Сенаторская аристократия Константинополя

На высшей ступеньке социальной лестницы Константинополя находились аристократы-сенаторы. В VI в. их основную массу со­ставляли лица, облеченные титулом иллюстрия, поскольку более низкие разряды знати — клариссимы и спектабили — еще в сере­дине V в. потеряли право заседать в великой курии и получили раз­решение покинуть столицу [17, XII, 1, 15; XII, 2, I]. Титул иллюст­рия становится синонимом сенаторского звания [205, с. 46]. Наибо­лее привилегированной частью сенаторов являлись патрикии; этот титул до 537 г. жаловался лишь консулам и префектам [33, нов.62].

Каково было социальное лицо константинопольского сената? По мнению М. В. Левченко и Г. Зайдлера, основной его костяк со­ставляли крупные землевладельцы [72, с. 80, 86; 297, с. 16]. Именно из их среды, пишет Г. Зайдлер, выходили сенаторы [297, с. 16] (ср. [72, с. 86]). Существование в других городах родовитой аристо­кратии, не связанной с сенаторским сословием Константинополя, М. В. Левченко считал исключением [72, с. 83]. Сенаторы, следо­вательно, отождествляются в данном случае с византийской аристо­кратией вообще. Со своей стороны, Г.-Г. Бек делит аристократию Византии на сенаторов и провинциальных магнатов [136, с. 18—19]. Действительно, исследования последних лет, в частности археоло­гические находки (на Балканах, в Малой Азии и других регионах), позволяют предположить, что значительная часть крупных земель­ных собственников была связана не с Константинополем, а с провин­цией [164, с. 185—187]. Наличие крупных земельных собственников зафиксировано, в частности, в Амиде, Эдессе, Иераполе, Сардах и других городах [164, с. 185—187].

О том же свидетельствует и законодательство, указывающее на существование в городах «знатных по рождению и богатых по на­следству» [17,IV, 63, 3]. Наличие родовитой аристократии в про­винции весьма четко прослеживается и по произведениям Проко­пия. В «Тайной истории», например, он рассказывает о некоем юно­ше Иоанне, сыне самого знатного человека в Эдессе [35, т. III, XII, 6] (ср. [41, с. 221]), бабка которого собрала не менее 2 тыс. либр серебра, чтобы выкупить своего внука, отданного персам в качестве заложника ¹. В другом месте Прокопий повествует об од­ном из первых членов курии города Аскалона (Палестина), дочь ко­торого вышла замуж за Мамилиана из Кесарии, принадлежавшего к знатному роду [35, т. III, XXIX, 17].

Вместе с тем вряд ли имеется необходимость резко противопос­тавлять столичную аристократию провинциальной, как это делает Г.-Г. Бек, утверждая, что провинциальная аристократия не стре­милась в Константинополь и проявляла интерес к высоким долж­ностям скорее в провинциальном, нежели в центральном, аппарате [136, с. 19] (ср. [126, с. 241—242]). Это положение Г.-Г. Бека, вы­сказанное в работе, охватывающей большой хронологический пе­риод, не может быть полностью принято для VI в. Достаточно вспомнить семью Апионов из Египта, на протяжении трех поколений иг­равших весьма заметную роль в политической жизни империи.

Впервые имя Апионов упоминается в документах конца V в., и уже тогда они были известны как крупные землевладельцы [210, с. 25] ². В 503 г. глава их семьи (Апион I) принимает участие в воен­ной экспедиции в Амиду в качестве главного интенданта армии [35, т. I, А, I, 8, 5] ³. Прокопий называет его «известным среди патрикиев» и «предприимчивым» 135, т. I, А, I, 8, 5]. Высоко отзы­вается об Апионе Иоанн Лид, говоря, что это был выдающийся че­ловек и, сверх того, ближайший сподвижник императора [25, III, 17]. По словам автора, Анастасий делил с ним верховную власть [25, III, 17] (ср. [40, с. 137]). После того как экспедиция потерпела неудачу, он был отстранен от должности [41, с. 148; 29, гл. 701, а затем в 510 г. сослан в Никею [40, с. 137; 41, с. 166] ⁴. Юстин по приходе к власти возвратил его из изгнания и назначил на пост префекта претория [26, с. 411; 41, с. 166].

Сын Апиона Стратигий также выполнял ряд ответственных поручений и должностей при Анастасии и Юстиниане [210, с. 27—28; 267, с. 1034—1036]. В 532 г. как представитель императора он председательствовал на двух первых из трех совещаний шести пра­вославных и шести монофиситских епископов [210, с. 29; 301, с. 378; 206, т. II, с. 146]. В 533—538 гг. Стратигий — комит священных щедрот. Возможно, он совмещал этот пост с временным исполнением должности магистра оффиций [210, с. 30—31; 301, с. 433; 113, с. 228]. На его имя составлена 105-я новелла о консулах, 136-я но­велла об агриропратах; о нем упоминается в 22-й новелле и XIII эдикте. Незадолго до войны, возникшей между Византией и Ираном в 540 г., Стратигий был отправлен императором разбирать спор между гассанидами и лахмидами относительно так называемой «Страты» [35, т. I, А, II, 1,9]. Прокопий называет его человеком разумным, благородного происхождения, патрикием [35, т. I, А, II, 1, 9]. Патрикием и бывшим консулом (по всей вероятности, по­четным) [206, т. II, с. 47, 146] Стратигий именуется в новеллах Юстиниана [33, нов. XXII, CV]. Его сын Апион II был ординарным консулом 539 г. и к концу жизни именовался протопатрикием, хотя никакой важной должности не занимал. По мнению Е. Гарди, этот титул предназначался для его отца и был пожалован Апиону II в его честь [210, с. 32].

Наряду с Апионами связи со столицей имели и другие предста­вители египетской знати. Прокопий рассказывает, как (около 542 г. [301, с. 752—753]) был смещен с поста августалия Александрии римский патриций Либерии и на его место назначен египтянин Иоанн Лаксарион, дядя которого Евдемон жил в Константинополе, где он достиг консульского звания, будучи comes rerum privatorum [35, т. III, XXIX, 1, 9]. О принадлежности других египетских арис­тократов к высшей государственной администрации свидетельст­вуют полученные ими титулы (πατρίκιοι, ίλλύστριοι, ένδοξότατοι, μεγαλοπρεπέστατοι), как это справедливо отметил И. Ф. Фихман [113, с. 227—230].

Выходцем из провинции являлся, по всей видимости, и патри­кий Гиерий, префект претория Востока при Анастасии (в 494—496 гг.), оказавший покровительство своему родственнику Каллио­пию из Алеппо. Благодаря Гиерию Каллиопий получил высокую должность комита Востока [26, с. 392; 267, с. 251]. Смещенный с этого поста в результате народных волнений [26, с. 393], Каллио­пий через некоторое время вновь появляется на исторической аре­не. В сане патрикия он становится главным интендантом армии, сменив на этом посту Апиона [29, гл. 70]. Несколько позже он при­нимает деятельное участие в строительстве Дары [31, с. 100]. Марцеллин Комит называет Каллиопия патрикием Антиохии [31, с. 100]. Его сын Феодосий, о котором также известно, что он был родом из Антиохии, являлся одно время августалием Алек­сандрии [26, с. 401; 41, с. 162—163]. Таким образом, отец и сын, оба происходившие с Востока, занимали там ответственные посты. Вполне возможно, что и их родственник Гиерий был родом из этих мест ⁵.

Устремился в столицу и «один из первенствующих» жителей Да­ры — Анастасий, которого в 539 г. император направил с посоль­ской миссией к Хосрову [35, т. I, А, I, 26, 8; II, 4, 15].

Итак, хотя в VI в. существовало различие между провинциаль­ной и столичной аристократией, было бы ошибкой резко противопо­ставлять их друг другу, поскольку, как показывают приведенные выше факты, представители знатных фамилий из провинции неред­ко вливались в ряды константинопольской аристократии.

Но из кого же по преимуществу состояла сенаторская знать Константинополя? Ряд исследователей допускают наличие в рядах константинопольской аристократии потомков римской родовитой знати, переселившейся при Константине из Рима в Константино­поль [72, с. 80; 276, с. 36]. Однако факт переселения при Констан­тине сколько-нибудь значительного числа римских сенаторов в но­вую столицу не подтвержден надежными источниками и представ­ляется спорным. Более того, создается впечатление, что опорой Константина в новой столице являлась не родовитая римская знать, а такие упомянутые в достоверных источниках лица низкого проис­хождения, как Авлавий [237, с. 3—4] и Филипп [237, с. 696—697], попавшие в ближайшее окружение императора благодаря своему продвижению по службе.

Правда, в течение V в. под влиянием варварской опасности дей­ствительно происходит переселение знати из Рима на Восток. Так, «знатный и богатый римский эпарх Волусиан оставил обреченный варварам Вечный Город и переселился во „второй Рим" на службу к царице Евдоксии» [86, с. 63]. С 410 г. поток переселенцев из Рима усилился [86, с. 63]. После нашествия вандалов в новую столицу переселяется представитель римской сенаторской аристократии, консул 454 г. патриций Студий, основавший прославившийся впо­следствии монастырь [40, с. 108; 267, с. 1037]. Но, как свидетельст­вуют жития, не все переселенцы на Восток устремлялись именно в Константинополь [86, с. 63], поэтому едва ли представляется возможным говорить о значительном увеличении числа римской арис­тократии в столице на берегу Босфора.

Вполне очевидно, что если трудно определить численность родо­витой римской знати в Константинополе IV—V вв., то отыскать сведения о ее потомках в VI в.— задача и вовсе неблагодарная. В «Тайной истории» Прокопий упоминает двух сестер, у которых дед и отец не только были консулами, но издревле являлись первы­ми по крови в сенате [35, т. III, XVI 1,7]. Но этот род мог начаться и с IV в., как род Анфимия (см. ниже), которого Прокопий считает знатным и богатым [35, т. I, Б, I, 6, 5]. В скупых на этот счет ис­точниках родословная сенаторов не дается, и нам известен лишь один патрикий — Оливрий, которого действительно можно считать потомком старой римской аристократии, и то лишь по женской линии. Его отец Ареовинд, консул 506 г., один из главных страти­гов византийского войска при Анастасии, вел свой род от внучки Аспара Диагисфеи [41, с. 145], а мать, патрикия Юлиана, являлась дочерью римского императора Олибрия, принадлежавшего к арис­тократическому дому Анициев [35, т. I, А, I, 8, I], и внучки Феодо­сия II Плакидии [35, т. I, Б, III, 6, 6; 267, с. 795].

Вместе с тем ряды римской родовитой знати в Константинополе, следы которой в VI в. здесь уже почти невозможно отыскать, не­сколько пополнились в этот период новыми переселенцами из Рима. Прокопий утверждает, что в Константинополе было много знатных «италийцев» [35, т. II, III, 35, 9]. Трудно судить, насколько это вы­сказывание соответствует истине, но несколько имен все же можно назвать. Прежде всего это консул 541 г. Василий, принадлежав­ший к известной фамилии Дециев [301, с. 462; 206, т. II, с. 46]. Он был сыном сенатора Альбина, упоминавшегося в связи с про­цессом Боэция [267, с. 51—52]. Оказался в Константинополе и кон­сул 504 г. патриций Цетег, который в 551, 552 и 553 гг. вместе с Ве­лисарием, Петром Патрикием и другими видными сановниками вел переговоры с папой Вигилием [267, с. 281—282]. Патриций Либе­рий также эмигрировал на Восток и, несмотря на свой преклонный возраст, занимал видные посты в административном и военном аппа­рате империи [275; 267, с. 677—681]. До 543 г. он исполнял долж­ность августалия Александрии [267, с. 680—681], в 550 г. отправил­ся во главе византийского флота в Сицилию, а в 552 г. руководил армией, посланной для завоевания Испании. В 553 г. он тоже был участником посольства к Вигилию [267, с. 677—681]. Нельзя не отметить, однако, что эти лица не оставались в Константинополе навсегда. Так, патриций Цетег вернулся в Италию при папе Пела­гии I (556—561) и жил в Сицилии [267, с. 282]. На Западе оказался и патриций Либерий, похороненный в Аримине [267, с. 681]. Тако­вы свидетельства источников о представителях римской родовитой аристократии в Константинополе VI в.

Несколько легче проследить судьбу потомков той знати, кото­рая выдвинулась позднее — в IV—V вв. В «Тайной истории», на­пример, Прокопий упоминает некоего Зинона, внука императора Анфимия (467—472), род которого восходит к первой половине IV в.⁶.

С середины V в. начинают выдвигаться родственники императо­ра Льва I, фракийца из племени бессов [26, с. 369]. Об одном из них, по имени Диогениан, рассказывает Иоанн Малала [26, с. 393; 267, с. 362]. Вместе с Иоанном Киртом Диогениан в 493 г. командо­вал экспедицией против исавров [26, с. 393]. Позднее он был сослан и возвращен из ссылки уже императором Юстином, который назна­чил его стратилатом Востока.

Со второй половины V в. начинается родословная почетного кон­сула Иоанна, сына Руфина и внука Иоанна Скифа, полководца вре­мен Зинона и Анастасия, удостоенного в 498 г. консульского звания за победу над исаврами [206, т. II, с. 47]. Иоанн играл весьма за­метную роль во внешнеполитических мероприятиях Юстиниана. В начале его правления Иоанн возглавлял войско императора [26, с. 432; 41, с. 175—176], посланное против гуннов; в 540 г. он был отправлен послом к Хосрову ⁷. По словам Феофана, Иоанн нахо­дился в родстве с императрицей Феодорой [41, с. 237; 206, с. 47, 62, примеч. 53].

С конца V в. начинают возвышаться упомянутые выше Апионы и родственники императора Анастасия ⁸. Его племянники — Ипатий, Помпей и Пров достигают самого высокого положения в госу­дарстве.

Итак, исходя из данных источников, можно заключить, что на­ряду с отпрысками родовитой римской аристократии (о числе кото­рых невозможно сказать ничего определенного) в VI в. среди ви­зантийской знати имелись потомки тех, кто поднялся в этот слой сравнительно недавно (IV—V вв.). Ряды аристократии пополнялись новыми людьми и в течение VI в., прежде всего из числа родствен­ников правящей династии. Современные им авторы неоднократно упоминают многочисленных родственников Юстиниана, его пле­мянников и племянниц. Это Вораид, Юст, Прейекта, Герман со своими сыновьями Юстином и Юстинианом и дочерью Юстиной, сын сестры императора Вигилянции будущий император Юстин II, его брат Маркелл и др. [267, с. 1315]. Наиболее могущественным из них был Герман [35, т. II, III, 32, 10] ⁹, крупный военачальник, наводивший страх на славян [35, т. II, 111,40,5—7] и подавивший вос­стание в Ливии [35, т. I, Б, II, 16, 17; 35, т. II, III, 39, 12; 105, с. 36—38].

Но помимо родственников императора в среду сенаторов прони­кали и люди, не отличавшиеся ни знатностью, ни богатством, зато обладавшие ловкостью и административным талантом. Нередко именно они играли в государстве наиболее заметную роль. Здесь уместно вспомнить, например, о Марине Сирийце, которому при­надлежала идея создания института виндиков [26; с. 400; 25, III, 49] и который, по свидетельству Иоанна Малалы, руководил подав­лением мятежа Виталиана [26, с. 403—405]. Самое непосредственное отношение имел Марин Сириец и к религиозной политике Анаста­сия. В 512 г. народ разграбил его дом, считая Марина главным ви­новником открытого перехода императора к монофиситству [26, с. 407; 31, с. 98].

Далее следует назвать Иоанна Каппадокийского, дважды зани­мавшего пост префекта претория и удостоенного звания консула ¹⁰. Безграмотность изобличала в нем человека низкого происхождения, однако благодаря своему необыкновенному уму и проворству он быстро сделал блестящую карьеру. Скринарий одного из magisteria militum praesentalia, а затем глава финансового бюро префектуры претория, Иоанн был допущен в иллюстрат, не будучи еще префек­том [301, с. 435]. Прокопий, высказав по адресу Иоанна много не­лестных слов, отметив, между прочим, и то, что он был человеком необразованным, не умевшим даже как следует писать письма, тем не менее вынужден признать его высокие умственные способности [35, т. I, А, I, 24, 12], называя его человеком необычайно смелым и прозорливым [35, т. I, Б, I, 10, 7—8]. Иоанн принимал самое ак­тивное участие в политике Юстиниана. Из более чем 170 новелл, изданных после 534 г., три четверти их, адресованные по большей части непосредственно ему, относятся ко времени его пребывания на посту префекта претория и лишь четверть — к оставшимся 25 го­дам правления Юстиниана [302, с. 379; 301, с. 282; 206, т. II, с. 48, 63]. По мнению Э. Штейна, серия административных реформ была подготовлена именно Иоанном Каппадокийским, а Юстиниан лишь играл роль великого реформатора [301, с. 282]. Император чрезвы­чайно дорожил своим префектом, который, по-видимому, знал об этом и никогда не страшился высказать ему свое мнение. Он единст­венный открыто выступил на заседании сената против войны с ван­далами [35, т. I, Б, I, 10, 2—21] и даже не побоялся поносить перед Юстинианом Феодору, «не щадя той великой любви, которую пи­тал к ней император» [35, т. I, А, I, 25, 4—5]. Изобличенный в по­пытке устроить заговор, Иоанн был сослан в Кизик, а имущество его конфисковано [35, т. I, А, I, 25, 31—33]. Тем не менее Юстини­ан пощадил его и в этом случае, оставив ему большую часть его вла­дений [35, т. I, А, 1, 25, 33]. Позже, несмотря на то, что Иоанн был об­винен в убийстве кизикского епископа, он получил разрешение вернуться в столицу, хотя прочие соучастники этого преступления были сурово наказаны [26, с. 483] ¹¹.

Высокую оценку деятельности Иоанна Каппадокийского дает Э. Штейн. Он считает его крупнейшим деятелем в области внутрен­ней политики в период между правлениями Анастасия и Ираклия [301, с. 483] ¹². По мнению исследователя, это была самая замеча­тельная и наиболее значительная фигура столь богатого выдающи­мися талантами ранневизантийского времени [302, с. 377).

В аристократы попал и сириец Петр Варсима, в недавнем прош­лом меняла, который, как пишет Прокопий, «в свое время, сидя у стола с медью, ловко крал оболы и обсчитывал людей благодаря проворству пальцев» [35, т. III, XXII, 3]. Получив должность скри­нария в префектуре претория, он впоследствии дважды занимал пост комита священных щедрот, а также префекта претория Вос­тока, пробыв на этих должностях в общей сложности около двад­цати лет [301, с. 762]. Император пожаловал ему титул консула и патрикия [206, т. II, с. 138] ¹³. Все эти поднявшиеся из низов люди, несомненно, являлись выдающимися финансовыми и государствен­ными деятелями своего времени.

Стать сенатором можно было и благодаря дипломатическим талан­там. Так произошло, например, с Петром Патрикием, происходившим из семьи, некогда жившей в Месопотамии, но родившимся в Фессало­нике ¹⁴. Некоторое время Петр был ритором в Константинополе, и Прокопий отличает его как человека выдающегося ума, владев­шего к тому же редким даром убеждения [35, т. II, I, 3, 30]. В 534 г. он был отправлен послом к Амаласунте, но, поскольку в тот момент власть в Италии оказалась в руках Теодата, Петр в следующем году отправился в Равенну, где и вел с ним переговоры [35, т. II, I, 6, 1—II]. По возвращении из Италии ему было присвоено звание магистра оффиций [35, т. II, I, 22, 24]. В 550 г. уже в сане патрикия он вел переговоры с Хосровом [35, т. II, IV, 11, 2], а в 551 — 553 гг. принимал непосредственное участие в переговорах с папой [301, с. 725]. В 561 г. Петр Патрикий снова отправился к Хосрову, с которым заключил необходимый для империи мир [290, с. 368 и сл.].

В период, когда Византия вела активную внешнюю политику, вполне естественным было выдвижение людей, отличавшихся доб­лестью и военным талантом. Не говоря уже о Велисарии, карьера которого хорошо известна ¹⁵, можно назвать ряд других лиц, на­пример Ситу, который в молодые годы вместе с Велисарием испол­нял обязанности оруженосца Юстиниана [35, т. I, А, 1, 12, 21] ¹⁶. По свидетельству Иоанна Малалы, это был человек «воинственный и способный» [26, с. 429—430]. Прокопий также наделяет Ситу качествами превосходного полководца, называя его при этом «кра­сивым и храбрым воином» [35, т. I, А, II, 3, 26]. Юстиниан назна­чил его стратилатом в Армению, где он проявил себя незаурядным дипломатом в отношениях с местным населением. Спустя некоторое время Сита уже magister militum praesentalis [35, т. I, А, I, 15, 3]. Ему была отдана в жены Комито, сестра императрицы Феодоры, что весьма приблизило его ко двору.[26, с. 429]. В одной из новелл Юстиниана Сита назван бывшим консулом и патрикием [33, нов. 22]. Э. Штейн полагает, что как полководец Сита нисколько не усту­пал Велисарию, а как государственный деятель даже превосходил его [301, с. 288—289].

Необходимо упомянуть и Мартина, служившего вначале под командованием Велисария, а затем ставшего во время военной кам­пании в Лазику одним из главных стратигов византийского войска [13, II, 18].

Наконец, головокружительная карьера Юстина, иллирийского крестьянина ¹⁷, возвысившегося благодаря своим военным талан­там и житейской хитрости, подтверждает мысль о том, что в те вре­мена наряду с родственниками нового императора в высшие слои константинопольского общества могли проникать люди невысокого происхождения, но наделенные теми или иными способностями. Более того, в рядах аристократии нередко оказывались и варвары, многие из которых достигали высших командных постов в армии ¹⁸. Так, весьма благосклонно отнесся император к вождю гепидов Мунду, назначив его стратилатом Иллирии [26, с. 451], а впоследст­вии стратилатом Востока, когда с этого поста был смещен Велиса­рий [26, с. 466] ¹⁹. Прокопий считает, что Мунд был исключительно предан интересам императора и очень сведущ в военном деле [35, т. II, I, 5, 2].

Варваром по происхождению являлся и другой византийский военачальник — Бесса. Он происходил из тех готов, которые в свое время не последовали за Теодорихом в Италию [35, т. I, А, I, 8, 3]. Бесса принимал участие в войнах Византии с Ираном — сначала при Анастасии [35, т. I, А, I, 8, 3], затем при Юстиниане, когда он стал наместником (дукой) Мартирополя [35, т. I, А, I, 25, 5]. Бесса был одним из командующих войсками во время войны с готами [35, т. II, I, 5, 31. По свидетельству Прокопия, он был энергичным, искусным военачальником [35, т. II, I, 16, 2—3]. В то же время он показал себя с самой худшей стороны во время осады Рима Тоти­лой, проявив особую алчность и изощренность в ограблении населе­ния [100, с. 369 и сл.]. Город же Бесса защищал плохо и в конце концов бежал [35, т. II, III, 20, 1—20]. Свое постыдное поведение в Италии он до некоторой степени искупил во время кампании в Лазике, когда, будучи уже семидесятилетним стариком, обнару­жил необычайную храбрость и искусство при осаде Петры [35, т. II, IV, 11, 11—64], хотя, впрочем, и здесь проявил не меньшее корыстолюбие, чем в Риме [35, т. II, IV, 13, 11—12; 13, III, 2].

Благодаря военным успехам выдвинулся и гот Буза, получив­ший высокую должность стратига Востока [41, с. 219] ²⁰. Готом, по утверждению Псевдо-Захарии [46, VII, 13; 290, с. 485] ²¹, был и все­могущий Виталиан, который заставил трепетать Анастасия и со­перничества с которым страшился Юстиниан [301, с. 230; 314, с. 108—115].

Варвары проникали в ряды знати не только благодаря своим военным способностям. Магистр Гермоген, например, отличался и дипломатическим дарованием. Иоанн Малала называет его скифом [26, с. 445], на основании чего можно делать самые разные предпо­ложения о его действительном происхождении. Одни считают его гунном [173, с. 108; 148, т. II, с. 87, примеч. 1; 206, т. II, с. 141], другие — готом (южнорусским или фракийским) [290, с. 280], третьи — человеком смешанной гото-ромейской крови [301, с. 287]. Некогда Гермоген был советником Виталиана, затем, удо­стоившись звания магистра [35, т. I, А, I, 13, 10—11] ²², он принял участие в совместном с Велисарием руководстве византийским вой­ском во время войны с Ираном [26, с. 461—462; 35, т. I, А, I, 13, 10]. Не раз он отправлялся в Иран для ведения переговоров [26, с. 445, 452, 471]. За свои успехи по службе Гермоген был удостоен звания консула и патрикия, поднявшись, таким образом, на самую высокую ступеньку в византийском обществе.

Существовал еще один путь наверх, в круг аристократов, до­ступный для знатных перебежчиков из стана врагов. Им восполь­зовался, например, зять короля Теодата Эбримунт. Отправленный в Константинополь, он получил много различных почестей, и в частности был возведен в звание патрикия [35, т. II, 1, 8, 3—4; 100, с. 268].

Таким образом, состав столичной аристократии был весьма пестрым. Наряду с представителями знати, выдвинувшимися в предшествующие времена, в сенаторской среде оказалось и не­мало выскочек, которым подняться столь высоко помогли какой-либо талант или же просто случай.

Так же как в Риме, в Византии тоже существовали богатые сена­торы, например Велисарий или Иоанн Каппадокийский. По бо­гатству Велисарий мог чуть ли не сравняться с императорским дво­ром. Во время войны с готами римляне говорили, что своим могу­ществом Велисарий один может уничтожить силу Теодориха [35, т. II, III, 1, 21]: только на доходы со своих владений он выставлял до 7 тыс. всадников. Отмечая его богатство, Прокопий говорит, что он был страшен для всех — и властвующих и воинов [35, т. II, III. 1, 18—19, 20]. Петр Патрикий имел в своем владении остров [301, с. 727]. Очень богат, по утверждению Прокопия, был консул Евде­мон [35, т. III, XXIX, 3—4]. Значительным было состояние Ти­мострата, брата Руфина, и Иоанна, сына Луки, попавших в плен к вождю лахмидов Мундару [35, т. I, А, I, 17, 4].

Однако основная масса сенаторов на Востоке, которая не могла похвастаться столь древним происхождением, как римская знать, была все же намного беднее, значительно уступая в этом смысле римским магнатам [235, т. II, с. 555]. Долги константинопольских синклитиков были делом настолько распространенным, что стали сюжетом специально посвященных этому законов Юстиниана, преж­де всего эдиктов VII и IX, из которых вытекает, что свою собствен­ность (дома, земли и т. п.) аристократы (по всей видимости, речь идет о выскочках) подчас приобретали на одолженные суммы.

Основу богатства родовитой римской знати составляла прежде всего земельная собственность. Земельные владения имели и кон­стантинопольские сенаторы, о чем упоминает Прокопий в «Тайной истории» [35, т. III, XII, 12]. Константинопольские сенаторы чаще, вероятно, владели проастиями, расположенными как в самом го­роде, так и в его предместьях и приносившими их владельцам раз­нообразный доход (см. выше, с. 29 ). {Здесь стр. 17—18; Ю. Шардыкин } Большой доход приносила им сдача в аренду помещений, в том числе ремесленных мастерских, причем, по-видимому, не только тех, которые находились в проас­тиях. В новеллах Юстиниана о мастерских константинопольской знати говорится как о вполне обычном явлении [33, нов. 43, 59]. Конечно, едва ли синклитики сами занимались ремеслом и торгов­лей — скорее всего они сдавали в аренду или сами мастерские, или помещения для них. В раннем Константинополе сдача в аренду Домов и частных портиков под мастерские и жилье была весьма рас­пространенным явлением, и плата за аренду тяжелым бременем ложилась на плечи ремесленников, о чем красноречиво свидетельст­вует 43-я новелла Юстиниана. Из той же новеллы явствует, что эргастирии сенаторов представляли собой серьезную конкуренцию для прочих ремесленных мастерских, поскольку были освобождены от несения всяких повинностей [33, нов. 43, предисл.].

Резиденция константинопольского аристократа все больше пре­вращалась в коммерческое учреждение — οϊκος, οίκία. Подобные учреждения могли занимать целый квартал, который принимал название по имени владельца. Так, в квартале, принадлежавшем богатой вдове Олимпиаде (IV в.), сдавались внаем ремесленные ма­стерские, помещения для жилья, бани [86, с. 121].

Наряду с имениями, домами и эргастириями константинополь­ские сенаторы владели движимым имуществом, золотом и драго­ценностями. По свидетельству Прокопия, у Велисария хранились на Востоке большие суммы (πολλά χρήματα). Он пишет, что Фео­дора, овладевшая этими богатствами, передала из них 3 тыс. либр золота императору, вернув остальное прославленному стратигу [35, т. III, IV, 17, 31]. Огромные сокровища были и у Феодосия, фаворита жены Велисария Антонины [35, т. III, III, 5]. Внук импе­ратора Анфимия Зинон также был собственником бесчисленного количества серебра и золотых вещей, украшенных драгоценными камнями [35, т. III, XII, 2]. Когда в 512 г. толпа восставших раз­громила дом префекта претория Марина Сирийца, она нашла там массу серебра, которое тут же было разрублено топорами и разде­лено между участниками нападения [26, с. 408]. Иоанн Каппадокий­ский и после опалы и ссылки обладал большим богатством, частично спрятанным, частично оставленным ему императором [35, т. I, А, I, 25, 34]. Естественно, что к спрятанному имуществу земельные владения не относятся. Характерно, что, описывая богатства Иоан­на, Прокопий прежде всего говорит о множестве денег (χρήματα μεγάλα) [35, т. I, А, Ι, 25, 34].

Одновременно с богатствами, получаемыми синклитиками от имений, сдачи в аренду эргастириев и жилья, большую выгоду приносило им обладание административными должностями. Пре­фект Африки получал 100 либр золота в год [277, с. 31]. Сама по себе такая сумма не могла привлекать людей с доходом в 1 тыс. либр или больше, но дело в том, что обладание этой должностью давало возможность получать намного больше, чем официальное жало­ванье [235, т. II, с. 557]. Именно этим, по-видимому, можно объяс­нить вражду между людьми, перешедшую в настоящее вооруженное столкновение, из-за стремления получить должность августалия Александрии, о чем писал Прокопий в «Тайной истории» [35, т. III XXIX, 1—10].

Занимая пост префекта претория, Иоанн Каппадокийский за короткий срок стал настолько богат, что, будучи сосланным в Ки­зик, мог жить в роскоши и считать свое положение счастливым [35, т. I, А, I, 25, 34—35]. Весьма своеобразно наживал свое богатство племянник Юстиниана — патрикий Герман. Как сообщает Иоанн Малала, Герман, назначенный стратилатом Востока в 540 г., нака­нуне захвата Антиохии Хосровом, практически занимался лишь тем, что скупал у жителей серебро — по 2 или 3 номисмы за 1 либ­ру [26, с. 480] ²³.

При рассмотрении сенаторского сословия в Константинополе возникает еще один немаловажный вопрос; насколько устойчивым было положение знати в VI в. Г.-Г. Бек полагает, что с каждой пе­ременой на троне потрясалась вся социальная структура города [136, с. 16]. Он пишет, что «выскочки приводили нередко орду род­ственников, сторонников и прихлебателей и возводили их в высокие и высочайшие звания государства, а вместе с тем и в „общество" столицы. Поэтому многие, кто до этого имел ранг и имя, удалялись, вынужденные спускаться по социальной лестнице» [136, с. 16].

Действительно, нестабильность в положении сенаторской ари­стократии Константинополя являлась одной из характерных ее особенностей. Само звание сенатора не было наследственным, а в ряде случаев даже не было пожизненным. Именно этим, пожа­луй, можно объяснить обесценение одних титулов и появление дру­гих. В середине V в. потеряли прежнее значение титулы клариссима и спектабиля; отныне лишь титул иллюстрия давал право засе­дать в сенате. В начале правления Юстиниана количество иллюст­риев увеличилось за счет illustres honorarii [301, с. 429]. Но уже при­близительно в 536 г. Юстиниан лишил их права заседать в сенате, который в результате стал сравнительно небольшим собранием, объединявшим лишь самых высших должностных лиц — gloriosi [301, с. 432].

И все же неустойчивость в среде константинопольской сенатор­ской знати не следует преувеличивать и представлять себе дело так, словно с каждой переменой на троне происходили резкие изменения в ее составе. Так, с приходом к власти Юстина не наблюдается ника­ких изменений социальной структуры Константинополя. Ипатий, Помпей и Пров, например, выдвинувшиеся при Анастасии, с пере­меной трона продолжают играть в государстве большую роль вплоть до 532 г. В частности, Ипатий, несмотря на то, что еще в правление Анастасия дважды неудачно возглавлял византийское войско и в результате отстранялся от должности, при Юстине вновь стано­вится стратилатом Востока [26, с. 423]. Он оказался и среди ромей­ских послов, отправленных Юстином к персам [35, т. I, А, I, 11, 24]. Прова Юстин посылает с большими деньгами на Черноморское побережье с целью склонить гуннов оказать помощь иверам [313, с. 70—711. Юстиниан, в свою очередь, прощает Прову нанесенное ему оскорбление [26, с. 438—439].

Таким было отношение не только к родственникам предшествую­щего императора, хотя именно на них прежде всего должна была сказаться неустойчивость положения знати. Марин Сириец, играв­ший при Анастасии крупную роль в управлении государством, ис­полнял при Юстине должность префекта претория (519 г.), несмотря на то, что оказался замешанным в заговоре против императора [314, с. 103—104].

С переменой династии не наблюдается никаких массовых ре­прессий по отношению к знати; напротив, некоторые патрикий, сосланные Анастасием, были возвращены при Юстине и назначены на высокие посты [26, с. 411].

Не происходит резких изменений в положении сенаторской аристократии и в течение всего правления Юстина и Юстиниана (см. гл. VIII).

Вместе с тем в источниках упоминаются случаи, когда некоторые лица действительно теряли высокое положение и подвергались ре­прессиям. Так, с приходом к власти Юстина I были казнены Аман­тий и три его сторонника, готовившие заговор против нового импе­ратора [26, с. 410—411]. Причина опалы, впрочем, здесь достаточ­но ясна, а гнев императора коснулся весьма узкого круга лиц.

В 523 г. Юстин сместил и сослал в Иерусалим префекта Кон­стантинополя Феодота, без его ведома предавшего казни иллюст­рия Феодосия Стикку [26, с. 416]. По словам Прокопия, истинной причиной ссылки явилось недоброжелательное отношение к пре­фекту со стороны племянника императора — Юстиниана [35, т. III, IX, 39].

В 529 г. в связи с гонением на язычников было конфисковано имущество и ряда представителей сенаторской знати. Среди по­страдавших источники называют бывшего референдария Македония, бывшего эпарха Асклепиодота, патрикия Фоку, сына Кратера, и квестора Фому [26, с. 449; 41, с. 180] ²⁴. В том же году жертвой гнева императрицы стал бывший консул Приск: имущество его было конфисковано, а сам он отправлен в изгнание в город Кизик [26, с. 449].

Еще об одном случае, когда «за клевету» был конфискован дом бывшего эпарха Евгения, упомянуто в «Хронографии» Феофана [41, с. 235].

Подобные факты, однако, были единичными и вовсе не означали больших перемен и потрясения всей социальной структуры города. Представляется возможным, по-видимому, говорить лишь о таком социальном изменении, которое, если употребить сказанное по дру­гому поводу выражение Г.-Г. Бека, пронзая горизонтальные слои, «сами эти слои оставляет нетронутыми».

Но, как бы то ни было, все эти примеры, несомненно, свидетель­ствуют о том, что положение сенаторов не отличалось достаточной стабильностью и часто зависело от прихоти императора или импе­ратрицы. Действительно, звание сенатора отнюдь не являлось га­рантией независимого, прочного положения, избавлявшего от не­ожиданных немилостей и капризов царственных особ. Так, про­славленный полководец, почетный консул Буза, тоже пострадав­ший от гнева Феодоры, был заточен ею без всякого суда в ее собст­венную тюрьму, и никто не знал, где он находился [35, т. III, IV, 8—13].

Несколько раз испытывал на себе гнев императора и императ­рицы Велисарий, и лишь по прихоти Феодоры ему было возвраще­но прежнее положение [35, т. III, IV, 13—32]. Характерным пред­ставляется и пример патрикия Фоки. В 529 г. он был обвинен в язы­честве, и имущество его конфисковано. В 532 г. он вновь появляется на исторической арене, сменив на несколько месяцев Иоанна Кап­падокийского на посту префекта претория [35, т. I, А, I, 24, 18; 16, с. 621]. В 545—546 гг. Фоку опять обвиняют в язычестве, и он вынужден покончить с собой [301, с. 371].

Нестабильность положения аристократии проявлялась также в том, что дети и родственники сенаторов далеко не всегда наследо­вали не только общественное положение, но и их имущество. Так, Юстиниан присвоил имущество бывшего консула Евдемона, хотя тот имел немалую родню [35, т. III, XXIX, 12]. Подобным же обра­зом он поступил с имуществом препозита Евфрата, имевшего нас­ледника в лице своего племянника [35, т. III, XXIX, 13]. Кроме того, император, попирая всякую законность, сделал себя наслед­ником сенаторов Зинона, Татиана, Демосфена и Гилара [35, т. III, XII, 3—5]. Таким образом, даже не прибегая к массовым репрес­сиям, Юстиниан тем не менее давал сенаторам повод к беспокойству за свое положение, имущество и судьбу близких.

Юридически сенаторская аристократия Константинополя явля­лась высшим социальным слоем империи. Соответствовала ли ее политическая значимость этому юридическому статусу? По мнению Г.Т. Бека, константинопольский сенат играл весьма важную роль в политической жизни ранней Византии. В статье «Сенат и народ Константинополя» исследователь, в частности, пишет, что если до середины V в. империя была солдатской и решающую роль в ней играла армия [137, с. 5], то с этого времени положение коренным образом меняется: сенат становится важным конституционным фак­тором, ему принадлежит решающая роль в избрании императора [137, с. 10 и сл.] ²⁵. Классическим случаем подобного избрания Г.-Г. Бек считает избрание императором Юстина в 518 г. [137, с. 13].

К своим выводам автор пришел на основании изучения сочинения Константина Багрянородного «О церемониях». В свою очередь, Ш. Диль, хотя и исходивший, как Г.-Г. Бек, при ана