Развитие русской юриспруденции в первой четверти XVIII века

 

Статья первая

Статья вторая

Статья третья

 

Статья первая

 

Реформы Петра I, направленные в первую очередь на обновление системы государственного управления, но затронувшие в той или иной степени все сферы русского общества, оказали огромное влияние на развитие русской правовой культуры. В первой четверти XVIII в. началась новая эпоха в ее истории.

Произошедшие в период царствования Петра I изменения в правовой культуре русского общества наиболее заметно проявились в правотворческой деятельности, в содержании законодательных актов. Значительно возросла роль законодательства в политике самодержавной власти. Закон стал чаще использоваться в качестве инструмента государственных преобразований, создания и упрочения новых общественных порядков. В содержание основополагающих законодательных актов стали включаться не только правовые нормы, но и новые догматы официальной политической идеологии*(1). В качестве примера такого применения закона можно привести ст. 20 "Артикула воинского" 1715 г., в которой было закреплено соответствовавшее данной идеологии определение самодержавного монарха. "Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том разсуждать будет, оный имеет живота лишен быть и отсечением главы казнен", - говорилось в основном тексте данной статьи. В толковании же к нему провозглашалось: "Ибо его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять"*(2).

Ярким свидетельством того, что в первой четверти XVIII в. российская самодержавная власть стала придавать закону большее значение, служит указ Петра I от 17 апреля 1722 г., посвященный "хранению прав гражданских". Данный указ примечателен не только своим содержанием, но и стилем изложения, поэтому приведем его полностью:

"Понеже ничто так ко управлению государства нужно есть, как крепкое хранение прав гражданских, понеже всуе законы писать, когда их не хранить, или ими играть, как в карты, прибирая масть к масти, что нигде в свете так нет, как у нас было, а от части и еще есть, и зело тщатся всякия мины чинить под фортецию правды. Того ради сим указом яко печатью все уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентов, и не точию решить, ниже в доклад вписывать, то что напечатано (как то в 13 день сего месяца в Сенате, хотя и не хитростию при нас учинилось, или подобную тому материю, и требовать на то указу и тем сочинить указ на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить как то чинится ныне в поместном приказе, толкуя наш указ о наследстве*(3) противным образом), не отговариваяся в том ни чем, ниже толкуя инако. Буде же в тех регламентах что покажется темно, такие дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том, где повинны Сенат собрать все коллегии, и о оном мыслить и толковать под присягою, однакож не определять, но положа например свое мнение, объявлять нам, и когда определим и подпишем: тогда оное напечатать и приложить к регламентам, и о том в действо по оному производить. Буде же когда отлучимся вдаль, а дело нужное, то учиняя как выше писано, и подписав всем чинить но не печатать, ниже утверждать вовсе; по тех мест, пока от нас онои опробован напечатан и к регламентам присовокуплен будет. Буде же кто сей наш указ преступит под какою отговоркою ни есть, следуя правилам Гагариновым*(4), тот яко нарушитель прав государственных и противник власти, кажнен будет смертию, без всякие пощады. И чтоб никто не надеялся ни на какия свои заслуги, ежели в сию вину впадет. И для того сей указ напечатав внесть в Регламент и публиковать. Также по данному образцу в Сенате доски с подножием, на которую онои печатной указ наклеить и всегда во всех местах, начав от Сенату даже до последних судных мест, иметь на столе яко зеркало, пред очми судящих. А где такого указа на столе не будет, то за всякую ту преступку сто рублев штрафу в гошпиталь"*(5).

Данный указ в первую очередь выражал стремление Петра I утвердить принцип законности в государственном управлении. Принятие его было реакцией российского самодержца на многочисленные случаи неисполнения чиновниками норм, установленных законами. Видный публицист петровского времени И.Т. Посошков охарактеризовал существовавшее положение так: "Какие указы императорского величества ни состоятся, вси ни во что обращаются, но всяк по своему обычаю делает"*(6). Историк В.О. Ключевский отмечал, что "непослушание чиновников предписаниям высшего начальства и даже царским указам стало при Петре настоящей язвой управления, превосходившей даже смелость старых московских дьяков, которые бывало на 15-м указе непременно послать подьячего по делу стойко помечали: "И по тому его великаго государя указу подьячий не послан""*(7).

Сам Петр I в полной мере осознавал опасность такого положения. В указе "О должности Сената", изданном в декабре 1718 г., его величество предписывал сенаторам иметь в памяти царские указы и не откладывать их исполнение. Неисполнение указов он приравнивал к преступлению более опасному для устоев государства, нежели государственная измена. "Ибо как может государство управлено быть, - заявлял он, - егда указы действительны не будут: понеже презрение указов ничем рознится с изменою, и не точию равномерно беду примает государство от обоих, но от сего еще вящще, ибо услышав измену, всяк остережется, а сего никто вскоре почувствует, но мало-помалу все разорится, и люди в непослушании останутся; чему ничто иное, токмо общая погибель следовать будет, как то о греческой монархии явной пример имеем"*(8).

Государственным преступлением, влекущим за собой смертную казнь, указ Петра I от 17 апреля 1722 г. объявлял не только вершение дел вопреки законам, но и попытки самопроизвольно толковать "темные" места в их текстах. Согласно данному указу допустимым признавалось лишь толкование закона, утвержденное и подписанное государем. В виде исключения разрешалось применять толкование закона Сенатом, но только тогда, когда царь "отлучался вдаль". В таких случаях толкование закона не печаталось и не присоединялось к его тексту до тех пор, пока не последует на это царское повеление.

Указ от 17 апреля 1722 г. признавал важным государственным делом не только надлежащее исполнение законов и соблюдение установленного порядка их толкования, но также сохранение законов. Еще в 1714 г. Петр I издал повеление печатать указы "для всенародного объявления" и при этом разрешил продавать напечатанные тексты царских указов всем, кто пожелает их покупать*(9). Напечатанные в типографии тексты законодательных актов рассылались в местные органы управления, их зачитывали по несколько раз в церквях и на площадях различных городов и селений, расклеивали на центральных улицах. Способы доведения содержания того или иного закона до общего сведения иногда устанавливались в самом документе.

Так, в заключительной статье указа от 23 марта 1714 г., посвященного наследованию имений, предписывалось: "А буде явятся какие дела впредь, что сим указом решить их невозможно, и о тех делех доносить на писме в Сенате, где на то положены будут особыя пункты и выданы будут в народ печатью, как и сеи указ"*(10) (выделено мной. - В.Т.). При утверждении данного указа Петром I на его тексте была начертана резолюция: "Сей Указ напечатать и публиковать во всем государстве".

В преамбуле к "Артикулу воинскому" 1715 г. предписывалось: "И дабы неведением никто не отговаривался, надлежит сей артикул на смотрах, а особливо при всяком полку по единожды прочитать в неделю, чтоб всяк своего стыда, наказания и безчестия удалялся и бегал, против тогож о благодеянии, храбрости и повышении прилежание имел"*(11).

Обязанность знания правовых норм и принцип, согласно которому незнание закона не может являться оправданием, провозглашались и в Воинском уставе 1716 г. В преамбуле к нему сообщалось, в частности, что данный устав был составлен для того, чтобы "всякой чин знал свою должность и обязан был своим знанием, и неведением не отговаривался"*(12).

Знание законов Петр I вменял в обязанность всем должностным лицам государственного управления. В указе от 22 января 1724 г. говорилось по этому поводу следующее: "Надлежит обретающимся в Сенате, Синоде, Коллегиях, Канцеляриях и во всех судных местах всего государства ведать все уставы государственные и важность их, яко первое и главное дело, понеже в том зависит правое и незазорное управление всех дел, и каждому для содержания чести своей и убежания от впадения неведением в погрешение, и в наказание должно. И дабы впредь никто неведением о государственных уставах не отговаривался, - таких наказывать в первые отнятием чина на время и штрафу, год жалованья, в другой рад - третьею долею всего движимого и недвижимого имения, в третьей раз - лишением всего имения и чина вовсе"*(13).

Петровские реформы сопровождались резкой активизацией законодательной деятельности. Новых законов с каждым годом принималось все больше. В среднем на протяжении первой четверти XVIII столетия принималось 160 царских указов в год*(14). Столь интенсивная законодательная деятельность способствовала усилению хаоса в правовой системе России. К тому же многие из вновь принятых законов, юридически оформлявших преобразования тех или иных сфер общественной жизни, устанавливали принципы и нормы, противоречившие началам и нормам прежнего законодательства. В этих условиях поддерживать режим законности было очень трудно.

Одним из способов решения данной проблемы Петр I считал создание свода законов, в котором бы новые правовые нормы были соединены и согласованы со статьями Соборного уложения. 6 июня 1695 г. был принят царский указ, которым повелевалось всем приказам выписать из дел новые статьи, дополнявшие нормы Соборного уложения и изданные после него "новоуказные статьи". Эти выписки каждый приказ должен был держать в готовности до нового царского указа*(15).

Указ Петра I от 18 февраля 1700 г. учредил специальную комиссию - Палату об Уложении (Уложенную палату), на которую возлагалась обязанность составить юридический сборник из материала Соборного уложения и принятых после него законов. Дьякам различных приказов вменялось в обязанность доставить в названную комиссию списки с текстами именных указов, новоуказных статей и боярских приговоров, изданных в период с 1649 до 1700 г. В число членов Палаты об Уложении вошли бояре, окольничие, думные дворяне, стольники и дьяки - всего 71 человек. Кроме того, к ней было прикомандировано для ведения письменного делопроизводства несколько подьячих из приказов. В списке бояр, вошедших в состав Палаты, первым стояло имя князя И.Г. Троекурова. Он, видимо, и являлся ее председателем*(16).

Указ от 18 февраля 1700 г. повелевал членам Уложенной палаты "сидеть в государевых палатах у Уложенья, и с уложенной книги 157 году (т.е. 7157 г. от сотворения мира и 1649 г. христовой эры. - В.Т.) и с имянных указов и с новоуказных статей, которые об их государских и о всяких земских делех состоялись после Уложенья, сделать вновь, снесши Уложенье и новые статьи"*(17).

Заседания Уложенной палаты открылись 27 февраля 1700 г. Сначала в распоряжении ее членов был только печатный текст Соборного уложения, который для удобства работы с ним отделили от переплета и переписали по главам в отдельные списки. По мере слушания глав Уложения в Палату поступали из приказов списки с законов, принятых после Соборного уложения. К середине мая 1700 г. поступили все необходимые для составления нового свода законов документы из приказов. К июлю 1701 г. Палата об Уложении завершила работу по составлению Новоуложенной книги*(18). Был составлен даже проект царского манифеста о введении данной книги в действие, в котором раскрывалась ее сущность и назывались источники. В частности, там говорилось: "И чтобы те все неполезные дела, паче же и грешные и миру досадительные, яке деются всякого чина в человецех, отсещи, указал Он, Великий Государь, учинить новое свое Великого Государя повеление и Соборное Уложение, списав и справя с прежним Уложеньем, которое изложено и напечатано в прошлых во 156 и во 157 годех, по указу отца Его Великого Государя, блаженные и преславные памяти Великого Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии Самодержца, по совету ж со святейшим Иосифом, патриархом Московским и всеа Росии, и с преосвященными митрополиты, и архиепископы, и епископы, и со всем освященным собором, и по приговору бояр, и околничих, и думных людей собрано и учинено, и их архиерейскими и бояр, и околничих, и думных, и ближних и всего Московского Государства к тому делу выборных людей руками укреплено и подтверждено. Также которые статьи написаны в правилех святых Апостол и святых Отец, и в грацких законех Греческих православных Царей, и прежних Великих Государей Царей и Великих Князей Российских, и которые дела на Москве в Его Великого Государя и в Патриарше Приказех слушанья блаженные и преславные памяти отца Его Государева, Великого Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии Самодержца, и братей Его Государевых, Великого Государя Царя и Великого Князя Федора Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии Самодержца, и Великого Государя Царя и Великого Князя Иоанна Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии Самодержца, и Его Великого Государя указы и святейших вселенских и Московских патриархов соборного их слушанья и боярские приговоры, которые статьи сверх Уложенья и новоуказных статей по вершеным делам состоялись, а в Уложенье и в новоуказных статьях об них на всякие государственные и земские дела не положено, а приличны они к Его Великого Государя указом и к сему Соборному Уложенью собрать, и те их Государские указы и боярские приговоры с старыми Судебники и с прежним Уложеньем справити и написать и изложить"*(19).

Приведенный проект манифеста об утверждении Новоуложенной книги составлен по образцу преамбулы к Соборному уложению 1649 г. Он не был, однако, по каким-то причинам принят Петром I*(20). В августе 1701 г. Палата об Уложении возобновила свою работу и заседала до 14 ноября 1703 г*(21) Новоуложенная книга была дополнена новыми статьями, но и этот ее вариант не получил одобрения со стороны государя. М.М. Сперанский в своем историческом очерке, посвященном кодификационным работам в России до составления Свода законов Российской империи, указывал, что произведения Палаты об Уложении по 1703 г. "состояли в неоконченном своде на три главы Уложения"*(22).

15 июня 1714 г. Петр I издал именной указ, которым повелел "всякого чина судьям всякие дела делать и вершить все по Уложению; а по новоуказным пунктам и сепаратным указам отнюдь не делать, разве тех дел, о которых в Уложении ни мало не помянуто: а учинены на то не в премену, но в дополнение Уложения, новоуказные пункты"*(23). Применять при решении судебных дел эти "новоуказные пункты" он предписывал, однако, только до тех пор, пока Уложение не будет "исправлено и в народе опубликовано". Принятые же после издания Соборного уложения указы, которые не согласуются и противоречат ему, хотя они и названы "именными указами" и "палатными приговорами", Петр I приказал отменить и "например не выписывать, и вновь таких указов отнюдь не делать"*(24). В конце Указа от 15 июня 1714 г. давалось распоряжение Сенату рассмотреть указы, дополняющие Соборное уложение, "избрать из них приличные к истине и сделать на всякий предмет один указ"*(25).

Сенат создал для исполнения государева распоряжения специальную комиссию под председательством сенатора Апухтина. В течение трех лет сенатская комиссия собирала новоуказные статьи, не противоречившие Соборному уложению 1649 г., и распределяла их по утвержденному Сенатом плану. 16 сентября 1717 г. материалы работы данной комиссии были переданы дьякам Канцелярии земских дел и Поместного приказа с поручением сформировать из них так называемое Сводное уложение. К 1718 г. удалось подготовить десять глав*(26), но дальнейшая работа была остановлена. Царь Петр пришел к идее создания нового уложения из иностранных законодательных материалов.

9 мая 1718 г., ознакомившись с докладом Юстиц-коллегии об устройстве в России судебных учреждений по шведскому образцу, Петр I отдал распоряжение о переводе на русский язык шведского кодекса и об "учинении" свода русских законов со шведскими. Указом, изданным в конце декабря 1719 г., царь назначил десятимесячный (!) срок для составления кодекса, в котором русские законы должны были сочетаться с законами шведскими, датскими, эстляндскими и лифляндскими. Сенат данный царский указ не воспринял всерьез, несмотря на то что в нем обещались жестокие кары за неисполнение задачи составить для России новый кодекс по иностранному образцу. Только 8 августа 1720 г. Сенат соблаговолил издать свой указ об учреждении комиссии для выполнения государева поручения. В нее вошли трое иностранцев, состоявших на русской службе, и пятеро русских. Впоследствии состав данной комиссии неоднократно менялся.

В конце октября 1720 г. истек срок представления государю кодекса, но сенатская комиссия в это время лишь начала работу. По первоначальному замыслу кодекс должен был состоять из семи книг, разделенных на необходимое число глав и статей. До конца царствования Петра I комиссии удалось создать четыре книги - едва ли больше половины кодекса. По мнению М.М. Сперанского, деятельность данной комиссии, состоящей из иностранцев и русских, была изначально обречена на неудачу. В своем историческом очерке о предпринимавшихся в России попытках систематизации законодательства он писал: "Легко можно представить препятствия, кои и на сем новом пути встретились от разности в языке, от недостатка сведущих людей, от коренного несходства двух разных систем законодательства и особенно от того, что собственное свое законоположение, разнообразное и противоречащее, не было еще сводом установлено и, следовательно, не представляло никакой возможности определить с достоверностию, что должно в нем считать действующим и что отмененным. От сего новая Комиссия, многократно изменяясь в составе своем, после тщетных начинаний с кончиною императрицы Екатерины Первой пресеклась, не оставив по себе никаких последствий"*(27).

Все попытки Петра I создать в России новый свод законов оказались неудачными. Третья по счету комиссия по систематизации законодательства прекратила свое существование в 1727 г. Однако деятельность этих комиссий не была бессмысленной уже потому, что выявила истинное состояние русской правовой культуры вообще и качество русской юриспруденции, в частности.

 

Статья вторая

 

Попытки систематизации российского законодательства, предпринимавшиеся в период царствования Петра I, были обречены на неуспех по ряду причин. Прежде всего, сама методика классификации во многом была основана на приемах, использовавшихся при создании Соборного уложения. Она позволила успешно решить задачу создания свода законов в условиях стабильной общественной обстановки и при наличии законодательства, формировавшегося постепенно, на протяжении многих десятилетий, и потому лишенного резких противоречий. Но в условиях первой четверти XVIII в., когда объем законодательного материала возрос в несколько раз и законодательная деятельность стала намного более интенсивной, когда в результате реформ появилось множество новых законов, противоречивших прежнему законодательству, эта методика не могла принести успеха. Для создания в таких условиях приемлемого по качеству нового уложения нужны были принципиально иные механизмы систематизации действующего законодательства. Требовалось создать совокупность приемов, предполагающих применение научных критериев классификации правовых институтов, основываться на теоретических принципах расположения правового материала. А это, в свою очередь, подразумевало существование теоретической или научной юриспруденции и ее носителей - ученых-правоведов.

Формирование в России научной юриспруденции становилось все более необходимым и по другой причине. В результате Петровских административных реформ появилось много новых правительственных и судебных учреждений, соответственно возникла повышенная потребность в лицах, знающих законы и обладающих навыками ведения судебных дел.

Петр I сначала попытался решить эту проблему с помощью иностранцев. Так, 20 августа 1715 г. он издал указ, содержавший повеление генералу Адаму Адамовичу Вейде в Лифляндии и за границей "ученых и в правостях искусных людей, для отправления дел в коллегиях, достать"*(28). Поручение найти для службы в российских коллегиях иностранных опытных чиновников царь Петр давал в том же году и Абраму Петровичу Веселовскому. "Господин Веселовский! - писал государь ему в Вену 16 декабря 1715 г. - По получении сего старайся, дабы сыскать тебе в нашу службу из шрейберов (писарей. - В.Т.) или из иных невысоких чинов из приказных людей, которые бывали в службе цесарской из бемчан, из шленцев или из моравцов, которые знают по-словенски, ото всех коллегий, которые есть у цесаря (кроме духовных) по одному человеку; и чтоб они были люди добрые и могли те дела (в которых коллегиях они бывали) здесь основать. И как их приищешь и станешь с ними о жалованье договариваться, то наперед к нам пиши, по чем они будут просить"*(29). Указом от 3 мая 1719 г.*(30) Петр I приказал "призывать в Его царского Величества службу, в обераудиторы из чехов, которые юристпруденции, а також и словенскому языку искусны, также для такого ж обучения послать туда пять человек из русских шляхетских детей"*(31).

Привлекая на русскую службу иностранцев, обладавших юридическими знаниями и опытом работы в бюрократических учреждениях, царь Петр хорошо понимал, что для решения кадровой проблемы одной такой меры недостаточно. Поэтому одновременно он думал над организацией обучения русских юношей навыкам законоискусства. Самым простым в данной ситуации было отправить их изучать юриспруденцию за границу.

Сын царского шута Никиты Зотова Конон Никитич Зотов (1690-1742), прошедший еще в юности за границей обучение морскому делу, в 1715 г. был послан во Францию для изучения торговых уставов. Правда, одновременно на него возложили поручение нанять какое-то количество мастеров для работы на российских мануфактурах и кораблях. В письме от 7 октября 1715 г. Конон Зотов писал Петру I: "Вашему Величеству дерзаю предложить: понеже офицеры в адмиралтействе суть люди приказные, которые повинны юриспруденцию и прочия права твердо знать, того ради не худо бы было, если бы Ваше Величество указал архиерею рязанскому выбрать двух или трех человек лучших латинистов из средней статьи людей, то есть не из породных, ниже из подлых, для того что везде породные презирают труды (хотя по пропорции их пород и имения должны также быть и в науке отменны пред другими); а подлый не думает более, как бы чрево свое наполнить. И тех латинистов прислать сюда, дабы прошли оную науку и знали бы, как суды и всякия судейские дела обходятся в адмиралтействе. Я чаю, что сие впредь нужно будет. Прошу милосердия в вине моей дерзости: истинно, государь, сия дерзость не от единого чего, только от усердия"*(32) (выделено мной. - В.Т.).

После создания коллегий Петр I решил организовать систему обучения молодых людей, пришедших на государственную службу, навыкам ведения дел при самих коллегиях. Генеральный регламент, принятый 27 февраля 1720 г., устанавливал, чтобы "некоторые удобные люди, которые впредь при канцеляриях и канторах служить пожелают", предварительно допускались в коллегии и обучались в них "как письму, так и всем делам, принадлежащим вооном коллегии". Обучение предполагалось при этом осуществлять "прилежным списыванием дел" и практическим их производством "под управлением секретаря"*(33).

Согласно Табели о рангах от 24 января 1722 г. обладание определенными юридическими знаниями было для низших чиновников необходимым условием производства в более высокий ранг. "Карпоралские и сержантские лета, - предписывал п. 14 названного закона, - зачитать тем, которые учились и выучилися подлинно, что коллежским правлениям надлежит. А имянно, что касается до правого суда, также торгам внешним и внутренним к прибыли Империа и экономии, в чем надлежит их свидетельствовать. Которые обучатца вышеписанным наукам, тех из колегеи посылать в чужие краи по несколку, для практики тои науки. А которые знатные услуги покажут, те могут за свои труды производитца ранги выше, как то чинитца и в воинской службе, кто покажет свою какую выслугу. Но сие чинить в Сенате толко, и то с подписанием нашим"*(34).

В соответствии с п. 4 Инструкции герольдмейстеру, утвержденной царем 5 февраля 1722 г., при Сенате создавалась "краткая школа", в которой надлежало "от всякой знатных и средних дворянских фамилий обучать экономии и гражданству указную часть"*(35).

На практике организованное при коллегиях обучение молодых дворян ведению гражданских дел оказалось неэффективным. При каждой коллегии это обучение чиновников, осуществлявшееся под общим наблюдением генерал-прокурора, проходили буквально единицы - от четырех до восьми человек. Несмотря на строгое распоряжение Петра I, чтобы под видом "учения гулянья не было", молодые люди часто просто не являлись на занятия*(36). В Указе от 5 февраля 1724 г. признавалось, что "по се время в коллегиях, для вышеозначенного обучения, из шляхетства мало что находится, а в некоторых нет и по одному человеку"*(37).

Нежелание молодых дворян обучаться при коллегиях делопроизводству было вполне естественным при том рутинном характере обучения, который здесь практиковался. На это обстоятельство специально обращал внимание С.Е. Десницкий в своей речи "Юридическое рассуждение о пользе знания отечественного законоискусства...". По его словам, "никто не токмо из дворян и достаточных, но ниже из учащихся охотно не желал подвегнуть себя... бесконечной переписке громад бумажных. От чего напоследок то произошло, что господа отстали совсем от толь трудныя науки, вместо себя определяют теперь слуг своих учиться сему знанию"*(38). Будучи рутинным по методе, обучение законоискусству в школах при коллегиях являлось вместе с тем и бесплодным. Молодые люди учились в них в большей мере канцелярскому стилю, навыкам красивого и грамотного письма, нежели основам юриспруденции. Кроме того, подготовка законоискусников исключительно путем практических упражнений при отправлении дел в канцеляриях и судах требовала длительного времени.

Российское законодательство представляло собой огромную, постоянно возраставшую в своем объеме и при этом бессистемную массу нормативных актов. Очевидно, что в этих условиях более эффективной для обучения юриспруденции становилась система юридического образования, существовавшая в рамках западноевропейских университетов и предполагавшая изучение устойчивых, сущностных свойств правовых институтов - закономерностей их развития и функционирования, выработку навыков юридического мышления, усвоение знаковой системы юриспруденции - ее понятийного и терминологического аппарата. Иначе говоря, в России возникла потребность в юридическом образовании, базирующемся на фундаменте теоретической, или научной, юриспруденции.

Правовед Г.С. Фельдштейн при рассмотрении вопроса о формировании в период правления Петра I "наряду с практическим направлением в изучении юриспруденции течения теоретического" высказал предположение о том, что мысль о развитии последнего зародилась у царя "под влиянием его сношений и бесед с Лейбницем". "Не нужно забывать, - подчеркнул ученый, - что в своих письмах о введении наук в России Лейбниц, в связи со своими теоретическими взглядами на систематизацию наук, обращал внимание Петра В. на "предмет права естественного и государственного". Нужно иметь в то же время в виду, что Лейбниц исходил из известной гармонии практической и теоретической сторон преподавания и что разрознение этих двух сторон ни в каком случае не должно быть возведено к самым намерениям выдающегося философа, оказавшего, в общем, на судьбы юридического просвещения в России значительное влияние"*(39).

Готфрид Вильгельм Лейбниц (Gotfried Wilhelm Leibniz, 1646-1716) действительно состоял в переписке с Петром I. Более того, он имел возможность высказать свои мысли русскому царю и при личных встречах с ним. В первый раз немецкий философ и русский царь свиделись и имели непродолжительную беседу в июле 1697 г. в Ганновере. Вторая их беседа состоялась в октябре 1711 г. в Санкт-Петербурге, куда Лейбниц прибыл в свите невесты царевича Алексея брауншвейгской принцессы Софии Христины. Хотя и эта беседа была недолгой, Лейбницу удалось заинтересовать Петра I своими идеями, касавшимися законодательной реформы, преобразования государственного управления и суда, реформы образования. По просьбе царя философ набросал план изучения наук и проект учреждения Петербургской академии наук.

Осенью 1712 г. в Карлсбаде состоялась третья встреча Лейбница и Петра I. Царь предложил философу сопровождать его в поездке в Теплиц и Дрезден. Лейбниц получил возможность обсудить с Петром I свои планы и проекты относительно развития просвещения во всех подробностях. Среди них был и проект учреждения в России Академии наук. Царь дал высокую оценку предложениям Лейбница. Немецкий философ был принят на русскую службу в качестве тайного юстиц-советника (эту должность он имел в Ганновере, Бранденбурге и в Вене) и получил пожизненную пенсию в 2000 гульденов из царской казны.

В 1714 г. в немецком журнале "Welt Spiegel" появилось следующее сообщение о намерениях Петра I: "Говорят, что его царское величество предполагает учредить в Петербурге академию. Если это правда, то со временем этот город сделается и замечательным, и громадным, так как и теперь уже он довольно обширен".

В последний раз Лейбниц встречался с русским царем незадолго до своей смерти*(40). "Я воспользовался несколькими днями, - писал он об этой встрече, - чтобы провести их с великим русским монархом; затем я поехал с ним в Герренгаузен подле Ганновера и был с ним там два дня. Удивляюсь в этом государе столько же его гуманности, сколько познаниям и острому суждению".

Своими планами и проектами о развитии просвещения и различных наук немецкий философ пытался делиться и с правителем Ганновера Георгом - королем Великобритании с 1714 г., но не нашел с его стороны какого-либо понимания своих замыслов. Встретился Лейбниц и с соперником русского царя шведским королем Карлом XII, но, как оказалось, только для того, чтобы сделать вывод о том, что им не о чем друг с другом говорить. И только царь Петр оказался в полной мере восприимчивым к новым идеям, высказанным философом, и способным понять их и оценить.

Идеи Лейбница о необходимости развития, наряду с практической юриспруденцией, юриспруденции теоретической, об организации Академии наук, реформе системы образования царь Петр приветствовал потому, что они вполне отвечали потребностям России. Восприятию этих идей Петром I способствовало прежде всего состояние русского общества, он сам шел к этим идеям в поисках способов решения вставших перед ним проблем.

Любопытно, что необходимость чтения книг по теоретической юриспруденции для приобретения юридических знаний Петр I осознал еще в 1703 г. Об этом свидетельствует составленный для его сына Алексея 22 апреля 1703 г. "Наказ, по которому ему же учение его Высочества Государя Царевича поверено будет, поступати имеет"*(41). В нем в качестве пособий для изучения юриспруденции царевичу предлагались книги по естественному праву. Так, § 4 ст. 8 названного документа давал следующую рекомендацию: "Також возможно заранее Пуфендорфову малую книжицу о должности человека и гражданина на французский язык перевесть и в Голландии напечатать велеть, дабы оное употреблять яко введение в право всенародное и яко предверие Гроциа или Пуфендорфоваж о праве естественном и народном, из которого основание всех прав, а особливо права о войне и миру, которое меж Потентами в почтении изучити возможно"*(42). В § 5 говорилось: "И по том взять книгу имянуемую Ле друа цивил дан де орд натюрель весьма потребно, ибо в ней основания общих прав, учить и действовать"*(43). Под книгой "Ле друа цивил дан ле орд натюрель" подразумевалась, скорее всего, книга французского правоведа Жана Батиста Дома (Jean Baptiste Domat, 1625 - 1696) "Les drois civiles dans leur ordre naturel", первое издание которой вышло в свет в Париже в 1684 г., а второе, пересмотренное и исправленное, в 1695 г. В цитировавшемся письме Петра I от 16 декабря 1715 г. в Вену А.П. Веселовскому, помимо распоряжения сыскать в русскую службу опытных чиновников из славян, царь отдавал и следующий приказ: "Також сыщите книги: Лексикон универсалист, который печатан в Лейпциге у Томаса Фрига, другой лексикон универсалист же, в котором есть все художества, который выдан в Англии на их языке, и оной сыщите на латинском или на немецком языке. Також сыщите книгу юриспруденцию, и как их сыщешь, тогда надобно съездить в Прагу и там в езувицких (т.е. в иезуитских. - В.Т.) школах учителем говорить, чтоб они помянутые книги перевели на словенский язык, и о том с ними договоритесь, почем они возмут за работу от книги и о том нам пишитеж. И понеже некоторыя речи их несходны с нашим словенским языком и для того можем к ним прислать русских несколько человек, которые знают по латини и лучше могут несходные речи на нашем языке изъяснить. В сем гораздо постарайся, понеже нам сie гораздо нужно"*(44) (выделено мной. - В.Т.).

До 1 февраля 1716 г. Веселовский нашел необходимых переводчиков, в первой половине 1717 г. в помощь к ним приехали в Прагу из Москвы ученик Славяно-латинской академии Иван Воейков и монах Заиконоспасского монастыря Феофил Кролик. В начале марта 1718 г. Веселовский прибыл в Прагу знакомиться с результатами их работы. 8 марта он сообщил государю: "Осматривал переводу с повеленных лексиконов. И мнится мне, что помянутые переводы мало труда к исправлению требуют... Кролик применился уже так к немецкому языку, что сам с онаго переводит без всякой трудности, не требуя чешского, понеже уже в России имел твердый фундамент того языка"*(45).

Между тем Петр I вел подготовку к открытию в Санкт-Петербурге Академии наук. Задумывая ее учреждение, царь предполагал, что преподавать в ней будут русские ученые. 11 июня 1718 г. советник камер-коллегии Генрих Фик*(46) подал Петру I мемориал (записку) "О нетрудном воспитании и обучении российских младых детей, чтобы оных в малое время в совершенство поставить". Его величество начертал на этой бумаге следующую резолюцию: "Сделать академию, a ныне приискать из русских, кто учен и к тому склонность имеет; также начать переводить книги юриспруденции и прочия, кто сие учинит сего года начало"*(47).

В течение 1720-1721 гг. Петр I обсуждал в переписке с учеником Лейбница немецким ученым Христианом Вольфом (Christian Wolff, 1679-1754) вопрос об учреждении в Санкт-Петербурге Академии наук. Вольф настойчиво внушал царю-реформатору мысль о том, что университет принесет России больше пользы, чем Академия наук. "Обыкновенный университет, где ученые будут преподавать то, что распространит наука между русскими, - писал он, - не только полезнее для страны, чем Академия наук, но также к тому поведет, что в несколько лет Академия наук будет состоять из русских, которые потом настоящую славу доставят своему государству". В результате к январю 1724 г. царь склонился к идее создания Академии наук, способной выполнять одновременно функции и университета, и гимназии.

Подготовку проекта положения "Об учреждении Академии наук и художеств" Петр I поручил своему лейб-медику и по совместительству управляющему царской библиотекой и Кунсткамерой Лаврентию Лаврентьевичу Блументросту (1692-1755). Видимо, к 20 января 1724 г. данный проект был уже составлен: в <