Эволюция брачно-семейных отношений

 

Проводимая Ост-Индской компанией в отношении «туземного населения» политика религиозного нейтралитета исключала любые возможности законодательного вмешательства в «религиозные дела местного населения», и только самоотверженная деятельность первых индийских реформаторов смогла изменить ситуацию. Наиболее зримые перемены наступили с назначением в 1828 г. нового генерал-губернатора в Индии, лорда Уильяма Бентинка. Будучи сам приверженцем политики модернизации и распространения западного образования, генерал-губернатор сошелся с Р. Раем и его единомышленниками. У. Бентинк прямо ставил знак равенства между существованием сати и бесчеловечной варварской практикой, не имеющей ничего общего с гуманистическими общечеловеческими ценностями и общечеловеческой моралью. «Когда возникает вопрос продолжать или нет практику сати, - говорил он, - решение его в равной степени связано с крайней необходимостью и ответственностью. Нельзя взирать без ужаса на обычай предания год за годом сотен невинных жертв жестокому и безвременному концу, когда имеются полномочия его прекратить».

Несмотря на то, что генерал-губернатор запрещением сати боялся вызвать взрыв народного гнева, он, отдавая должное самоотверженной деятельности просвещенных бенгальцев, после долгих колебаний, подписывает в декабре 1829 г. постановление №17 (Regulation XVII of 1829), «об объявлении обычая сати, известного как сожжение или погребение заживо индусских вдов, противозаконным деянием, наказываемым уголовными судами». Постановление запрещало практику сати на всей территории Бенгальского президентства и объявляло его уголовно наказуемым деянием, при этом в пункте 1 специально оговаривалось, что данный обычай «противен человеческой природе» и что он «не выступает в индуизме в качестве обязательного требования». Пункт 3 постановления предписывал местным землевладельцам, сборщикам податей, старостам деревень и административным служащим низового уровня незамедлительно сообщать полицейским чиновникам о «любых признаках готовящегося сати», в случае же, если последние проявляли «умышленное пренебрежение» своими обязанностями и не.торопились предотвратить сожжение вдовы, на них могло быть наложено взыскание в виде штрафа в 200 рупий или же тюремного заключения на срок до 6 месяцев. При этом, согласно пункту 4 постановления, «содействие совершению сати, ровно, как и подстрекательство к его совершению приравнивалось к убийству по неосторожности и подлежало наказанию в виде штрафа или тюремного заключения, налагаемого по усмотрению суда, исходя из характера и обстоятельств дела». Тем самым более чем за 50 лет британского господства власти впервые отошли от своей колониальной политики «религиозного нейтралитета», что было бы невозможным без огромной «подготовительной работы», проведенной бенгальскими просветителями и, прежде всего, Р. Раем. Его идеи, открыто высказываемые на страницах полемических трактатов и газет, помогли в определенной мере изменить общественное мнение, обратив внимание индийцев на широкое распространение в стране и других варварских обычаев. Законодательное запрещение сати знаменовало собой и начало постепенной законодательной модернизации правой системы колонии, когда закон, как официальный нормативно-правовой акт, становится важным инструментом вмешательства колониальных властей в обычаи и традиции местного населения. Запрещение обычая сати в 1829 г. ознаменовало наступление новой эпохи в колониальной Индии, когда непосредственно закон, нормативно-правовой акт становится инструментом вмешательства колониальных властей в обычаи и традиции «туземного населения».

Дальнейшие меры по законодательному подавлению консервативного традиционализма были тесным образом связаны с принятием в 1833 г. Закона об управлении Индией, названном «отправным пунктом той единой системы права и правосудия, которая находится среди высочайших вкладов Англии в Индии».

Статья 40 Закона вводила новую должность - юридического советника, входившим в Совет при генерал-губернаторе в качестве четвертого его члена; на этот пост был назначен Т.Б. Маколей. Кроме того, статья 13 Закона уполномочивала «Генерал-губернатора в Совете» на принятие законов и постановлений, «для всего населения» (англичан, проживающих в колонии, местных жителей, служащих компании, иностранцев) и для «всех судов», независимо от того, были ли они учреждены королевской хартией или созданы иным путем, «для всех мест и в отношении любых вопросов, кроме специально перечисленных в самом акте».

Позитивное значение этого законодательства состояло в том, что оно стало основой общеиндийских законов и последующей кодификации реформированного колониального права. В своей речи по поводу Закона об управлении Индией, Т.Б.Маколей говорил, что «ни одна страна в мире не нуждалась так остро в едином законодательстве, как Индия, и что нет в мире другой такой страны, чья нужда в едином законодательстве может быть так легко удовлетворена». Необходимость проведения масштабной правовой реформы подчеркивается и в пункте 4 «Депеши Совета директоров Ост-Индской компании Правительству Индии относительно положений Закона об управлении Индией 1833 г.», в котором говорится, что «одной из главных задач Закона, провозглашенных в статье 53, является создание всеобщей системы правосудия и законодательства, распространяющегося (насколько это возможно) на все население Индии.

Во исполнение требований Закона 1833 г., уже в следующем, 1834 г. создается первая в истории колониальной Индии Правовая комиссия, председателем которой и стал Т.Б.Маколей. Первым вопросом, вынесенным на рассмотрение Комиссии, стал вопрос о кодификации уголовного права Индии, которое, в отличие от «вопросов личного статуса» распространялось бы на всех подданных Ост-Индской компании в стране, и создании единой упорядоченной судебной системы, так как существовавшие к тому времени колониальные судебные институты, по утверждению Р. Сингха, «строились вокруг касты, социально-религиозного статуса, патриархальной и патронажной власти». О разработке единого Уголовного кодекса Индии он писал как о «проекте, заинтересовавшем «думающих и читающих людей» в Европе со времен знаменитого уголовно-правового трактата Ч. Беккария».

Первый проект Уголовного кодекса Индии был подготовлен в кратчайшие сроки уже к 1837 г., но окончательная его переработка была завершена только в 1850 г., когда проект был передан на рассмотрение Законодательного совета при генерал-губернаторе. Одной из первых проблем, прямо связанных с бесправием индийских женщин в семье и обществе, которую предстояло решить законодательным путем, была проблема детских браков, которая и вызвала бурные дебаты в индийских политических кругах о самой возможности закреплении минимального возраста сексуального согласия в отношении малолетней жены (так называемый «возраст согласия»), что, по мысли законодателей, должно было способствовать развитию культуры сексуальной жизни в браке и таким образом объективно содействовать охране здоровья женщины, - при этом вопрос о возрасте брачного совершеннолетия даже не ставился.

Причины, вызывавшие к жизни архаичный обычай детских браков и слабой эффективности их законодательных запретов, во многом остаются неизменными и в наши дни. Ранний брак лишь оформлял в традиционной индийской семье «передачу» несовершеннолетней дочери из рук отца в руки мужа в том возрасте, когда она еще не имела возможность оспорить такую передачу, а при ненадлежащем семейном контроле могла нанести «непоправимый ущерб» кастовой «чистоте» всей семьи. Не последнюю роль играло и желание как можно скорее избавиться от несовершеннолетней дочери как излишней «обузы» в бедной семье, и боязнь «порчи» девушки в случае ее длительного пребывания в родительском доме (особенно это касалось больших неразделенных семей, где под одной крышей одновременно проживало большое количество родственников-мужчин). Действовал и такой негативный фактор, как подавляющая правовая безграмотность большинства женщин при господствующем традиционном мировоззрении, когда женщина не могла даже догадываться о своих правах и имеющихся у нее возможностях прибегнуть к их защите.

При разработке проекта УК Индии колониальные власти не могли не затронуть эту проблему под напором общественного мнения прогрессивных кругов как в Индии, так и в самой Англии, однако единственное, на что могли рассчитывать колониальные власти, это попытаться законодательно установить «возраст согласия» в рамках уже существующего религиозного брака, посягать же на сам священный институт индусского брака путем установления обязательного возраста брачного совершеннолетия власти не решались, обоснованно опасаясь массовых протестов населения, которое неминуемое восприняло бы подобные меры как «вопиющее посягательство на их религиозные чувства».

Официально вступивший в силу в 1862 г. Уголовный кодекс Индии закрепил в статье 375 минимальный возраст согласия на половую связь - лет. Однако широкого признания это законодательное предписание не получило, о чем свидетельствовали многочисленные выступления и публикации с требованиями повышения этого возраста, остававшиеся, как правило, без ответа. Широкий общественный резонанс получил случай с 11- летней девочкой Фулмонеей, которая в 1890 году умерла от обильного кровотечения после того, как ее муж насильно овладел ею. Ввиду того, что в колониальной Индии не было законодательно установленного возраста брачного совершеннолетия, обвиняемый сумел избежать уголовной ответственности как за изнасилование, так и за убийство. Он был признан виновным лишь в «причинении смерти по неосторожности посредством поспешного и небрежного действия».

Анализируя отношение колониального правительства к вопросу о запрещении детских браков, можно указать на два основных обстоятельства, которыми оно руководствовалось: первое - их нежелание вмешательства в религиозные дела подвластного населения, угрожающего политической нестабильностью, второе — констатация тщетности попыток властей обеспечить должное исполнение принятых законов из-за массового сопротивления ортодоксальных индусов.

Правящие круги Индии и самой Великобритании не скрывали своего убеждения, что ни один закон, повышающий возраст брачного совершеннолетия, на данном этапе развития страны попросту не будет воспринят традиционным мировоззрением большинства населения страны. Сам уровень развития индийского общества XIX в. не способствовал признанию за женщиной статуса полноценной самодостаточной личности, обладающей неотъемлемыми правами, свободой и равенством с мужчиной. Повышение минимального возраста сексуального согласия в тех условиях по своей сути стало тем «первым звонком», который прозвенел в стране в начале движения за повышение правового статуса женщины как свободной личности, наделение ее отдельными чертами правосубъектности, превращение женщины в «субъект», а не только «объект» права.

При поддержке определенных групп прогрессивно настроенных индийцев после ожесточенных споров в 1891 г. колониальные власти увеличили «возраст согласия» с 10 до 12 лет. Соответствующая поправка была внесена в Уголовный кодекс. Эта полумера не могла прекратить острые дискуссии по данному вопросу в колониальном Законодательном собрании, в котором преобладали индусские ортодоксы. Любой депутат, рискнувший внести новый билль о повышении возраста сексуального согласия, неизбежно сталкивался с невозможностью преодоления их сопротивления на той или иной стадии его рассмотрения.

Эти противоречия остро проявились в ходе дебатов в Законодательном собрании в 1920-е гг., после внесения в него соответствующего билля 1925 г.

Изучение дебатов среди самих индийцев по поводу предложенного законопроекта дает возможность выявить широкий спектр мнений, высказывавшихся самим индийцами. Р.Б.Сохан Лал, член Ассамблеи от города Джулундур, подчеркивая внесенную неофициальную поправку о повышении минимального «возраста согласия» до 14 лет, аргументировал свою позицию высоким уровнем смертности новорожденных детей и молодых жен, вызванной ранней половой жизнью и беременностью женщин.

Раннее брачное сожительство, как он утверждал, наносило ущерб здоровью малолетней жены, вело к рождению нежизнеспособных детей, значительное число которых умирает сразу же после рождения или в период младенчества.

Если же они выживали, им требовалась постоянная медицинская помощь, что негативно отражалось на благосостоянии родителей. «Муж в большинстве случаев, - говорил он, - вынужден был по нескольку раз в течение своей жизни повторно вступать в брак из-за преждевременных смертей малолетних жен или из-за смерти новорожденных детей во младенчестве».

Дебаты в стенах Законодательного собрания показывали также, что значительное число его членов не учитывало всех возможных негативных последствий рождения ребенка малолетней матерью до ее полного физического созревания. Высказывались сомнения в действенности установления каких-либо половых запретов с такими аргументами, что, во- первых, безбрачие женщин до полового созревания рассматривается в традиционной индусской системе ценностей как тяжкий грех, во-вторых, основательными опасениями отца, не желавшего держать дочь в общем доме из-за боязни ее «порчи», и в-третьих, опасением родителей оставлять девочку, уже достигшую зрелости, «под гнетом своих неудовлетворенных желаний»". Выступая от имени населения Северо-Восточной Пограничной провинции, ее правитель С. Абдул Кайум, отмечал «неготовность страны» к установлению фиксированного брачного возраста и высказывал свое твердое убеждение о неспособности колониального правительства проводить в жизнь этот закон, ставя вполне резонные вопросы о процессуальных аспектах его применения.

При этом звучали ссылки и на «особую ментальность населения», отношение индийской женщины к мужу как к собственному «Богу на земле», «ее искреннему и более дорогому благодетелю, чем все социальные реформаторы вместе взятые» и на «древнюю благородную традицию, признающую святость брачных уз». Предостережение властям такими радикальными переменами «сотворить гораздо большее зло, чем то, которое пытались устранить законодатели», многократно повторялись и в других выступлениях законодателей.

Выступая против ортодоксов, сторонники принятия указанной поправки связывали ее и с такой широкой проблемой, как необходимость разграничения следования религиозным догматам с совершением преступления. Так, резко возражая ортодоксам, один из депутатов Законодательного собрания говорил о том, что «свадебные ритуалы не могут и не должны оправдывать само преступление». При этом депутат не сомневался, что «если вы спросите каннибала-людоеда, он также будет оправдывать свои отвратительные действия соображениями религии». Однако билль 1925 г., предусматривающий повышение минимального «возраста согласия» до 14 лет, был провален, не выдержав прокатившейся волны массового неодобрения.

А.Маддиман, возглавлявший колониальное правительство, тем не менее, уже в следующей сессии Законодательного собрания внес на рассмотрение компромиссный официальный правительственный билль, предусматривавший возможность полового сожительства с женой, находящейся в браке, с 13 лет, что в итоге и стало Законом XXIX от 1925 г. о внесении поправок в Уголовный кодекс Индии.

Споры, которые данный закон породил в стенах собрания, проливают свет на процессы консолидации в рядах реформаторов и ортодоксов с их прогрессивными и консервативными позициями, на саму возможность законодательного признания равноправия индийских женщин, их права на жизнь, здоровье, человеческое достоинство, защиту от действия антигуманных и, в конечном счете, противоречащих общечеловеческой морали архаических обычаев.

Так, X.Сарда, депутат от провинции Аджмер-Мервара, выступая на заседании, прямо говорил о том, что «там, где обычай или религиозная санкция нарушают наше чувство гуманности или причиняют несправедливость беззащитным слоям населения, законодатель имеет право вмешаться. Браки детей 3-4 лет и супружеское сожительство с женой 9-10 лет нарушают чувство гуманности где бы то ни было». Депутат А.Н.Дутт, возражая ему, указывал на отсутствие у законодателя прав «навязывать наши

прогрессивные взгляды нашим менее просвещенным соотечественникам».

Несмотря на противоречивость высказываемых аргументов, сами дебаты в Законодательном собрании имели определенные позитивные последствия. Они вносили постепенные перемены в ортодоксальное сознание определенной части населения, в том числе и самих женщин, принимавших

все более активное участие в дискуссиях.

В результате возрастающего давления общественности, в том числе и женских организаций, настоятельно требовавших официального законодательного закрепления брачного возраста, в 1929 г. и был принят знаменитый «Закон Сарда» (названный так по имени члена Законодательного собрания, внесшего данный билль на обсуждение), закрепивший возраст брачного совершеннолетия всех индийских женщин в 14 лет без учета их конфессиональной принадлежности. Согласно ст. 3 Закона заключение брака до достижения невестой указанного возраста вело к наказанию в виде заключения под стражу на срок до 15 дней или штрафу в 1000 рупий, «или же тому и другому наказанию вместе». В том случае, если брак был заключен с мужчиной в возрасте от 21 года, наказание могло быть увеличено до 3 месяцев заключения или более высокого штрафа. Ст.ст. 5-6 «Закона Сарда» предусматривали наказание в виде 3 месяцев заключения также и в отношении лиц, способствовавших заключению детских браков и также законных опекунов девушки, содействовавших подобному браку.

Однако под влиянием мощной адаптирующей силы традиции, негативного отношения к колониальному закону большинства религиозно- ориентированного индийского населения этот закон стал одним из наименее

эффективных среди актов колониального периода. Его принятие сопровождалось широкими акциями протеста индусских и мусульманских ортодоксальных религиозных организаций. Так, в Гуджарате, где принятый закон фактически не действовал, в 1929 г. (в год принятия «Закона Сарда») было заключено около 2 тыс. детских браков. Если в январе 1930 г. в «просвещенной» Бенгалии было зарегистрировано только 419 браков несовершеннолетних, то в феврале эти цифры достигли 1920, а в марте - 8789.

Закон, между тем, получил широкий отклик среди прогрессивно настроенных слоев индийского общества. Делегаты проводившегося в 1929г. в г. Патна III Съезда организации «Всеиндийская женская конференция» горячо приветствовали принятие данного закона, однако в прозвучавших выступлениях докладчики отмечали и более широкую проблему: соответствие норм персонального права отдельных религиозных общин общенациональному праву Индии, в частности Закону Сарда.

Между тем, сам факт принятия «Закона Сарда» в колониальной Индии нельзя недооценивать: он стал знаменательным событием в качестве «наглядного достижения» и демонстрацией успеха первых демократических реформаторских организаций самих женщин, способствовал росту нового женского самосознания, изменению жизненных ценностей и установок индийских женщин.

Одновременно с созданием единого общеиндийского законодательства, с середины XIX в. внимание колониальных властей привлекает и вопрос о законодательном регулировании так называемого «личного статуса» членов отдельных религиозных общин. Так, еще в ходе рассмотрения вопроса о кодификации уголовного права Индии в поле зрения Правовой комиссии возникает проблема запрета повторного замужества индусских вдов. При обобщении судебной практики по уголовным делам, Суд Северо-Западных провинций обратил внимание членов Комиссии на то, что наиболее распространенным преступлением в подведомственном ему регионе являлось убийство матерями новорожденных детей, обнаружив, таким образом, существующую связь между запретом на повторное замужество вдов и детоубийством. Им было также внесено предложение Правовой комиссии отнести убийство женщиной своего новорожденного ребенка к категории преступлений не «фелонии», а «мисдиминор».

Прекрасно понимая, что законодательное признание повторного брака индусских вдов дадут ничтожно малый практический эффект, члены Комиссии рассчитывали на то, что в перспективе оно должно способствовать изменению традиционно-религиозного мировоззрения, полагая, что польза от принятия подобного закона будет неизмеримо выше, нежели ужесточение уголовного наказания за убийство новорожденных. Огромную роль в изменении прежде нейтрального отношения к данному обычаю сыграли и статистические данные, поступавшие в распоряжение правительства в виде отчетов, переписей населения и докладов отельных должностных лиц, свидетельствовавших также об огромном числе молодых женщин-вдов, обреченных на вечное безбрачие.

По запросу членов Правовой комиссии в письме от 30 июня 1837 г уголовные суды различных президентств высказали мнения о возможных возражениях на принятие подобного закона. Уголовный суд Калькутты высказал мнение, что этот закон станет безусловным вмешательством в религиозную сферу, так как «индусы не рассматривают брак как исключительно гражданско-правовой договор, ибо на всех его этапах, от помолвки в раннем возрасте до непосредственного заключения брака, он сопровождается исполнением религиозных обрядов, что в дхармашастрах четко указывается, - и эта вера разделяется всеми, - что повторное замужество вдовы навлекает грех и бесчестье на женщину в этом мире и делает невозможным ее посмертное блаженство». При этом суд ссылался на авторитетный сборник «Дигестов индусского права», составленный английским ученым Г.Т.Колбруком и высказывал сожаления в том, что эта «желанная мера столь трудна в осуществлении». Суд Северо-Западных провинций также высказался против принятия закона по схожим основаниям и добавил, что такую меру могут неправильно понять и исказить сам ее смысл, что в конечном итоге может привести к недовольству, если только принятие такого закона не уравновесить иными мерами, польза которых была бы понятна и очевидна всем слоям населения.

Судьи Мадрасского суда также поддерживали общее мнение на том основании, что индусы, принадлежащие к варнам дваждырожденных, безусловно воспримут принятие подобного закона как попытку уравнять их положение со статусом низших и внекастовых племен, обычаи которых дозволяют повторное замужество вдов. Судьи предупреждали, также, что даже будучи принятым, данный закон не только останется лишь на бумаге, но более того, «сплотит все высшие касты в ревностном отстаивании обычая, который в их глазах является вопросом «престижности» и знаком отличия от низших каст».

Как и в случае с отменой обычая сати, изменения в этой сфере не обошлись без участия «харизматической личности», активно заявлявшей о своей реформаторской позиции. Этим человеком был молодой ученый- пандит Ишварчандра Видъясьягар, которым была направлена петиция колониальным властям от имени Санскритского колледжа в Калькутте, где порицалась эта порочная практика, а обязанность по запрещению повторных браков индусских вдов прямо возлагалась на суды «Ее Величества и Ост-

Индской компании». Им был также предложен вариант законопроекта, призванного «снять все правовые ограничения на такие браки».

Яростные протесты ортодоксов не заставили себя долго ждать. В адрес колониальных властей стали массово поступать петиции от «знатоков индусского права», которые выказывали глубокую озабоченность подобными «посягательствами на семейные устои индуизма со стороны современного ученого-пандита». Против законопроекта выступили и многие

правители княжеств, но остановить процесс принятия этого закона оказалось невозможным. После публикации законопроекта, «призванного устранить правовые препятствия к повторному замужеству индусских вдов», в адрес властей поступила 51 петиция, из которых 23 за подписью 5191 человек были в поддержку, в то время как 28 петиций за подписью 51 746 человек были против. С таким внушительном числом активных противников любого законопроекта его принятие в демократическом законодательном процессе было бы заведомо обречено на неудачу.

Реакция на предложение И.Видъясьягара позволяет пролить свет на существовавшие в обществе настроения. Так, брахманы г. Пуна в своей петиции, датированной 27 февраля 1856 г., выступая резко против законопроекта, считали, что любой человек, поддерживающий указанный закон, скорее всего, не является индусом. Другие ортодоксально настроенные индийцы ссылались в качестве негативного примера на времена правления мусульманского наваба Бенгалии, который открыто игнорировал законы и обычаи своих индусских подданных, благодаря Ост-Индскую компанию, за то, что во время ее правления «они могли свободно жить по своим законам и обычаям». Податели петиции выражали опасение, что такой закон вернет «порочную практику», бытовавшую во времена правления бенгальского наваба-мусульманина, так как «любой желающий сможет увести жену другого».

В обоснование целей и причин принятия закона, член Правовой комиссии, лорд Грант в 1854 г. писал, что, если уровень образования, здравый ум и сознательность отдельно взятого индусского отца укажут ему на необходимость спасти своего маленького ребенка от пожизненного страдания, действующие в стране законы не должны ему в этом ставить препятствия. Этим аргументом было ознаменовано начало признания принципа свободы совести в стране как обязательного условия любых других проявлений свободы индивида.

Первоначальный законопроект, подготовленный и внесенный лордом Грантом в Законодательный совет, первое рассмотрение которого состоялось

17 ноября 1855 г., содержал только две статьи. Ст.1 устанавливала действительность повторных браков, но по ст. 2 подтверждалось отсутствие

любых имущественных прав жены на наследство, оставшееся после 1 умершего мужа. Законопроект был принят Законодательным советом Индии в июле 1856 г.

В оценках законодательной деятельности колониальной администрации английские авторы, как правило, не скупились на похвалы, приписывая ей в качестве главной заслуги и «квинтэссенции цивилизаторской миссии в Индии» создание самостоятельной системы индийского права, ясного, компактного и легко усвояемого. Эту оценку следует признать, однако, чрезмерно преувеличенной, так как принятые в Индии во второй половине XIX в. законы и кодексы на деле не привели к унификации местного права, во-первых, потому что определенная сфера отношений была зарезервирована за персональными правовыми системами отдельных религиозных общин и, таким образом, отнесена к «внутреннему делу религии».

При этом консервировались архаичные институты, отражающие неравенство женщин и мужчин в вопросах брака, наследования имущества и пр., и, главное, кастовые и религиозные различия в праве индийского общества. Во-вторых, кодексы и законы, принятые во второй половине XIX в., толковались с помощью огромного числа судебных прецедентов как колониальных судов, так и судов метрополии, норм английского «общего права», которые часто противоречили друг другу, что, - по мнению некоторых исследователей, позволяет сделать вывод о создании совершенно новой «искусственной» правовой системы - «англо-индусского права» - в противовес известному с древности «классическому индусскому праву». Кроме того, широкому применению указанных актов в значительной мере мешал и их ограниченно-территориальный характер действия, их распространение исключительно в рамках владений Ост-Индской компании и крупных городов, оставляя за пределами их действия многочисленные индийские феодальные княжества и проживающее в них население.

Вместе с тем, не следует и преуменьшать значение частично проведенной кодификации колониального права, принятия таких общеиндийских законов, как Уголовный кодекс Индии 1860 г. и «Закон Сарда» 1929 г., касающихся прав индийских женщин вне зависимости от их конфессионально-религиозной принадлежности - по сути, указанные законы, стали отправным пунктом создания нового, территориального права страны. Кроме того, несмотря на всю ограниченную эффективность их действия, они способствовали постепенному процессу признания индийской женщины как личности, индивидуума со своими правами в обществе и семье.

Вся последующая история развития правовой системы колониальной Индии будет сопряжена с неустанной борьбой прогрессивных демократических сил страны за упрочнение современного общеиндийского законодательства, распространения сферы его действия на все больший круг гарантий субъективных прав и свобод индийцев, в том числе прав и свобод индийских женщин.