В чем разница между самоанализом и самовоспоминанием?

 

Разница велика. Самоанализ это когда вы думаете о себе. Самовоспоминание это не думать вообще: это начать осознавать себя. Разница тонка, но очень велика. Западная психология настаивает на самоанализе, а восточная психология настаивает на самовоспоминании. Когда вы занимаетесь самоанализом, что вы делаете? Например, вы злитесь: вы начинаете думать о злости — чем она была вызвана. Вы начинаете анализировать, почему это произошло. Вы начинаете судить, хорошо это или плохо. Вы начинаете рационализировать — вы разозлились, потому что ситуация вынудила вас к этому. Вы размышляете о злости, вы анализируете ее, но ваше внимания сфокусировано на злости, а не на вас самих. Все ваше сознание сфокусировано на злости — вы наблюдаете, анализируете, у вас возникают ассоциации, вы думаете об этом, пытаетесь найти способ, как избежать этого, как избавиться от этого, как сделать так, чтобы это не повторилось. Таков процесс мышления. Вы будете осуждать злость, как нечто «плохое», потому что она разрушительна Вы дадите клятву: «Я больше никогда не сделаю этой ошибки». Вы будете пытаться контролировать этот гнев посредством своей воли. Вот почему западная психология стала аналитической... анализ, анатомирование.

Восток акцентирует ваше внимание не на злости. Он акцентирует ваше внимание на вас самих. Будьте осознанными, когда вы злитесь, будьте настолько осознанными... Не думайте, потому что думание это состояние некой спячки. Вы можете думать даже тогда, когда спите, для этого не нужно никакой осознанности. На самом деле вы постоянно думаете, но не осознаете. Думание происходит постоянно. Вы продолжаете думать даже тогда, когда спите, в уме все время происходит внутренняя болтовня. Это нечто механическое.

Восточные психологи говорят: «Будьте осознанными. Не пытайтесь анализировать злость, этого не нужно. Просто посмотрите на нее, но посмотрите осознанно. Не начинайте думать». На самом деле, если вы начинаете думать, это помешает вам посмотреть на злость. Тогда думание оденет ее в свои одежды. Тогда думание окутает ее подобно облаку, ясность пропадет. Не думайте вообще. Будьте в состоянии не-думания и смотрите.

Когда между вами и гневом не существует ни единой рябинки мысли, вы видите злость, вы встречаетесь с ней лицом к лицу. Вы не расчленяете ее. Вам не интересен источник ее происхождения, потому что он уже в прошлом. Вы не осуждаете ее, потому что в тот момент, когда вы начинаете осуждать, начинается мышление. Вы не не даете никакой клятвы: «Я больше не буду этого делать», потому что эта клятва уведет вас в будущее. Когда вы осознанны, вы остаетесь с чувством злости — именно здесь и сейчас. У вас нет желания ничего менять. У вас нет желания думать об этом: вы хотите смотреть на это прямо, встретиться с этим лицом к лицу, непосредственно. Тогда это самовоспоминание.

И в этом красота этого процесса состоит в том, что, если вы можете посмотреть на злость, она исчезает. Она не только исчезает в этот момент: само ее исчезновение посредством вашего глубокого взгляда дает вам ключ, вы знаете, что вам не нужно прилагать свою волю, что вам не нужно принимать никакого решения относительно будущего и возвращаться к первоначальному источнику, туда, откуда она пришла. В этом нет необходимости. Теперь у вас есть ключ: посмотрите на злость, и она исчезнет. И этот взгляд доступен всегда. Когда бы не появилась злость, вы можете посмотреть; тогда этот взгляд становится все более и более глубоким.

Существует три стадии взгляда. Первый — когда злость уже случилась и прошла. Практически, вы смотрите на исчезающий хвост — слон ушел, остался только хвост — потому что, когда злость в самом деле была здесь, вы были так глубоко в нее вовлечены, что не могли быть осознанными. Когда злость практически исчезла, на девяносто девять процентов — перед вами проходит только один оставшийся процент, последняя ее часть, исчезая за дальним горизонтом — тогда вы начинаете осознавать: это первая стадия осознанности. Хорошо, но не достаточно.

Вторая стадия это когда существует слон, а не его хвост: когда ситуация созрела, и злость действительно достигла своего пика — кипит, пылает — тогда вы начинаете осознавать.

Но существует еще и третья стадия: злость еще не пришла, она только собирается прийти — не хвост, но голова. Она только входит в область вашего сознания, и тут вы становитесь осознанными — тогда слон никогда не материализуется. Вы убили животное прежде, чем оно родилось. Это контроль рождаемости. Явления не случилось; тогда оно не оставляет после себя никаких следов.

Если вы остановитесь посредине, половина головы уже случилась, она оставит в вас нечто — след, груз, небольшую рану. Вы будете поцарапаны. Даже если вы не позволите ей пройти весь путь, она уже вошла. Если вы смотрите на хвост, все уже произошло. Самое большее, вы можете раскаиваться, а раскаяние и есть мышление. Вы вновь становитесь жертвой мыслящего ума.

Человек осознанности никогда не раскаивается. В раскаянии нет смысла, потому что, если его осознанность глубока, он может остановить процесс даже прежде, чем он начался. Какой тогда смысл в раскаянии? И не то, что он пытается остановить его — в этом и заключается вся красота. Он просто смотрит на него. Когда вы смотрите на настроение, на ситуацию, на эмоции, на чувства, на мысли — когда вы привносите качество взгляда — взгляд подобен свету, и тьма исчезает.

Между самоанализом и самовопспоминанием существует огромное различие. Я не одобряю самоанализ. В действительности, самоанализ немного патологичен: он играет с вашими собственными ранами. Это не поможет. Это не будет способствовать их заживлению. На самом деле он будет делать совершенно обратное: если вы будете постоянно расцарапывать свою рану, она всегда будет оставаться свежей. Самоанализ не приведет вас ни к чему хорошему. Люди, которые занимаются самоанализом, все воспринимают болезненно, они больны. Они слишком много думают. Люди, которые занимаются самоанализом, замкнуты. Они просто постоянно играют со своими ранами, со своей злостью и беспокойством — и вся жизнь кажется им одной сплошной проблемой, которая не может быть решена. Человек самоанализа из всего делает проблему. Что бы ни происходило, все становится проблемой.

И тогда он становится замкнутым внутри, он не может двигаться наружу. Равновесие нарушено. Люди, которые занимаются самоанализом, убегают от жизни и идут в Гималаи. Они хилые, больные, патологичные. Здоровый человек обладает здоровыми колебаниями: он может двигаться вовнутрь, он может двигаться наружу. Для него нет никаких проблем ни внутри ни снаружи. На самом деле он не разделяет жизнь на внутреннюю и внешнюю. Он течет свободно, его колебания свободны. Он просто уходит вовнутрь, когда ему нужно, и просто выходит наружу, когда ему нужно. Он не против внешнего мира; он не за внешний мир. Внутренний и внешний миры должны быта как вдох и выдох: необходимо и то и другое.

Люди, которые занимаются самоанализом, слишком много размышляют, они слишком сильно замкнуты внутри. Они начинают бояться выходить наружу, потому что, когда они выходят наружу, возникают проблемы, и они закрываются. Они становятся монадами без окон. И тогда проблемы следуют одна за другой — ум постоянно создает проблемы, а они постоянно пытаются их решить.

И человек, который занимается самоанализом, более склонен к тому, чтобы сойти с ума. Интроверты становятся сумасшедшими чаще, чем экстраверты. Если вы пойдете в сумасшедший дом, вы обнаружите, что девяносто девять процентов всех людей, находящихся там, являются интровертами, они занимаются самоанализом, и только один процент, самое большее, экстраверты. Их не волнует внутренняя сторона вещей. Они продолжают жить на поверхности. Они не думают, что существуют какие-то проблемы. Они думают, что есть только та жизнь, которой нужно наслаждаться. Ешь, пей, будь женатым — вот и вся их религия.

Вы всегда будете находить экстравертов более здоровыми, чем интроверты, потому что, по крайней мере, они находятся в контакте с целым. Интроверт утрачивает весь контакт с целым. Он живет в своих снах. У него отсутствует выдох. Просто подумайте: если вы не будете позволять дыханию выходить наружу, вы станете больными, потому что дыхание, которое вошло вовнутрь, не будет оставаться свежим всегда. Через несколько секунд оно станет затхлым, через несколько секунд оно утратит кислород, жизнь, через несколько секунд оно закончится — и тогда вы будете жить в затхлом воздухе, мертвые. Вы должны выйти наружу, для того чтобы найти новые источники жизни, чтобы найти свежий воздух. Вы должны пребывать в постоянном движении.

Что касается меня, если вы хотите сделать выбор между экстравертами и интровертами, я скажу вам: «Выбирайте экстравертов». Они менее больные — они живут на поверхности, они могут никогда не познать истины, но, по крайней мере, они никогда не сходят с ума. Интроверт может познать истину, но это только одна возможность из ста. Существует девяноста девять процентов возможности, что они сойдут с ума.

Я за жизнь, которая течет. Жизнь должны быта ритмом: вы выходите наружу и входите вовнутрь, ни к чему не привязываясь. Только оставайтесь бдительными. Помните об этом. Постоянно помните: когда вы в мире, помните и тогда; и когда вы внутри себя, помните и тогда Всегда сохраняйте свою осознанность бдительной, пылающей, живой. Пламя осознанности не должно быта утрачено, вот и все. Тогда, в миру ли вы будете жита или в монастыре — вас никогда не постигнет разочарование в жизни. Вы достигнете самой глубокой глубины, которую только может дата вам жизнь. Эта глубочайшая глубина и есть Бог. Бог это колебание: наружу, вовнутрь, интроверт и экстраверт одновременно — но осознанный.

 

Третий вопрос:

 

Сейши вы стали иногда хохотать во время лекций.

 

Я должно быть, стал более святым, более божественным, потому что, чем более святыми вы становитесь, тем менее серьезно вы относитесь к жизни. Вы хохочете, смеетесь; тогда она не будет для вас бременем. Вся ваша жизнь становится улыбкой; теперь это не нечто серьезное.

Но во всем мире религиозные люди учили людей быть очень серьезными — с вытянутыми лицами. Это болезнь, не здоровье. Сделайте смех своей молитвой. Смейтесь больше. Ничто не высвобождает ваши заблокированные энергии лучше, чем смех. Ничто не делает вас настолько невинными, как смех. Ничто не делает вас так похожими на детей, как смех. Дети хохочут, смеются и улыбаются. Конечно, они также и плачут, но их плач прекрасен.

Плачьте, рыдайте и смейтесь, и пуста это будет вашими молитвами. Идите в храм — но не повторяйте пустые слова. Идите в церковь — но пуста вас не волнует авторизированная версия молитвы. Ее просто нет; никакая версия не является авторизированной. Создайте свою собственную молитву. Если вы чувствуете, что вам хочется плаката, плачьте. Слезы значат больше, чем слова, они приведут вас сердце. В них больше молитвы, они более прекрасны, более важны. Слова мертвы. Слезы живы, свежи — они приходят из вас, из вашей глубины. Или смейтесь: посмейтесь хорошим смехом в хорошем храме.

В Талмуде сказано... А такая книга, как Талмуд, встречается очень редко. Гита, Библия, Коран — все они кажутся серьезными. В этом смысле Талмуд просто невероятно редок. В Талмуде сказано: «Бог любит тех, кто заставляет других смеяться». Вы не можете и представить себе, чтобы такое говорили религиозные писания: «Бог любит тех, кто заставляет других смеяться». Они — святые, которых вы редко где можете встретить.

Если вы делаете людей серьезными, вы — грешники. Миру и так слишком тяжело; пожалуйста, не делайте его тяжесть еще большей. Подарите ему немного смеха. Где бы вы ни находились, создайте вокруг себя вибрацию смеха. Почаще улыбайтесь и помогайте улыбаться другим. Если весь мир сможет тотально смеяться, войны исчезнут, потому что войны затеваются серьезными людьми. Суды исчезнут, потому что суды организованы серьезными людьми.

Вот почему в любом суде, если вы засмеетесь, это сочтут за преступление. Никакой суд не позволит вам этого — вы оскорбляете суд. Все должны быть серьезными. Посмотрите на судей, сидящих в суде: как глупо и серьезно они выглядят. Им не помешало бы немного смеха, чтобы они могли стать более справедливыми, чтобы их понимание человека могло стать более глубоким. Их холодность не может вершить правосудие, потому что она бесчеловечна. Немного тепла...

Но судья боится. Если вор, представший перед судом, начнет смеяться, и судья тоже присоединиться к нему, и весь суд засмеется — судья этого боится. Тогда это станет слишком человечным, и смеющегося вора будет трудно посадить в тюрьму на три или четыре года. Он не совершил ничего серьезного — он украл всего лишь несколько рупий. Он украл немного майи, а судья может оказаться последователем Веданты. Он украл немного иллюзии — рупии, бриллианты — и его должны посадить в тюрьму: за мертвые бриллианты живое существо должно быть посажено и гнить в тюрьме пять лет. Или очень сильно разозлившись, в состоянии агонии, в какой-то момент безумия он, может быть, убил. Даже судьям иногда хочется кого-то убить. Трудно найти такого человека, который бы не думал время от времени о том, чтобы кого-то убить. Это кажется таким человеческим, сама идея.

Я не говорю, идите и убивайте, и я не говорю, что судьи должны прощать убийц, нет. Но немного смеха не помешало бы. Был убит один человек: если судья сможет немного посмеяться, и суд тоже немножко похохочет вместе с судьей, им будет трудно отправить этого человека на виселицу. Потому что это снова будет уже другим убийством; и как такое решение может быть правильным, когда суд выносит решение, что за совершение одного убийства нужно совершить другое? Может быть, этот человек нуждается в психиатрическом лечении. Может быть, этого человека нужно отправить в монастырь, чтобы он помедитировал там пару лет. Но не смерть — потому что смерть... Совершать убийства нехорошо, совершать убийства именем правосудия еще хуже; это не может быть хорошо.

Но судьи очень серьезные люди, политики очень серьезные люди — на их плечи ложится вся тяжесть мира. Повсюду в мире они всегда думают: «Что произойдет, если умрет Мао Цзе-дун?» Как будто до Мао Дзе-дуна не существовало никакого мира. Мир был счастлив. На самом деле, если Мао Цзе-дун исчезнет, он будет еще более счастлив.

Я читал книгу, очень редкую книгу. Человек, написавший ее, говорит, что, если бы ни Ганди, Индия бы стала независимой намного раньше. Меня это слегка удивило, но затем я посмотрел на его доводы и убедился, что он прав. Ганди создал много проблем — упрямые, все политики такие. Он создал много проблем: он никогда не шел на компромисс. У него были свои собственные пути, джайны всегда придерживаются своих собственных путей. Они никогда не пойдут на компромисс. Они упрямые, как ослы. Кажется, человек, который говорит, что, если бы ни Ганди, если бы ни джайны, Индия бы обрела свою независимость намного раньше, наделен проницательностью.

И если бы не было церквей, Индия никогда бы не стала зависимой. Если бы из мира исчезли все политики, он стал бы свободным. Тогда не нужно было бы бороться за свободу: мир был бы просто свободным. Если бы исчезли священники и серьезные церкви, которые больше похожи на смерть, чем на жизнь, и храмы существовали бы для того, чтобы танцевать, чтобы наслаждаться, чтобы быть блаженными, чтобы быть экстатичными, мир был бы более религиозным.

Поэтому, когда вы говорите: «Сейчас вы стали иногда хохотать во время лекций», я надеюсь, что я, должно быть, стал более святым. Иначе, для этого, кажется, нет никакой другой причины.

 

Четвертый вопрос:

 

Виджай Ананд был на сто процентов уверен, что его фильм: «Джаан Хазир Хай» будет хитом... потому что его «Гуру» предсказал ему суперуспех... Фильм провалился. Не соизволит ли «Гуруджи» объяснить? — из журнала «Стардаст».

 

Во-первых, Виджай Ананд не настолько глуп, чтобы спрашивать меня о таких вещах. Он никогда ничего не говорит о своем бизнесе. Он никогда не задавал никаких вопросов о фильме «Джаан Хазир Хай», и я никогда не отвечал на них. Я даже не знаю, что фильм, который он снял, называется «Джаан Хазир Хай».

Но этим людям, редакторам «Стардаста», должно быть, что-то привидилось. Им, должно быть, все это приснилось, и в своем сне они слышали, как я говорю: «Твой фильм, Виджай, принесет тебе суперуспех». Тогда он не поняли смысла. Должно быть, в их снах я использовал слово «суперуспех», употребляя его в терминах Лао Цзы. Лао Цзы говорит: «Я велик, потому что меня понимают лишь немногие». Поэтому, говоря другими словами, суперуспех означает то, что никто не пойдет смотреть этот фильм. Потому что массы настолько глупы, что они не смогут его понять, поэтому он будет великим: это будет являться суперуспехом. Когда фильм идут смотреть массы, это поражение, провал. Он должен быть глупым; иначе, как он смог привлечь внимание стольких глупых людей?

Я ничего не говорил, но если и они слышали что-то в своих снах, они неправильно истолковали смысл моих слов. Если фильм провалился, это суперуспех. Должно быть, этот фильм является чем-то, что выходит за пределы обычного ума. Вот что такое суперуспех. Гитлер не обладал суперуспехом; ему поклонялись массы. Это говорит о том, что он принадлежал к массам. Он был обычным, глупым человеком. Лао Цзы имел суперуспех: никто не знал о нем, никто о нем не слышал — о нем не ходило даже никаких сплетен. Он приходит и движется очень тихо. Он имел успех, и он знал об этом. В своей книге «Дао Де Цзин» он говорит: «Я велик, потому что меня способны понять лишь немногие. Весь остальной мир непонимает меня, вот потому то я и велик». Чем более редкостным является понимание, тем реже оно будет понято, тем у него больше шансов быть непонятым.

Я знал одного очень редкостного человека. Он был саньясином. Когда я был маленьким, он приходил в мою деревню и обычно останавливался в моей семье. Я любил этого человека только по одной-единственной причине: всегда, когда он давал лекции, и люди аплодировали ему, он оборачивался ко мне и говорил: «Раджниш, должно быть, я сказал что-то неправильное. Иначе, почему эти люди аплодируют? Они аплодируют только тогда, когда я говорю нечто неправильное, потому что эти люди — неправильные люди». Когда никто не аплодируют, и никто не понимал, что он говорит, когда все смотрели на него так, как будто он попусту тратит их время, он приходил домой и говорил: «Раджниш, должно быть, я сказал что-то очень важное. Ты видел? Никто не смог этого понять». Когда вы имеете дело с массами, успех будет означать поражение.

 

Пятый вопрос: