Ч. Развитие буржуазии в тяжелой промышленности.

ПЕТЕРБУРГСКАЯ БУРЖУАЗИЯ

Особыми путями шло формирование российской крупной буржуазии в тяжелой промышленности и в железнодорожном транспорте, являвшемся в условиях пореформенной России ведущим звеном капиталистической индустриализации.

Старейшая отрасль российской промышленности — металлургия Урала и центрального района—оставалась в руках полуфеодальной стародворянской «буржуазии» (в центре до конца XIX в., на Урале до 1909—1912 гг.). В новых же отраслях тяжелой промышленности возник слой крупной буржуазии, отличавшийся от коренной русской промышленной буржуазии и по происхождению и еще больше по источникам образования своих капиталов.

В отличие от легкой промышленности, новые отрасли нуждались с самого начала в привлечении капиталов со стороны. Характерное для всех «молодых» капиталистических стран превышение потребности в капиталах над их внутренним накоплением было в России особенно значительным. Огромные денежные капиталы были растрачены до 60-х годов через систему дореформенных банков. [Но и в период капитализма при высокой норме эксплуатации процесс образования денежных капиталов тормозился крепостническими пережитками. Весьма значительную часть денежных капиталов царское правительство посредством государственных займов использовало на военные расходы и на покрытие бюджетных дефицитов в мирное время или отвлекало на непроизводительные ипотечные кредиты помещикам (через Дворянский

 

33 Такие оседавшие в России капиталисты также предпочитали до конца XIX в. торговлю (экспортную) и легкую промышленность (см. подробно ниже).

и другие земельные банки). Все это обостряло недостаток в капиталах для железных дорог и тяжелой промышленности.

При всей половинчатости и незавершенности реформы 1861 г. она неизбежно влекла за собой поворот всей экономической политики правительства. Классовая основа ее оставалась прежней. Правительство стремилось к сохранению и укреплению политической власти и экономических привилегий помещиков, но для достижения этой цели в новых условиях вынуждено было активно способствовать экономическому развитию страны по пути капитализма, подводить новый социально-экономический базис под самодержавие. В условиях сохранения крепостнических пережитков общие меры экономической политики, способствующие развитию капитализма, из них на первом месте высокая таможенная охрана, оказывались недостаточными. Правительство вынуждено было вступить на путь форсирования капиталистического развития страны методами непосредственного государственного вмешательства, что в целом совершенно несвойственно периоду домонополистического капитализма на Западе. Базой государственного вмешательства было огромное в России государственно-капиталистическое хозяйство и крупнейшие для XIX в. военные расходы в мирное время.

Объектом форсированного развития были, в первую очередь, железные дороги и обслуживающие их отрасли тяжелой промышленности (производство рельсов, подвижного состава), предприятия военной промышленности, отдельные предприятия других отраслей тяжелой промышленности, с 90-х годов—создание самостоятельной металлургической базы в стране. Особая поддержка оказывалась частным банкам, сначала в годы их возникновения (1863—1873) ради ускорения формирования капиталистической кредитной системы, а на последующих стадиях ее развития—ради укрепления банков. Такая политика проводилась в период подъема и роста хозяйства и сменялась во время кризисов и застоя широкой поддержкой вплоть до сохранения искусственными мерами существования банкротившихся предприятий и банков.

На первом этапе усиленного железнодорожного строительства (1860—70-е годы) оно велось почти целиком за счет иностранных капиталов, но при решающем участии правительства в их привлечении—путем государственных займов, явных или прикрытых гарантиями правительства. Российские же учредители ж. д. обществ почти бесконтрольно осуществляли строительство и эксплуатацию дорог с ничтожными собственными капиталами и колоссально обогащались за счет государственных средств. При этом правительство еще вынуждено было при системе гарантий субсидировать убыточные железные дороги. Железнодорожное строительство стало главной причиной роста внешнего государственного долга и дефицитности госбюджета в мирное время. Весьма существенной была в 60—80-х годах роль государственного участия в образовании капиталов (по сравнению с ж. д. незначительных) и даже управлении первыми крупными предприятиями новых отраслей тяжелой промышленности (передельная металлургия, транспортное машиностроение, военные заводы) 34.

Так возник целый слой российских капиталистов—железнодорожных дельцов, предпринимателей тяжелой промышленности, банковских заправил, которые своим обогащением во-многом, а подчас и целиком были обязаны правительству.

Происхождение этого слоя было пестрым и случайным. Он формировался лишь частично из лиц, бывших и до того крупными капиталистами — прежних откупщиков, банкиров, крупных торговцев Петербурга. В большей мере для нового слоя крупных капиталистов были

 

34 См. И. Ф. Гиндин. Государственный банк и экономическая политика царского,1 правительства (1861—1892), М., 1960, гл. I и III.

характерны выходцы из малосостоятельных слоев буржуазии, военных и путейских инженеров, бывших крупных чиновников, обуржуазившихся дворян, вообще лиц, обладавших наряду с «деловыми» качествами умением или возможностью устанавливать и поддерживать связи с правительственным аппаратом.

Среди новых дельцов выделялись в 60—70-х годах железнодорожные «короли» — С. С. Поляков, П. И. Губонин, С. И. Мамонтов, П. Г. Дервиз, Н. Ф. Мекк и др. Весьма сходным путем создавались группы крупной буржуазии в упомянутых отраслях промышленности. Большинство учредителей первых заводов—такие, как братья Г. и А. Струве, Обухов, Н. И. Путилов, Голубев, тот же Губонин, князь Тенишев, В. А. Лясский—вместе с другими, уже совершенно случайными учредителями вложили весьма незначительные собственные средства в возглавляемые ими предприятия. Единственным исключением были Мальцовские заводы, выросшие на крепостном труде и модернизировавшиеся с 60-х годов, я то при значительной поддержке правительства. Решающим для развития всех этих предприятий являлось правительственное участие и скрытые субсидии.

Часть важнейших новых заводов по существу обанкротилась и перешла в 80-х годах на иждивение правительства (Путиловский, Невский, Мальцовские и др.). Два крупнейших военных завода—Балтийский и Обуховский—сначала фактически, а затем и юридически стали государственными. Наиболее крепкие предприятия (Брянское общество, Варшавское—Южно-русское днепровское) их владельцы сочли выгодным в 80—90-х годах продать иностранным капиталистам. Различные дельцы-учредители, пользовавшиеся огромной правительственной поддержкой—В. А. Кокорев, С. Д. Башмаков и др.—создавали временно целые конгломераты разнообразных предприятий, наживали на правительственной помощи крупные состояния, но только частично, опять-таки с помощью правительства, сохранили их в дальнейшем 35.

В целом за 1860—1880-е годы ни из железнодорожных королей, ни из разных дельцов-учредителей не создался сколько-нибудь влиятельный и даже устойчивый слой крупной буржуазии в тяжелой промышленности.

Не получился он и из дельцов-учредителей 90-х годов, опиравшихся в годы своего расцвета на использование крупных банков (А. К. Алчевский, П. П. Дервиз-сын, частично Л. С. Поляков и С. И. Мамонтов). Все они обанкротились, и во время кризиса 1900—1903 гг. их предприятия превратились в объекты правительственной поддержки.

Прочная база под тяжелую промышленность была подведена притокам иностранных капиталов в 90-х годах, а позднее капиталами, полученными через посредство русских крупных банков. Единственным значительным исключением была нефтяная промышленность, где на почве первоначальной леткой фонтанной добычи извлекались огромные доходы и выросли крупные капиталисты вроде Нобеля, Манташева, Лианозова, Гукасова и др. Но и этот слой не имел тесной связи с широкими кругами коренной русской буржуазии и очень скоро стал ее экономическим антагонистом.

Как уже указывалось, в дореформенной России не могла сложиться финансовая -буржуазия в виде влиятельных банкиров и банкирских домов, которые в других странах становились основными учредителями капиталистических акционерных банков. Поэтому в пореформенной России состав учредителей важнейших в стране петербургских банков был не менее случайным, чем в железнодорожных обществах и предприятиях тяжелой промышленности, с той только разницей, что здесь заметно было участие представителей крупной столичной буржуазии. Развитие банков и их успехи в течение второй по-

36 См. -И. Ф. Гиндин. Указ. соч., гл. V и VI.

ловины XIX в. в значительной мере зависели от правительственной поддержки.

Еще с конца XVIII в. определились иные пути формирования крупной петербургской буржуазии, отличные от путей складывания московской буржуазии. Экономическое значение Петербурга выявилось раньше всего во внешней торговле, особенно в экспорте сырья через главный морской порт России. На этой основе вырос крупный торгово-купеческий капитал столицы, не сыгравший, однако, сколько-нибудь заметной роли в создании будущего промышленного центра России.

Петербургская промышленная буржуазия не имела предшественников из числа удачливых мелких производителей. Даже текстильная промышленность Петербурга и его района, вторая по значению в стране, возникла в виде крупных фабричных хлопчатобумажных и шерстяных предприятий. Казенные заводы военной промышленности XVIII в. были предшественниками крупной металлообрабатывающей промышленности Петербурга. Первые предприниматели этой отрасли с самого начала пользовались прямой правительственной поддержкой (напр., Берд —с 20-х годов XIX в., несколько позже Огарев и др.) вплоть до передачи им казенных заводов—Александровского и будущего Путиловского. С основания последнего в 1802 г. до 1868 г. менялись его владельцы, завод дважды брался в казну, а впоследствии передавался частным капиталистам. Правительственной поддержкой пользовались в первой половине XIX в. и крупные петербургские предприниматели легкой промышленности (текстильный фабрикант Битенпаж, братья Кусовы и др.), учредители крупных акционерных предприятий предреформенных лет (напр., Русское общество пароходства и торговли).

Новый_ слой крупной буржуазии, возникший в пореформенный период в результате широкой правительственной поддержки, в большинстве своем вливался в петербургскую крупную буржуазию36, еще более усиливая особый характер ее формирования.

Железнодорожные общества и крупные акционерные предприятия тяжелой промышленности, речного и морского транспорта, независимо от их территориального местонахождения, учреждались в Петербурге (исключением был лишь Польский район). Здесь находились их правления, и они обслуживались петербургскими банками. Таким образом, в пореформенный период в Петербурге все более концентрировалась крупная буржуазия тяжелой промышленности даже отдаленных от столицы районов, как нефтяной Баку или золотодобывающая промышленность Сибири.

Петербург в пореформенный период стал финансово-банковским центром страны, а петербургская биржа—единственной фондовой биржей, имевшей всероссийское значение и связанной с важнейшими заграничными 'биржами. Среди акционерных предприятий Петербурга и других районов, но с местонахождением правлений в Петербурге семейные предприятия, столь характерные для Москвы, составляли меньшинство. К доходам промышленной буржуазии через владение акциями приобщалась и непромышленная буржуазия столицы; в участие в предприятиях, во владение акциями, биржевую спекуляцию втягивались представители дворянской знати, зажиточные чиновники и т. д.

Характерной особенностью крупной петербургской буржуазии в XIX в. (в первой и второй половине) являлось заметное число капиталистов иностранного происхождения, которые осели в России. Такие капиталисты были среди крупных петербургских экспортеров, текстиль

 

36 Из железнодорожных и промышленных дельцов 60—70-х годов только Губонин, Кокорев, Мамонтов принадлежали к московской буржуазии, но не к ее основному ядру (все они нажили первоначально свои состояния на откупах), причем Губонин и Кокорев с 60-х годов больше тяготели к Петербургу.

 

ных фабрикантов (Битенпаж, Торнтон и др.) и еще больше среди первых предпринимателей металлообрабатывающей промышленности (Берд, Кер и Макферсон, Грегор, Мертен, Мюргед, Пастор и Эйлер и др.). К ним относился и ряд петербургских банкиров первой половины XIX в., из которых выдвинулся только Штиглиц, банкир правительства и высшей знати, главный посредник по размещению русских дореформенных государственных займов за границей.

Капиталисты иностранного происхождения переезжали, в Россию, не имея сколько-нибудь значительных личных капиталов, но некоторые из них нажили в России многомиллионные состояния и притом не столько в промышленности, сколько в экспортной и импортной торговле. По свидетельству крупного чиновника Министерства финансов и Государственного банка Е. Э. Картавцева, помимо наследников Штиглица и его родственников Винекенов в конце XIX в., восемь семейств иностранного происхождения в Петербурге имели многомиллионные состояния. Из них к промышленной буржуазии относились Побели, Утеман (один из основных владельцев резинового завода «Треугольник»), Торнтон и отчасти банкиры Мейеры, основатели и владельцы крупнейшей «Компании Петербургского металлического завода». Остальные же четыре семьи - все английского происхождения - разбогатели в экспортной торговле. Кларки, которых Картавцев называет самой крупной в России фирмой по экспорту хлеба, Брандты—«вторые по хлебу и первые по экспорту леса», Колли—«комиссионеры по хлопку, шерсти, сахару», Миллеры (масло, стеарин, пиво и прочее). Личные состояния Побелей и Утемана (так же как и крупнейших заводчиков иностранного происхождения на юге страны—Юза и содового заводчика Сольве) оценивались Е. Э. Картавцевым «в пределах» одного десятка миллионов рублей, состояния же наследников Шгиглица, Мейеров и четырех экспортных фирм — «десятками миллионов»37.

Следует подчеркнуть, что указанные капиталисты не были представителями каких-либо заграничных капиталистических групп, а действовали в России в собственных интересах38. Петербургская буржуазия пополнялась как за счет капиталистов нерусских национальностей (из Прибалтики, Польши, Закавказья), так и капиталистов заграничного происхождения.

Развитие в России хотя и неравных по значению двух центров экономики и разные пути складывания петербургской и московской буржуазии привели к тому, что вся российская буржуазия имела два центра притяжения. Если экономически в целом преобладал Петербург, то в социальном. и – общественно-политическом отношении русская буржуазия больше тяготела к Москве.

37 ЦГИАМ, ф. 567 (ф. А. Н. Куломзина), д. 84, 1899. Оговаривая, что Москву он «знает плохо», Картавцев называет четыре фирмы «архимиллионеров»— торгово-промышленные предприятия Кнопа и Вогау и чисто текстильные предприятия Рабенеков и Цинделя. Зато среди южных внешнеторговых фирм, главным образом греческого происхождения, Картавцев насчитывает, во-первых, пять в Одессе—Анатра, Скараманга, Моравли, Масс, каждая из которых «представляет около десятка миллионов», и Ралли, которого «ценят от 25 до 30 миллионов», во-вторых, три семьи ростово-таганрогских капиталистов — Кондоянаки, Родоконаки и Петрококино. У каждого из членов этих семей несколько миллионов, но ни у кого не доходит до 10 млн. руб. Варшавских банкиров и ж. д. дельцов — Блиоха и Кронеберга, национальное происхождение которых не поддается точному выяснению, относят «к числу пяти самых богатых людей России», а состояние сахарозаводчиков Бродских, выходцев из Австрии, оценивается в 35—40 млн. руб. Все эти цифры основаны на оценках личных состояний в деловых кругах, к которым был близок Картавцев, на конфиденциальных сведениях об имущественном положении, которые требовал от своих клиентов Государственный банк и т. д.

38. То же самое относится и к банковским заправилам иностранного происхождения, вроде близкого к Витте австрийца Ротштейна, руководителя крупнейшего Петербургского Международного банка.