Ерапевтические применения гипноза и споры советских специалистов.

Лечебные свойства «чистого» гипноза известны, впрочем, с античной эпохи. Их можно объяснять по-разному. Так, например, советские специалисты считают, что гипноз является частичным сном, корковым тормо­жением, которое, как и полный сон, оказывает лечебное и действие. Этот вопрос широко дебатируется в настоящее время в СССР.

Споры ведутся по следующему вопросу: является ли гипноз пато­генетической (воздействующей на причины заболевания) или симпто­матической (воздействующей только па симптомы) терапией. Оба взгляда имеют своих сторонников, которые ссылаются на И.П. Павлова. Мы не будем здесь детально излагать физиологические метафоры, к которым прибегают разные авторы, и ограничимся несколькими при­мерами. Рожнов и Бурно (1976) из Москвы придерживаются первой (патогенетической) точки зрения и полагают, что гипноз иредставля-61 собой искусственно вызванное «защитное торможение», позволяющее больному преодолевать трудные ситуации. Харьковский специалист Аптер (1976), приверженец симптоматической теории, считает, напротив, что активным агентом гипноза является внушение, которое представляет собой процесс коркового возбуждения. В действитель­ности же нейрофизиологические основы гипноза совершенно неведомы нам, и Аптер сам признает, что Павлов высказывался очень сдержан­но по поводу наших знаний о нейрофизиологии нервной системы. «Здесь,— писал Павлов,— гора неизвестного явно надолго останется безмерно больше кусочков отторгнутого, познанного» (Павлов, 1951).

Новым фактором в этом споре является то, что исследователи на­чинают применять язык психологии. Так, Рожнов и Бурно (1976) параллельное физиологической терминологией определяют гипноз как благодетельную бессознательную психологическую по своей природе защиту, которая сама по себе является лечением. Аптер (1976) возра­жает: по его мнению, существует не лечение гипнозом, а психотерапия посредством внушения под гипнозом.

Воздействие гипноза остается симптоматическим и ограниченным. Аптер (1979) указывает даже на опасность, связанную с частым погружением больного в глубокий гипноз. (Это предостережение яв­ляется новостью; возможно, в нем отражается сопротивление, возник­шее в связи с тем, что прежняя, создававшая успокоенность физиоло­гическая трактовка гипноза стала вызывать сомнения.) Гипноз все больше отходит на положение «малой психотерапии» и не сопровож­дается никакой перестройкой личности. Для этого требуется «большая психотерапия». В этой связи Аптер ссылается на К. И. Платонова (1962), согласно которому большая психотерапия включает в себя «психоанализ, метод убеждения по Дюбуа и перевоспитание личнос­ти». Какое странное объединение! Упоминание о психоанализе, по всей вероятности, просто ошибка: мы не нашли этого слова в цитиро­ванной работе Платонова. Там есть выражение «глубокий анализ», что соответствует подробной беседе с выяснением анамнестических данных больного, и «гипноанализ», что соответствует катартическому методу, использование которого Платонов рекомендует в исключи­тельных случаях. В целом Платонов стоит на антифрейдистской по­зиции.) Ленинградский специалист Сакун (1977) поддерживает точку зрения Рожнова и Бурно. Он считает, что гипноз сам по себе обладает лечебными свойствами. Он подчеркивает, что гипноз успешно исполь­зуется при лечении астмы, гипертонии, язвы желудка и двенадцати­перстной кишки и др. (Однако Аптера (1979) этот довод не убеждает, поскольку психогенный характер этих заболеваний далеко еще не до­казан.)
Баранов и Нарицын из Владимира (1979) полагают, что гипно­терапия имеет большое практическое значение, и применяют ее в со­четании с рациональной психотерапией, аутогенной тренировкой и коллективной психотерапией. Фельдман и Лейзерович из Риги (1978) не разделяют ни теоретических рассуждений Рожнова и Бурно, ни аргументов Аптера. По их мнению, гипнотерапия эффективна при совпадении двух факторов — внушения и способности нервной систе­мы пациента к его восприятию.

И, наконец, Прангишвили, Шерозия и Бассин (1978, II), которые являются философами и психологами, а не психотерапевта­ми, утверждают со всей определенностью, что как проблема гипноза в целом, так и вопрос отношений между гипнозом и внушением в част­ности еще совершенно не изучены.

Заметим, что в теории психоанализа проблема противопоставле­ния этиологического лечения симптоматическому в гипнозе весьма сложна и пока еще не решена.

В заключение скажем, что гипноз доказал свою тера­певтическую эффективность во многих областях. Но ме­тоды его применения все еще неопределенны и плохо систематизированы. Иначе и быть не может до тех пор, пока для его изучения не будут проведены фундамен­тальные исследовательские работы.

33.

Пноз и истерия.

Все явления, вызываемые экспериментально под гипнозом, возникают самопроизвольно при истерии, и наоборот, все симптомы, появляющиеся спонтанно при истерии, могут быть воспроизведены под гипнозом. Естественно, встает вопрос о том, каковы отношения между этими двумя феноменами.

В конце XIX в., в эпоху расцвета гипноза, многие исследователи утверждали, что между истерией и гипнозом существует тесная связь. Шарко видел в гипнозе искусственно вызванную истерию. Только истерики об­ладают гипнабельностью, полагал он. Это положение было отвергнуто после работ Бернгейма, показавшего, что многие люди, не страдающие истерией, обладают гипнабельностью. Современные исследования в извест­ной степени подтвердили точку зрения Бернгейма. Было установлено, что «нормальные» люди лучше под­даются гипнозу, чем невротики. И все же этот вопрос нельзя считать решенным, ибо, как, ссылаясь на Юнга, подчеркивал Ференчи (1909), комплексы, кото­рыми страдают невротики, существуют и у нормальных людей: иными словами, граница между нормой и патологией часто носит лишь количественный характер. Все мы в какой-то мере истерики — и в этом есть своя хорошая сторона. Пример посттравматических невро­зов ясно иллюстрирует этот аспект проблемы. Часто спорят о том, что именно играет главную роль в возник­новении таких неврозов: внешний фактор, стресс или же конституциональный фактор, благоприятная почва, невротическая предрасположенность (Crocq, 1974). Последняя выступает как определяющий фактор в тех случаях, когда мы имеем дело со слабым или средним по интенсивности стрессом. Но при сильных стрессах даже люди, не имеющие невротической предрасположеннос­ти, могут дать истерическую реакцию, которая представ­ляет собой тогда нечто вроде защитного клапана.

Кроме того, если нормальные люди более восприим­чивы к гипнозу, чем невротики, то среди последних наиболее сильной гипнабельностыо обладают истерики (Gill, Brenman, 1959). Среди сомнамбул отмечается высокий процент истериков. И, наконец, с феноменологической точки зрения существуют общие черты между трансом и состоянием пориомании¹, раз­двоения личности или истерическим припадком.

Установив взаимозависимость этих двух феноменов, попытаемся проанализировать, в чем они сходны и в чем различны. Рассмотрим, например, случай истерическо­го паралича. Этот симптом возникает на почве конфлик­та, в котором участвуют цензура и вытеснение. Паралич является компромиссным выходом из положения. Этот симптом имеет смысл. Он может обозначать, например, защиту против подавленного желания убийства. Можно сказать, что конфликт находит свое выражение в чем-то вроде частичной амнезии, которая запрещает больному нормально пользоваться своими рефлексами и моторны­ми навыками. Уже Жане (1887) указывал, что истерический паралич является, в сущности, подобием амнезии.

Однако, для того чтобы симптом мог реализоваться, должна существовать психо- или нейрофизиологическая структура, механизм «амнезирования», с помощью ко­торого действует вытеснение. Перед нами два процесса: процесс вытеснения и второй процесс, идущий по психофизиологическому пути.

Что происходит при реализации паралича или гипно­тической анальгезии? Симптом один и тот же. И психо- или нейрофизиологический путь один и тот же. На ка­ким же уровне вступает в действие смысл, вытеснение? Можно предположить, что загипнотизированный в своем желании подчиниться слову гипнотизера использует и психологическом плане механизм вытеснения — или более примитивные защитные механизмы, такие, как отказ, отрицание,— и через физиологический механизм амнезирования устраняет, например, переживание боли. Другие авторы, и в частности Хилгард (1978), не видят необходимости вводить смысловой фактор для истолкования гипнотических явлений и предпочитают ограничиваться описательной стороной феномена, прибегая к понятию диссоциации. Это понятие, введен­ное Жане, находит подтверждение в современных экс­периментальных работах, свидетельствующих об одновременном существовании нескольких систем контро­ля. Разумеется, пока все это только гипотезы. На наш взгляд, трудно совершенно устранить динамику жела­ния в гипнозе.

Хилгард строит свою аргументацию на том, что внушения гипнотизера обычно не способствуют возникновению конфликтов, а стало быть, бесполезно привлекать к объяснению амнезии понятие вытеснения. Это справедливо в первом приближении, однако при этом теряется из виду, что уже сам факт погружения в гипноз и выполнения внушений вовлекает человека в динамику межличностных отношений. Таким образом, между истерией и гипнозом существует принципиаль­ное различие: феномен истерии относится к области невроза, в то время как гипноз — скорее игра, где один симптом может быть произвольно перевоплощен в другой.

Так или иначе, и гипноз, и истерия протекают по одним и тем же психофизиологическим путям. И невоз­можно исследовать проблему истерии, не сталкиваясь с гипнозом.

34.

Ипноз, отношение, трансфер.

Психологи-экспериментаторы, даже когда они, как Хилгард, признают специфичность гипноза, не занима­ются фактором межличностных отношений. Не следует ставить им это в вину, поскольку речь идет о переменной, с трудом поддающейся измерению. Тем не менее она играет очень важную роль в гипнотическом процессе. Со времени появления теории животного магнетизма гипноз рассматривался как особое отношение, которому Месмер дал название «раппорт». Месмер, как мы виде­ли, понимал под раппортом физическое воздействие, оказываемое одним человеком на другого. Одновремен­но он указывал на роль воли в циркуляции флюида. Последователи Месмера еще настойчивее подчеркивали значение направленного усилия врача.

Во второй половине XIX в. гипнотизеры стремились к максимальной деперсонализации гипнотического от­ношения. Известно, что Шарко видел в гипнозе сомати­ческое состояние, вызванное физическими причинами. Выдвигая на первый план понятие внушения, Бернгейм подчеркивал психологический характер гипноза. Но в своих рассуждениях он не выходил за рамки психоло­гии, изложенной в терминах физиологии центральной нервной системы. Другие исследователи поняли значе­ние связи, объединяющей гипнотизера и гипнотизируе­мого. Так, Бине (1888) писал: «Магнетизируемый подобен восторженному любовнику, для которого не су­ществует ничего на свете, кроме любимой». Жане гово­рил также о «сомнамбулической страсти» и видел в ней «совершенно особую форму» любви (Janet, 1898). Но только благодаря открытию Фрейдом трансфера стала понятной связанная с гипнотическим отношением динамика. Вначале Фрейд считал, что можно избежать трансферентного фактора, отказавшись от использования гипноза, но позднее он вновь обнаружил его внутри психоаналитических отношений. Так психоаналитики пришли к необходимости рассматривать гипноз как особую форму трансфера. Ференчи (1909), например, различал отцовский гипноз, основанный на страхе, и материнский гипноз, основанный на любви. Чисто отмечался пассивный, мазохистский характер гипнотического отношения.

Разумеется, незачем отрицать, что трансферентные факторы играют важную роль в гипнозе. Таким образом, если говорят, что процесс погружения в гипноз сходен с сенсорной депривацией, ясно, что этот термин высту­пает здесь как психологический и физиологический одновременно. Кьюби подчеркивал, как мы видели, что можно вызвать гипноидные состояния путем одних только сенсомоторных манипуляций. Однако при обычном гипнозе сенсорная депривация бывает далеко не Столь полной. Гипнотизируемый остается частично в контакте с внешними стимулами. Просто его внимание сфокусировано на личности гипнотизера. Очевидно, на этом уровне вступает в силу элемент переноса. Фикса­ция внимания на гипнотизере осуществляется тем легче, чем больше в глазах гипнотизируемого гипнотизер при­обретает аффективное значение. Известно, например, что военные обладают гипнабельностью выше среднего уровня, особенно в тех случаях, когда гипнотизер имеет более высокое воинское звание. По этой же причине гипнотизеры в эстрадных представлениях любят обстав­лять свои выступления известной театральностью.

С другой стороны, гипноз предполагает, что гипно­тизируемый с готовностью отказывается от произволь­ного контроля в пользу гипнотизера. Так, Кьюби пишет: «В ходе погружения в гипноз в разной степени и с боль­шей или меньшей легкостью гипнотизируемый временно отказывается от врожденных механизмов самозащиты и бдительности, отдавая свою личность и чувство безо­пасности в руки „другого”» (1961). Чем сильнее он чувствует в гипнотизере своего защитника, тем охот­нее он поддается гипнозу. И напротив, если отношение к гипнотизеру активирует тревожащие человека конфликты, он противится гипнозу. Бренман, Гилл и Найт (1952) показали, что колебания интенсивности трансфера отражаются на глубине гипнотического состояния.

Перенос может также влиять на то, как именно гип­нотизируемый выполняет гипнотические внушения. Независимо от того, подчиняется он им или их отвергает, его реакция на них не безразлична. Уже сам факт, что человек находится в положении, когда он должен отве­чать на требования гипнотизера, приводит в действие психодинамические факторы. Его реакция происходит вследствие раппорта с кем-то (гипнотизером), и очевид­но, что в какой-то степени отношение, связывающее гипнотизируемого с гипнотизирующим, символизирует­ся в этой реакции. Трансфер имеет здесь место, как он присутствует в любых отношениях между людьми. Именно по этой причине истерики, если уж они обла­дают гипнабельностью, поддаются гипнозу очень хоро­шо. Требования гипнотизера приобретают для них осо­бенно важный смысл и соответственно выполняются наилучшим образом.

Но раз понятие переноса приложимо к любым чело­веческим отношениям, возникает вопрос, позволяет ли оно делать заключение о специфичности гипнотического отношения.

35.