Социальная структура населения Константинополя

В VI в.

Интерес к социальной структуре раннего Константинополя про­будился у исследователей уже давно. Еще Дж. Бери предпринял попытку дать классификацию состава населения византийской сто­лицы в IV—VI вв. Согласно его характеристике, между императо­ром и народными массами стояла аристократия, различавшаяся по трем степеням знатности: высшая, средняя и низшая. К аристо­кратии он причислял также высших чиновников, профессоров уни­верситета и занимавших высокое положение врачей; средние слои по мнению автора, были представлены богатыми купцами и начи­нающими юристами; далее шли не имеющие привилегий врачи, учителя и риторы и, наконец, городская беднота [147, т. I, с. 42],

Иную классификацию населения Константинополя в этот пе­риод предложил в 1913 г. В. Шульце, деливший жителей города на следующие категории: 1) аристократию, куда входили сенаторы, купцы и крупные владельцы эргастириев, 2) среднее сословие, со­стоявшее из ремесленников и торговцев, и 3) пролетариат, под ко­торым автор подразумевает люмпен-пролетариат [295, с. 236—246]. Рабство, по мнению В. Шульце, не имело тогда существенного зна­чения [295, с. 244—245], поэтому автор не счел нужным выделять рабов в отдельную категорию. Наибольшей социальной активностью исследователь наделяет среднее сословие, члены которого и были, с его точки зрения, наиболее яркими и характерными представите­лями византийского общества [295, с. 246].

Более сложной представлялась социальная структура городско­го населения Византии, в частности Константинополя, А. П. Руда­кову, который вычленял в нем несколько слоев в зависимости от рода занятий [86, гл. VI].

Тот же принцип положен в основу социальных стратификации современных исследователей А. Джонса и Ф. Тиннефельда. Не за­нимаясь непосредственно изучением социального состава жителей Константинополя, А. Джонс задался целью рассмотреть различные категории населения империи в целом. В соответствии с этим в его труде нашли место разделы, посвященные сенаторам, торговцам и ремесленникам, военным, духовенству, лицам свободных профес­сий [235, с. 523—562, 607—687, 824—872, 910—914, 986—1024]. Но, давая весьма подробную характеристику отдельным слоям ви­зантийского общества, А. Джонс вместе с тем не стремился свести свои наблюдения в целостную картину, что придает его работе не­которую незавершенность, даже фрагментарность.

Следуя за А. Джонсом, Ф. Тиннефельд делит население Констан­тинополя на сенаторскую аристократию, отдельные категории чи­новников, военных, клириков, ученых, врачей, адвокатов, архи­текторов, торговцев, ремесленников, лиц без определенных заня­тий, рабов [311, с. 175—176].

Этой несколько мозаичной картине противостоит более жесткая и обобщенная схема, предложенная Г.-Г. Беком. Всех жителей Константинополя исследователь делит на три группы: аристокра­тию, средние слои и народные массы [136, с. 19—21, 32]. Средние слои, по мнению автора, были представлены владельцами эргасти­риев, средними землевладельцами, врачами, преподавателями и т. п. [136, с. 20—21]. Исследователь не оговаривает принципа, по которому он объединяет в одну группу столь различные слои населения. Единственное, что могло быть у них общего, — это, надо полагать, приблизительно одинаковый материальный уровень. Но одного этого, по-видимому, недостаточно для того, чтобы утверж­дать, к примеру, что владелец ремесленной лавки и преподаватель высшего учебного заведения имели одно и то же общественное поло­жение, одинаковую психологию, сходные потребности и интересы. В данном случае определяющим фактором, бесспорно, является способ, каким получают средства к существованию, но он-то и не позволяет объединить эти категории жителей столицы в одну группу.

Имущественному фактору придает большое значение и Э. Патлажан. В ходе своего исследования она делает вывод о том, что в ранневизантийский период на смену прежнему разделению общества на honestiores и humiliores постепенно приходит деление жителей на богатых и бедных [279, с. 14—17].

Более традиционно характеризует население раннего Констан­тинополя Ж. Дагрон, который делит его на две большие основные группы — сенат и народ, не выделяя внутри их существенно раз­личающиеся между собой категории населения [170, с. 119—205, 297—366].

Из юридических факторов исходит при характеристике социаль­ной стратификации ранневизантийского общества Г. Е. Лебедева, делящая население Константинополя на сенаторскую аристокра­тию, плебс и городских рабов [69]. Но в отличие от Ж. Дагрона она не считает возможным говорить о единстве плебейского населе­ния города, о непременной принадлежности всех его представителей к разряду humiliores, поскольку среди них все явственнее выделя­лась группа богатых торговцев [69, с. 120—121].

Роль торгово-ростовщических элементов в Константинополе осо­бо подчеркивал в свое время А. П. Дьяконов, который считал воз­можным противопоставить их, в силу их общественно-политического влияния, земельной аристократии города [51. с. 194].

О дифференциации плебса и постепенном выделении в нем тор­гово-ростовщической верхушки говорит и Г. Л. Курбатов; однако, по его мнению, не следует преувеличивать роль и богатство этой прослойки горожан [64, с. 146—147].

Столь же резко расходятся взгляды исследователей и по вопро­су социальной динамики ранневизантийского общества. Так, по мнению А. П. Рудакова, все его слои «перемешаны между собой, во всех слоях замечается постоянное стремление подняться наверх, к более почетному или завидному социальному положению» [86, с. 216]. Среди современных византинистов наиболее последователь­но теорию нестабильности социальной структуры столицы развивает Г.-Г. Бек. Константинопольское общество представляется этому уче­ному «открытым» сверху и снизу [136, с. 13], причем, по его мнению, нестабильность проявляла себя не только со сменой династии, но и с приходом к власти каждого нового императора [136, с. 16].

Диаметрально противоположной точки зрения придерживается П. Каранис, который полагает, что характерной чертой социальной структуры Поздней Римской империи после кризиса III в. и реформ Диоклетиана и Константина была неподвижность (immobility) [161, с. 39]. Не склонны разделять точку зрения Г.-Г. Бека Ж. Даг­рон, Г. Л. Курбатов, Г. Е. Лебедева [170, с. 147—190; 60, с. 20; 69, с. 153—162].

Какой же из упомянутых точек зрения на вопрос о структуре константинопольского общества в VI в. и характере социальной ди­намики в этом обществе следует отдать предпочтение? При ответе на этот вопрос, по нашему глубокому убеждению, необходимо преж­де всего четко выяснить, как характеризовали византийское обще­ство его современники.

Как это ни покажется странным, подробно о социальной струк­туре общества в произведении, принадлежащем перу византийца той эпохи, можно прочитать лишь в труде сугубо специального ха­рактера — в трактате о военном деле, автор которого остался не­известным [14]. Сведения трактата представляют особый интерес, поскольку исходят не от писателя, отягощенного риторским обра­зованием и мыслящего в силу этого категориями, привнесенными из прошлого, но от специалиста, обладающего практическим скла­дом ума и рассуждающего сугубо по-деловому.

В характеристике социальной структуры византийского обще­ства автор трактата исходит из деятельности отдельных индивидуу­мов, их конкретных общественных занятий. По его мнению, все лю­ди должны выполнять какие-то функции в государстве — работать, быть полезными своей политии [14, I, 1, с. 42]. В соответствии со своими представлениями, он вычленяет в современном ему общест­ве следующие группы населения: духовенство, архонтов, различные группы чиновников (прежде всего судебного и финансового ве­домств), техническую интеллигенцию, ремесленников и торговцев, неквалифицированных рабочих, лиц, не занятых постоянным тру­дом, а также театральное сословие [14, I—III; 78, с. 114—122, 132— 133; 67, с. 62—64].

Столь же дробной, хотя и более всеобъемлющей выглядит харак­теристика социальной структуры константинопольского общества у Прокопия, который вычленяет в нем сенаторов, духовенство, чи­новничество, военных, риторов, философов, адвокатов, учителей» торговцев, ремесленников, городскую бедноту и театральное сосло­вие [35, т. III, XXVI, 2—26]. Но когда Прокопию понадобилось сказать об этом же обществе в двух словах, он поделил его на две основные категории — народ и сенат [35, т. I, А, I, 24, I]. По-ви­димому, в данном случае сказалось влияние классических образцов, привычка мыслить категориями, присущими античному миру. И в самом деле, Прокопию современное ему общество представляется традиционно римским; изменения, происходившие в статусе сенато­ров и в социальной структуре города в целом, историк восприни­мает как явление частное — как новшества Юстиниана. Но это частное явление — нестабильность в положении знати,— вызван­ное действиями ненавистного ему императора, принимает в изобра­жении Прокопия столь грандиозные размеры, что заставляет чита­теля прийти к выводу о полном упадке сенаторской аристократии в эпоху Юстиниана.

На две основные группы делит ранневизантийское общество и автор упомянутого трактата о военном деле, но он называет их несколько иначе, нежели Прокопий, — архонты и подданные. Ар­хонты, в его изображении, это не весь сенат, но лишь его часть, а именно та, которая находится в непосредственной близости к импе­ратору и занята управлением государством. Архонты, по словам автора трактата, достигают своего положения в постоянной борьбе за влияние и власть. Является ли эта фраза отзвуком существова­ния вертикальной мобильности, или автор просто хотел сказать с постоянной борьбе группировок внутри одного и того же общест­венного слоя, неясно. Но в его словах так или иначе нашла свое отражение известная нестабильность правящей элиты.

В своей попытке выявить, что представляла собой социальная структура константинопольского общества в VI в., мы, конечно же, не можем игнорировать отмеченные византийскими авторами различия людей по роду их деятельности, и в этом смысле мы по­следуем за византийскими историками.

Но анализ источников, как нам представляется, делает необхо­димым и учет общественно-политического веса отдельных групп населения города, их реального места в социальной структуре кон­стантинопольского общества, что, возможно, позволит ответить на вопрос, можно ли делить все население столицы на сенаторскую аристократию и народные массы (либо, пользуясь словами аноним­ного автора трактата о военном деле, на архонтов и подданных), или в эту схему необходимо внести некоторые коррективы. Подобный анализ (на основе использования максимального количества источ­ников, их сопоставления и противопоставления) поможет выяснить и характер социальной динамики, а также степень активности тех или иных слоев общества столицы и причины их участия в социально-политической борьбе города.