Тема 4. Проявление интеллектуальной культуры в тексте — КиберПедия 

Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...

Наброски и зарисовки растений, плодов, цветов: Освоить конструктивное построение структуры дерева через зарисовки отдельных деревьев, группы деревьев...

Тема 4. Проявление интеллектуальной культуры в тексте

2017-11-21 218
Тема 4. Проявление интеллектуальной культуры в тексте 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

Интеллектуальная культура текста. Имплицитные и эксплицитные смыслы высказывания. Смысл текста. Образ мышления в тексте. Интеллектуальная культура и стиль.

Интеллектуальная культура – понятие весьма сложное по своему содержанию. Интеллектуальная культура каждой эпохи многослойна: это и так называемая элитарная, и профессиональная культура, и идеи, разлитые в обществе (на разных его уровнях), мыслительный инструментарий, ключевые концепты, логические приемы, способы концептуализации окружающего мира природы и социума, интеллектуальная деятельность и поддерживающие ее формальные и неформальные институты, коммуникативные практики интеллектуальных сообществ и научных школ, все формы и средства интеллектуального общения в их целостном социально-культурном контексте и взаимоотношениях с «внешним» миром культуры.

Именно с ключевыми характеристиками интеллектуальной культуры связывается образ всей эпохи. Действительно, в каждую эпоху складывается некий «стиль мышления», привычный алгоритм рассуждений и определенный набор идей, который присутствует не только в учениях или оригинальных суждениях интеллектуалов, но становится частью мыслительного инвентаря многих людей, доминирует в интеллектуальной жизни целого поколения или ряда поколений.

Концепции интеллектуалов обычно рассматриваются в трех разных аспектах:

1) как на них повлияли идеи предшественников; 2) какое влияние они сами оказали на взгляды окружающих; 3) какова роль их идейного наследия для потомков (в разных масштабах – от национального до общечеловеческого).

В настоящее время изучение интеллектуальных традиций выходит за рамки истории идей, теорий, концепций, обращаясь к более широким социокультурным контекстам, в которых эти идеи функционировали, а также к судьбам их творцов – интеллектуалов и интеллектуальных сообществ, которые выступают в качестве создателей, хранителей, интерпретаторов и трансляторов той или иной интеллектуальной традиции.

Интеллектуальная культура – профессиональная культура и идеи, разлитые в обществе (на разных его уровнях), мыслительный инструментарий, ключевые концепты, логические приемы, способы концептуализации окружающего мира природы и социума, коммуникативные практики интеллектуальных сообществ и научных школ, все формы и средства интеллектуального общения в их целостном социально-культурном контексте и взаимоотношениях с «внешним» миром культуры.

Интеллектуальная культура в тексте - привычный алгоритм рассуждений и определенный набор идей, который присутствует в оригинальных суждениях интеллектуалов, становится частью мыслительного инвентаря многих людей, доминирует в интеллектуальной жизни целого поколения или ряда поколений.

Задание № 19. Самостоятельная работа

а) с помощью сети Интернет проанализируйте предложения книжных магазинов и охарактеризуйте интеллектуальные потребности современного преподавателя-филолога; б) проанализируйте список научных источников в различных статьях и укажите на связь работы (статьи, монографии) с научной школой и парадигмой, с потребностями современного ученому общества; в) кратко опишите концепцию выдающегося мыслителя (или ученого) ХХ столетия.

 

Задание № 20. Согласны ли вы с приведённымивыше определениямиинтеллектуальной культуры? Выделите из него терминологические сочетания, истолкуйте их. Приведите примеры текстов, являющихся, на ваш взгляд, образцами интеллектуальной культуры своего времени. Какие из них не устарели и в наше время? Объясните, почему. Какие аспекты языковой личности А.А. Реформатского, И.А. Ильина вы видите в приведенных ниже отрывках?

Соссюр делает вывод, что синхронию и диахронию в языке должны изучать две разные науки1 2. В чём здесь прав и в чём не прав Соссюр? Прав он в том, что синхронический и диахронический аспекты в языке—реальность и их следует различать; что практически «синхронический аспект важнее диахронического, так как для говорящей массы только он подлинная реальность»3. Действительно, всякий «говорящий» на данном языке находится в сфере синхронии, он относится к данному языку как к послушному орудию, механизм которого ему надо знать, чтобы удобнее им владеть, и ему нет никакого дела до исторической фонетики, исторической грамматики и истории слов. Эти сведения могли бы только помешать его практической заинтересованности в языке. Тот, кто называет «лошадь» лошадью, а «собаку» — собакой, вряд ли выиграет, если узнает, что первое слово заимствовано у тюркских народов, а второе — у иранских или, тем более, если он узнает, что разговорное слово кавардак — «беспорядок» в казахском языке (откуда оно заимствовано) значит «кусочки жареного мяса». Такие знания могут в ряде случаев лишь сбить с толку говорящего и помешать ему правильно выражать свои мысли. Что даёт говорящему для владения языком знание о том, что раньше было не столам, а столомъ (дат. п. мн. ч.) и не столов, а столъ (род. п. мн. ч.)?

Почти ничего. Даже такой простой факт, как то, что слова гнёзда, звёзды писались до 1917 года через гьу не нужен говорящему (и пишущему). Но в такой постановке речь идёт только о пользовании языком, а не о познании сущности языка, а ограничиваться только чисто практическим подходом к языку нельзя. При любом изучении мы не можем забывать, что основное требование диалектики в науке состоит в том, чтобы изучать явления и в связи, и в развитии. Разрыв синхронии и диахронии, провозглашённый дё-Соссюром, дважды нарушает это положение, ибо его синхроническое изучение языка рассматривает явления в связи, но вне развития, а диахроническое изучение рассматривает явления в развитии, но вне связи. Справедливо в ответ на это писал А. И. Смирницкий: «1) Изменение любой единицы происходит не как изменение изолированной единицы, не как изолированного факта, а как части системы. Следовательно, линия синхронии, т. е. одновременно существующей системы, не может не приниматься во внимание при изучении изменений языка, т. е. при диахроническом изучении. 2) Язык определённой эпохи — это язык, существующий во времени, т. е. заключающий в себе момент диахронии... так как фактор времени по самому существу входит в язык. Таким образом, синхроническая система языка неизбежно должна рассматриваться во времени»1. В результате разрыва синхронии и диахронии, ввиду явной бесплодности диахронического изучения выдернутых из системы изолированных фактов, многие зарубежные последователи Соссюра провозгласили ахронию, т. е. совсем исключили фактор времени из изучения языка. Какой же может быть правильный выход из данного положения? Конечно, не возврат к старому неразличению бывшего и настоящего, сосуществующего в системе и следующего одно на смену другому во времени, и прежде всего не отказ от понятия системы. Об этом ложном шаге А. И. Смирницкий писал: «...подменять определение существующего соотношения определением того, изчего оно получилось, означало бы смешение прошлого с настоящим, допущение анахронизма, следовательно, было бы антиисторическим подходом»1. Наоборот, следует изучать и понимать язык как систему не только в его настоящем, но и в его прошлом, т. е. изучать его явления и в связи друг с другом, и в развитии одновременно, отмечая в каждом состоянии языка явления, уходящие в прошлое, и явления, нарождающиеся на фоне стабилизовавшихся, нормальных для данного состояния языка явлений. Для того чтобы глубже вникнуть в закономерности исторического развития языков, необходимо подробнее ознакомиться с отдельными элементами структуры языка в их функционировании, а затем вернуться для решения исторических вопросов. Порядок разделов описания структуры языка будет следующий: 1) «Лексика», 2) «Фонетика», 3) «Грамматика», 4) «Письмо» (Реформатский. Введение в языкознание. 1955. С. 30-32).

 

О русском правописании

Дивное орудие создалъ себе русский народъ, — орудiе мысли, орудiе душевнаго и духовнаго выраженiя, орудiе устнаго и письменнаго общенiя, орудiе литературы, поэзiи и театра, орудiе права и государственности, — нашъ чудесный, могучiй и глубокомысленный русскiй языкъ. Всякiй иноземный языкъ будетъ имъ уловленъ и на немъ выраженъ; а его уловить и выразить не сможетъ ни одинъ. Онъ выразитъ точно — и легчайшее, и глубочайшее; и обыденную вещь, и религiозное паренiе; и безысходное унынiе, и беззавѣтное веселье; и лаконическiй чеканъ, и зримую деталь, и неизреченную музыку; и ѣдкiй юморъ, и нѣжную лирическую мечту. Вотъ что о немъ писалъ Гоголь: «Дивишься драгоцѣнности нашего языка: что ни звукъ, то и подарокъ; все зернисто, крупно, какъ самъ жемчугъ, и право, иное названiе еще драгоцѣннѣе самой вещи»... И еще: «Самъ необыкновенный языкъ нашъ есть еще тайна... Языкъ, который самъ по себѣ уже поэтъ»... О немъ воскликнулъ однажды Тургеневъ: «Во дни сомнѣнiй, во дни тягостныхъ раздумiй о судьбахъ моей родины, — ты одинъ мнѣ поддержка и опора, о, великiй, могучiй, правдивый и свободный русскiй языкъ! Нельзя вѣрить, чтобы такой языкъ не былъ данъ великому народу!» А новое поколѣнiе его не уберегло... Не только тѣмъ, что наполнило его неслыханно-уродливыми, «глухонѣмыми» (какъ выразился Шмелевъ), безсмысленными словами, слѣпленными изъ обломковъ и обмылковъ революцiонной пошлости, но еще особенно тѣмъ, что растерзало, изуродовало и снизило его письменное обличiе. И эту искажающую, смыслъ-убивающую, разрушительную для языка манеру писать — объявило «новымъ» «правописанiемъ». Тогда какъ на самомъ дѣлѣ эта безграмотная манера нарушаетъ самые основные законы всякаго языка. И это не пустыя жалобы «реакцiонера», какъ утверждаютъ иные эмигрантскiе неучи, а сущая правда, подлежащая строгому доказательству.

Всякiй языкъ есть явленiе не простое, а сложное; но въ этой сложности все въ языкѣ взаимно связано и обусловлено, все слито воедино, все органически сращено. Такъ и вынашиваетъ его каждый народъ, слѣдуя одной инстинктивной цѣли — вѣрно выразить и вѣрно понять выраженное. И вотъ именно эту цѣль революцiонное кривописанiе не только не соблюдаетъ, но грубо и всемѣрно, вызывающе попираетъ. Языкъ есть прежде всего живой истокъ звуковъ, издаваемыхъ гортанью, ртомъ и носомъ, и слышимыхъ ухомъ. Обозначимъ этотъ звуковой — слуховой составъ языка словомъ «фонема». Эти звуки въ отличiе отъ звуковъ, издаваемыхъ животными, членораздѣльны: иногда, какъ въ русскомъ, итальянскомъ и французскомъ языкѣ, отчетливы и чеканны, иногда, какъ въ англiйскомъ языкѣ неотчетливы, но слитны и расплывчаты.

Членораздѣльность эта подчинена особымъ законамъ, которыми вѣдаетъ грамматика: она различаетъ звуки (гласные и согласные), слоги и слова, а въ словахъ корни и ихъ приращенiя (префиксы — впереди корня, аффиксы и суффиксы — позади корня); она различаетъ еще роды и числа, склоненiя (падежи), и спряженiя (у глаголовъ: времена, числа, наклоненiя и виды); она различаетъ далѣе части рѣчи (имя существительное, прилагательное, мѣстоименiе, глаголъ и т. д.), а по смысловой связи словъ — части предложенiя (подлежащее, сказуемое, опредѣленiе, дополненiе, обстоятельственныя слова и т. д.). Все это вмѣстѣ образуетъ ученiе о формахъ языка и потому можетъ быть обозначено словомъ «морѳема». Само собой разумѣется, что и фонема и морѳема служатъ смыслу, который онѣ стараются вѣрно и точно выразить и которымъ онѣ внутренно насыщены. Безсмысленные звуки — не образуютъ языка. Безсмысленные суффиксы, падежи, спряженiя, мѣстоименiя, глаголы и предлоги, дополненiя — не слагаютъ ни рѣчи, ни литературы. Здѣсь все живетъ для смысла, т. е. ради того, чтобы вѣрно обозначить разумѣемое, точно его выразить и вѣрно понять. Человѣкъ даже стонетъ и вздыхаетъ не зря и не безсмысленно. Но если и стонъ его, и вздохъ его полны выраженiя, если они суть знаки его внутренней жизни, то тѣмъ болѣе его членораздѣльная речь, — именующая, разумѣющая, указующая, мыслящая, обобщающая, доказывающая, разсказывающая, восклицающая, чувствующая и воображающая, — полна живого смысла жизненно драгоцѣннаго и отвѣтственнаго. Весь языкъ служитъ этому смыслу, т. е. тому, что онъ хочетъ сказать и сообщить, и что мы назовемъ «семемою». Она есть самое важное въ языкѣ. Ею все опредѣляется. Возьмемъ хотя бы падежи: каждый изъ нихъ имѣетъ иной смыслъ и передаетъ о предметѣ что-то свое особое. Именительный: – предметъ берется самъ по себѣ, внѣ отношенiй къ другимъ предметамъ; родительный: – выражаетъ принадлежность одного предмета – другому; дательный: – указываетъ на приближающее дѣйствiе; въ винительномъ падежѣ ставится имя того объекта, на который направлено дѣйствiе; въ творительномъ падежѣ ставится имя орудiя; мѣстный или предложный падежъ указываетъ на обстоятельства и на направленiе дѣйствiй. И такъ, дѣло идетъ черезъ всю грамматику... Къ фонемѣ, морѳемѣ и семемѣ присоединяется, наконецъ, запись: слова могутъ быть не только фонетически произнесены, но еще и начертаны буквами; тогда произносящiй человѣкъ можетъ отсутствовать, а рѣчь его, если только она вѣрно записана, можетъ быть прочтена, фонетически воспроизведена и вѣрно понята цѣлымъ множествомъ людей, владѣющихъ этимъ языкомъ. Именно такъ возникаетъ вопросъ правописанiя. Какое же «писанiе» есть вѣрное или правое? Отвѣчаемъ: то, которое точно передаетъ не только фонему, насыщенную смысломъ, и не только морѳему, насыщенную смысломъ, но прежде всего и больше всего самую семему. И скверное, или кривое «писанiе» будетъ то, которое не соблюдаетъ ни фонему, ни морѳему, ни семему. А вотъ именно въ этомъ и повинно революцiонное кривописанiе: оно устраняетъ цѣлыя буквы, искажаетъ этимъ смыслъ и запутывает читателя; оно устраняетъ въ мѣстоименiяхъ и прилагательныхъ (множественнаго числа) различiя между мужскимъ и женскимъ родомъ и затрудняетъ этимъ вѣрное пониманiе текста; оно обезсмысливаетъ сравнительную степень у прилагательныхъ и тѣмъ вызываетъ сущiя недоумѣнiя при чтенiи и т. д., и т. д. Удостовѣримся во всемъ этомъ на живыхъ примѣрахъ. Вообще говоря, одна единственная буква можетъ совсѣмъ измѣнить смыслъ слова. Напримѣръ: «не всякiй совершонный (т. е. сдѣланный) поступокъ есть совершенный (т. е. безупречный) поступокъ» Погасите это буквенное различiе, поставьте въ обоихъ случаяхъ «е» или «о» — и вы утратите глубокiй нравственный смыслъ этого изреченiя. Онъ сказалъ, что будетъ (т. е. придетъ), да вотъ что-то не будитъ» (т. е. не прерываетъ мой сонъ). Такое же значенiе имѣетъ и ударенiе: его перемѣщенiе радикально мѣняетъ смыслъ слова: «ты дорога мнѣ большая дорога». И такъ вся ткань языка чрезвычайно впечатлительна и имѣетъ огромное смысловое значенiе. Это особенно выясняется на омонимахъ, т. е. на словахъ съ одинаковой фонемой, но съ различнымъ смысломъ. Здѣсь спасенiе только одно: необходимо различное (дифференцированное) начертанiе. Это законъ для всѣхъ языковъ. И чѣмъ больше въ языкѣ омонимовъ, тѣмъ важнѣе соблюдать вѣрное писанiе. Такъ, французское слово «вэр» обозначаетъ: «червяка» (vеr), «стихъ» (vers), «стекло-стаканъ» (verre), «зеленый» (vert) и предлогъ «на, при, къ, около» (vers). Попробуйте «упростить» это разнописанiе и вы внесете въ языкъ идiотскую путаницу. Словомъ «мэр» французъ обозначаетъ «море» (mer), «мать» (mere) и «городского голову» (maire). Словомъ «фэръ» — «дѣлать» (faire), «отдѣлку, мастерство» (fаirе), «желѣзо» (fer) и «щипчики для стекла» (ferre). Словомъ «вуа» — «голосъ» (voix), «дорогу» (voie), «возъ» (voie), «я вижу» (vois), «смотри» (vois). Словомъ «кор» — «тѣло» (corps), «мозоль» (соr), и «волторну или рогъ» (соr). Отсюда уже видно, что различное начертанiе слова спасаетъ языкъ отъ безсмыслицы, а при недостаткѣ его безсмыслица оказывается у порога. Подобное мы находимъ и въ нѣмецкомъ языкѣ. Словомъ «мален» нѣмецъ обозначаетъ «писать красками, воображать» (malen) и «молоть» (mahlen). Но тамъ, гдѣ начертанiе не мѣняется, грозитъ недоразумѣнiе: «sein» означаетъ «быть» и (чье?) «его»; «sie» означаетъ «вы» и «она» — и недоразумѣнiя, могущiя возникнуть изъ этого одного смѣшенiя, безчисленны. Нѣмецкое слово «Schauer» имѣетъ пять различныхъ значенiй при совершенно одинаковомъ начертанiи, оно обозначаетъ — «портовый рабочiй», «созерцатель», «страхъ», «внезапный ливень» и «навѣсъ». Это есть настоящiй образецъ того, какъ начертанiе и фонема могутъ отставать отъ смысла, а это означаетъ, что языкъ не справляется со своей задачей. И вотъ, русскiй языкъ при старой орѳографiи побѣдоносно справлялся со своими «омонимами», вырабатывая для нихъ различныя начертанiя. Но революцiонное кривописанiе погубило эту драгоцѣнную языковую работу цѣлыхъ поколѣнiй: оно сдѣлало все возможное, чтобы напустить въ русскiй языкъ какъ можно больше безсмыслицы и недоразумѣнiй. И русскiй народъ не можетъ и не долженъ мириться со вторженiемъ этого варварскаго упрощенiя. Новая «орѳографiя» отмѣнила букву «i». И вотъ, различiе между «мiромъ» (вселенной) и «миромъ» (покоемъ, тишиной, невойной) исчезло; за одно погибла и ижица, и православные люди стали принимать «миро-помазанiе» (что совершенно неосуществимо, ибо ихъ не помазуютъ ни вселенной, ни покоемъ). Затѣмъ новая орѳографiя отмѣнила букву «ѣ» и безсмыслица пронеслась по русскому языку и по русской литературѣ опустошающимъ смерчемъ. Неисчислимые омонимы стали въ начертанiи неразличимы; и тотъ, кто разъ это увидитъ и пойметъ, тотъ придетъ въ ужасъ при видѣ этого потока безграмотности, вливающагося въ русскую литературу и въ русскую культуру и никогда не примирится съ революцiоннымъ кривописанiемъ (см. «Н. З.» № 167). Мы различаемъ «самъ» (собственнолично) и «самый» (точно указанный, тождественный). Родительный падежъ отъ «самъ» — «самого», винительный падежъ — «самого». А отъ «самый» — «самаго». «Я видѣлъ его самого, но показалось мнѣ, что я вижу не того же самаго»... (письмо изъ современной Югославiи). Въ кривописанiи это драгоцѣнное различiе гибнетъ: оно знаетъ только одну форму склоненiя: «самого»... Мы склоняемъ: «она», «ея», «ей», «ее», «ею», «о ней». Кривописанiе не желаетъ различать всѣхъ падежей: родит. пад. и винит. пад. пишутся одинаково «ее». «Кто же растопталъ намъ въ саду наши чудесныя клумбы? Это сдѣлала ее коза» (вмѣсто «ея», сосѣдкина коза); безсмыслица. «Я любилъ ее собаку!» Не означаетъ ли это, что женщина была нравомъ своимъ вродѣ собаки, но я ее все-таки не могъ разлюбить; какой трагическiй романъ!.. Или это можетъ быть означаетъ, что я охотно игралъ съ ея соба

ченкой?.. Но тогда надо писать ея, а не ее! «Кто ввелъ у насъ это безсмысленное правописанiе? Это сдѣлала ее партiя» (вмѣсто «ея», партiя революцiи). Что значитъ фраза: «это ее вещи»? Ничего. Безсмыслица. «Надо видѣть разумность мира и предстоять ее Творцу»... Что это означаетъ? Ничего; весь смыслъ тезиса искаженъ и воцарилась безсмыслица. Разумность мiра! Ея Творцу! Новое кривописанiе не различаетъ мужской родъ и женскiй родъ въ окончанiи прилагательныхъ (множеств. числа) и мѣстоименiй. Вотъ два образца создаваемой безсмыслицы. Изъ ученаго трактата: «Въ исторiи существовали разные математики, физики, и механики» (теорiи? люди?!); нѣкоторые изъ нихъ пользовались большою извѣстностью, но породили много заблужденiй»... Читатель такъ до конца и не знаетъ, что же, собственно, имѣется въ виду — разныя науки или разные ученые... — Изъ Дневника А. Ф. Тютчевой: «Я всегда находила мужчинъ гораздо менѣе внушительными и странными, чѣмъ женщинъ: «они» (кто? мущины или женщины?!) «болѣе доброжелательны»... Минуты три ломаетъ читатель себѣ голову — кто же менѣе доброжелателенъ и кто болѣе? И недопонявъ, пытается читать дальше. — Мужчины, просящiе на улицахъ милостыню, суть «нищiе»; а женщины? Онѣ не нищiя; они тоже нищiе. Это означаетъ: грамматическое и смысловое различiе падежей и родовъ остается; а орѳографическое выраженiе этихъ различiй угашается. Это равносильно смѣшенiю падежей, субъектовъ и объектовъ, мужчинъ и женщинъ... Такъ сѣются недоразумѣнiя, недоумѣнiя, безсмыслицы; умножается и сгущается смута въ умахъ. Зачѣмъ? Кому это нужно? Россiи? Нѣтъ, конечно; но для мiровой революцiи это полезно, нужно и важно. Однако, обратимся къ обстоятельному и наглядному исчисленiю тѣхъ смысловыхъ ранъ, которыя нанесены русской литературѣ «новой орѳографiей». Исчерпать всего здѣсь нельзя; но кое-что существенное необходимо привести.

Задание № 21. Проанализируйте фрагменты из работы П. А. Флоренского. Исследования по теории искусства.Ответьте на вопрос: как целостность знаний о мире (см. п. 1) помогает П.А. Флоренскому в описании узкоспециальных искусствоведческих терминов: поворот, фасовое изображение, профильный поворот (см. п. 2).

1.

«Что я делал всю жизнь? — Рассматривал мир, как целое, как единую картину и реальность, но в каждый данный момент или, точнее, на каждом этапе своей жизни, под определенным углом зрения. Я просматривал мировые соотношения на разрезе мира по определенному направлению, в определенной плоскости и старался понять строение мира по этому, на данном этапе меня занимающему, признаку. Плоскости разреза менялись, но одна не отменяла другой, но лишь обогащала» (Священник Павел Флоренский. Соч.: В 4 т. М., 1998. Т. 2. С. 672).

 

2.

Между тем, вещи имеют свои повороты и каждым из этих поворотов выражается особое отношение вещи ко всему миру, особый онтологический момент ее и, следовательно, предрешается особый подход понимания этой вещи. Художник не может передавать вещь с любой стороны, ибо именно данный ее поворот может оказаться или неустойчивым равновесием, невыясненным и двусмысленным самосвидетельством вещи, или же организовать пространство совсем не так, как измышлено художником. И тогда так изображенная вещь будет дезорганизовывать пространство произведения и вступит в борьбу с композицией, которой должна служить. Так случайно взятые повороты вещей уничтожают композиционное единство.

Предметом, первенствующим над всеми предметами, безмерно их превосходящим и в большом искусстве даже исключительным, был, есть и, конечно, останется сам человек. Повороты вещей сводятся почти к одним только поворотам человеческого тела и отчасти — тела животных. На этих поворотах, человеческих, особенно легко понять онтологическое значение и виды поворотов вообще: Человек есть мера вещей.

Основные способы отношения к миру, или основные повороты, закреплены языком в грамматических лицах: то, что обращено к миру и проявляет соответственным способ восприятия мира или воздействия на него, есть лицо.Лицо же может быть троякое: либо созерцание, объемлющее собою все Бытие; либо предмет чужого созерцания и, как таковой, объемлемый миром, либо, наконец, соотнесенное с миром и уравновешенное с ним начало. Грамматически это будут: Я, Он и Ты.

В качестве Я лицо дается прямым поворотом. Будучи полнотою и все собою обнимая, оно есть двигатель всего, сам неподвижный. Это — самодовлеющая полнота, а потому ясность, невозмутимость и блаженство. Не оно в пространстве, а пространство в нем. Это есть лицо по преимуществу — субстанция. В порядке душевных деятельностей и способностей это есть разум.

В этомсмысле всякий фасовый портрет композиционно относится к разряду икон и, следовательно, в замысел художника должна входить идеализация изображаемого, возведение его к божественной норме, к Божией мысли о нем. Тут лицо приводится к лику, и, следовательно, такой портрет должен быть рассматриваем как ублажение, апофеоз. Это очевидно в иконах церковных христианских и вообще культовых изображениях буддизма, ламаизма и других религий. Сюда же относятся древнегреческие и древнеримские погребальные маски, египетские погребальные портреты и т. д., цель которых — явить в культе обоженное, упокоенное в вечности и потому блаженные лицо усопшего, ставшее теперь ликом. Оно оставило уже все случайное и страстное, оно насквозь сделалось нормативным. Этот идеальный облик, рассматриваемый сам в себе, как предмет почитания, конечно, не может быть представлен ни в каком повороте, кроме прямого. Но и наоборот, внутренне противоречиво прямое изображение, коль скоро оно не допускает венчика вокруг лица.

Грамматически поворот влево или вправо соответствует Ты, как субъекту, становящемуся объектным (воля действующая, т. е. активно–активная), или объекту, рассматриваемому как субъект (воля воспринимающая, т. е. активно-пассивная, в отличие от пассивной пассивности или чистой пассивности аспекта Он). Иначе говоря, волевой поворот выражается профилем. Графически понятно это приурочение воли именно к профилю, поскольку тут требуется неуравновешенность самого контура. Из всех возможных поворотов, профильный дает наибольшую возможную осевую асимметрию и потому наиболее неуравновешен. Это ведет к необходимости уравновешиваться ему чем-то вне его самого, т. е. чем-то, что было бы зеркалом отражения его самого, то есть другой профиль.

 

Задание № 22. Из фрагментов научных произведений В.В. Виноградова разных лет выпишите случаи использования учёным когнитивной метафоры; выделите необычную сочетаемость терминов; найдите примеры стёртой фразеологии советской эпохи.

Изучение языка художественного произведения и определение способов его стилистического анализа — это проблемы, которым у нас посвящено очень много статей и исследований, но которые еще очень далеки не только от научного решения, но даже и от более или менее удовлетворительного объяснения. Изучение языка художественного произведения тесно связано с более широкими задачами исследования языка художественной литературы и ее стилей, а также языка того или иного писателя. Понимание словесного состава и композиционного строя художественного произведения во многом зависит от правильного освещения функциональных своеобразий языка художественной литературы в соответствующую эпоху, от подлинно научного истолкования категорий и понятий художественной речи, «поэтического языка», от знания исторических закономерностей развития литературных стилей, от степени изученности индивидуально-поэтического стиля данного автора и т. п.

Вопрос о тесных фразеологических группах привлекал внимание многих лингвистов. И все же, кроме отдельных наблюдений и некоторых общих суждений, трудно указать какие-нибудь прочные результаты в этой области семантического изучения. По-видимому, наиболее ясно этот круг тем освещен в "Traité fr stylistique française" Ш. Балли. На родственной почве выросли мнения Alb. Sechehaye по тем же вопросам фразеологии [9].

Так же, как и А. А. Шахматову, этим лингвистам бросились в глаза два полярных типа фразеологических групп или сочетаний слов: 1) сочетания слов индивидуальные, случайные и неустойчивые; тут связь между частями фразы распадается тотчас после образования и составляющие группу слова затем получают полную свободу сочетаться иначе; 2) фразеологические речения или обороты привычные, устойчивые, в которых слова, вступив в тесную связь для выражения какой-нибудь одной идеи, теряют свою самостоятельность, становятся неотделимыми и имеют смысл только в неразрывном единстве словосочетания [10]. Если в группе слов каждое графическое единство теряет часть своего индивидуального значения или даже вовсе не сохраняет никакого значения, если сочетание этих элементов представляется целостным смысловым единством, то перед нами сложное речение, фразеологический оборот речи [11].

Между этими двумя крайними полюсами, по словам Балли, располагается масса промежуточных случаев. <…> Во фразеологическом единстве значение целого никогда не равняется сумме значений элементов. Это - качественно новое значение, возникшее в результате своеобразного химического соединения слов. Фразеологическое единство узнается как по внешним, так и по внутренним признакам. Внешние, формальные признаки - условны, обманчивы, непостоянны и не играют решающей роли. К ним относятся неизменный порядок слов и невозможность заместить синонимом или каким-нибудь другим словом ни одно из слов, входящих в состав фразеологического единства [12].

Фразеологические единства возникают из фразеологических групп. В фразеологических же группах Балли выделяет некоторые типы не по конструктивным признакам, а по своеобразиям лексико-семантического состава. Таковы, например, фразеологические группы с усилительными определениями вроде: диаметрально противоположный, категорически отказаться, горько сожалеть, потрясающее впечатление и т.п., или устойчивые глагольные сочетания, являющиеся перифразами простых глаголов типа: одержать победу - победить, принять решение - решить, вести переговоры. Часть их - осколки индивидуального художественного творчества, большая часть - неизвестного происхождения. В социальной атмосфере бескультурья или полуобразованности такие клише могут казаться эффектными. На самом же деле, они лишь условная декорация, прикрывающая недостаток оригинального стиля или красноречия.

Необходимо пристальнее вглядеться в структуру фразеологических групп современного русского языка, более четко разграничить их основные типы и определить их семантические основы.

3.

Категория наречия определяется совокупностью морфологических, синтаксических и семантических признаков.

Видимая распыленность, разнородность морфологических примет русских наречий заставила грамматистов искать внутреннего единства этой категории на путях семантического и синтаксического ее изучения. При этом сначала — под влиянием древней традиции, шедшей от античных грамматик, — возобладало голое вещественно-логическое определение "наречия как качества или обстоятельства другого качества или действия". К середине XIX в. в русских грамматиках при анализе наречий получили решительный перевес синтаксические критерии. <…> А. М. Пешковский сначала колебался в выборе между этимологической и синтаксической точками зрения на наречие. Потом — под влиянием Потебни и Шахматова — склонился к признанию наречия категорией "целиком синтаксической". По словам Пешковского, в наречиях изображаются признаки того, что высказано в глаголе и прилагательном. <…> По мнению Шахматова, наречие в известном смысле занимает центральное место в системе частей речи. <…>

Таким образом, категория наречия выступает во всем разнообразии своих морфологических признаков, синтаксических функций и семантических особенностей. <…>

В фортунатовской школе с класса наречий были совлечены все его семантико-синтаксические оболочки. К анализу наречия применялся обнаженный принцип абстрактного морфологизма. <…> Так синтаксическая точка зрения на наречие нашла свой антитезис. Время синтеза наступило, и для него сделаны все подготовительные работы.

Наречия — это грамматическая категория, под которую подводятся несклоняемые, неспрягаемые и несогласуемые слова, примыкающие к глаголу, к категории состояния, к именам существительным, прилагательным и производным от них (например, к тем же наречиям) и выступающие в синтаксической функции качественного определения или обстоятельственного отношения. Наречия морфологически соотносительны с именами существительными, прилагательными, глаголами, с местоимениями и именами числительными. <…> Известно, что наречия пополнялись и пополняются из резервов имен существительных, прилагательных, числительных, глаголов; что в составе наречий выделяются как наиболее архаические и обычно утратившие свою морфологическую делимость группы местоименных наречий. Само происхождение наречия как грамматической категории тесно связывается исследователями с исторической судьбой местоимений, имен и некоторых глагольных форм. Распространяясь и умножаясь за счет других категорий русского языка, наречия не теряют с ними функциональной связи. Наречия представляют собою не только морфологические остатки исчезнувших или исчезающих грамматических разновидностей, но и вновь возникающий продукт борьбы между живыми формами в составе других частей речи. На этой тесной грамматической связи наречий с другими частями речи основано различение четырех основных лексико-морфологических разрядов в системе наречий. В кругу наречий выделяются: <…>

Внутренние сдвиги среди наречий, переходы их из одной группы в другую, одновременное употребление наречного слова в разных смысловых оттенках — замыкаются в рамках этих четырех разрядов. Эта грамматическая определенность класса наречий, четкость его семантических границ доказывает, что идея наречия как живой грамматической категории, служащей несогласуемым определением к именам и глаголам и характеризующейся отсутствием или омертвением флексий склонения и спряжения, глубоко гнездится в системе современного русского языка.

<…> Эта теория универсальной адвербиализации (20), восходящая в своих истоках к глубокой древности, противоречит живым грамматическим процессам современного русского литературного языка. Параллельно с категорией наречия и даже отчасти на ее основе и во взаимодействии с ней в русском языке развились новые грамматические классы слов, которые уже никак нельзя смешивать с наречиями. Необходимо описать формы современных наречий и выстроить их в группы.

<…> Качественно-относительные наречия притягивают к себе группы предметно-обстоятельственных наречий, если в тех развиваются качественные значения. Напротив, от качественно-относительных наречий некоторые группы могут передвигаться в разряд предметно-обстоятельственных наречий. Уже наречия типа по-хорошему, по-вчерашнему, по-прошлогоднему и т. п. скользят по грани качественно-относительного и предметно-обстоятельственного разрядов. <…> Прилагательное, сочетаясь с предлогом, неизбежно субстантивируется. Поэтому в наречиях, образовавшихся из форм имени прилагательного с предлогом, отсутствуют живые грамматические свойства прилагательных. Тут оттенки чисто качественного значения почти совсем стираются (ср.: часто и зачастую; удало и наудалую; плотно и вплотную; слепо и вслепую; пусто, попусту и впустую и т. п.). Те смысловые оттенки, которые свойственны наречиям этого типа, можно назвать качественно-обстоятельственными.

С необыкновенной остротой охарактеризовал своеобразное положение творительного падежа в ряду других падежей акад. <…>

Категория наречия вторгается в сферу функций имени прилагательного (ср.: обед даром и даровой обед; Москва сегодня и сегодняшняя Москва; Имя прилагательное, стоя на своем нормальном месте перед определяемым существительным, все теснее и теснее сливается с ним в грамматическое единство. Оно образует вместе с определяемым существительным семантически целостное "потенциальное слово", фразеологическую единицу.

№ 23. Подберите в электронных и иных ресурсах три публикации, авторы которых обратились к проблеме соотношения интеллектуального (научного) и духовного начал в структуре языковой личности автора текста /национальной культуры / книжности. Проанализируйте материал, зафиксируйте выводы, подготовьте мультимедийную презентацию, отражающую ваше представление КНИЖНОСТИ как концепта культуры и книжного слова как одного из ее экспликаторов.

 


Поделиться с друзьями:

Индивидуальные очистные сооружения: К классу индивидуальных очистных сооружений относят сооружения, пропускная способность которых...

Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...

Типы оградительных сооружений в морском порту: По расположению оградительных сооружений в плане различают волноломы, обе оконечности...

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.062 с.