Юрген Хабермас «Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма».

1) Какие задачи ставит автор в этой работе?

В данном разделе я хотел бы: (I) показать те теоретические изъя­ны, которые мешают марксизму интерпретировать поздний капита­лизм и особенно государственное вмешательство, массовую демо­кратию и государство всеобщего благоденствия; (II) предложить модель, объясняющую компромиссы, присущие структурам поздне­го капитализма, и внутренние разломы этих структур; (III) еще раз вернуться к роли культуры, к которой так несправедлива марксист­ская теория идеологии.

2) Что автор понимает под государственным вмешательством, массовой демократией и государством всеобщего благоденствия?

Государственное вмешательство. Если принять за основу модель, в рамках которой существуют две взаимодополняющие подсисте­мы, то теория кризисов, будучи сформулированной только в эко­номических терминах, окажется несостоятельной. Даже если воз­никающие в рамках системы проблемы вызваны в первую очередь процессом экономического развития, неизбежно сопровождаемого кризисами, экономическое неравновесие, возникающее в хозяйст­ве, может корректироваться благодаря вторжению государства в функциональное пространство рынка. Однако замещение рыноч­ных функций государственными возможно лишь при безусловном сохранении суверенных прав частных предпринимателей в области инвестирования. Если бы власть использовалась для регулирования процесса производства, то экономическое развитие лишилось бы своей собственно капиталистической динамики, а хозяйство пришло бы в упадок. Нельзя допустить, чтобы государственное вмешатель­ство нарушало принцип разделения труда между экономикой, зави­сящей от рынка, и непродуктивным в экономическом отношении государством. Во всех трех основных сферах (военное и органи­зационно-правовое обеспечение условий существования способа производства; влияние на деловой цикл и забота о развитии инф­раструктуры, благоприятствующей воспроизводству капитала) государственное вмешательство выступает в форме косвенного воз­действия на граничные условия принятия решений частными пред­принимателями и, в случае необходимости, предотвращения или смягчения возникающих в ходе его действий побочных эффектов. Движущий механизм хозяйства, управляемого деньгами, диктует именно такой ограниченный способ использования административ­ной власти (см. табл.).

3) Что происходит с классовым конфликтом в позднекапиталистическом обществе?

В случае если политической системе в развитых капиталистиче­ских обществах удается преодолеть структурные трудности, встре­чающиеся на пути государственного вмешательства в экономику, массовой демократии и государственной системы социальной за­щиты, складываются структуры позднего капитализма, которые, с точки зрения марксистской теории (с характерным для нее эконо­мическим подходом) должны казаться парадоксальными. Умиротворение классового конфликта в государстве с развитой системой социальной защиты происходит в условиях продолжающегося про­цесса накопления. При этом государственное вмешательство от­нюдь не изменяет капиталистический механизм этого процесса, а, наоборот, гарантирует его. Такова социально-экономическая про­грамма реформ, опирающаяся на совокупность средств кейнсовской модели, провозглашенная и реализуемая в западных странах, независимо от того, находится ли у власти социал-демократичес­кое или консервативное правительство. С 1945 г. (особенно в пе­риод восстановления и наращивания уничтоженных производ­ственных мощностей) реформизм добился бесспорных успехов в экономической и общественно-политической сферах.

Сформировавшиеся при этом общественные структуры нельзя, однако, рассматривать (в духе теоретиков австромарксизма, таких, как Отто Бауэр или Карл Реннер) как результат классового компро­мисса. В ходе институционализации классового конфликта соци­альные противоречия, возникающие на почве частного права рас­поряжаться средствами производства общественного богатства, постепенно теряют способность структурировать жизненный мир социальных групп. При этом данное противоречие по-прежнему остается основополагающим для структуры самой хозяйственной системы. Поздний капитализм по-своему использует относитель­ное расхождение между системой и жизненным миром. Классовая структура, перемещенная из жизненного мира в систему, теряет свою исторически конкретную форму. Неравное распределение со­циальных благ теперь отражает структуру привилегий, которые нельзя больше объяснять исключительно классовым положением. Прежние источники неравенства, конечно, сохраняются. Однако их в значительной мере нейтрализуют не только государственно-благотворительные компенсации, но и новые виды неравенства. Примером могут служить различия, порождающие конфликты меж­ду маргинальными группами. Чем лучше регулируется классовый конфликт, существование которого обусловлено частнохозяйствен­ной формой накопления, чем дольше он сохраняет латентную фор­му, тем в большей мере выступают на передний план проблемы, которые не ущемляют непосредственно специфические классовые интересы.

Я не хочу здесь углубляться в сложнейшую проблему того, как изменяются правила построения модели социального неравенства в период позднего капитализма. Меня больше интересует, каким обра­зом возникает новый тип эффекта овеществления, который не яв­ляется специфически классовым, и почему эти эффекты (прошед­шие, конечно, дифференцированный отбор и профильтрованные через сито социального неравенства) сегодня проявляются прежде всего в коммуникативно структурированных сферах действия.

4) Кем становится гражданин в позднекапиталистическом обществе?

За нейтрализацию роли гражданина государство с развитой сис­темой социальной защиты тоже платит потребительными стоимос­тями, которые получают граждане как клиенты бюрократической системы государства всеобщего благоденствия. Клиенты — это потребители, которые пользуются преимуществами государства с развитой системой социальной защиты. При этом роль клиента де­лает приемлемым ставшее абстракцией, лишившееся смысла поли­тическое участие. Роль клиента облегчает груз последствий институционализации отчужденного модуса участия, так же как роль потребителя облегчает тяжесть отчужденного труда. Именно эти роли в первую очередь аккумулируют в себе новый конфликтный потенциал позднекапиталистического общества, который приводит марксистов в раздражение. В этом отношении такие представители критической теории, как Маркузе и Адорно, составляют исключе­ние. Однако рамки теории критики инструментального разума, в пре­делах которой остаются эти авторы, оказываются слишком узкими. Только с помощью теории критики функционалистского разума мож­но убедительно показать, почему вообще в условиях относительного компромисса, присущего государству с развитой системой социаль­ной защиты, еще могут возникать конфликты, которые не принима­ют специфически классовую форму, но все же коренятся в классовой структуре, вытесненной в системно интегрированные сферы дей­ствия. Наша весьма стилизованная модель позднекапиталистических обществ, работающая лишь с очень ограниченным кругом предпо­ложений, предлагает следующее объяснение.

5) Какова роль массовой демократии в решении конфликтных ситуаций?

Массовая демократия, присущая государству с развитой системой социальной защиты, является устройством, которое смягчает классо­вый антагонизм, по-прежнему содержащийся в недрах хозяйственной системы. Но это возможно лишь при условии, предполагающем, что капиталистическая динамика экономического развития, защищенная политикой государственного вмешательства, не ослабевает. Ибо толь­ко в этом случае появляются средства для выплаты социальных компенсаций, которые распределяются согласно неявным критери­ям через институционализированный механизм участия различных социальных групп в дележе этих средств. Только тоща появляется воз­можность так распределять эти средства, удовлетворяя одновременно ролевые функции потребителя и клиента, что структуры отчужденно­го труда и отчужденного политического участия не проявляют своей взрывной силы. Динамика развития хозяйственной системы, опираю­щаяся на политические меры, обеспечивает более или менее стабиль­ный процесс усложнения системы, что означает как расширение, так и внутреннее уплотнение формально организованных сфер действия. Это относится прежде всего к отношениям, складывающимся внутри подсистем экономики и общественного управления, а также к связям подсистем между собой. Такое внутреннее развитие объясняет не только процессы концентрации на рынках товаров, капитала и тру­да, тенденцию к централизации управления предприятиями и уч­реждениями, но также расширение функций и сфер государствен­ной деятельности (что выражается, например, в соответствующем увеличении государственного бюджета).

6) В чем проявляется двойственный характер буржуазной культуры?

Французская ре­волюция, которая совершалась под знаменем буржуазных идеалов, ознаменовала начало эпохи массовых движений, вдохновленных идеологией. Классические буржуазные освободительные движе­ния, с одной стороны, вызвали традиционалистскую реакцию, в которой проявлялось стремление вернуться к прочным устоям до-буржуазного времени. С другой стороны, возник и комплекс раз­нородных идеологических доктрин, характерных для новоговре­мени. Спектр этих научных, а по большей части псевдонаучных воззрений весьма широк — от анархизма, коммунизма и социализ­ма через синдикалистские, радикально-демократические и консер­вативно-революционные ориентации до фашизма и националсоци­ализма. Таково второе поколение идеологий, возникших на почве буржуазного общества. При всех различиях в уровне формализа­ции и способности к синтезированию у них есть нечто общее: в отличие от классических буржуазных идеологий эти мировоззре­ния, уходящие своими корнями в XIX в., разработали специфиче­ски современные представления об экспроприации и отчуждении, т. е. о тяготах, которые были привнесены в жизненный мир в ре­зультате социальной модернизации. Эта тенденция проявилась, на­пример, в прожектах морального или эстетического обновления общественно-политической сферы, возрождения политики, свободной от монополии бюрократического аппарата. Тенденция к мо­рализированию находит свое выражение в идеалах автономии и участия, преобладающих в основном в радикально-демократичес­ких и социалистических движениях. Тенденция к эстетизации про­является в потребности экспрессивного самовыражения и аутен­тичности; она может преобладать как в авторитарных движениях (фашизм), так и в антиавторитарных (анархизм). Обе тенденции со­звучны с современностью в той мере, в какой они не превращаются в метафизические или религиозные мировоззрения, ориентирован­ные на «спасение» моральных или экспрессивных проявлений жиз­ни, которые подавляются или которыми пренебрегают в условиях капиталистической модернизации. В процессе модернизации они пытаются реализоваться на практике в новых формах жизни того или иного революционного общества.

7) Что происходит в позднекапиталистическом обществе с идеологией? Можно ли говорить о «конце идеологии»?

Если, однако, структуры рационализированного жизненного мира все больше утрачивают возможности для формирования идео­логии, если становится дольше невозможно пренебрегать фактами, свидетельствующими в пользу инструментализации жизненного мира, то следует ожидать, что возникнет открытая конкуренция между формами системной и социальной интеграции. Однако опыт позднекапиталистических обществ «социально-государственного умиротворения» не подтверждает этого предположения. Очевидно, что они нашли какой-то функциональный заменитель идеологичес­ких построений. На место позитивной задачи удовлетворения оп­ределенной потребности в идеологическом обосновании выдвину­лось негативное требование подавить в зародыше любые попытки создать целостную идеологическую интерпретацию. Мир жизни всегда конституируется в форме глобального знания, интерсубъек­тивно разделенного между членами общества. Таким образом, при­емлемой заменой отсутствующих ныне идеологий может быть по­просту то обстоятельство, что повседневные знания, появляющиеся в целостной форме, остаются рассеянными или, по крайней мере, никогда не достигают такого уровня артикуляции, когда только одно знание может быть принято как имеющее силу в соответствии со стандартами современной культуры. Происходит ограбление по­вседневного сознания, оно лишается своей способности к синтезированию, становится фрагментированным