Роль народных масс в ранней Византии — КиберПедия 

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...

Роль народных масс в ранней Византии

2017-11-22 157
Роль народных масс в ранней Византии 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

В свое время в работе, посвященной димам, А. П. Дьяконов высказал мысль о «конституционной силе» народных масс в ранней Византии, их праве принимать участие в разрешении важнейших политических вопросов не только посредством восстания, но и в конституционных формах — путем «эвфимии», «просьбы», пожела­ния или порицания [51, с. 171]. Точка зрения А. П. Дьяконова под­верглась резкой критике со стороны Н. В. Пигулевской, Г. Зайд­лера, С. Винклер [82, с. 221; 297, с. 34, примеч. 1; 330, с. 321— 322]. Между тем идея А. П. Дьяконова, как нам представляется, заслуживает самого пристального внимания и изучения. Исследо­вания Г.-Г. Бека, Ж. Дагрона, Ф. Винкельмана, Ф. Тиннефельда подтверждают его точку зрения, конкретизируя и развивая ее [137, с. 10 и сл.; 170, с. 362; 307, с. 101—119; 311, с. 176—204; 49, с. 27—32]. В своем фундаментальном труде о Константинополе IV— середины V в. Ж. Дагрон показал, что народ представлял собой институт если и не равный сенату, то, во всяком случае, реально существующий наряду с ним. Правда, исследователь видит в этом факте лишь юридическую сторону, расценивая его как некую сту­пень в процессе наделения жителей Константинополя правами на­рода имперской столицы и резиденции императора [170, с. 305].

Как полагает Ж. Дагрон, эти права народ получил сверху, от верховной власти. Императоры не только позаботились о том, что­бы построить красивый, величественный город, которому не было бы равных на греческом Востоке, но и создали ряд необходимых для столицы институтов, в том числе сенат, и наделили особыми привилегиями ее народ [170, с. 297—319].

Нам представляется, однако, что это явление значительно сложнее и имеет не столько правовую, сколько социально-эконо­мическую основу. Особая роль народных масс в городах ранней Византии, на наш взгляд, самым тесным образом связана с эволю­цией социально-политической структуры империи и своими корня­ми уходит в тот бурный и сложный IV век, когда в господствующем классе Византии происходит перегруппировка сил. Родовитая му­ниципальная аристократия, являвшаяся одновременно и культур­ной элитой общества, начинает оттесняться на второй план новой военно-чиновной знатью. В ходе борьбы между этими группировками, развертывавшейся по традиции в местах общественных собра­ний, в частности в театре и на ипподроме, и принимавшей нередко весьма острые формы, каждая из сторон стремилась привлечь на свою сторону, а правильнее сказать, использовать в своих интере­сах народные массы. Родовитая знать пыталась удержать под своим влиянием некогда послушный ей δήμος. Заручиться поддержкой народных масс надеялась и военно-чиновная знать. Делалось это с помощью подкупа или разного рода подачек и обещаний. Исполь­зовались театральные клакёры, которые при огромном стечении народа (обычно в театре) начинали выкрикивать те или иные тре­бования политического характера, порицания или восхваления в адрес должностных лиц. Как правило, подобные возгласы гото­вились заранее и облекались в краткие ритмические фразы, которые легко можно было подхватить и которые народ действительно под­хватывал, если он одобрял их [146, с. 16—18]. Организованный таким образом народ мог стать и действительно становился гроз­ной силой [146, с. 16—18].

Отзвуком и реакцией на складывавшуюся ситуацию явился эдикт Константина об аккламациях (331 г.). Ввиду важности этого эдикта процитируем его целиком: «Мы предоставляем всем возмож­ность прославлять в общественных местах наиболее справедливых и усердных правителей, с тем чтобы мы могли соответствующим образом вознаградить их, и, напротив, предоставляем право обви­нять несправедливых и негодных правителей путем возглашения жалоб, с тем чтобы сила нашего контроля воздействовала на них, ибо, если эти восклицания действительно отражают истину, а не являются инспирированными возгласами клиентов, мы тщательно будем расследовать их, причем префекты претория и комиты долж­ны доводить таковые до нашего сведения» [17, I, 40, 3]. Весьма примечательным является упоминание в эдикте об «инспирирован­ных возгласах клиентов», которое прямо указывает на лиц, кормив­шихся возле родовитой муниципальной знати.

Вполне возможно, что представители родовитой аристократии, чувствовавшие себя доселе полноправными хозяевами положения, а ныне терявшие почву под ногами, первыми прибегли к помощи клакёров. Но практика инспирирования властями в своих полити­ческих целях возгласов в общественных местах была хорошо из­вестна и в Риме [93, с. 105; 146, с. 16], и Константин, издавая этот эдикт, по всей вероятности, надеялся, что чиновники государствен­ного аппарата, прибегнув к наемным крикунам и клакерам, сами смогут создать соответствующую ситуацию и ослабить таким обра­зом местную знать [93, с. 104—105], тем более что неугодные возгла­сы всегда можно было истолковать как подстроенные клиентами куриалов.

Так или иначе, согласно закону Константина оценку деятель­ности правительства давали не местные аристократы, а народные массы.

Эдикт 331 г. не явился откуда-то из небытия, а отражал реаль­ную городскую жизнь того времени, а также стремление императорской власти вмешаться в нее и помочь тем силам, которые являлись опорой этой власти. Но, будучи порожден политическими реалиями эпохи, этот эдикт имел и далеко идущие исторические последствия. Узаконив применительно к своему времени место народных масс в политической жизни города, он тем самым способствовал дальней­шему возрастанию роли народных масс в городах ранней Византии. Народ не только выступает на стороне той или иной группировки господствующего класса, но, как показало исследование Р. Брау­нинга, уже в IV в. использует ситуацию в собственных интересах [146, с. 18—20]. Закон Константина, по существу, явился призна­нием известных конституционных прав народных масс, что нашла отражение и в сознании византийцев IV—VI вв., и в реальной жиз­ни того времени. Говоря о Константинополе начала V в., церковный историк Созомен отмечает, что он с полным правом мог именоваться новым Римом, поскольку в нем теперь уже появились сенат, τάγματα των δήμων и чиновники имперской канцелярии [38, VII, 9, 3], т. е. в социальной структуре города историк выделяет им­перскую бюрократию, сенат и народ, используя при этом необычное выражение τάγματα των δήμων 1.

Понятие «народ» как институт, противостоящий сенату, но в то же время существующий параллельно с ним, свойственно и исто­рику VI в. Прокопию. Начиная рассказ о восстании Ника, он, в частности, пишет: «В это время в Византии произошел мятеж, который... вылился в большое зло для народа и сената» [35, т. I, А, I, 24, I]. А повествуя о событиях, происходивших на форуме Константина, где собрались восставшие, Прокопий преподносит их читателю не столько как бунт толпы, сколько как народное собрание во главе с сенаторами [35, т. I, А, I, 24, 25].

То же представление о народе встречается и в произведении Феодора Чтеца [40, с. 138—139], и в «Хронографии» Феофана [41, с. 154, 160—161], который при описании событий V—VI вв. компи­лировал источники того времени.

Это особенно важно отметить, поскольку термин δημος, как мы уже говорили, в эпоху ранней Византии теряет тот смысл, который вкладывали в него античные авторы, приобретая теперь нередко понятия «чернь», «простонародье» и становясь в подобных случаях синонимом слов όχλος и πλήθος.

Но, по-видимому, столь значительна была в ту эпоху роль на­рода, хотя и не составлявшего уже в социальном отношении еди­ного целого, что его продолжали именовать некогда гордым словом δημος, употребляя его рядом со словом «сенат».

Обычно народ собирался на форуме Константина, иногда в храме св. Софии, чаще же всего на ипподроме, являвшемся главным местом массового скопления людей и игравшем совершенно особую роль в жизни города. Цирк не был лишь местом для игр, он являлся сердцем города, важнейшим общественно-политическим центром. Грозные политические события, вести о которых волновали населе­ние Константинополя, служили поводом к шумным всенародным манифестациям в цирке. Здесь как в фокусе отражались все возникавшие в столице противоречия. Ипподром был главным местом борьбы венетов и прасинов, и вместе с тем, когда этого требовали интересы народа в целом, он превращался в истинный форум всего константинопольского населения. На ипподроме устанавливалось непосредственное общение главы государства с народом. Во время восстания Ника, когда Юстиниан решил в критический момент обратиться к толпе восставших, он приходит именно на ипподром, хотя в тот момент вовсе не было игр. И тотчас же в цирк стекается константинопольский люд [26, с. 475]. На ипподроме происходило провозглашение императора, далеко не всегда протекавшее гладко, без коллизий. Именно здесь осуществлялась сакрализация импера­торской власти. Этому обстоятельству суждено было сыграть ро­ковую роль в судьбе Ипатия, избранного императором в ходе вос­стания Ника. И Ипатию, и самим жителям города казалось недо­статочным то, что новый император был провозглашен на форуме Константина: они устремились на ипподром, где и были перебиты оставшимися в распоряжении Юстиниана воинами (см. ниже, с. 99—100). { Здесь стр. 61—62; Ю. Шардыкин }Всякий раз, когда народ хотел обратиться к импера­тору с жалобой, просьбой или требованием, он использовал для этого игры на ипподроме. Не случайно значительные волнения произошли в Константинополе в 491 г., когда префект города Юли­ан запретил сборища горожан на ипподроме: народ увидел в этом узурпацию своих прав [22, с. 141].

Формы активности народных масс бывали различны, и полити­ческая роль их наиболее ощутимо проявлялась в критических ситуациях. Весьма заметным образом сказывалось влияние жителей столицы при избрании нового императора. Правда, порой их участие в избрании василевса было лишь формальным и выражалось глав­ным образом в эвфимиях, но, как показал Г.-Г. Бек, этим эвфи­миям отводилась весьма существенная роль в церемониале [137, с. 10 и сл.]. При этом народные массы далеко не всегда соблюдали этикет во время избрания и провозглашения императора, когда им полагалось произносить приличествующие случаю аккламации, прославляющие императора, августу и синклит.

Нередко народ и более активно вмешивался в вопросы престо­лонаследия. Так, когда Лев I под давлением Аспара хотел закрепить трон за его сыном, из-за вмешательства народа он вынужден был отказаться от этого намерения [272, с. 369]. И позднее, когда Лев пожелал объявить императором своего зятя Зинона, «подданные его на это не согласились» [15, с. 136]. Несомненна роль, которую сыграли народные массы при избрании императором Анастасия [51, с. 172—174; 137, с. 10]. В этой связи нам хотелось бы вспомнить исследование русского византиниста Д. Беляева, который в первую очередь интересовался церемониальной стороной этой коронации. Он обратил внимание на то, что Анастасия вводили в кафисму ип­подрома дважды с некоторой разницей в одеянии. В первый раз он был облачен в расшитый золотом стихарь-дивитисий, подпоясан поясом и украшен императорскими кампагиями и тувиями. В этом наряде Анастасия подняли на щит и показали народу и войску.

При этом компидуктор копьеносцев возложил на его голову вместо венца свое ожерелье, так как настоящий венец полагалось надевать только одновременно с хламидой василевса.

Первый показ Анастасия народу был, следовательно, пробной коронацией, попыткой заручиться поддержкой народа. Лишь после того как эта поддержка была получена, патриарх возложил на Анастасия хламиду и венец, и он уже в полном парадном облачении вновь вышел к народу, который приветствовал его возгласами «auguste!» и «σεβαστέ» [48, с. 329—330]. Окружение Анастасия, по всей видимости, опасалось, как бы народ вместо возгласов одобрения не произнес иную ритмическую фразу: «Другого императора роме­ям!» Именно ее пришлось услышать Анастасию позднее, в 512 г. [26, с. 407].

Как показал Г.-Г. Бек, роль народа не ограничивалась лишь участием его в избрании императора, она сказывалась и в своеоб­разном контроле масс над деятельностью избранного [137, с. 47 и сл.]. И когда тот не реагировал на просьбы народа, последний весь­ма непочтительно обращался со своим василевсом. Так, Феодосия II в 431 г. забросали камнями [31, с. 78], а в 498 г. той же участи под­вергся Анастасий, отказавшийся освободить зачинщиков уличных беспорядков [26, с. 394—395].

Нередко народ высказывал недовольство и отдельными долж­ностными лицами, тем самым побуждая императора к их смещению. В 412 г. народ напал на префекта города [31, с. 70—71], а в 491 г. в результате сильного народного возмущения был смещен префект города Юлиан [22, с. 141; 31, с. 94]. Аналогичные явления имели место в 498 г. [26, с. 395] и в 518 г., когда народ потребовал изгнать «вора эпарха» [22, с. 171].

В сложных ситуациях к народу апеллируют и император, и другие государственные деятели. Так, заключая перемирие с Анас­тасием, Виталиан потребовал клятвы верности не только от импе­ратора и сената, но и от народа [41, с. 160; 160, с. 56]. Когда же Анастасий нарушил клятву, народ открыто порицал его [41, с. 161].

Простой люд Константинополя часто вмешивался и в религиоз­ные дела. В 507 г., когда Анастасий пригласил в столицу ярого монофисита Филоксена, волнения среди населения привели к тому, что император оказался вынужденным тайно выпроводить его из города [41, с. 149—150; 160, с. 31]. В 511 г. восточные монахи на­чали распевать в церквах монофиситское «трисвятое», а Анастасий дал клятву никогда больше не видеть православного патриарха Македония. В ответ на это поднялся «весь народ», и напуганный император сам пригласил патриарха во дворец, где тот был встречен с большим почетом [40, с. 138; 41, с. 154]. Вскоре, однако, Анаста­сию удалось одержать верх над Македонием [160, с. 38—41; 301, с. 169—170], но при этом он заставил патриарха выехать из Кон­стантинополя ночью, боясь выступлений народных масс [40, с. 139; 41, с. 155]. В 512 г. народ ответил крупным восстанием на открытый переход императора к монофиситству [26, с. 407—408; 21, III, 44], хотя причины выступления, по-видимому, были не только религиозные. А в 533 г., после сильного землетрясения, «весь народ» столицы под влиянием агитации монофиситов собрался на форуме Константина и призывал императора сжечь акты Халки­донского собора [16, с. 629].

В актах собора 536 г. сохранились любопытные документы, в которых зафиксированы события, происходившие в Константи­нополе 15—16 июля 518 г., когда толпа пыталась оказать нажим на патриарха Иоанна, сменившего ненавистного православному на­селению патриарха-монофисита Тимофея. Народ требовал, чтобы «вера Севера»—монофиситство — была предана анафеме. При этом народ обращается к патриарху с ритмически построенными воскли­цаниями 2. Их характер и резкость тона удивительным образом перекликаются с диалогом, имевшим место в январе 532 г. между Юстинианом и прасинами, причем прежде всего с его второй, весь­ма непочтительной по тону половиной (см. ниже). «Кто не предает анафеме Севера,— кричит толпа,— тот сам манихей. Анафема Се­веру-манихею! Кто не говорит этого, тот сам манихей 3!» (ср.: «Кто не говорит, что истинно верует владыка, анафема тому, как Иуде!» (см. ниже, с. 89). { Здесь стр. 55; Ю. Шардыкин } Выкрикивая так некоторое время и по­стоянно побуждая Иоанна признать Халкидонский собор, толпа наконец врывается в сам алтарь и уже там кричит: «Многая лета императору! Многая лета, августе! Я свидетельствую: ты не уйдешь, если не предашь анафеме Севера. Скажи ясно: анафема Северу!.. Ты не сойдешь (с кафедры), если не предашь анафеме. Многая лета патриарху, достойному троицы! Многая лета императору! Многая лета августе! Объяви о прославлении Халкидонского собора! Я не уйду, если не объявишь, мы будем здесь до вечера» [37, кол. 1057— 1066; 55, т. II, с. 6—7; 314, с. 137 и сл.] 4. Далеко не везде и не всег­да разговаривал так народ со своим императором или патриархом.

Итак, в Византии VI в. народ был реальной политической силой и проявлял необычайную политическую активность. Это обстоятель­ство, по-видимому, совершенно не устраивало Юстиниана, стремив­шегося к единству империи и сильной единоличной власти. В 527 г., лишь только он стал соправителем стареющего Юстина, был издан эдикт, запрещавший борьбу партий ипподрома [26, с. 422]. В Ан­тиохии, где в 529 г. произошли волнения, Юстиниан вообще запре­тил проводить игры [26, с. 448—449], лишив таким образом населе­ние их основного места собраний. И хотя Юстиниан включил в свой Кодекс закон Константина об аккламациях [17, I, 40, 3], это вовсе не означало, что он считал для себя обязательным следовать ему.

Во всяком случае, в январе 532 г., в самый канун восстания Ни­ка, когда перед началом ристаний на ипподроме прасины стали обращаться к императору с жалобами, тот самым решительным об­разом отказался выслушать их и, вместо того чтобы дать им гаран­тии в расследовании дела, упорно отрицал обоснованность их пре­тензий (см. ниже, с. 89). { Здесь стр. 55; Ю. Шардыкин } Это обострило и без того сложную ситуа­цию и послужило одной из причин разразившегося вскоре мятежа.

Глава V


Поделиться с друзьями:

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...

Биохимия спиртового брожения: Основу технологии получения пива составляет спиртовое брожение, - при котором сахар превращается...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.023 с.