Равноправие женщин как проблема перераспределения власти

Первичное разделение труда между мужчиной и женщиной - один из са­мых загадочных фактов истории. Почему это разделение труда поставило женщину в неравное, зависимое от мужчины положение? Ведь именно женщина всегда обладала самым ценным качеством - способностью воспроизводить жизнь. Как это ни парадоксально, но, похоже, что именно эта способность и бы­ла причиной, которая предопределила характер неравнозначного распределения ролей между мужчиной и женщиной. За мужчиной было закреплено право на "внешнюю" деятельность, на освоение мира и господство над ним, а значит - на роль субъекта истории, а за женщиной - право на рождение и воспитание детей, на обустройство дома, быта, т. е. право на то, что в новое время определяют как жизнь в сфере "частной". И здесь, в доме, в "частной" сфере женщина тоже ока­залась подчиненной мужскому авторитету, стала объектом его власти. Может быть, дело в том, что в этом разделении труда участвовала еще и третья сторона - род, стремившийся полностью контролировать поведение того существа, от ко­торого зависело его воспроизводство? Она-то, эта третья сторона, и поддержала мужчину в его претензии на превосходство, на власть? Для закрепления и освящения такого распределения ролей, установившего меж­ду мужчиной и женщиной отношения иерархической соподчиненности, сложи­лись мифы о "природном назначении" каждого пола, об особенностях "мужско­го" и "женского" характера, о "тайне пола".

В ХVII-ХVШ веках вспыхивает целое созвездие королев, цариц, прави­тельниц. Само их существование ставит под сомнение миф о "природном назна­чении" женщины. То­гда же, в XVII веке, разворачивается теоретический спор о положении женщины в обществе. Появляются серьезные сочинения, опровергающие традиционные взгляды на женщину и обосновывающие ее право считаться таким же полноцен­ным человеком, как мужчина. Сторонник женского равноправия Пулен де ля Барр в эссе "О равенстве обоих полов" доказывал, что неравенство полов есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, а вовсе не предписание природы.

Некоторые просветители в целом разделяли этот подход: Вольтер обличал несправедливость женской доли; Дидро полагал, что униженное существование женщины есть следствие определенных гражданских законов и обычаев; Мон­тескье считал, что женщина может и должна участвовать в общественной жизни; Гельвеции доказывал, что гражданская непросвещенность женщины вызвана не­достатками ее воспитания, а то и вовсе отсутствием такового, и т.д. Разоблачив абсурдность мифа о женщине как о существе второго сорта, органи­чески неспособном быть равным мужчине, просветители воздержались, однако, от признания ее гражданской состоятельности - ее способности выступать в роли субъекта истории. Но для предреволюционной эпохи XVII этого уже было мало.

Целый ряд документов говорит о том, что с первых же дней революции француженки выступили с требованием предоставления им и политических прав. Появляются "Протест французских женщин" против созыва Генеральных Штатов без их участия, "Увещевания и вопли французских женщин". В этих до­кументах француженки не противопоставляли себя сильному полу, но обращали внимание на свое бесправие. Они не отделяли себя от всей нации и ждали от ре­волюции, что принципы "свободы, равенства, братства" преобразят и их жизнь, ждали признания своей гражданской полноценности.

Главный документ этой революции "Декларация прав человека и гражда­нина" торжественно провозгласил: "Все люди рождаются свободными и равны­ми в правах...". Его обращение "люди", - а во французском "1'Нотте" означает одновременно "мужчина" и "человек", но никак не "женщи­на", - имело оттенок двусмысленности. Было очевидно, что в общепризнанную категорию "свободных" и "равных" попадают мужчины, но оставалось непонят­ным, попадают ли в нее женщины. Это была позиция умолчания. Ре­волюционные власти придерживались ее на протяжении всего периода револю­ции. Они не могли ни принять политических требований женщин, ни открыто отклонить их. С одной стороны, на них давили женские толпы, женские массы, организованные в смешанные "женские" клубы, собрания и готовые на жен­ские бунты, женские походы, подобные походу на Версаль, резко ускорившему ход событий революции. Эти бесспорные факты показывали, что женскую граж­данскую активность, вполне зрелую, нельзя было вдруг перечеркнуть законода­тельным актом, исключающим женщин из общественно-политической жизни. С другой стороны, сильно ощущается груз неизжитых патриархальных традиций, преобладание крестьянского населения, влияние католической Церкви, все то, что вскоре даст о себе знать в Вандее и будет противостоять революционному Парижу.

Революционные законодатели так и не признают за женщинами права быть включенными в категорию "свободных" и "равных". И этот отказ, сначала в виде умолчания, а затем явный, юридически оформленный, приведет к возник­новению совершенно нового общественного явления, феминизма - движения в защиту политических и гражданских прав женщины.

Конституция 1791 года установила различие между "активными" и "пас­сивными" гражданами и отнесла женщин ко второй категории, лишив их права избирать и быть избранными. Поборницы полноценного женского гражданства встретили это решение в штыки. Подготовка Конституции 1793 года проходила при живейшем обсуждении темы об "активных" и "пассивных" гражданах. Но и эта новая Конституция безоговорочно лишала женщину политических прав.

Революция вступила в новый этап. Она пошла на спад, общество стреми­лось к стабилизации. В таких условиях пыл и азарт радикалок становились край­не опасными для властей, раздражали их. И власти решались, невзирая на былой авторитет женских объединений, наложить запрет на их деятельность. В ноябре 1793 года Конвент принял постановление о закрытии всех женских клубов и ассоциаций. Весной 1795 года был издан еще более суровый декрет, запрещавший женщинам присутствовать на любых политических собраниях, вообще соби­раться группами в общественных местах.

Окончательно отрезвил француженок обнародованный в 1804 году Граж­данский кодекс Наполеона, в котором объявлялось, что женщина не имеет ника­ких гражданских прав и находится под опекой своего мужа. Теперь уже даже слабоумному было ясно, что демократический лозунг "свободы, равенства, брат­ства" предназначен для регулирования отношений только среди мужчин.

Впрочем, кроме Кодекса Наполеона в историю к тому времени уже навсе­гда вошел такой документ, как "Декларация прав человека и гражданина", кото­рый объявил об универсальности демократических идеалов и не предусматривал в своем тексте никаких исключений - ни по признаку расы, ни по признаку пола - перед лицом закона: "Все люди рождаются свободными и равными в правах..."

В сущности, весь XIX век для женщины - это поиск ее социальной иден­тичности в границах, обозначенных этими полярными законодательными акта­ми, между признанием и отрицанием ее права быть личностью (субъектом), гра­жданкой, полноценным членом общества.

Философы, историки, идеологи всех мастей - от консерваторов до либералов - твердили о гражданской несостоятельности женщины. Они взывали к традициям и ссылались на добрые старые правила, ос­нованные на представлениях о "природном назначении пола", об "умственной ограниченности женщины". В их глазах женщина слишком отягощена материн­ством, она часто больна, хрупка, нервна и склонна к истерии. Женщины в обще­ственном месте, на собрании, митинге, в толпе - неконтролируемы и опасны. От женской толпы исходит угроза коллективного психоза. Кроме того, женщины недостаточно образованны, склонны к мистике, фантазиям, полностью подчине­ны Церкви. Короче говоря, на новом витке истории в очередной раз воспроизво­дился миф о "тайне пола" в разных его вариациях.

Среди взглядов формировался и новый подход к проблеме. Идеальные проекты гармонизации общественной жизни были предложены Фурье, Сен-Симоном и его учениками. В них впервые рассматривались социальные отноше­ния пола в качестве основы властных отношений и показывалось, что гендерная гармония есть необходимое условие гармонизации общественных отношений.

Начиная с 30-х годов XIX века, капитализм стремительно врывается в жизнь Западной Европы и буквально взрывает ее уклад. Складывается крупная промышленность, начинается концентрация больших городов, исход в них кре­стьянства, распад ремесленного труда и т.д. Прогресс промышленности был оп­лачен разорением мелких хозяйств, разрушением традиционных семейных свя­зей, ростом городской нищеты с присущими ей чертами: проституцией, увели­чением числа незаконнорожденных и подкидышей, абортов и детской смертно­сти. Распространение массового женского наемного труда сопровождается кри­зисом семьи в самых низших слоях городского общества. Кроме того, оно пре­вращает женщину в конкурента мужчине на рынке труда, обостряя напряжен­ность в социальных отношениях между полами.

Идеальные проекты гармонизации общественной жизни, предложенные Фурье и Сен-Симоном, были продиктованы предчувствием этого гигантского социального сдвига, стремлением скорректировать этот процесс. Их прозрения пришлись как бы на стык двух этапов женского движения - первого, начального, когда на волне освободительных идей Великой французской революции женщи­на заявила о себе: "я существую", и второго, наступившего вместе с промыш­ленной революцией XIX века, когда женщина с полным основанием утверждала: "Я работаю, значит, я существую". Это утверждение стало в XIX веке опорой для феминизма, который развивался, осваивая новые идеологические и полити­ческие формы, идеи, лозунги. Но какие бы формы он не принимал, его отправ­ной посылкой оставались две фразы. Одна совсем короткая: "Мужчина и жен­щина - вот социальный индивид", произнесенная Анри де Сен-Симоном. Другая более развернутая: "Расширение прав женщины есть общий принцип всякого социального прогресса", - сформулированная Шарлем Фурье.

Великие утописты двумя фразами в сущности создали основу для перево­рота в общественных представлениях о существе гендерных отношений. Они вышли за пределы суждения о "природном назначении" женщины, нисколько на него не посягая и не оспаривая. Тем самым появилась возможность говорить о том, что помимо репродуктивных, природных функций, у женщин могут быть еще и другие - социальные, гражданские функции, и что все эти функции спо­собны не отрицать, а дополнять друг друга. Отныне речь шла уже не столько о "естественном", сколько о социальном праве женщины, праве на свободу, равен­ство, братство. Этот теоретический фундамент упрочил все феминистские идей­ные конструкции.

Основные течения феминизма К началу XX века их было довольно много: активно действовали суфра­жистки, отстаивавшие политико-правовое равенство женщины; социалистки, защищавшие идеи равной оплаты женского труда, участия женщин в профсою­зах; радикальные феминистки, пропагандировавшие идеи сознательного мате­ринства и контроля над рождаемостью; возникали женские благотворительные общества, а на их основе - христианский феминизм. Все эти направления, каж­дое на свой манер, помогали женщине, так или иначе, осваиваться с новой для нее ролью субъекта истории. В результате медленных, "ползучих" завоеваний в конце XIX - первой половине XX века женщинам удалось добиться права на об­разование; на равный с мужчинами труд и заработную плату, позднее - получить право голоса и право быть избранными, сначала в местные, затем в высшие эше­лоны власти, право входить в профсоюзные организации и политические партии, право на развод, кое-где - на применение противозачаточных средств и на аборт; право на государственную помощь по беременности и родам, на отпуск по уходу за ребенком и т.д. Так, медленно и постепенно, начинались сдвиги в социальных отношениях пола, происходило завоевание женщинами права на власть, а затем - и самой власти.

Мужчина утрачивал столь привычное положение хозяина дома, главы се­мьи, господина своей жены, женщина - роль объекта его власти. Медленное, по­степенное обретение женщиной своего "я", выход за пределы дома - "частной" сферы - в сферу общественного производства требовали усилий от обеих сторон, на каждую из которых слишком давил груз традиций и правил патриархата.

Марксисты окрестили весь этот узел противоречий "женским вопросом" и предложили на него свой ответ. Основоположники марксизма доказывали, что в эпоху развитого капитализма, с характерным для нее использованием массового женского и даже детского труда, проституцией, отношения в семье подчиняются закону купли-продажи. Рабочий продает не только собственную рабочую силу, он вынужден продавать рабочую силу жены и детей. Он выступает как "торговец рабами". Крупная промышленность наносит непоправимый удар по традицион­ной семье: она "разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и со­ответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения", отноше­ния неравного, подневольного существования женщины. И в этом - позитивный смысл наемного женского труда, который создает необходимые экономические предпосылки для независимости женщины, для ее освобождения. Кроме того, положение женщины - наемной труженицы есть положение классовое. Она при­надлежит к пролетариату. Поэтому задача ее освобождения совпадает с более общей задачей освобождения пролетариата. Уничтожение любых форм эксплуа­тации и угнетения - общая цель пролетария и женщины. Только в обществе, сво­бодном от эксплуатации и угнетения, возможны равноправные отношения меж­ду мужчиной и женщиной. Так, связав "женский вопрос" с вопросом социаль­ным, основатели марксизма отыскали женщине место в общем потоке истории. И сделали это весьма убедительно.

И все-таки у этой конструкции был существенный изъян. Его заметят позднее, столетие спустя. Подводя итоги развитию идей женского равноправия, французский социолог Э. Морен напишет, что попытка рассмотреть проблему угнетения женщины с помощью категорий классового анализа является упроще­нием. Эта проблема сложилась в доклассовую, а может быть и доисторическую, эпоху и имеет не столько социологический, сколько антропосоциологический характер.

Долгие годы многие западные феминистки, даже такие проницательные, как Симона де Бовуар - французский философ-экзистенциалист, были убеждены в плодотворности марксистского подхода к освобождению женщин - освобож­дению посредством труда. А потому марксистское решение "женского вопроса" находили вполне достаточным для преодоления патриархатных норм, традиций, властных отношений.

Неофеминизм сложился на волне мощного студенческого движения 60-х годов как один из потоков этого движения. Позднее участники бунта тех лет признают, что женская революция была главным результатом их движения. Она расширила горизонты демократии. Общественные силы, вдохновленные лозун­гом "Если женщина имеет право на половину рая, то она имеет право и на поло­вину власти на земле!" вынудили власть имущих потесниться и впустить, нако­нец, женщин во все властные структуры общества. Эта революция в принципе изменила общественные представления о содержании демократии, заставила увидеть многогранность, многоликость, "пестроту" социального пространства, которое держится в напряжении не одним - центральным - конфликтом, не од­ним противоречием, а множеством разных конфликтов, разных противоречий, по-разному и разрешаемых. И один из этих конфликтов, едва ли не самый древ­ний - конфликт между мужчиной и женщиной, возникший в момент первона­чального неравного "социального и сексуального" разделения труда.

Не все неофеминистки оказались готовы до конца следовать за Симоной де Бовуар и видеть в женщине существо аналогичное мужчине. Часть из них, например, француженки Люс Иригарей, Элен Сиксу, отстаивают идею об особой женской субъективности, специфике женского начала. На этой основе они гово­рят о праве женщины не копировать мужской стандарт социального поведения, а жить в истории на свой манер, сообразно женской натуре, иначе говоря, отстаи­вают право на отличие.

Для сторонниц Симоны де Бовуар, убежденных в принципиальной схоже­сти, даже равенстве экзистенциального начала в человеке, будь то мужчина или женщина, подобной женской "сущности" в принципе нет и быть не может. По их мнению, быть женщиной - это не призвание, не назначение. Женщина должна быть способна реализовать себя как человек - в труде, в творчестве, в саморазви­тии. Сторонницы "права на отличие" доказывали, что вся предшествующая ис­тория и культура выстроена в соответствии с мужским видением мира, с мужскими вкусами, предпочтениями - мир "маскулинизирован". Поэтому, входя в историю, женщина должна противопоставить стандартам и стереотипам мужчины свои, женские. Без утверждения своего особого взгляда на мир, на историю и культуру женщины рискуют потерять самобытность и просто раствориться, исчезнуть в "мужском" обществе. Наследницы Симоны де Бовуар, "эгалитарные" феминистки упрекали своих оппоненток за то, что они все свои заключения выводят на уровень сексуальности и ее проявлений, что для них "признак пола - главный и повсеместный".

Спор между феминистками очень быстро вышел за пределы их "семьи", в него оказались втянутыми представители всех наук о человеке - биологи, физиологи, психологи, антропологи, этнографы, философы, историки, филологи. Это произошло еще и потому, что с середины 70-х годов под напором феминисток в западных университетах повсеместно возникали центры "женских", "феминистских" исследований с особыми программами. Основная задача таких центров - выявить и определить особенности - или отсутствие таковых - женского "начала", женского взгляда на мир, женских ценностей. С развитием этих исследований спор не только не разрешился, но окончательно развел в разные стороны ис­поведников "эгалитарного" и "дифференцированного" подходов к определению женской самобытности. Свой выход из тупика этого спора предложили исследо­ватели, строившие анализ исходя из сравнительных характеристик "мужского" и "женского" начал.

В центре их анализа стояло понятие "гендер". Ввод понятия "гендер" в научный оборот преследовал несколько целей: перевести анализ с "биологического" уровня на уровень "социальный", раз и навсегда отказаться от постулата о "природном назначении полов", показать, что понятие "пола" при­надлежит к числу таких же основополагающих категорий, как "класс", "раса". Одна из виднейших представительниц "гендерного" подхода, американский ис­торик Джоан Скотт, отмечала, например, что "понятие "гендер" имеет первооче­редное значение при описании отношений власти... Концепция социально орга­низованных отношений пола структурирует как восприятие, так и конкретную, а на ее основе - символическую, организацию любой формы социальной жизни".

Концепция "гендера", или "гендерных отношений", стала первой полити­ческой и социологической концепцией, рассматривающей женщину не в ее

мире, образуя прочный фундамент для развития секуляризированных функцио­нальных отношений власти, характерных для современной демократии - демократии участия, или консолидированной демократии. Демократия участия обеспечивает женщинам не просто конституционные гарантии их равноправия, но также дает им в руки рычаги контроля над их соблюдением: конституционные законы, как правило, подкреплены подзаконными актами, в которых прописаны механизмы реализации этих законов. Кроме того, демократия участия обучает навыкам владения гражданскими правами - обучает, используя массовые движения и ассоциации, низовые структуры партий и организаций.

Вот почему уже в 80-е годы, благодаря этим навыкам и процедурам, жен­щины на Западе активно осваивают хозяйственно-экономические области, а также практически все общественные сферы, включая ранее самые недоступные из них, традиционно державшиеся на "мужском" авторитете. Они осмеливаются вторгаться даже в такую прочно резервированную для мужчин сферу, как круп­ный бизнес, финансовый мир, причем порой на самые его верхи. Не случайно в 80-е годы в США среди лиц, открывавших новые предприятия, было в пять раз больше женщин, чем мужчин; женщины покупали 50% автомобилей, треть до­мов, предназначенных к продаже. А данные социологических обследований подтверждали, что женщины обладают ничуть не меньшими, а иногда и большими способностями, чем мужчины, к роли менеджеров.

Под воздействием этих перемен социологи стали утверждать, что на Западе в положении и сознании женщин происходит настоящая революция, которая, _и похоже, означает конец эры патриархата. И факты это подтверждали. В частности, начался настоящий прорыв женщин в сферу политики. Женщины берут под свою опеку работу местных органов власти, становятся мэрами городов, муниципальными советниками, депутатами региональных советов, депутатами парламентов, главами правительств и даже президентами.

Женщины не просто пытаются освоить все пространство политики, но за­являют о своем намерении в корне изменить ее правила. Например, дважды возглавлявшая правительство своей страны норвежка Гру Харлем Брундтланд убеждена в том, что женщины призваны морально совершенствовать, сделать более гуманными существующие в политике отношения. Она неоднократно подчеркивала, что "правительства, в составе которых много женщин, не похожи на все остальные, так как женщины склонны к сочувствию... Их решения отличаются от тех решений, что принимают мужчины". Взгляды Брундтланд разделяет живу­щая на другом конце Европы, в гораздо более консервативном в культурном от­ношении обществе Португалии, известная политическая деятельница Мария де Лурдес Пинтасильго. Она тоже доказывает, что вхождение женщины в политику способно обогатить политическую жизнь, раз­нообразить и совершенствовать ее; что женщина-политик обязана с особым при­страстием "отстаивать все живое, будь то природа или человек".

Итальянские социологи говорят о массовом присутствии женщин в политике как о составной части "битвы за новую цивилизацию, новый мир, новую культуру" и оценивают его в категориях "революционной по содержанию, ин­теллектуальной и моральной реформы современного общества".

Впрочем, до завершения згой реформы, похоже, пока еще далеко. Так что у западного женского движения, более слабого, чем в бурные 60-е годы, но дос­таточно влиятельного, все еще есть свои задачи. Вот что пишет об этих сего­дняшних задачах Мари Викгуар Луи, активистка и теоретик французского фе­минизма: "Лично я борюсь не за феминистское общество, а за общество, свобод­ное от сексизма, от патриархата, где будут созданы условия для свободы всех гражданок и граждан и где вопросы, которые сейчас называют "женскими", ста­нут волновать всех и вся. А это, конечно, требует глубокого преобразования всей совокупности социальных отношений".

Сегодня, очевидно, что эти преобразования происходят.