Глава 15. Русские и казачество Северного Кавказа: статус, особенности самосознания и взаимоотношения с горскими народами

До 1989 г. свыше одного миллиона трехсот тысяч русских в республиках Северного Кавказа в совокупности представляли первую по величине этническую группу. Это приблизительно пятая часть от общего населения Дагестана, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, Северной Осетии-Алании и бывшей Чечено-Ингушетии. Русские занимают в республиках разные позиции. В Карачаево-Черкессии они – доминирующая по численности этническая группа. В Северной Осетии-Алании и Кабардино-Балкарии русские – на втором месте соответственно после осетин и кабардинцев. До 1991 г. в бывшей Чечено-Ингушетии русские также занимали устойчивое второе место после чеченцев. Вместе с украинцами и белорусами они в 1990 г. составляли в Грозном большинство – 55,8% (Демографический ежегодник, 1990). Меньше всего русских проживает в Дагестане. И все же они – пятые по численности после аварцев, даргинцев, кумыков и лезгин. Несмотря на резкое уменьшение русской части населения Чечни и Ингушетии, их этнодемографический статус в регионе в целом позволяет предположить, что они продолжают оставаться значительной силой, теоретически способной оказать серьезное влияние на развитие межэтнических отношений и на социально-политическую обстановку.

Русское население Северного Кавказа не представляет однородной массы. Оно делится на казаков, проживающих здесь почти 500 лет, и русских, приехавших главным образом в советский период. Особенно отчетливо дифференциация русского населения стала проявляться в «горячих» точках региона. Несмотря на тот факт, что после расказачивания в 1920-х гг. казаков официально стали причислять к русским, эти две группы остались разобщены как социально, так и психологически.

В данной главе будут рассмотрены положение русского населения на Северном Кавказе в настоящее время, особенности их этнического самосознания, потенциальные возможности и позиции казаков и остальных русских в качестве «третьей силы» в ситуациях межэтнической напряженности в северокавказских республиках.

Помимо этнологических, исторических и социально-демографических материалов, мы использовали результаты социально-психологических исследований. В их числе: (а) исследования русских Северной Осетии-Алании (350 человек, 1994 г.), как часть материалов проекта «Национализм, национальное самосознание и разрешение конфликтов в РФ»; (б) исследования казачества, проведенные в 1993 г. и в 1995 г. в различных городах и станицах Северного Кавказа1. В 1993 г. было опрошено 160 человек, из них 104 мужчины и 56 женщин. В 1995 г. – 76 человек, из них 55 мужчин и 21 женщина. Кроме того в 1994 г. была опрошена группа казаков – вынужденных переселенцев из Чечни (результаты этого исследования рассматриваются в следующей главе, посвященной вынужденным мигрантам Северного Кавказа).

Социально-демографический портрет русского населения

Ниже представлен социально-демографический портрет русского населения республик Северного Кавказа главным образом в период, предшествующий развитию современных ситуаций межэтнической напряженности.

За последние два десятилетия в регионе произошло не только выравнивание социально-этнической структуры и уравновешивание позиций русского и титульного населения, но и определилась смена лидирующего во многих отношениях положения русских в определенных сферах жизнедеятельности в пользу титульных народов. В первую очередь, имеется в виду в целом неблагоприятно складывающаяся для русских демографическая ситуация.

Таблица 14

Динамика удельного веса титульных народов и русского населения в республиках Северного Кавказа

Население по		Зсе население	Городское	население
республикам				1994*
Дагестан: Титульное	63,9	77,8	83,6	84,5	35,6	59,8	67,2	73,6
Русское	20,1	11,6	9,2	8,2	43,4	24,4	18,1	14,2
Кабардино-Балкария: Титульное	53,4	54,5	57,6	58,1	16,6	36,2	43,0	42,2
Русское	38,7	35,1	31,9	33,8	69,4	49,8	43,5	9,2
Северная Осетия: Титульное	47,8	50,5	52,9	59,3	28,8	44,1	49,3	57,5
Русское	39,6	33,9	29,9	30,6	55,4	40,5	35,0	32,8
Чечено-Ингушетия: Титульное	41,1	64,5	70,8	99,4"	9,0	37,8	46,0	98,6**
Русское	49,0	29,1	23,2	0,3**	77,5	52,6	44,6	0,8**

*По данным микропереписи 1994 г. с охватом 5% населения страны.

**Данные только по Ингушской республике.

Число русских значительно увеличилось в послевоенный период. В 1960-х гг. рост их численности замедлился, к 1970 г. практически остановился и, начиная с этого момента, наблюдается сокращение их численности на территории Северного Кавказа (см. табл. 14). Скорость этих процессов в различных республиках была неодинаковой. Например, за 30 лет (с 1959 по 1989 гг.) численность русских в Северной Осетии сократилась на 13,2 тыс. человек, в то время как всего лишь за десятилетие (с 1979 по 1989 гг.) число русских в Дагестане снизилось на 23 тыс. человек (на 2,4%), в Чечено-Ингушетии – на 42 тыс. человек (на 5,9%). Несмотря на то, что в Северной Осетии эти процессы носили более плавный характер, динамика численности русских на этой территории отражает общие тенденции, характерные для всех республик Северо-Кавказского региона (см. табл. 15).

Снижение удельного веса русских в общей численности рассматриваемого региона было обусловлено следующими факторами: этнодемографическими процессами, межреспубликанскими и межобластными миграционными процессами, особенностями

Таблица 15 Динамика численности русских в Северной Осетии-Алании

Годы переписей	Всего населения (тыс. чел.)	В том числе русские (тыс чел.)	Удельный вес русских в общей численности населения, %
	407,8	156,1	38,3
	450,6	178,6	39,6
	552,6	202,4	36,6
	592,0	200,7	33,9
	632,4	189,2	29,9
1992 (янв.)	728,0*	186,2	25,5
1995"	645,2	180,1	27,9

* С учетом беженцев.

** Данные взяты из статьи Л.К.Гостиевой, А.Б.Дзадзиева и А.А.Дзарасова (1996).

социально-экономического развития титульных национальностей региона.

Демографические сдвиги в значительной степени есть результат высоких темпов естественного прироста титульных народов Северного Кавказа. Например, в период с 1979 по 1989 гг. титульное население Чечено-Ингушетии, Дагестана и Кабардино-Балкарии увеличилось в целом более чем на четверть. Среди русских, напротив, отчетливо оказались выраженными тенденции уменьшения естественного прироста. Даже в Северной Осетии-Алании – одной из наиболее благоприятных для проживания русских республике Северного Кавказа, только за одно десятилетие их естественный прирост снизился более чем в 16 раз. Так, если здесь в 1979 г. на 1000 человек русского населения родившихся было 16,4 человека, умерших – 9,9 человека, то в 1990 г. соответственно 13,6 и 13,8.

Кроме того русские в целом «старше» других этнических групп, а значит в целом менее активны. Например, в той же Северной Осетии-Алании в 1990 г. доля лиц старших возрастов среди русских была в два раза выше, чем среди других национальностей; средний возраст русского населения достигал 36,6 лет, в то время как средний возраст всего населения республики – 33,7 лет.

Вторая существенная причина снижения удельного веса русских – возвращение в 1957 г. балкарцев, карачаевцев, ингушей и

чеченцев на территории своих национальных образований. Как известно, значительная часть ингушей расселилась в Пригородном районе Северной Осетии-Алании, чеченцев – в Новолакском районе Дагестана. Это оказало прямое влияние на соотношение этнических групп в этих республиках.

Данные переписей показали, что значительная часть горожан на Северном Кавказе – русские. Однако в последние десятилетия русские из большинства в городах стремительно превращались в меньшинство. Особенно интенсивно этот процесс протекал в Дагестане, Чечено-Ингушетии и Кабардино-Балкарии. Например, в период с 1959-по 1989 гг. удельный вес русского городского населения сократился в Дагестане на 25%, в Кабардино-Балкарии – на 26%, в Чечено-Ингушетии – почти на 33% (см. табл. 14). Высокая миграционная подвижность северокавказских народов в направлении из села в город привела к тому, что за 30 лет (1959–1989 гг.) удельный вес осетин в общей численности городского населения увеличился в 1,7 раза, кабардинцев и балкарцев – более чем в 2,5 раза, чеченцев и ингушей – более чем в 5 раз. Наиболее выразительны эти процессы в столицах республик.

Утратив в городе позиции этнического большинства, русские были существенно потеснены в социально-экономической инфраструктуре. Миграционные процессы «село–город» в значительной степени были обусловлены получающей широкое распространение ориентацией титульных национальностей на работу в непроизводственной сфере. В результате возросло их представительство в общей численности служащих региона. Так, в период с 1959 по 1985 гг. представленность русских среди служащих региона соответственно снизилась более чем в два раза (с 36 до 15%) (Дзадзи-ев, 1985)

Рост русских на Северном Кавказе в годы советской власти преимущественно был вызван волной переселенцев первой половины 1930-х гг. и притоком квалифицированной рабочей силы в период индустриализации (конец 1950-х и 1960-е гг). Несмотря на то, что представленность русских в данной социальной группе в период с 1959 по 1985 гг. снизилась по региону более чем в три раза (Дзадзиев, 1985), они по-прежнему составляют значительную часть занятых в промышленности. Это определяет их низкие возможности самообеспечения и большую зависимость от положения в промышленности по сравнению с горскими народами и казаками.

Кроме того управленческий аппарат и сфера обслуживания в северокавказских республиках и в прошлом, и сейчас представлены преимущественно коренным населением. Русским очень непросто попасть на руководящие должности в эти структуры. Таким образом, этническая разобщенность подкрепляется еще и социальными различиями разного уровня, что усиливает общий уровень напряженности в регионе.

На политической арене русские-неказаки представлены главным образом в пророссийских общественно-политических движениях и организациях, которые рассчитывают на поддержку соответствующих партий из Центра. Возникали и чисто русскоязычные организации. Например, в ряде республик было образовано общество славян «Русь». Как правило, оно создавалось представителями русских из бывшей номенклатуры с целью защиты прежде всего самих себя.

Активизация демократических и пророссийских организаций на Северном Кавказе с самого начала отставала от национальных движений. Русскоязычное население иногда входит в состав последних, но это единичные случаи. Это объясняется тем, что не только национальные движения, но и другие общественно-политические организации в основном складываются как моноэтнические. Ситуация усугубляется в мусульманских республиках. Здесь русскоязычное население отчуждается от политической жизни в силу языковых и конфессиональных барьеров. Однако по результатам социологических опросов русскоязычное население в первой половине 1990-х гг. все же в основном поддерживало национальные движения и либеральные настроения.

Утрата русскими лидирующих позиций в социальной, политической и экономической сферах жизни, сложившаяся к началу 1990-х гг., подготовила их интенсивный выезд за пределы республик. Особенно активно миграционный отток русскоязычного населения проходил в бывшей Чечено-Ингушетии.

Осуществляя политику «активного нейтралитета» по отношению к соседним республикам, Чечня пыталась получить международное признание при демонстрации абсолютного нежелания взаимодействовать с российскими властями. Такая позиция не могла не повлиять на взаимоотношения чеченцев и русских. Здесь становится невозможным развитие общественно-политических движений русскоязычного населения. Например, съезд его представителей, намеченный на конец 1991 г., который пытался организовать грозненский казачий отдел, пришлось отменить в связи с высокой степенью напряженности в республике и нестабильностью ситуации.

Ситуацию еще больше усугубил известный конфликт, произошедший на территории Чечни с воинскими российскими формированиями На уровне бытового сознания он воспринимался как конфликт с русскими и проецировался на русскоязычное население. Российские воинские части, размещенные на территории бывшей Чечено-Ингушетии, выступили в качестве заложников разногласий между Россией и Чечней. В результате целенаправленной политики руководства Чечни, включающей поощрение погромов военных городков в феврале 1992 г., Россия была вынуждена вывести свои вооруженные формирования со своей de jure территории

Дальнейшее развитие событий также не могло не повлиять на положение русских в республике. Попытки со стороны России урегулировать отношения выразились в 1993–1994 гг в большом количестве разнообразных делегаций. К их составу руководство Чечни предъявляло чрезмерные требования, и деятельность делегаций так и не увенчалась успехом. Чечня избрала максимальную форму сепаратизма и требовала признания со стороны России своей независимости. С начала 1990-х гг. многие преступления, происходящие в избытке в Чечне, бедственное экономическое положение, еще более ухудшившееся после замораживания Россией финансовых операций с Чечней, президент республики и его окружение были склонны объяснять «происками Москвы» и «агентов спецслужб иностранных государств». На конгрессе чеченского народа в середине мая 1992 г. Д Дудаев заявил, что практически единственным врагом чеченской государственности является Россия.

После объявления независимости Чечни отток русских резко увеличился. По данным миграционной службы России за 1991 – 1994 гг. из бывшей Чечено-Ингушетии уехало 250 тыс. человек, из которых подавляющее большинство – русские. Но далеко не все русские смогли или захотели покинуть Чечню. По подсчетам Конгресса Русских Общин в Грозном в ходе конфликта погибло до 70% русских А те из них, которые остались на территории Чечни весьма агрессивно относятся к российским соотечественникам (Независимая Газета. 1996 5 окт.).

Особенности самосознания русских-неказаков

Трансформации самосознания русских Северного Кавказа совпали с тенденцией, характерной для некоторых регионов бывшего СССР – осознанием себя как этнического меньшинства. В республиках Северного Кавказа для русских этот процесс завершился в середине 1990-х гг.

Осознанию русскими себя в качестве этнического меньшинства в большой степени способствовали языковый и традиционно-культурный факторы. Известно, что у русских не было необходимости овладевать языками народов бывшего СССР. И на Северном Кавказе русские, за редким исключением, не говорят на языках местных народов. В то же время свыше 90% коренного населения являются билингвами. Начало 1990-х гг. – это период активного расширения сфер применения горских языков.

Желание остаться «своими» на Северном Кавказе в начале 1990-х гг., выразилось у русских в похвальном, но запоздалом энтузиазме по изучению местных языков. Однако энтузиазм быстро схлынул, а объективные трудности по овладению непростыми языками остались. Русские в подавляющем большинстве как не говорили, так и не говорят на языках народов Северного Кавказа. В то же время их незнание превратилось в одну из важных причин ощущаемого русскими социального и психологического дискомфорта. Если раньше крайне редко возникали ситуации, когда неумение общаться на местных языках выступало препятствием для успешного взаимодействия, то теперь они достаточно типичны. В первую очередь это относится к русским-неказакам, так как казаки зачастую проживают компактными поселениями и вследствие длительности взаимоотношений с коренными народами нередко понимают их языки.

В сравнении с горскими народами русские менее тради-ционны. В главе 13 показано, что автостереотипы северокавказских народов и местных русских различались по степени представленное™ в них этнокультурных характеристик. В автостереотипе русских они практически отсутствовали, а в представлениях о своем народе у чеченцев, ингушей и осетин составляли главную содержательную основу и структурировали все остальные качества. В результате представления русских о своем народе характеризовались размытостью и неопределенностью. Способ определения своей национальности у русских-неказаков отличался от этнической идентификации других народов, населяющих Кавказ. Русские чаще причисляли себя к народу не через принадлежность к определенной этнографической группе, а через соотнесение с государством – раньше с СССР, теперь – с Россией.

Активизация традиционно-культурной жизни горских народов в начале 1990-х гг. стала резко контрастировать с оторванным от корней и утратившим свой колорит «наднациональным» образом жизни русских. В условиях Северного Кавказа такой образ жизни создавал вакуум вокруг его носителей. Поэтому русские стремились к активным контактам с местным населением, перенимая наиболее распространенные обычаи и традиции. Но такая ситуация была характерна не для всех республик. Опросы в Чечено-Ингушетии в середине 1980-х гг. показали, что среди русских было больше лиц с негативным отношением к межэтническим контактам, чем среди титульного населения республики. Автор одного из этносоциологических опросов Г.В.Заурбекова рассматривала это как «...все еще сохраняющийся эффект "субъективного восприятия" недовольной части русского населения возвращения чеченцев и ингушей на родину» и произошедшего в связи с этим резкого изменения этносоциальной ситуации в республике (Заурбекова, 1987, с.18).

По данным этносоциологического исследования, проведенного ВЦИОМом в августе 1991 г. в 13 регионах территории СНГ, среди характеристик чеченцев, которые дали русские, проживавшие в Чечне, встречаются не только позитивные качества (например, гостеприимные, почтительны со старшими, энергичные), но и негативные: властолюбивые (38%), заносчивые (37%), жестокие (27%), лицемерные, хитрые (24%), навязывающие свои обычаи (16%). Они составляют значительную часть представлений русских о чеченцах и ингушах. Такого негативного гетеростерео-типа не было получено ни в одном из охваченных исследованием регионов бывшего СССР, кроме Тувы.

В то же время представления о русских у титульных народов Северного Кавказа еще в середине 1980-х гг. были высоко позитивными (см. главу 13). Показательно в этом плане также отношение к русским у беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии (см. главу 16). Несмотря на резкое снижение у них этнической толерантности, что отразилось даже на восприятии представителей собственной этнической группы, отношение к русским осталось достаточно позитивным.

Русское население региона в целом представляет в конфликтах третью сторону, которая участвует в ситуации в силу своего присутствия в ней. Но по мере роста межэтнической напряженности соблюдать нейтралитет становится все труднее. В результате среди русских усиливаются стремления к отъезду, или они начинают объединяться с казачеством, в том числе и на предмет отделения. Такие тенденции имеют место, например, на территориях, принадлежавших ранее югу России, отчужденных от Ставропольского края и присоединенных в порядке компенсации к территориям некоторых республик в конце 1950-х гг. (в частности, Моздокский район Северной Осетии-Алании, Наурский и Шелковской районы Чечни).

Непосредственная историческая причастность казачества к основным проблемам Северного Кавказа определяет их вовлеченность в межэтнические конфликты. В то же время другие русские находятся здесь как бы «вне» главного узла межэтнических проблем. Тем не менее напряженность между русским населением и горскими народами возрастает. Она имеет главным образом вторичную природу и определяется не столько развитием противоречий между ними, сколько влиянием общей социально-политической ситуации.

Положение русских как третьей стороны в ситуациях межэтнической напряженности в какой-то степени характерно для всех республик Северного Кавказа. Поэтому основные тенденции трансформации этнического самосознания русских, выявленные среди жителей Северной Осетии-Алании, характерны, на наш взгляд, для всех русских, проживающих в северокавказских республиках.

Рассмотрим на примере русских Северной Осетии-Алании трансформации их этнического самосознания, связанные с ростом напряженности в регионе. Из опрошенных 350 русских городских жителей, лишь 16 человек отнесли себя к казачеству. Поэтому приведенные ниже результаты исследования характеризуют рус-ских-неказаков Северного Кавказа.

Мы уже обсуждали вопрос о том, что в условиях социальной неопределенности и нестабильности резко актуализируется потребность в идентичности и групповой солидарности. Потребность в социальном и психологическом объединении, как стремлении обрести защиту, особенно выражена у русских Северной Осетии-Алании. Об этом свидетельствует сравнение структуры их «^-образа» с «^-образами» титульного и русского населения других республик России. В групповом «^-образе» русских Северной Осетии-Алании за счет роста доли этнополитических категорий снижена представленность категорий частной жизни (см. главу 3, табл. 1). Такая высокая степень отчуждения от базовых потребностей человека свидетельствует о том, что русские на Северном Кавказе в большей степени, чем в других исследуемых нами регионах, страдают от изоляции, одиночества и аномии общества. Множественность значимых идентичностей в идентификационной матрице русских Северной Осетии-Алании, а также более высокий уровень негативных эмоциональных переживаний, связанных с настоящим и будущим (см. глава 7, рис. 14), отражает их высокую обеспокоенность существующей ситуацией и активный поиск социальной защищенности. Эти данные подтверждают гипотезу В.А.Ядова о доминировании в условиях социального кризиса защитной функции идентичности над функцией самовыражения и самореализации личности (Ядов, 1995). Больше всего нуждаются в социальной присоединенности и стремятся к этнополитической определенности самые молодые и самые старые по возрасту русские жители Северной Осетии-Алании.

В групповом «JT-образе» русских жителей Северной Осетии-Алании уровень выраженности этнополитических категорий существенно отличается от всех других групповых идентификационных матриц (см. табл. 16).

Таблица 16

Этнополитические категории в групповых «Я-образах» в % по отношению к общему числу опрошенных

Категории	Тува	Татарстан	Якутия	Осетия
	тувинцы	русские	татары	русские	якуты	русские	осетины	русские
Национальность	32,0	16,1	41,2	24,6	48,8	31,4	66,7	63,1
Субкультура	–	–	1,3	0,9	0,3	0,3	–	4,8
Религия	0,5	1,1	14,7	6,7	0,9	6,1	16,5	50,2
Гражданин республики	4,4	–	8,5	5,5	18,2	14,1	28,2	40,1
Гражданин России	1,1	2,0	1,9	6,9	7,2	9,8	13,1	52,6

Более половины русских из Северной Осетии-Алании подчеркивают свою российскую гражданскую принадлежность. Это во много раз выше по сравнению с аналогичным показателем у русского населения других республик. Кроме того 40% русских респондентов в Северной Осетии-Алании продемонстрировали на личностном уровне свою приверженность этой республике, назвав себя ее гражданами. Это значительно превышает уровень республиканской гражданственности не только по сравнению с другими

регионами, но и даже с осетинами, среди которых 28% назвали себя «гражданами республики Северная Осетия». Также более половины русских Северной Осетии-Алании включили в число самохарактеристик свою религиозную принадлежность. В то время как, например, в Саха (Якутии) эта категория актуальна лишь для 6% русских, в Татарстане – для 6,7, а в Туве назвали религиозную принадлежность всего 1% русских. Можно было бы назвать такую диспропорцию всплеском религиозной активности. Но все не так однозначно. Это также одна из форм реакции на экономические трудности, социальные проблемы и ситуацию конфликтной межэтнической напряженности. Православие – это одновременно и способ единения с русскими России и форма солидаризации с осетинами.

Значимость этнической принадлежности у русских Северной Осетии-Алании также соответственно в четыре, три и два раза выше по сравнению с русскими, проживающими в Туве, Татарстане и Саха (Якутии). Сравнительная выраженность субкультурной принадлежности у русских Северной Осетии-Алании происходит за счет их идентификации с казачеством, которое заметно активизировано в республике.

Ситуация конфликтной межэтнической напряженности определяет также и степень осознания внутриэтнической консолидации. Причем она далеко не однозначно влияет на разные этнические группы. Русские Северной Осетии-Алании начинают остро осознавать свою разобщенность – свыше 70% включили это качество в число главных характеристик собственной этнической группы. В то же время осетины, как представители группы, принимавшей непосредственное участие в конфликте, среди основных качеств, приписываемых себе, с высокой внутригрупповой согласованностью (86%) назвали «взаимовыручку».

Меньшая выраженность у русских по сравнению с титульными народами комплекса «этническая солидарность» существенно ослабляет, с одной стороны, психологические возможности их консолидации. С другой – русские менее концентрируются на своей этнической группе, а это расширяет границы и способы адаптации к изменившимся этносоциальным условиям. Это особенно значимо, когда у титульных народов, наоборот, сильно выражены важные психологические основания этнополитической мобилизации – этноаффилиативные тенденции, осознание внутригрупповой консолидации, позитивные чувства к своему народу.

Русские в Северной Осетии-Алании воспринимают себя как диффузную, но организованную в соответствии с законами республиканской жизни группу. Более 80% русских считают представителей своей группы послушными, уступчивыми, дисциплинированными и уважающими власть людьми. Другими словами, у русских в Северной Осетии-Алании, по сравнению с русскими из других регинов страны, сила стандартов, норм и авторитетов общественной жизни повышена. Это отражается не только на уровне самовосприятия, но и в продуктах межэтнического восприятия. Только в одной республике – в Северной Осетии-Алании желательные для русских в глазах титульных народов характеристики подчинения и покорности «реально» приписываются осетинами «своим» русским. Если ситуация затяжной межэтнической напряженности ослабила характерное для осетин признание авторитета власти, то у русских она повысила уровень согласия на социальный контроль.

Русские в Северной Осетии-Алании позитивно оценивают прошлый опыт межэтнического взаимодействия, признают значимость для себя гражданства республики, демонстрируют высокую готовность к кооперации на групповом и личностном уровнях. Назвали себя одновременно гражданами Республики Северная Осетия и Российской Федерации 70% русских и почти столько же определили поведение осетин в конфликтной ситуации как желание найти взаимоприемлемое решение, удовлетворяющее обе стороны.

Русские проявляют большую настроенность на взаимодействие, в целом более решительно, чем, например, осетины, отрицая характерность для своей группы таких качеств, как агрессивность, холодность, соперничество.

Ситуация этнического конфликта в Северной Осетии-Алании существенно повысила, по сравнению с другими этническими группами, гиперидентичность не только у осетин, но и у русских (ср. рис. 8 и рис. 9 в главе 5). Сравнение различных этнических групп в республиках говорит о том, что наличие существенного сдвига в показателях одной из них непременно ведет к изменению аналогичных показателей у других групп. Впрочем, усиление и одновременное сближение этих показателей определяется ростом межэтнической напряженности. Русские Осетии как бы торопятся не отстать от осетин по ряду параметров, в том числе и по уровню гиперидентичности. Это психологический результат совокупности ряда факторов. С одной стороны, не являясь прямыми участниками конфликта, русские в той или иной степени оказались в него втянутыми, вплоть до непосредственного участия (например, поддержка казачеством осетинской стороны в момент вооруженных столкновений в ходе осетино-ингушского конфликта). С другой – ощущение себя этническим меньшинством и связанное с этим беспокойство и неуверенность усугубляются не только ростом межэтнической напряженности, но и растущей неустойчивостью позиции русских в социально-профессиональной структуре республики. Последнее усиливается в значительной мере большим притоком беженцев и вынужденных переселенцев в Северную Осетию-Аланию за последние годы.

Проблемы возрождения казачества и трансформации его самосознании

По сравнению с другими регионами страны процессы возрождения казачества на Северном Кавказе имеют свою специфику. Она обусловлена ростом межэтнической напряженности в регионе и процессами национального возрождения горских народов. Можно выделить четыре этапа развития движения терского казачества, каждый из которых характеризуется своими особенностями роста и трансформациями самосознания, существенно сглаженного за семь десятилетий советской власти.

Первый этап пришелся на 1988–1989 гг., когда начали создаваться культурно-просветительские и военно-исторические казачьи общества. В самом начале эти структуры напоминали аморфные в организационном отношении дискуссионные клубы патриотической ориентации. Основной упор делался на культурное возрождение казачества. Проводились всевозможные фольклорные фестивали и праздники, восстанавливались православные храмы. Это было началом процесса осознания принадлежности к казачеству и формирования его лидерами идеологии, обосновывающей необходимость возрождения {Андреев, 1994).

Второй этап – с начала 1990-х гг. по август 1991 г. проходил под лозунгом, призывающим казаков уже не к культурному, а к национальному возрождению. Возрождение Терского казачества официльно было провозглашено 24 марта 1990 г. во Владикавказе. Казачество активно группировалось на местах по принципу землячеств, в межрегиональных объединениях шел «дележ погон и кресел». Значительно ускорили этот процесс рост межэтнической напряженности и появление в больших количествах беженцев и переселенцев. В Законе «О реабилитации репрессированных народо в», принятом российским парламентом 26 апреля 1991 г., казачество по сути было признано самостоятельным народом. В соответствии с этим казачество начинает отстаивать право называться народом, этнической общностью, а не военным сословием, упраздненным в 1917 г. При Всетерском казачьем культурном центре изучаются проблемы истории и этногенеза Терского казачества. Идеологами казачества обосновывается концепция, в соответствии с которой Терское казачество, как часть общероссийского, «считается уникальным явлением в истории и подлежит научному изу- j чению как этническая формация» (Терский казак. 1991. № 4).

Третий этап – с конца 1991 г. по лето 1993 г. характеризуется все возрастающей политизацией казачьих движений. Ее естественным результатом был раскол внутри казачества по идейно-политическим мотивам. Но главной особенностью этого этапа явилось, стремление лидеров казачества к созданию государственно-правовой базы его возрождения.

В августе 1993 г. на Чрезвычайном Большом Казачьем Круге войска Терского к традиционным требованиям (выполнение Указа о реабилитации казачества, государственное финансирование миграционных процессов из Закавказья и республик Северного Кавказа, привлечение к уголовной ответственности виновных в гибели и грабеже славян на Северном Кавказе) добавилось новое. Это вопрос определения государственно-правового статуса казачества как субъекта Российской Федерации – вплоть до создания Казачьей республики или воссоздания Терской области. Этот вопрос постоянно обсуждался на казачьих кругах, но впервые был заявлен категорично.

Такая постановка вопроса смыкается с требованиями возврата Кизлярского района из состава Дагестана, Моздокского района из состава Северной Осетии-Алании, Прохладненского – из состава Кабардино-Балкарии, а также Наурского и Шелковского районов, административно подчиненных Чечне, и Сунженского района Ингушетии. Терские казаки не оставляют идею возвращения к традиционному общественному землепользованию, что предполагает получение обратно во владение земель, принадлежащих в начале XX в. их дедам и прадедам. Реализация этой идеи остро поставит вопрос о современных основаниях передачи земли, так как до 1917 г. казаки имели право на землю как военное сословие, неся за это особую войсковую повинность. Кроме того, резко усугубит проблему территориальных претензий между казаками и горскими народами.

С лета 1993 г. начинается очередной этап возрождения казачества, который носит уже массовый и ярко выраженный защитный характер. Его главный фактор – резкое обострение напряженности в регионе и как следствие – почти повсеместное ухудшение отношений между казаками и горскими народами. Уже с начала 1990-х гг. их контакт на уровне организационных структур складывались непросто. Наладившийся было диалог с Конфедерацией народов Кавказа был прерван летом 1993 г. – атаманы казачьих войск российского юга отказались участвовать в середине июля в съезде народов Кавказа в Нальчике.

Что же представляет собой казачество как коллективный субъект восприятия и взаимодействия? Каковы особенности и трансформации его самосознания в период 1993–1995 гг.?

Оценить реальную численность казачества очень непросто. По некоторым данным до 1917 г., когда учет казаков велся отдельно от русского и местного населения, на территории Терской области проживало 20% казаков от численности всего населения (Омель-ченко, 1991). В 1990–1991 гг. предполагалось, что в республиках Северного Кавказа проживает около полумиллиона казаков. В Северной Осетии, Чечне, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии они представляли устойчивые территориально-хозяйственные общности преимущественно в сельской местности

Но точных статистических данных о количестве терских казаков нет. В Кизлярском районе Дагестана по оценкам экспертов численность потомственных казаков не превышает 12–15% (Дагестан: ниж-не-терское казачество, 1995). Я.С.Смирнова пишет, что в Карачаево-Черкессии местные казаки составляют приблизительно 5% и лишь местами, например в Черкесске – 10%. Даже самые «казачьи» районы (Зеленчукский, Урупский, Усть-Джегутинский, частично Прикубанский) населены не столько казаками, сколько русскими, которые составляют около трети населения республики и около половины численности этих районов {Смирнова, 1993).

В последний раз принадлежность к казачеству фиксировалась во время переписи населения в 1926 г. Тогда уже далеко не все казаки признавались в своей принадлежности к этому сословию. Семьдесят лет тема казачества была запретной. Результатом этого явилось то, что более пятой части опрошенных нами казаков затруднились дать четкий ответ о своей принадлежности к казачеству. И все же к потомственным казакам отнесли себя более 70% опрошенных.

Энтузиа<