольку они в^искуют добродетели, воплощают ее в себе. Равно и добрые поступки значимы не сами по себе, не своим содержанием и своими ре-зультатами. а своим мотивом, тем, что они суть манифестаций, прояв-ления добродетели, разумения, справедливости, мужества... Доброде-тель же самоценна. Добродетели достаточно для полноты и счастья человеческой жизни (в стоическом ее понимании). У стоиков не доб-родетель для человека, для его добрых дел. а. напротив, человек и его добрые дела для добродетели. Сфера добродетели и блага у стоиков - это сфера отношения человека к самому себе, сфера устроения им сво-его душевного мира, его разумной организации, что делает для него возможным приобщение к мироустрояющему разуму. Но ведь есть еще повседневная жизнь людей, полная житейских забот, их отношений друг к другу, к материально-вещественным факторам бытия. Люди телесны, они болеют, дружат и враждуют, бывают бедными и богатыми и т.д. Как это все соотносится с благом и злом?

Ответ стоиков на этот вопрос таков. Сущее в отношении блага тройственно: в нем есть благо, есть зло и то,,что не есть ни благо, ни зло, что нейтрально в нравственном отношении. Диоген Лаэртский сообщает на этот счет: «Ни то, ни другое - это все, что не приносит ни пользы, ни вреда например, жизнь, здоровье, наслаждение, красота, сила, богатство, слава, знатность, равно как их противоположности: смерть, болезнь, мучение, уродство, бессилие, бедность, бесславие, безродность и т.п.» (9. с. 299-300).

Если присмотреться внимательно к сообщению Диогена, то выри-совывается любопытная, странная картина человеческой жизни, как ее понимают стоики. По сути все событийно-фактическое, жизненно- практическое содержание жизни: сам процесс и факт физического бы-тия. здоровье, материальная обеспеченность, социальное положение и престиж, красота, равно как и их антиподы, - все это содержание в нравственно-человеческом смысле безразлично^ не приносит ни пользы. ни вреда (в стоическом смысле разумно устроенной и согласованной жизни). Оно не значимо и не имеет цены.

Таким образом, нравственность и нравственный человек по сути отделяются от жизни в ее реально-эмпирическом содержании. И ду-ховно-психическим средством такого отделения является апатия, эмо-циональная анестезия, если воспользоваться метафорой Реале и Анти-сери (15, с. 199). в отношении всего, что может произойти с человеком в жизни. Выражением такой отдаленности является и ригористически жестко, максималистски сформулированная установка: добродетель либо есть (во всей ее полноте), либо ее нет. Добродетели и прегрешения не знают степеней, здесь жестко разделительное «или-или». Диоген Лаэртский так поясняет эту стоически установку: «... Кто находится за сто стадий (стадий около 180 м) от Каноба или за одну стадию от Каноба, те одинаково не находятся в Канобе, точно так же, кто больше погрешает или меньше погрешает, те одинаково не находятся на верном пути» (9, с. 305). «Между добродетелью и пороком нет ничего среднего» (9, с. 307).

г) Предпочитаемое.

Такого рода максимализм вел к полному отрыву нравственности от жизни в ее реальном течении. И позднейшие стоики пытались смяг-чить этот максимализм. Они, в частности, полагали, что прегрешения бывают разные. Но и у старших стоиков развивается сюжет, несколько смягчающий указанный максимализм. Он связан с их рассуждением о том, что безразличное, при всем его безразличии в нравственном от-ношении (ни вреда, ни пользы, ни блага, ни зла), все-таки может иметь определенное значение для человека. И потому оно может быть пред-почитаемым или избегаемым. Предпочитаемое - это то, что вековым житейским опытом признается позитивным и потом}' имеющим опре-деленную жизненную ценность. Таковыми являются некоторые ду-шевные свойства (дарование, например), телесные свойства (жизнь, здоровье, сила, красота), внешние обстоятельств (богатство, слава и т.д.).

Но предпочитаемое является ценностью не само по себе. Оно мо-жет быть использовано и во благо, и во зло. Действительную ценность оно обретает тогда, когда оказывается содействующим жизни, согласо-ванной с природой, разумно устроенной. А это возможно при условии, когда оно становится объектом добродетели, материалом для ее во-площения.

В этой связи стоики говорят о надлежащих действиях. Надлежа-щие - это такие действия, которые направляются разумом примени-тельно к конкретным условиям и ситуациям и позволяют использовать предпочитаемое для благой жизни. «... Надлежащие поступки, - сооб-щает Диоген Лаэртский, - это те, на которые толкает нас разум: на-пример, чтить родителей, братьев, отечество, любить друзей» (9, с. 301). В общем надлежащие поступки - это поступки того рода, которые традиционно оцениваются как позитивные, заслуживающие одобрения и поощрения.

Но, по мысли стоиков, нравственный смысл и значимость надле-жащего действия - в его разумной ориентации, в его добродетельном мотиве. Доблесть заключается в том, чтобы направить всю энергию своего усилия на воплощение добродетельного устремления. Предмет действия, как и результат его, имеет ценность относительную, и если, например, в итоге какой-то деятельности не удалось решить постав-ленную задачу, скажем, спасти человека из горящего дома, это ни чуть не ослабляет абсолютной ценности добродетельного мотива, который направлял деятельность спасателя. Жизнь, в конечном счете, - ценность относительная. Добродетельное же усилие - ценность самодостаточная и абсолютная. Этика стоиков - это этика сурового формального долга, для которого эмпирическое содержание жизни есть только материал, повод, предмет.

д) Стоический мудрец.

Он в чем-то важном подобен совертенномудрому китайской фи-лософии или архату (просветленному) буддизма. «Мудрец, - пишут Гусейнов и Ирлитц, - является воплощенным идеалом, самой нравст-венной реальностью в ее стоическом понимании». Он «сосредоточение всех добродетелей. Он бесстрастен, искренен, лишен притворства, не делает ничего несовместимого с долгом, никогда не печалится, что бы ни СЛУЧИЛОСЬ, не теряет радостного расположения духа» (8, с. 174). Диоген Лаэртский приводит такие характеристики мудреца: «...Он бо-жествен, потому что как бы имеет в себе бога... он любим богами, по-тому что он свят и праведен перед ними» (9, с.304-305). Он дружествен и доброжелателен к ближним и близким. Он может заниматься госу-дарственными и другими общественными делами, если ничто этому не мешает. Он свободен от мнений и не согласится ни с какой ложью.

Указанные качества мудреца и у современного читателя не могут не вызвать одобрения. Но вот иной поворот: «Он будет киник, ибо кинизм есть кратчайший путь к добродетели... Он будет даже есть че-ловеческое мясо, если таковы будут обстоятельства». «Он свободен... Он не только свободен, но он и царь, ибо царствование есть неподотчетная власть, а она существует лишь для мудрых» (9, с. 305). «Он непогрешим, ибо неподвержен ошибкам... мудрец не удивляется ничему... мудрец, все, что ни делает, делает хорошо» (9, с. 306).

Итак, мудрец - это воплощенный стоический идеал, это полная реализация добродетели в человеческой жизни. И потому быть мудре-цом - это труднейшая, почти невозможная для человеческого решения задача. Хрисипп, к примеру, говорит, что существовало всего два муд-реца. имея в виду, скорее всего, Сократа и Зенона Китайского (см. 8. с. 175).

Стоический мудрец спокоен, холодно бесстрастен и непреклонен. В своей непреклонности и твердости он доходит до бесчувственности и бездушия (в обычном, а не стоическом смысле этого слова). Челове-ческая жалость и снисходительность для него никакой цены не имеют, он выше этого. Живя по обстоятельствам, он решает свои задачи, не смущаясь никакими условностями, преступая, если надо, через обще-принятые обычаи и нормы. И потому он будет есть человеческое мясо, если таковы будут обстоятельства.

Мудрец непогрешим. При всей его склонности к общительности, он в своей мудрости, в своей способности к неподотчетной власти - один и над всеми.

«Стоический мудрец, - пишет А. Ф. Лосев, - это такой человеческий образ, который в виду своей прямолинейности и несгибаемости вошел глубоко в историю не только античной культуры, но и всех дальнейших культур» (9, с. 527).

Человек в целостном мире

а) Судьба и свобода человека.

В европейском сознании стоический мудрец символизирует опре-деленный тип отношения к судьбе. Стоик (как жизненная позиция) - это мужество и непреклонность в принятии судьбы, это внутренняя сила быть и оставаться самим собой несмотря ни на что и вопреки всему. И для такого восприятия образа стоического мудреца имеются серьезные основания в философии стоиков.

Стоики, как уже говорилось, рассматривали мир как единый. Всепроницающая пневма делает мир целостным, внутренне связанным. Она (пневма) реализу ется в мире как судьба, как непрерываемая и не-рушимая связь причин и следствий, из которой ничто не может быть изъято. Она реализуется и как благодетельное провидение, как разумно и целесообразно действующая сила, гармонизирующая великое целое мира. В контексте такого взгляда на мир для стоиков возникают очень трудные и важные для понимания человеческом жизни и нравственной ее организации вопросы.

Один из этих вопросов - это вопрос о свободе, о нравственной вменяемости и ответственности человека. Уже в древности со стоиками спорили на этот счет: «Если Хрисипп... полагает, что все вещи движимы и управляемы судьбой и что ход судьбы и их (вещей) перемены не могут быть ни изменены, ни преодолены, то ошибки и преступления людей не должны бы вызывать гнев и их не следует относить к самим людям и их воле, но лишь к некоей неизбежной необходимости, происходящей из судьбы, это она - владычица и судьба всех вещей, благодаря которой все, что происходит, должно произойти; по этой же причине наказание преступлений устанавливается законом несправедливо, поскольку люди приходят к своим недобрым поступкам не по своей воле, но ведомы к ним судьбой» (см. 16, с. 44).

В этом же духе стоикам возражал и Эпикур, утверждая, что «неизбежность безответственна», а «неумолимая неизбежность» заключена в судьбе, выду манной стоиками (9, с. 436).

В воззрениях стоиков по проблеме судьбы и свободы можно выделить несколько моментов.

Во-первых, это их рассуждения о способах действия судьбы на различных иерархических ступенях мира. Об этом уже шла речь в несколько иной связи. В неорганическом мире судьба проявляется как слепая стихийная необходимость. В растениях*- как целесообразно действующая и организующая сила. У животных - в их поведении, направляемом побуждением и регулируемом представлением. Люди же способны быть разумными. Их участие в судьбе сопряжено с разумным познанием и разумным устремлением. Человек - это высшая форма действия судьбы, такая форма, в которой судьба (а это разумная всепроникающая пневма) достигает, так сказать, самосознания. Люди в их разумном познании и устремлении - это самоговорящая судьба.

Во-вторых, это специфически стоический взгляд, согласно которому свобода - это не отрицание судьбы, равно как и судьба - это не устранение свободы вообще. Свобода - это особый тип отношения к судьбе, характерный для человека как разумного существа. Суть этого отношения - понять судьбу, принять ее, сохраняя при этом невозмутимое спокойствие и бесстрастность. Судьба неумолима. Это своего рода самодвижущийся эскалатор. Не в нашей власти остановить его или покинуть его. Но в нашей власти достойно, т.е. спокойно и невозмутимо себя вести. Хрисипп, поясняя ситуацию, говорит о собаке, привязанной к движущейся колеснице. Она может, не сопротивляясь, бежать за колесницей, добровольно, так сказать, соучаствуй в движении колесницы. Если же собака будет сопротивляться, то колесница будет ее тащить за собой. Сенека, один из поздних стоиков, разил эту идею в афоризме: судьба покорного ведет, а непокорного тахцит (см. 16, с. 184).

В-третьих, рассуждая о свободе и выборе, стоики акцент делают на внутреннем мире человека. Ход внешних событий, их взаимообусловленность от нас не зависят. Но в самих себе люди могут быть активны. Они, в частности, активны в процессе формирования представлений о внешних вещах. Представление - это не просто сумма извне задаваемых ощущений. Оно (представление) сопряжено с контролирующей и одобряющей функцией воображения и ума. Люди имеют возможность контролировать и организовывать свои желания и побуждения (ведь разум - это наладчик побуждений). И это дает основание для вопросов об ответственности человека, о его вине и доблести.

б) Проблема теодицеи.

В связи с пониманием мира как разумно устроенного, направляемого благим провидением перед стоиками встает проблема теодицеи Почему и откуда в мире зло, человеческие пороки и преступления? Эта проблема стала одной из насущных для христианского мировоззрения. Стоики здесь предваряют христианство, развивая ряд сюжетов в духе теодицеи. Отметим некоторые из них.

Мир в целом совершенен и разумен. Что же касается отдельных его частей и деталей, то взятые сами по себе, они могут восприниматься как несовершенство и зло Как сказал поэт, лицом к лицу лица не увидать. Или если воспользоваться образом Чернышевского, самая распрекрасная красавица ничем не будет отличаться от уродины, если ее рассматривать в лупу.

Далее, в мире имеет место то, что для нас нежелательно, что мы воспринимаем как зло: болезни, бедность, всякие страдания. Но. строго говоря, это все не зло. Сами по себе этого рода факты нейтральны в отношении добра и зла. Зло - это то. что относится к нравственной сфере, что противостоит добродетели и благу. А добродетель и благо принадлежат к сфере душевного бытия и характеризуют меру ее разумной устроенности (о чем уже шла речь ранее). V

Что же касается нравственного зла, т.е. ала в полном смысле этого слова, то здесь у стоиков такая мысль просматривается. Противоположности предполагают и делают возможными друг друга. Верх имеет смысл по отношению к низу, правое предполагает наличие левого. Так и добро имеет смысл и определяется по отношению к злу. Зло нужно, чтобы оттенить добро, задать фон. на котором добро определяется ясно и отчетливо. Претерпевая зло, мудрец утверждается в добродетели, движется к совершенству.

И еще одно соображение, формулируемое некоторыми стоиками. Судьба у стоиков связывается с благодетельным провидением. Иногда эта связь достигает состояния неразличимости. Но иногда судьба наделяется самостоятельностью, обретает автономию в отношении провидения. И тогда она проявляется в жизни как несовершенство, зловредность и т.п.

В философии стоиков резко поставлен ряд кардинальных вопросов человеческого бытия: человек и космос, человек и судьба, власть над собой и власть над событиями, добро и зло. В их ответах на эти вопросы отразились глубокие противоречия античной цивилизации на рубеже тысячелетий. Ближний мир, ранее организованный как полис, город-государство, рассыпался, делался ненадежным и зыбким. И стоики ищут основу в разумно устроенном космосе. Причем именно непосредственную основу. К разумности космоса апеллировала и классическая философская мысль греков. Но в ней посредствующей инстанцией между разумным космосом и жизнью людей была социально- политическая структура полиса. И потому для классики характерно стремление к разработке социальных проектов. Стоики не разрабатывают социальных проектов. Человек в полноте своего развития у них выступает как гражданин мира, как космополит. Ход событий предстает как слепая стихия. И человек обретает опору в себе, в своей внутренней стойкости и непреклонности. Жизнь постоянно наносит безжалостные удары. И человек отвечает на это тем, что признает событийное содержание жизни ничтожным.

Это, как выразился Б. Рассел, «доктрина героическая и в плохом мире полезная» (14, с. 259). К этому можно добавить, что поскольку мир никогда не бывает достаточно хорош, то материал для культивирования стоицизма всегда имеется. Стоики, по замечанию А. А. Гусейнова. «пытаются ответить на вопрос, что делать человеку, когда он не может ничего сделать» (8, с. 176).