Глава III пол, гендер и сексуальность

Глава III ПОЛ, ГЕНДЕР И СЕКСУАЛЬНОСТЬ

ПОЛ И ГЕНДЕР

 

До середины XX в. половая принадлежность индивида считалась более или менее определенной биологической данностью, из которой автоматически выводились все телесные, социальные и психологичес­кие различия между мужчинами и женщинами. Современная наука различает: а) биологический, репродуктивный пол, статус индивида как самца или самки с соответствующим набором контрастирующих признаков; б) социальный пол как совокупность социокультурных и поведенческих характеристик и ролей, определяющих личный, соци­альный и правовой статус мужчины или женщины в определенном об­ществе. Социальный пол называют гендером (от латинского gender — род), а соответствующие свойства и отношения — гендерными (ген­дерные роли, гендерное разделение труда, гендерные стереотипы и т. д.).

Как и понятие пола, категория гендера многозначна. Отчасти это связано с ее двойственным происхождением.

С одной стороны, она коренится в социологии, которая выяснила, попреки философии биологического детерминизма, что ни обществен­ное разделение труда между мужчинами и женщинами, ни связанные с ним социальная иерархия и властные отношения, ни соответствующие образы маскулинности и фемининности не являются биологически универсальными и существенно варьируют в разных обществах и со­циальных структурах. Если все в мире социально сконструировано, но полностью касается половых ролей и идентичностей. Люди не рождаются мужчинами или женщинами, а становятся ими, их индиви­дуальный опыт имеет разные лица и наполняется разным содержани­ем в зависимости от социокультурного контекста. Эти идеи получили дальнейшее развитие в феминистских теориях и практике женского освободительного движения.

С другой стороны, потребность в понятии «гендер» возникла в сексологии (прежде всего в клинике транссексуализма) и психологии для обозначения и разграничения таких явлений, как а) половые признаки (объективная, онтологическая реальность), б) отнесение к определен­ному полу (категоризация индивидов и их свойств как мужских или женских¹, в) самоидентификация себя в качестве представителя той или иной категории, г) демонстрация, конструирование и видоизмене­ние соответствующих черт в процессе повседневного бытового обще­ния с другими людьми (американский социолог Эрвинг Гофман на­жал этот процесс гендерным дисплеем).

Так что гендер — это не просто фиксированная совокупность личностных черт или ролей, а слож­ная система межличностного взаимодействия, посредством которого создается, утверждается, подтверждается и воспроизводится представ­ление о мужском и женском как базовых категориях социального по­рядка (Е. Здравомыслова и А. Темкина, 1998). Разные аспекты и ком­поненты гендера «создаются» разными субъектами и могут быть более или менее стабильными или текучими. Поскольку научная терминология в этой области знания еще не устоялась, слова «гендер» и «пол» и их производные часто употребляются как синонимы.

По образному выражению американского антрополога Кэтрин Марч, пол относится к гендеру, как свет к цвету. Пол и свет — естественные физические явления, допускающие объективное измерение. Гендер и цвет — исторические, культурно обусловленные категории, с помощью которых люди произвольно группируют определенные свойства, придавая им символическое значение. Хотя физиология восприятия света у людей более или менее одинакова, одни культуры терми­нологически различают только два или три, а другие — несколько десятков и даже сотен цветов. То же и в отношении пола/гендера. Реп-

¹ Акушерка определяет пол новорожденного по его гениталиям. В повседневной жизни есть много других, более условных критериев. Вспомним известную песню: «Кавалеры приглашают дамов: там, где брошка, там перед... дамы приглашают кавалеров: там, где галстук, там перед...»

 

родуктивная биология знает только два противоположных пола — мужской и женский. Для сексологии, психологии и антропологии этого недостаточно.

Чтобы понять поведение конкретных мужчин и женщин, нужно знать не только его биологические константы и социальные факторы (половое/гендерное разделение труда, особенности воспитания маль­чиков и девочек и т. д.), но и то, как это отражается в их психологии — осознание своей половой принадлежности, выработка соответствующего ей самосознания, уровня притязаний, самооценок и т. д.

Здесь ничего нельзя принимать на веру. Одним из самых опасных последствий многовекового социального неравенства женщин является сексизм — реакционная система социальных стереотипов, убежде­ний и верований, которые абсолютизируют и биологизируют половые различия, утверждая превосходство одного пола над другим и тем самым обосновывая социальное неравенство мужчин и женщин. По своим идеологическим функциям в отношениях между полами сексизм аналогичен расизму.

Хотя эти вопросы на первый взгляд кажутся абстрактно-академическими, они имеют огромное практическое значение для правильно­го понимания особенностей мужской и женской психологии.

Хотя стереотипы маскулинности и фемининности историчны, они отличаются большой устойчивостью. За последние 20 лет американ­ские женщины добились заметных успехов в борьбе за равноправие с мужчинами в труде и общественной жизни. Однако представления американцев о реальных и желательных свойствах мужчин и женщин изменились очень мало: мужчины по-прежнему считаются «агрессив­ными», «трудолюбивыми» и «способными к лидерству», а женщины — «чувствительными», «эмоциональными» и «заботящимися о внешнос­ти». Причем мужские стереотипы меняются медленнее, нежели жен­ские (прежняя система отношений давала мужчинам выгоды).

Многие считают гендерные особенности однозначными, неразрывно связанными с половой принадлежностью индивида. Если женщина пассивна и нежна, то она будет таковой в любых ролях и ситуациях, но это совсем не обязательно. Мужчины и женщины взаимодействуют друг с другом не в вакууме, а в конкретных социальных ролях, причем характер тендерной, полоролевой дифференциации в разных сферах деятельности, например на производстве и в семье, сплошь и рядом не совпадает.

Не менее важны исторические условия. Считается, к примеру, что потребность в социальном успехе у женщин ниже, чем у мужчин, и современные «деловые женщины» — явление совершенно новое, беспрецедентное. Но, может быть, дело не столько в стремлении к успеху как таковому, сколько в специфических соционормативных рамках такого поведения? Великосветские львицы бальзаковской эпохи были не менее энергичны, властолюбивы и жестоки, чем их мужья и любовники. Однако в тех исторических условиях честолюбивая женщина могла

сделать карьеру только опосредованно, подыскав соответствующего мужа или организовав своими, специфически женскими средствами его социальное продвижение. Сегодня эти ограничения отпали. Женщина может сама, без посредства мужчины, добиться высокого социального статуса, и это существенно меняет мотивацию и характер взаимоотношений мужчин и женщин при тех же самых природных задатках и различиях.

Культурные стереотипы маскулинности и фемининности различа­ются не только по степени, но и по характеру фиксируемых свойств: мужчины чаще описываются в терминах трудовой и общественной де­ятельности, а женщины — в семейно-родственных терминах.

Такая избирательность предопределяет направленность нашего внимания. Дело не столько в том, что мальчик сильнее девочки (это бывает далеко не всегда), сколько в том, что параметр «сила — слабость», занимающий центральное место в образах маскулинности (мальчиков постоянно оценивают по данному параметру), может быть менее существенным в системе фемининных представлений (девочек чаще оценивают по их привлекательности или заботливости).

Психологические различия между полами не следует абсолютизи­ровать и выводить из какой-то всеобщей «эволюционной магистрали». Половой диморфизм допускает и даже предполагает великое множест­во социально-исторических, культурных и индивидуально-психологи­ческих вариантов мужского и женского характера и стиля жизни. Раз­говоры об «истинной мужественности» и «вечной женственности» только запутывают вопрос, навязывая людям единообразие, которого история никогда не знала.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ

Отдельно взятые сексуальные автоматизмы (например, эрекция пе­ниса) и компоненты сексуального поведения (половое возбуждение) человека точно так же поддаются механическому или нейрохимичес­кому стимулированию, как и соответствующее поведение животных.

Особенно важную роль играют при этом феромоны — пахучие хи­мические вещества, действующие как передатчики определенной био­логической информации и вызывающие соответствующие реакции, в том числе сексуальные, у других особей того же вида. У разных видов животных феромоны продуцируются железами внутренней секреции, расположенными в заднем проходе, мочеполовых органах, грудных железах, во рту и подмышками. Для восприятия феромонов млекопи­тающие, включая человека, имеют расположенный в верхней части

носа особый обонятельный орган, откуда соответствующие сигналы передаются в мозг. Хотя конкретные механизмы воздействия феромо­нов на различные аспекты сексуального поведения человека неясны, они являются мощным аттрактантами (привлекающими веществами). Расстройство обоняния часто сопровождается ослаблением сексуаль­ной реактивности. Синхронизацию менструального цикла у совместно проживающих женщин также приписывают воздействию феромонов. Добавление химически синтезированного мужского феромона в лосьон для бритья не меняет уровня сексуального влечения и частоты мастурбации мужчин, но способствует активизации их социосексуальногo поведения, зависящего от настроения и расположения женщины (половой акт, совместный сон, петтинг) (У. Катлер и соавт., 1998). То есть феромоны делают сексуальную близость с мужчиной более привлекательной для женщины. Вопрос о соотношении зрительных и обонятельных факторов сексуальной привлекательности остается спорным.

Другой важнейший фактор сексуальной активности — половые гормоны, биологически активные вещества, вырабатываемые в половых железах, коре надпочечников и плаценте. Они подразделяются на андрогены — мужские (маскулинизирующие) гормоны, важнейшим из которых является тестостерон, эстрогены — женские (феминизирую­щие) гормоны, и прогестины (или гестагены), подготавливающие репродуктивные органы к беременности.

Научные представления о взаимодействии гормональных и негормональных факторов половой дифференциации и сексуального пове­дения постоянно обогащаются и усложняются. В одних случаях андрогены выступают антагонистами, в других дополняют друг друга и даже взаимотрансформируются. От действия гормонов зависит не только половая дифференциация организмов в зародышевой стадии развития и темпы полового созревания, но и уровень сексуальной возбудимости и активности взрослых людей, которая находится под сильным андрогенным контролем (тестостерон даже называют либидогормоном).

Прием тестостерона интенсифицирует мужское сексуальное вооб­ражение и интересы, повышает сексуальную возбудимость, способствует учащению эрекции полового члена во сне. Сексуальные интересы и сексуальная активность мальчиков-подростков также коррелируют с уровнем тестостерона. Однако у женщин такой зависимости не обнаружено.

При сравнении человеческой сексуальности с сексуальным поведе­нием животных бросаются в глаза важные различия.

Сексуальная активность животных непосредственно регулируется гормонами и феромонами и ограничена во времени периодами фертильности и рецептивности самок. Человеческая сексуальность отно­сительно свободна от фиксированных, жестких гормональных рамок. У человека «репродуктивный императив» сдерживается логикой и ра-

зумом, а ожидаемое удовольствие — только один из факторов приня­тия решения.

Само сексуальное удовольствие также предполагает научение и подкрепление, причем индивидуальный опыт дополняется коллектив­ным, передающимся из поколения в поколение. Не только само сексу­альное удовольствие осмысливается и разнообразится, безотноситель­но к его потенциальным репродуктивным результатам, но учитывают­ся также долгосрочные последствия поступков. Чем эффективнее люди контролируют свое размножение, тем больше их сексуальное по­ведение отделяется от репродуктивного, ориентируясь на другие, весь­ма различные индивидуальные цели. Человеческая сексуальность — не просто погоня за удовольствием, она включает в себя множество соци­альных, этических и эстетических мотивов.

Как справедливо заметил американский психолог Филип Зимбардо, сексуальное влечение качественно отличается от всех остальных влечений и потребностей.

Будучи необходимым для выживания вида, оно несущественно для индивидуального выживания.

Сексуальное желание может не зависеть от неудовлетворенности, оно в каком-то смысле ненасыщаемо.

Сексуального возбуждения добиваются так же активно, как и раз­рядки его.

Сексуальное желание мотивирует необычайно широкий спектр по­ступков и психических процессов; оно возникает по самым неожидан­ным поводам — от прикосновения к половым органам до мгновенной фантазии. Любой стимул, который однажды ассоциировался с сексу­альным возбуждением, может стать для него привычным мотивом, и любой стимул, ассоциировавшийся с сексуальной разрядкой, может стать ее условным подкреплением.

Человеческое сексуальное поведение нельзя рассматривать по фор­муле «стимул — реакция», в отрыве от субъективных мотивов и от того смысла, который эти действия имеют для самого человека.

Любое человеческое действие имеет какой-то субъективный лич­ностный смысл. Чтение книги ради подготовки к экзамену, из жела­ния овладеть ее содержанием или ради удовольствия, доставляемого самим процессом чтения, — психологически разные действия. Смысл сексуального поведения также меняется в зависимости от того, какие именно субъективные потребности оно удовлетворяет.

«Один и тот же» половой акт может быть средством:

1) релаксации, разрядки полового возбуждения. Это — самая эле­ментарная форма удовлетворения физиологических потребностей субъекта; качества партнера при этом почти безразличны (можно обойтись и с помощью мастурбации);

2) прокреации (деторождения), когда важен не столько процесс, сколько его конечный результат. В чистом виде этот тип мотивации выступает в династическом браке монарха, нуждающегося в наследни-

ке, или в поведении одинокой женщины, которая сознательно использует мужчину, чтобы зачать ребенка. Эротические соображения об удовольствии играют здесь ничтожную роль, зато очень важны соци­альные или природные качества «производителя»;

3) рекреации, чувственного наслаждения, выступающего как само­цель. Рекреативная мотивация оттеняет игровые аспекты секса; особое значение придается новизне, разнообразию эротической техники. Психологическая интимность при этом необязательна, а сексуальное удовлетворение партнера входит в «правила игры» лишь как средство увеличить собственное удовольствие;

4) познания, удовлетворения сексуального любопытства. В каком-то смысле сексуальная близость — всегда познание. В Библии выраже­ние «познать женщину» означает половую связь. Но этот мотив может быть самостоятельно доминирующим. Он особенно характерен для подростков, обуреваемых вопросом: «А как это вообще бывает?» У взрослых вопрос конкретизируется: «Что представляет собой данный человек в сексуальном плане?» Но в любом случае партнер выступает прежде всего как объект познания;

5) коммуникации, когда сексуальная близость выступает как момент психологической личностной интимности, выхода из одиночества, слияния двоих в единое целое. Это — самый сложный вид отношений, куда вышеперечисленные мотивы входят как подчиненные компонен­ты. Коммуникативная сексуальность предполагает высочайшую сте­пень индивидуальной избирательности. Именно она обычно подразу­мевается, когда говорят о половой любви;

6) самоутверждения, когда на первом плане — потребность индиви­да проверить или доказать самому себе и другим, что он может привлекать, нравиться, сексуально удовлетворять. Этот мотив исключи­тельно важен для подростков, у взрослых его гипертрофия обычно связана с чувством тревоги и неуверенности в себе;

7) достижения каких-то внесексуальных целей, материальных выгод (брак по расчету) или повышения своего социально-психологи­ческого статуса и престижа в глазах окружающих. Так, близость с кра­сивой женщиной увеличивает престиж мужчины, а наличие поклон­ников повышает статус женщины. В любом случае здесь превалирует ориентация на какие-то безличные социальные ценности и мнение окружающих;

8) поддержания определенного ритуала или привычки. Например, супружеские поцелуи часто не имеют эротического смысла, но под­черкивают факт устойчивости, стабильности существующих отноше­ний;

9) компенсации, замены каких-то других, недостающих форм дея­тельности или способов эмоционального удовлетворения. Навязчивая мастурбация у подростков или донжуанизм у взрослых часто служат именно компенсацией бедности эмоциональной жизни. Типичная черта компенсаторной сексуальности — ее вынужденный, принуди-

тельный характер и постоянная неудовлетворенность ее результатами

Как и при изучении прочих форм компенсаторного поведения, задача в том, чтобы понять, что именно индивид старается, сознательно или бессознательно, компенсировать: испытывает ли он дефицит эмоцио­нального тепла или стремится заглушить какие-то агрессивные им­пульсы и т. п.

Каждый из этих мотивационных комплексов относительно автоно­мен, а в зависимости от него меняется даже последовательность пси­хосексуальных реакций. Например, релаксационная модель предпола­гает, что сексуальное возбуждение предшествует эротическому вообра­жению, тогда как рекреационная модель предполагает обратную пос­ледовательность. На самом деле разные мотивы большей частью пере­плетаются. Кроме того, в ходе развития отношений один мотив может перерастать в другой (например, флирт перерастает в серьезное увле­чение), изменяя тем самым природу отношений как целого. Наконец, эти мотивы зачастую не осознаются, а полностью не осознаются вооб­ще никогда.

Но индивидуальная мотивация тесно связана с нормами культуры, которая придает сексуальности то или иное значение, определяет ее ценность, создает язык, посредством которого люди выражают и фор­мируют свои переживания.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

В чем сущность полового диморфизма по В. А. Геодакяну? От чего зависят стереотипы маскулинности и фемининности? Что такое «принцип Адама»? Что такое тендер?

Каковы знаковые функции сексуального поведения животных? Чем отличается человеческая сексуальность от сексуального поведения жи вотных?

Какой личностный смысл может иметь сексуальная близость?

СЕКСУАЛЬНЫЙ СИМВОЛИЗМ

Чтобы понять особенности европейской сексуальной культуры, нужно сравнить ее с сексуальной культурой других народов. Но здесь важно, что мы будем сравнивать:

поведение людей, характерные для них формы сексуальных отношений;

установки и ценностные ориентации, в свете которых человек воспринимает и конструирует сексуальное поведение;

социальные институты, в которых протекает и которыми регулируются половая жизнь, например формы брака и семьи;

культурные символы, в которых осмысливается сексуальность, представления о природе половых различий, сущности полового акта и т. п.;

нормативные запреты и предписания, регулирующие сексуальное

поведение;

обряды и обычаи, посредством которых оформляются соответст­вующие действия (брачные обряды, инициации, оргиастические праздники) и от которых во многом зависит их значение для участни­ков.

Пол и сексуальность — неотъемлемая часть символической культу­ры человечества. Не говоря уже о многочисленных непосредственных изображениях, половые органы представлены в самых разнообразных религиозных или иных мифопоэтических символах. Крест во многих культурах воплощает плодородие, активное мужское начало и непо­средственно соотносится с фаллосом. Такова, например, древнееги­петская эмблема рождения и жизни — «анх». Сочетание креста с кру­гом — соединение мужского и женского начал. Свастика, в которой концы креста развернуты влево, обозначала женское, а вправо — муж­ское начало. Треугольник вершиной вниз указывает на женское, а вер­шиной вверх — на мужское начало и т. д.

Еще богаче их словесные обозначения. По подсчетам лингвистов, английский язык насчитывает 1000 слов для обозначения мужского

полового члена, 1200 — влагалища и 800 — полового акта. Во фран­цузском языке имеется 600 слов для обозначения полового члена, столько же — влагалища и 1500 обозначений полового акта. В немец­ком языке член обозначается 860 словами, влагалище — 600 и т. д. Анализ этих слов и словосочетаний показывает, что наряду с культур­но-специфическими в них представлены некоторые универсальные общие для всех народов и языков значения.

Отчасти это объясняется анатомически: половой член и мужское начало вообще ассоциируются с удлиненными, твердыми предметами, а влагалище и женское начало — с круглыми, овальными или вогну­тыми. Но эти знаки и символы имеют не только анатомо-физиологи-ческий смысл. Половой акт выступает как прообраз всякой деятель­ности, значение которой передается глаголом «делать» и которая пред­полагает наличие таких моментов, как активность, воля, могущество, власть, склонность, желание, удовольствие, инстинкт. Древнегречес­кое слово «эрос» обозначало не только любовь, но и космогоническую силу, соединяющую первоначальные элементы мира. Отождествление космической энергии с актом оплодотворения универсально.

Семантика мужских и женских гениталий обычно соотносится с разделением функций в половом акте. Метафоры, обозначающие мужской половой член, подразумевают активное, субъектное начало, а также инструмент, средство деятельности: орудия труда, музыкальные инструменты, оружие. Влагалище чаще представляется как пассивное начало, пустота, впадина: сосуд, вместилище, естественное отверстие (дыра, яма) или ограниченная часть пространства (комната, кре­пость).

С этими образами связаны и древние архетипы мужского и жен­ского начал вообще. Мужские гениталии, особенно член, символизи­руют силу, могущество, власть, общее одухотворяющее, но необяза­тельно детородное начало.

Вот как описывает мужской член китайский писатель XVII в. Ли Юй в романе «Подстилка из плоти»:

Перед битвой он крепок,

Словно выкован из железа.

Или похож на моллюск,

Скрытый в створках раковины.

Но вот кончился бой,

И он походит на согнутый лук

Иль на креветку,

Покрытую грубым нарядом.

 

Мужское семя считалось воплощением и источником жизненной силы. Как гласит Каббала, в семенниках «собрано все масло, достоин­ство и сила мужчины со всего тела». В древнеиндийской мифологии семя часто отождествляется с лежащим в основе мироздания абсолют­ным идеальным началом — атманом. В семени содержится сущность

человека, а акт оплодотворения священен, утверждают теологические трактаты упанишады.

У многих народов кастраты считались не только биологически, но и социально неполноценными. По Ветхому завету, «у кого раздавлены игра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне». Оскопить мужчину значило лишить его символа власти и жизни. Отрезанный член поверженного врага многие народы считали почетным воинским трофеем, как скальп у индейцев. Один египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им

ливийцам, перечисляет в числе трофеев 6359 «необрезанных членов» ливийских воинов, а также сыновей и братьев их вождей и жрецов. Библейский Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян.

Вид эрегированного члена, по верованиям многих народов, дол­жен внушать окружающим страх и почтение. С этим, возможно, от­части связан и обычай прикрывать наготу. При некоторых священных обрядах гениталии, наоборот, обнажались. У австралийских абориге­нов мужчины при встрече в знак приветствия касались половых орга­нов друг друга. В древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся. Старый Авраам, требуя клятвы от своего управляющего, гово­рит ему: «...положи руку твою под стегно мое». «Стегно» (бедро) заме­щает здесь половые органы; позже они заменятся другими частями тела, например коленями (обычай целовать колени или становиться на колени).

Особое значение придавалось головке члена. Древние греки и римляне иногда завязывали крайнюю плоть или применяли специальный зажим — fibula [отсюда — слово «инфибуляция» (буквально — застеги­вание), обозначающее создание препятствия для полового сношения]. У античных скульптур, изображающих обнаженных мужчин, головка члена, даже если он эрегирован, прикрыта. Аналогичный обычай су­ществует в Полинезии: до обрезания мальчик может ходить голым, но после этой процедуры его член, как выражаются жители острова Ман-гаиа, «не имеет шляпы» и должен быть чем-то прикрыт.

Очень большое значение приписывается размерам полового члена. Даже закрывая половые органы, мужчины часто стараются подчерк-нуть их размеры; это проявляется и в одежде (вспомним хотя бы зна­менитый гульфик Панурга), и в разговорах на эту тему. В наскальных изображениях каменного века мужчины более высокого социального ранга наделяются более длинными членами.

Подобно своим животным предкам, древний человек наделял эре-гированный член особой охранительной и отпугивающей силой. Почти у всех народов был широко распространен фаллический культ. Фалл (фаллос, древнеиндийское — «линга») — это эрегированный член, рассматриваемый как символ. В античной Греции перед храма­ми и домами стояли так называемые гермы — квадратные колонны с

мужской головой и эрегированным членом, но без рук и ног, служив­шие предметом поклонения. В Древнем Риме, по свидетельству Пли­ния, маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство защиты от зла. Греко-римский бог плодородия Приап изображался в виде фаллоса; позже его имя стало поэтическим эвфемизмом для обо­значения мужского члена (отсюда и термин «приапизм», обозначаю­щий ненормально длительную и болезненную эрекцию, не связанную с эротическим желанием). В Скандинавии фаллические статуи ставили рядом с христианскими церквами вплоть до XII в. Множество фалли­ческих изображений можно видеть в Центральной Азии.

Женские половые органы (в литературе иногда используются в ка­честве их обобщенного названия латинское слово cunnus или древне­индийское «йони», что буквально значит — источник) обычно симво­лизируют в мифологиях таинственное и темное начало, таящее в себе опасность и угрозу смерти. В ритуалах мужских инициации широко распространена тема возвращения юноши в материнское лоно, симво­лизирующее смерть, за которой следует возрождение. Другой образ, часто возникающий в этой связи, — «зубастое лоно» (vagina dentata), сквозь которое должен пройти инициируемый; иногда его заменяет какое-то ужасное чудовище. У некоторых народов существуют легенды о живущих во влагалище змеях. Индейцы кайяпа (Эквадор) говорят, что в половом акте влагалище «съедает» член.

Эти представления явно выражают мужскую точку зрения: мате­ринское лоно как источник жизни, теплое и надежное убежище, и одновременно — женские гениталии как сексуальный объект, проник­новение куда сопряжено с преодолением трудностей и таит в себе опасность.

Не все первобытные народы считали половой акт причиной зача­тия. Например, австралийские аборигены верили, что беременность у женщин вызывается не семенем, а психическими силами мужчины, его сновидениями, которые заставляют уже готовый дух ребенка все­литься в тело женщины, где он и растет до момента рождения.

Зато идея взаимосвязи и обратимости оплодотворения, жизни и смерти универсальна. У многих земледельческих народов купание или ритуальное оголение считалось средством вызывания дождя. В некото­рых областях Южной и Западной России с этой целью прихожане ва­лили на землю священника и прямо в рясе обливали его водой. У пшавов и хевсуров на Кавказе был известен ритуал «вспашки дождя»: девушки впрягались в плуг и тащили его в реку, пока вода не дойдет им до пояса. В одном районе Трансилъвании и в некоторых частях Индии ритуальную вспашку производили ночью нагие женщины. На одном из Молуккских островов, если ожидался плохой урожай гвозди­ки, обнаженные мужчины ночью приходили на плантацию и с крика­ми «Больше гвоздики!» пытались оплодотворить деревья. Широко рас­пространен обычай ритуального совокупления на полях в период по­сева или, как его замена, перекатывание парами по засеянному полю

 

(на Украине кое-где это делали еще в XIX в.). У австралийских абори-генов диери ритуальное совокупление четырех пар мужчин и женщин считалось средством повысить плодовитость эму.

СЕКСУАЛЬНЫЕ РИТУАЛЫ

Один из традиционных сюжетов этнографии — обряды и ритуалы, посредством которых общество оформляет наступление половой и со­циальной зрелости подростков и которые часто включают хирургичес­кие операции на половых органах.

У одних народов мальчика подвергают обрезанию (удаление край­ней плоти), у других — субинцизии (подрезание — вскрывается ниж­няя стенка уретры, в результате чего мужчины уже не могут мочиться стоя и делают это сидя, как женщины), у третьих (в Полинезии) — суперинцизии (надрезание верхней части крайней плоти, без полного ее удаления).

Медицински ориентированный здравый смысл объясняет эти опе­рации гигиеническими соображениями (смегма, собираясь под край-

плотью, часто вызывает воспаление и т. п.). В родильных домах США обрезают большинство новорожденных мальчиков, не придавая этому никакого религиозного значения. Но такое объяснение неприменимо к субинцизии. Психологически ориентированный здравый смысл утверждает, что испытания, которые мальчик должен вынести с достоинством, проверяют и укрепляют его мужество. В этом тоже есть доля истины, но почему такие операции проводятся именно на гениталиях? Понять это вне системы культуры невозможно. Инициация означает, что мальчик становится мужчиной, отсюда — повышенное внимание к его мужскому естеству. Дальше начинаются споры.

Одни ученые связывают генитальные операции с психическим развитием индивида. Например, Фрейд считал обрезание символической заменой кастрации, направленной на предотвращение инцеста с матерью и сохранение сексуальных прав отца. М. Мид видит в обрезании средство психологического высвобождения мальчика из-под влияния матери, символический водораздел между детством, когда ребенок находится во власти женщин, и взрослостью, когда он вступает в мир мужчин.

Другие этнографы объясняют мужские инициации необходимостью утверждения особого мужского статуса и поддержания групповой солидарности мужчин в противовес женскому началу. Недаром эти ритуалы особенно развиты в тех обществах, где происхождение определяется по отцовской линии и существуют замкнутые мужские союзы и тайные общества.

Суровые обряды инициации мальчиков-подростков служат своего и противовесом детской идентификации с противоположным полом. Удаляя крайнюю плоть, которая символически рассматривается как женский рудимент (подобно тому как клитор у девочек считается мужским элементом), взрослые мужчины «спасают» мальчика от гендерной неопределенности, и в этом смысле именно они, а не мать, делают его мужчиной.

У некоторых народов ритуал инициации девочек также включает в себя весьма болезненные генитальные операции, например выскабливание стенок влагалища до появления крови, хирургическое расшире­ние входа во влагалище или, наоборот, зашивание его, чтобы снова открыть перед вступлением в брак, ритуальное рассечение девствен­ной плевы, удаление (эксцизия) клитора или его части. Но с девочка­ми такие операции проделывают значительно реже, чем с мальчиками. Почему?

Может быть, это следствие того, что формирование мужчины требует больших усилий не только со стороны природы, но и со стороны общества? Суровый обряд инициации призван подчеркнуть символи­ческое отделение мальчика-подростка от матери, в чем девочка не нуждается. Но у некоторых народов (например, у евреев) обрезание не связано с инициацией и производится задолго до полового созрева­ния.

М. Мид считает, что женщина не нуждается в искусственном социокультурном расчленении своего жизненного цикла, так как у нее есть для этого естественные биологические рубежи (начало менструа­ций, потеря девственности, рождение первого ребенка). Можно свя­зать это и с социальной зависимостью женщин, развитию которых «мужская» культура уделяет меньше внимания.

Интерпретация сексуальных символов — дело трудное. Почему, например, мужчина, которому изменила жена, во многих языках назы­вается рогоносцем, а к жене, которой изменяет муж, этот «титул» не применяется? На сей счет имеется 14 разных теорий (одна из них гла­сит, что «рога» — это два мужских члена в жизни прелюбодейки).

Однако эти символы — не набор курьезов, а важный источник сек­сологической информации. Сексуальный символизм — неотъемлемая часть культуры, с которой люди соотносят свое поведение, черпают свои надежды, притязания и страхи. С ним соотносятся и нормы сек­суальной морали.

 

ТИПЫ СЕКСУАЛЬНЫХ КУЛЬТУР

 

Самый общий принцип классификаций культур по типу их поло­вой морали — деление на антисексуалъные и просексуальные или реп­рессивные (строгие) и пермиссивные (терпимые).

Яркий пример репрессивной, антисексуальной морали — средневе­ковое христианство, отождествлявшее сексуальность с грехом. Там, где такая установка реализуется наиболее последовательно, половая жизнь обычно ограничивается браком, который заключают старшие без учета личных предпочтений жениха и невесты. Существует жесткая сегрега­ция мужчин и женщин в общественной жизни и в быту. Всякие разго­воры на эротические темы, включая сексуальный юмор, запрещены или осуждаются. Даже в браке половые отношения ограничиваются.

Противоположный полюс представляют народы Полинезии. Сек­суальность и эротизм здесь открыто поощряются и в мужчинах, и в женщинах. Полинезийский идеал красоты откровенно эротичен. Сек­суальные проблемы свободно обсуждаются, выражаются в песнях и танцах. Проявление чувственности у подростков и юношей считается нормальным и здоровым. Большое значение придается сексуальному удовлетворению в браке, допускаются и внебрачные связи.

Большинство человеческих обществ расположено, естественно, между этими полюсами, причем их отношение к сексуальности зависит от общих свойств их образа жизни и культуры.

Древнейшее мифологическое сознание не стыдится естественных телесных отправлений, половые органы весьма натуралистически и детально изображаются в наскальных рисунках, статуэтках и т. п.

Сексуальность тесно связана с эволюцией игровых, праздничных

компонентов культуры. Просексуальные общества обычно придают высокую ценность групповому веселью, игре и праздничным ритуалам, в которые вовлекается все население. Характерное для первобыт­ного праздника всеобщее веселье физически сплачивает людей. Как писал М. М. Бахтин о средневековом карнавале, «даже сама теснота, самый физический контакт тел получает некоторое значение. Индивид ощущает себя неотрывной частью коллектива, чле