Выступление Ж.И. Алфёрова на Пленуме ЦК и ЦКРК 30 марта 2011 г.

 

Мировую науку нам нужно догонять, перегоняя

Во фракции КПРФ в Государственной думе я прежде всего потому, что полностью разделяю идеалы и принципы Коммунистической партии, а Компартия всегда поддерживала и законы, и предложения и, по существу, всегда работала на развитие образования и науки в нашей стране.

Дорогие товарищи, мы выслушали очень серьезный и важный доклад Ивана Ивановича Мельникова. И мне очень трудно его комментировать, потому что практически почти по всем аспектам этого доклада мне приходилось очень много и думать, и работать. Я вспомнил сейчас, слушая доклад, что когда в 2000 году была присуждена Нобелевская премия.

По традиции обычно нобелевские лауреаты читают лекции в ведущих университетах Швеции. И одна из первых лекций была в Королевском Стокгольмском технологическом институте. Там мне после лекции о полупроводниковых гетероструктурах задали вопрос: а каково сейчас положение в России, как там вообще у вас идут дела, есть ли оптимистический взгляд на развитие вашей страны? Я им ответил, что Россия - страна оптимистов, потому что пессимисты все уехали.

(Оживление в зале, аплодисменты.)

Сегодня, я думаю, перед нашей страной нет более важной задачи, чем развитие науки и образования. Это на самом деле вопрос жизни и смерти нашей страны. Если мы не сможем по-настоящему возродить высокотехнологичные отрасли промышленности, то мы так и останемся (тем, во что мы превращаемся) колонией, сырьевой колонией других государств. При этом ситуация на самом деле бесконечно тяжелая, потому что эти 20лет мы потеряли.

Я уже как-то говорил, что 50% высокотехнологичной гражданской продукции при правильном подходе с учетом наступавших реформ могли бы стать транснациональными компаниями. Вместо этого их воровским способом приватизировали практически во всех наших странах, за исключением разве только Белоруссии, где сегодня эта промышленность работает.

Безусловно, технологическая модернизация страны, которая может вестись на основе научных исследований, высокообразованными людьми, - это основная наша задача. Вспомним исторические примеры. Вот 1921 - 1922 годы, страна, перенесшая мировую и Гражданскую войну, лежит в разрухе. И появилась программа модернизации. Программа модернизации прежде всего возникла в Государственной плановой комиссии, которая была создана тогда.

Владимира Ильича Ленина спросили: что есть две кандидатуры на пост председателя, один - блестящий администратор (эффективный менеджер по нынешним правилам), а второй ученый, в административном отношении гораздо более слабый, Глеб Максимилианович Кржижановский, - кого предпочесть? И Ленин сказал: председателем должен быть ученый, а высокоэффективный менеджер будет у него заместителем, чтобы помогать все это делать. Кстати, одним из первых рожденных Госпланом проектов был план ГОЭЛРО, который блестяще был выполнен и явился реальным скачком в технологической модернизации России. И не зря Владимир Ильич Ленин произнес ставшую знаменитой формулу: «Коммунизм - это есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Можно приводить много и других примеров в истории развития нашей страны, при этом чрезвычайно важно было всегда, что находилась совершенно конкретная проблема, ставилась задача, которую нужно решить. И для решения этой, совершенно конкретной, задачи изыскивались средства.

Сегодня очень часто у нас все поставлено с ног на голову. Раньше (а я занимаюсь полупроводниковыми технологиями с 1953 года) постановлениями ЦК и правительства определялось развитие высокотехнологичных направлений в стране и привлекались вполне определенные средства. У нас сегодня «распиливаются» средства и подыскиваются под это необходимые задачи.

При этом очень важным является и то, что реальный прогресс может развиваться только на основе совершенно конкретных идей.

Почему мы смогли, грубо говоря, «надрать» и американцев в водородном оружии? Потому что были предложены совершенно конкретные идеи, на основе которых это было сделано.

Одной из таких блестящей идей было предложение Виталия Лазаревича Гинзбурга, позже получившего Нобелевскую премию за совсем другие работы. Именно он предложил так называемую «литочку», дейтерит лития, который и позволил создать транспортабельное водородное оружие. А технологически метод, развитый академиком Константиновым в нашем Физико-техническом институте, позволил, вообще говоря, «надрать» и американцев в этой области, и развить современный метод, который был крайне необходим для дальнейшего развития.

Сегодня мы очень много говорим о Кремниевой долине в связи с предложением создания «Сколково». Кремниевая долина имеет очень интересную историю, которую я достаточно хорошо знаю, потому что в свое время мне довелось хорошо знать замечательную троицу американских ученых, получивших нобелевскую премию за открытие транзисторов. Моисеем Кремниевой долины был Вильям Шокли, который привел туда группу талантливой молодежи. Идея у Шокли была очень простая. Он считал, что все создают ученые, а получают другие. Нужно создавать ученым компании, и они при этом тоже начнут все получать.

Конечно не получилось. Но он привел талантливую молодежь, и успех Кремниевой долины определялся тем, что там были развиты поворотные, чрезвычайно важные технологии. Успех Кремниевой долины определялся тем, что была развита диффузионная технология кремниевых схем вместе с фотолитографией и современная для того времени технология кремниевых чипов Роберта Нойса. А что делало государство там? Все это возникало в каком-то смысле спонтанным способом. И успеха не было бы у американской Кремниевой долины, если бы государство не создало спрос на эту продукцию. Коммерческий спрос на кремниевые интегральные схемы. А этот спрос определялся тем, что была программа ракеты Минитмен и проекта Аполлон.

Сегодня, я думаю, среди тех бед, которые добивают нашу науку, -плохое финансирование. Ни разу не выполнялся заложенный нами в 1996 году в Государственной думе закон о науке - 4% бюджета. Это никогда не выполнялось, а потом исчезло из закона. Но основной бедой является даже не низкое финансирование, а невостребованность наших научных результатов экономикой и обществом. Потому что тогда, когда экономика и общество нуждаются в научных исследованиях так, как это было все советское время, тогда находятся средства. Совершенно понятно, что без науки мы не можем решать наши экономические задачи.

Дальше совершенно естественно, что для всего этого нужно образованное общество. И Иван Иванович это четко показал. Я это знаю достаточно хорошо, потому что Академический университет, ректором которого является ваш покорный слуга, - это единственный университет в Академии наук. Я потерял 5 лет при его создании, не соглашаясь, чтобы он был в системе министерства образования. Он маленький, но он включает в себе Физико-техническую школу, куда мы отбираем ребят начиная с 8-го класса. Нашему лицею уже 24 года. И число международных медалей, дипломов в несколько раз превышает численность выпускников лицея за все эти годы. Потому что фактически каждый из них получал по несколько таких наград. И университет, который сегодня предлагают создавать в «Сколково», должен включать магистратуру и аспирантуру. По той причине, что сегодня в развитых, высокотехнологичных странах кандидат наук - это уже не только и не столько научный работник университета, сколько просто специалист, работающий в высокотехнологичных компаниях. И поэтому нужно образование в системе магистратуры и аспирантуры, особенно с учетом междисциплинарных исследований, ставить на другом уровне. Мы это поняли давно. А у нас в бюджет входят научные исследования - это мощный научный центр у меня, мы очень много зарабатываем на разных проектах, но из бюджета на образование мы получаем 40 млн. рублей -и на лицей, и на магистратуру с аспирантурой. При этом я заметил еще такую вещь: конкурс, например в наш лицей, очень большой. В апреле проводим собеседование, отбираем лучших ребят из разных школ. Конкурс такой же, какой был 5 - 10 лет тому назад. Но уровень ребят, поступающих в 8-й класс, стал намного слабее. Просто потому, что упало образование в предыдущей школе. Мы сейчас обдумываем, как добыть деньги, чтобы наш лицей начинал работать уже с 5-го класса, а не с 8го. И это - результат того, как велось образование в нашей стране все эти годы.

Все мы помним свою молодость, - я прекрасно помню свои студенческие годы, - большинство студентов в мое время (конец 40-х -начало 50-х годов) работали. Где мы работали? Мы работали на кафедрах и в лабораториях. Мы работали по специальности. Мы получали половину зарплаты старшего лаборанта или инженера, получали очень хорошую стипендию. Между прочим, когда я пришел работать в Физико-технический институт им. Иоффе, моя первая зарплата была меньше, чем сумма моей стипендии и половины зарплаты в лаборатории, на кафедре. Вопрос: а почему это было? Потому что кафедры вели огромный объем хоздоговорных работ. Они были нужны экономике и промышленности. Кафедры нуждались в рабочей силе. И студенты были прекрасной рабочей силой. Мы стараемся делать и сегодня так же, но объемы и заказы научных исследований и разработок намного меньше.

Иван Иванович, когда вы говорили о разделении науки на академическую и прикладные разработки, я хотел просто напомнить. Я часто цитирую слова Джорджа Портера, я его хорошо знал, это блестящий английский физик, долгое время был президентом Лондонского королевского общества - правда, нобелевскую премию получивший по химии. Он как-то сказал, что вся наука прикладная. Разница просто заключается в том, что отдельные приложения возникают быстро, а отдельные - через 100-200 лет. Но практически все, что делает наука, находит свое приложение. И все, чем живет вся современная цивилизация, - это достижения современной науки. Как это используется - другой вопрос. Используется часто не в ту сторону. И те информационные технологии, которые создавали мы, сегодня служат для одурачивания людей, особенно в нашей стране. Здесь нужно всегда помнить то, что говорил великий британский философ Френсис Бэкон: «Знания - сила». Он это сказал, по-английски «Знания - сила» звучит как «Ноледжис пауэр». Но «пауэр» - сила - имеет два значения. И сила, и власть. Так вот, власть должна основываться на знаниях, а не на чем-то другом.

Нужно сказать, что финансовая проблема в науке, конечно, очень-очень важна. С моей точки зрения, у нас произошло бесконечное увлечение грантами и проектами в ущерб базовому финансированию научных исследований и научных организаций. Появились специалисты по грантам, которые знают, как их писать, и зарабатывают на этом гораздо больше, чем реальные сотрудники, выполняющие эти исследования. Если сегодня любой руководитель посмотрит, какая зарплата у него в учреждении на совершенно законных бюджетных основаниях, - это вообще кошмар. Да, гранты нужны, проекты нужны, соревнования в этом деле нужны. Но базовое финансирование научных учреждений и вузов должно быть достаточно велико. Я как-то сказал своим молодым коллегам: если бы мне стало сегодня снова 32 года, и не было гетероструктур, на основе которых развивались и мобильная телефония, и интернет, и многое другое, и все эти идеи пришли бы мне в голову сейчас, ничего бы не реализовалось.

Как-то мне попалась на глаза стенограмма выступления Александра Николаевича Яковлева, известного члена Политбюро. К сожалению, Академия наук выбрала его своим действительным членом (я голосовал против, но чуть-чуть не хватило наших голосов). Он говорил в начале 1991 года, как нужно относиться к Академии наук СССР: никакого базового финансирования, это «министерство науки» (в кавычках) должно быть ликвидировано, То есть ставилась и эта задача. Слава богу, не удалось. Российская академия наук существует. И бесконечно вредным является противопоставление академической и вузовской науки. Наука в вузах развивается и будет развиваться вместе и благодаря в значительной степени ученым, работающим в Академии наук.

Несколько слов о «Сколково». Безусловно, я могу вам сказать, когда мне предложили быть сопредседателем «Сколковского» Научноконсультативного совета, я согласился. Считаю, что это все-таки еще одна возможность развития высокотехнологичных отраслей промышленности и создания новых компаний. Удалось создать очень неплохой Научно-консультативный совет (Юрий Васильевич Гуляев может подтвердить - он является членом его), в том числе и с зарубежной компонентой. Она нужна сегодня. Международное научное сотрудничество всегда было - наука интернациональна. И оно нужно всегда. Сегодня по-настоящему я могу сказать, что в начале 90-х годов, когда бюджет моего родного Физико-технического института упал в один день в 20 раз и бюджет Российской академии наук в целом - в 10 - 15 раз, о сохранении научного потенциала России заботились больше, чем власть предержащие, наши зарубежные коллеги. И когда нам пытались навязать развитее Сколковского университета на базе одного западного, с обычной методой: мы заплатим им деньги, они все сделают (они все сделают только для себя, а не для нас), то тут же сразу в поддержку со словами, что российская наука и образование имеют и огромный потенциал, и замечательные традиции, выступили наши зарубежные коллеги. Поэтому международная солидарность настоящих ученых всегда будет работать в интересах науки.

Безусловно, эти вопросы бесконечно важны. И здесь чрезвычайно важными являются совершенно конкретные идеи (правильно сказал Иван Иванович в докладе): нам нужно догонять, перегоняя, выходя на новый уровень. Потому что за эти 20 лет мы потеряли технологии. А просто копировать нынешние технологии не получится - для того чтобы найти по-настоящему новое, нужно работать и в международном сотрудничестве, и нужно кардинально менять систему поддержки образования и науки, которая реально существует у нас. В качестве простого примера могу вам сказать, как сегодня это работает. Бюджет Роснанокомпании, известной вам, составляет многие миллиарды рублей. Бюджет фундаментальных исследований в области нанотехнологий Российской академии наук, объединяющей многие десятки институтов, -180 миллионов рублей.

Надеюсь, сохраняю оптимизм, что прежде всего благодаря позиции нашей фракции, благодаря росту ее авторитета в целом в стране нам удастся все-таки по-настоящему заставить, чтобы образование и наука работали на пользу нашему народу!

 

«Алферовские чаепития»

 

В рамках «алферовских чаепитий» наиболее широкая и острая дискуссия развернулась по теме «Инновационный путь для России: осознана ли необходимость?». В ней приняли участие вице-президент РАН академик Жорес АЛФЕРОВ, председатель комитета по науке и высшей школе Администрации Санкт-Петербурга профессор Александр ВИКТОРОВ, депутат Государственной думы РФ, член-корреспондент РАН Сергей ГЛАЗЬЕВ, академик РАН Дмитрий ЛЬВОВ, губернатор Санкт-Петербурга профессор Владимир ЯКОВЛЕВ и другие.

Суть дела

Жорес АЛФЕРОВ:

- Не секрет, что российская наука находится в очень тяжелом положении. В 1992 году, когда «исполнительным директором страны» стал Борис Николаевич Ельцин, бюджет науки сократился на порядок. Финансирование крупнейших научных центров, к которым относится, скажем, Физико-технический институт имени Иоффе, упало в 20 раз. С тех пор нам удалось увеличить его втрое, в основном, за счет грантов и контрактов, но до уровня 1987 года, когда я стал директором, еще далеко. Особенно беспокоит то, что научные результаты, которыми все еще можно гордиться, не востребованы внутри страны, хотя многие из них имеют огромное прикладное значение. Поэтому основная задача -возрождение и развитие наукоемких отраслей промышленности. Деньги, заработанные в сырьевом секторе, тоже должны идти на развитие наукоемких отраслей. Это чрезвычайно важно, потому что меняет не только экономику, но и социальное лицо страны, дает возможность миллионам людей работать творчески.

Оглянувшись на вторую половину двадцатого столетия, мы увидим, что локомотивом экономики была электроника, прежде всего, -микроэлектроника, а последние 10 - 15 лет - оптоэлектроника, которая привела к настоящей революции в информационных технологиях, в телекоммуникациях. 20 лет назад Советский Союз был третьей электронной державой после США и Японии. Сегодня мы пропустили вперед не менее 50 стран. Даже в тех из них, которые не являются лидерами мировой экономики, эти отрасли развиваются необычайно бурно, но при этом требуют непрерывных вложений, улучшающих технологию. Этим и определяется быстрый прогресс, характерный для конца ХХ века.

Именно в электронике советские физики, инженеры, технологи играли выдающуюся роль. Я могу перечислить десятки открытий, сделанных нами в этой области. Примеров, когда промышленное производство новых компонентов у нас начиналось раньше, чем в США или Японии, уже меньше. Это - к вопросу о том, нужны ли России инновации и насколько они востребованы.

Александр ВИКТОРОВ:

- Жорес Иванович прав: в последние 10 лет востребованность знаний в России оставляла желать лучшего. Вообще, основой для инновационной экономики, основанной на знаниях, являются пятый и шестой технологический уклады. (Коллеги Львов и Глазьев владеют теорией вопроса гораздо лучше меня, поскольку сами ее разрабатывали). А мы в течение нескольких лет двигались назад, от пятого технологического уклада к четвертому. С другой стороны, Россия велика; забытая, к сожалению, наука - экономическая география гласит о том, что ее регионы весьма разнообразны и различны по уровню развития. Поэтому, создавая национальную инновационную систему, надо держать в уме региональный аспект - наличие современных технологий, высокую концентрацию образованных людей и ряд других факторов. В числе регионов, способных развивать экономику, основанную на знаниях, назову Томск, Екатеринбург, Новосибирск, разумеется, Москву и Санкт-Петербург. А какие-то регионы будут неизбежно сохранять сырьевую ориентацию.

В нашем городе более 700 научных организаций, около ста вузов и других интеллектуальных центров. Город первым в стране принял Стратегический план, начал развитие инновационной инфраструктуры, в том числе реализацию программы создания ИТЦ. В Петербурге - по-моему, это уникальный случай - в последние три года растет число молодых людей, работающих в науке и в образовании. Словом, все условия для интенсивного движения к шестому технологическому укладу. И надо разобраться в причинах, мешающих этому движению.

Сергей ГЛАЗЬЕВ:

- Давайте начнем с общих закономерностей современной экономики, предопределяющих не просто желательность, а необходимость перехода на инновационный путь развития.

Сегодня уже аксиома, что до 95 процентов прироста валового внутреннего продукта составляет научно-технический прогресс. Точно также главным источником подъема конкурентоспособности, создания новых продуктов, освоения новых технологий является творческая активность людей. Именно интеллектуальный капитал генерирует новые знания и технологии, а значит и обеспечивает доходы в самых быстрорастущих отраслях экономики (годовые темпы роста в информатике и микроэлектронике - 15 - 30 процентов, в биотехнологиях и генной инженерии - 80 - 100 процентов и т.д.). Интеллектуальная рента - главный приз в современном экономическом соревновании. Она может достигать 50 - 70 и больше процентов стоимости современных наукоемких товаров (скажем, интегральных схем или программного обеспечения).

Те, кто способен создавать и улавливать интеллектуальную ренту, получают сверхприбыль, те, кто не способен, расплачивается за приобретение хай-тека либо дешевым трудом, либо невозобновляемыми природными ресурсами. Это касается стран и регионов, корпораций и отдельных предприятий. Те, кто умеют создавать новую технику, получают колоссальные конкурентные преимущества, и соответственно сверхприбыль, остальные, по сути, служат источником их благополучия, жертвуют качеством собственного развития и скатываются на периферию мировой экономики.

Это первый, очевидный вывод из теории технологических укладов - о неэквивалентности экономического обмена. Другой важный вывод - о нелинейности экономического роста. Во времена структурных кризисов, при смене укладов, для отстающих стран возникают возможности технологических прорывов. Это связано с тем, что у них нет необходимости высвобождения огромных масс капитала из устаревших производств. Концентрируя ресурсы сразу на прорывных направлениях, где издержки входа на рынок гораздо меньше, чем в зрелых производствах, можно выйти вперед, не догоняя, не воспроизводя старые технологические траектории.

Скажем, главный прорывный фактор пятого технологического уклада - микроэлектроника, о ней Жорес Иванович недаром упомянул. Чтобы войти в эту отрасль, построить завод и выпускать продукцию, нужно несколько миллиардов долларов. А чтобы войти на рынок ключевого фактора шестого технологического уклада - биотехнологии, генной инженерии, нужно иметь мозги и совокупные капитальные затраты всего в несколько миллионов долларов для оснащения современной лаборатории, которая уже будет производить конкурентоспособные продукты. Характерное отличие нового уклада в том, что фундаментальная наука сближается с прикладной, тоже становится объектом извлечения прибыли. Результаты сразу не публикуются, коммерциализуются, и на прорывных технологиях фирмы делают огромные деньги.

Итак, для успешного развития по инновационному пути нужны механизмы и институты поддержки научно-технического прогресса, - я бы их разделил на два вида.

Во-первых, это общие условия и, прежде всего, развитая сфера фундаментальной науки и образования, которые образуют главный ресурс, интеллектуальный потенциал экономики. Это конкурентная среда, которая должна стимулировать субъекты рынка на внедрение новых технологий. И, наконец, механизмы перераспределения ресурсов из устаревающих технологических комплексов в новые. Как правило, в развитых рыночных экономиках эту направляющую и регулирующую роль играют банковские структуры и бюджет.

Во-вторых, специальные институты поддержки экономического роста, способствующие преодоления двух барьеров. Первый - это барьер высокого риска. НТП отличают неприятные для бизнеса качества: непредсказуемость, неравновесность результатов. Чтобы произвести один коммерчески успешный продукт, иногда нужно апробировать сотню изобретений. Частный капитал очень неохотно идет на риск, если его не компенсирует, не берет на себя государство - через гарантии, через бюджетное финансирование, через целевые программы...Поэтому государство всегда является крупным игроком на рынках новых технологий. Кроме того, надо преодолевать порог синхронных затрат. Что это такое? До момента, когда прорывная технология выходит на самоокупаемость, кто-то должен субсидировать затраты на свой страх и риск. И этот «кто-то» снова государство.

Именно с поддержанием этих механизмов и институтов связана его растущая роль в современных условиях. Некоторые не очень глубокие экономисты считают, что наука - это роскошь. На самом деле - не роскошь, а ведущий фактор экономического роста, о чем говорит колоссально выросшая доля государства в структуре распределения валового продукта (в развитых странах за последние сто лет она выросла до 40 - 50 процентов, то есть почти на порядок). Частному капиталу такие инфраструктурные затраты не потянуть.

Самое интересное, что в нашем Отечестве до 1990-го года вклад научно-технического прогресса в экономический рост составлял 70 - 80 процентов - примерно как в развитых странах. Но сегодня это всего лишь 5 - 10 процентов. Причем, если падение производства в среднем составило 50 процентов, то в наукоемких отраслях оно гораздо глубже: в разы. То есть мы, по сути, проедаем уже созданный потенциал, потерян главный движитель роста - научно-технический прогресс.

Главная причина - краткосрочная мотивация. Субъекты хаотичного рынка не настроены вкладывать деньги на 5 - 10 лет в разработку новых технологий, стараясь взять прямо сегодня то, что есть. Отсутствуют механизмы поддержки инновации. Все наши коммерческие банки, вместе взятые, которые должны быть главными инвесторами, на порядок меньше, чем один крупный американский банк. Бюджетная поддержка технического прогресса, как справедливо говорил Жорес Иванович, близка к нулю. Не обеспечивается даже минимально необходимая база, предусмотренная законом о науке.

Если все останется, как есть, то главным фактором экономического роста России будет лишь спрос на наше сырье на мировом рынке. Учитывая, что развитые страны, по прогнозам, будут расти с темпом 2 -3 процента в год, это будет и для нас предельный уровень роста. Сказанное означает, что, помимо потери возможности самостоятельного развития, наш народ будет еще лет десять жить хуже, чем жил в конце 1980-х.

Что нужно для перехода на инновационный путь развития?

Первое - выработка долгосрочной мотивации у субъектов рынка. Для этого нужна государственная промышленная политика по выращиванию корпораций с устойчивыми мотивами долгосрочного развития, национальных лидеров в наукоемких отраслях экономики.

Второе - необходимы механизмы долгосрочного кредита. Поскольку рассчитывать на коммерческие банки пока не приходится, единственный способ - создание банков развития. Опираясь, в частности, на механизмы рефинансирования Центральным банком, как в Китае, и на механизмы работы со сбережениями населения, как в Японии, они станут каналами привлечения долгосрочных инвестиций в перспективные производства. Важнейший механизм стимулирования научно-технического прогресса - бюджет развития, в сочетании с системой государственных гарантий и целевых программ, налоговых льгот и т. д.

Степень эффективности государственного стимулирования зависит от правильности выбора приоритетов. Во многом это задача технологического прогнозирования и индикативного планирования.

Нужно искать сочетания национальных конкурентоспособных комплексов с прорывными направлениями формирования нового технологического уклада. То есть приоритет - это целый спектр технологий на пересечении двух множеств, где даже небольшой инициирующий импульс дает взрывной эффект. По ряду направлений формирующегося уклада у нас очень неплохие заделы. Это биотехнология, информационные технологии, ракетно-космический комплекс, ядерная энергетика, технологии переработки газа, оптика, лазеры, конструкционные материалы с заданными свойствами - список можно продолжить.

На этом пути, по нашим расчетам, реально выйти на темпы роста ВВП до 10 процентов и роста инвестиций до 20 - 25 процентов в год, концентрируя их на прорывных направлениях, вкладывая в потенциальных лидеров мирового рынка. А они уже будут работать как локомотивы для всей экономики.

 

Мнения и сомнения

 

Владимир ЯКОВЛЕВ:

- В теории все понятно. А вот как добиться принятия названных мер? Правительство убеждает, мол, надо двигаться вперед без рывков, но мы помним: президент России высказывал недовольство, что закладываются низкие, в пределах трех процентов, темпы экономического роста! Я точно знаю, что когда бухгалтера и финансиста ставят впереди экономики, динамичного развития не будет. В Петербурге промышленное производство и валовой региональный продукт растут примерно на 10 процентов в год, за счет точного выбора приоритетов.

Сергей ГЛАЗЬЕВ:

- Совершено справедливо говорите. Из того набора инструментов развития, которые я назвал, не действует практически ни один. Замедление темпов экономического роста за последние три года почти до нуля - следствие проводимой бюджетной и денежно-кредитной политики. Говорим об информационных технологиях, о чудесных возможностях генной инженерии, но целевые программы недофинансируются, производственный потенциал омертвлен наполовину, специалисты уезжают за границу. А это наш главный капитал - интеллектуальный, и не так много денег нужно, чтобы их удержать. Если бы проводилась политика стимулирования инвестиций в научно-технический прогресс, то и получили бы те 10 процентов роста, о которых говорит президент.

Жорес АЛФЕРОВ:

- Я согласен с оценками Сергея Глазьева и могу лишь дополнить его выступление. Динамику затрат на прорывных направлениях легко показать на примере той же микроэлектроники. Каждый новый этап ее развития, связанный с уменьшением размеров компонентов, - это 2 - 3 миллиарда долларов. Действительно, затраты в биотехнологии на порядок меньше. Но вдобавок нужно учитывать огромные затраты на проведенные ранее исследования, подготовку кадров, тонкое аналитическое оборудование. Это лишь подтверждает необходимость поддержки государства на разных стадиях разработок. В той же насквозь рыночной Америке это прекрасно понимают.

Лет пять назад в ходе одной из командировок я посетил компанию «Крит» в Северной Каролине. Там работало много наших бывших сотрудников, и технология получения кристаллов карбида кремния ставилась в основном физтеховцами. Компания была небольшая - 80 человек, из которых примерно 30 были заняты непосредственно в производстве, а остальные - в лабораториях. Доход ее составлял около 10 миллионов долларов в год, а бюджет - 20 миллионов. Потому что еще 10 миллионов они получали от министерства энергетики, поскольку работали в стратегически важном, перспективном направлении.

С тем же я столкнулся на Сингапуре, при посещении институтов информационных технологий и микроэлектроники, бюджет которых на 90 процентов пополняло государство. Я спросил: «Как же так? Вы ведете сугубо прикладные работы, вам должна платить промышленность». Оба директора ответили: «Ну что вы! Промышленность оплачивает нам сегодняшние результаты, а государство - завтрашние». Считаю, пора и в России пересмотреть популярный тезис о том, что поддерживать фундаментальную науку - это, конечно, забота государства, а прикладная должна кормить себя сама. Сегодня очень часто грань между ними стирается. Кроме того, когда прикладная наука сама зарабатывает, она нередко перестает быть наукой.

Дмитрий ЛЬВОВ:

- Мир стремительно меняется. Мы наблюдаем, как наряду с материальными затратами на производство продуктов растут и начинают превалировать затраты в сфере услуг и «нематериального производства».

Приведу лишь один пример. Всегда считалось, что «Америка - это «Форд». Сегодня в трех ведущих автомобильных компаниях США занято порядка 1,6 млн. человек, их капитализация - около 600 млрд. долларов. Те же показатели для трех ведущих компаний, выпускающих операционные системы и программное обеспечение, - 160 тысяч занятых, 3 600 млрд. долларов. Хотя ничего особо материального, вещественного они не производят. Значит, не автомобильная промышленность определяет новое лицо Америки.

Действительно, американцы тратят на покупку компьютеров, на программный продукт, на обслуживание примерно в 1,5 раза больше, чем на автомобили, в 6 раз больше, чем на жилье. Затраты сместились в интеллектуальную сферу, востребованы знания, образование, интеллект и, наверное, не случайно эта страна - лидер мировой экономики.

Впрочем, еще в начале 1990-х доля произведенной в России наукоемкой продукции составляла не такую уж маленькую величину, 7,5

- 8 процентов от общемирового объема, в то время как в США - около 30. То есть отставание у нас было большое, но не безнадежное. А сегодня, когда американцы обеспечили колоссальную концентрацию капитала на этом направлении, у них выпускается 40 процентов всей наукоемкой продукции, у нас 0,4. Что же происходит с нашей страной?

Начиная с первого полугодия этого года, наметившийся было рост ВВП, промышленного производства пошел на убыль. Это значит, что все резервы, которые выявились после дефолта 1998-го года, мы, по существу, исчерпали. Мне могут возразить, привести статистические данные о большом объеме инвестиций. Но если раскрыть эту статистику, мы увидим, что более 70 процентов прямых инвестиций идет в нефтяную отрасль. А в науку, о чем уже говорил Жорес Иванович, - около нуля. То есть, как была самодостаточная сырьевая сфера, так она и развивается - обособленно, без перелива в наукоемкий сектор, который должен определять лицо такой большой страны, как Россия, нет.

Вдумаемся: несмотря на перманентный кризис последних лет, на многие допущенные ошибки, Россия по-прежнему первая в мире по размерам национального богатства и, прежде всего, природных ресурсов на душу населения. Мы в этом отношении в 10 раз богаче США и Канады, вместе взятых. А если по всему национальному богатству, - на каждого россиянина приходится 400 тысяч долларов. Огромная цифра! Казалось бы, ну, не может, не имеет права страна не развивать науку и не развиваться сама при таких возможностях.

Но по уровню ВВП на душу населения мы занимаем где-то 58-е место в мире. Получается, одна из самых богатых стран в то же время экономически - одна из самых бедных. Миллиарды долларов уходят из страны, не трансформируясь в инвестиции.

Наверное, можно констатировать, что советская экономическая система была плохая, неэффективная. Мы очевидно проиграли в научнотехнической гонке Западу и Дальнему Востоку. Но за последние 10 лет разрыв увеличился. Поэтому напрашивается и другой вывод: избранный, в том числе, с помощью Запада, экономический механизм мешает такой великой стране рационально использовать свои ресурсы. Сам по себе он напоминает сито.

Смотрите: рыбные запасы страны. Президент Путин, когда был на Дальнем Востоке, оценил масштабы потерь в этой отрасли: 2 - 2,5 млрд. долларов. Нефтегазовый сектор: 27 - 30 миллиардов ежегодно уходит мимо казны. Российский лес. Я часто езжу в Финляндию, у меня там семинар. И вижу цены на их продукцию деревообработки (из одного и того же леса!), совершенно несопоставимые с нашими. Мы получаем от итальянцев мебель, сделанную из нашего леса. И палец о палец не ударим, чтобы у нас было оборудование, не уступающее итальянскому. Я уже не говорю о схемах сокрытия от государства и общества огромных прибылей в металлургии.

Так что все дело в экономической политике. Нужно ее повернуть таким образом, чтобы рационально использовать те колоссальные возможности, которые еще Россия не утеряла. Скажем, почему у нас нет бизнеса в области капитальных вложений, инвестиций и так далее? Из-за нелепой налоговой системы.

Оказывается, 70 процентов всех налогов мы собираем, пропорционально фонду оплаты труда. При том что у нас самая низкая заработная плата - она занижена примерно в пять раз, если исходить из производительности труда. Разве это не нонсенс? Но существует другая экономика, на которую не давит налоговый пресс. И в этой теневой (а может, настоящей?) экономике, которую мы не показываем, 75 процентов прибыли создается за счет ренты природных ресурсов. И эта реальная рента уводится, во многом, из-за дефектов налоговой системы.

А когда мы, ученые, спрашиваем правительство: «Зачем вы сохраняете такую налоговую систему?», - нам отвечают: «Потому что так на Западе». Не странно ли? Наше основное богатство - природные ресурсы, почему мы должны следовать чуждым образцам и загонять себя в тупик? Официальная цена «Газпрома» и наших нефтяных корпораций многократно занижена. Мы за бесценок отдали в разработку частным структурам то, что по Конституции принадлежит государству - недра. Объем природной ренты составляет, по нашим оценкам, от 20 до 30 миллиардов долларов в год. По сути, эту сумму недополучает казна, поскольку сверхприбыль от эксплуатации недр, которые принадлежат всему обществу, должна идти в доход бюджета.

Налог на дополнительный доход с недропользователей позволил бы направлять 70 процентов этой сверхприбыли в бюджет. Устранение лазеек и мотивов к нелегальному вывозу капитала (как правило, это и уход от налогов) даст нам еще примерно 10 миллиардов долларов. Тем самым доходы бюджета можно удвоить, и научно-технический прогресс сможет рассчитывать на кардинальное расширение государственной поддержки.

Закончить я хочу такой присказкой. Прошлым летом я со своим коллегой был на Енисее. Великая, огромная р<