Доктор Бьянко вступает в бой

Все именно так, как я себе и представлял – роскошный особняк в центре Лондона, виноградные лозы, обвивающие стены, вдалеке розовый сад и, как я вижу – фонтан. Все так же, как в дни ее детства, в доме родителей, где она выросла. Мне открывает поджарый дворецкий, породистый, как лучшая лошадь на ипподроме, обладатель роскошных усов. Его огненный черный взгляд на миг обжигает меня, однако голос статично вежлив, как и вся его выправка и с солдатской точностью он спрашивает: - Чем могу служить, милорд? - Доктор Алонсо Бьянко. Мне необходимо повидать леди Уизерби. Это возможно? - Вынужден вас расстроить, милорд. Миледи нынче никого не принимает. - И все же, - мягко парирую я, - не могли ли вы быть столь добры сообщить ей о моем визите. Вполне возможно, будет сделано исключение и мне оказана милость быть принятым вашей госпожой сегодня. Поколебавшись, дворецкий кивает и на несколько минут я снова остаюсь в одиночестве. Однако, мои мысли не оставляют меня ни на миг. Я не видел Джейн долгие годы, с тех пор, как ей едва исполнилось девятнадцать. Как много, очевидно, переменилось за эти пятнадцать лет! Я несколько нервничаю, нет смысла скрывать. Я всегда знал, что Джейн будет верным солдатом Ордена. К тому ее готовил отец, так наставляла мать. Однако, мне до сих пор тяжело живется с осознанием того, что в некоторой степени я причастен к трагедии ее семьи, хоть и косвенно. Мы почти не общались с тех пор, как в Ордене для меня наступили черные времена – она была совсем юной, впереди ее ждали блестящие перспективы, очевидно, подтвердившиеся ныне, я же не хотел пятнать имя женщины, которая изъявила желания поддерживать меня даже в опале. Дворецкий возвращается все такой же суровый и выпрямленный, как струна, и впускает меня. Конечно же, у меня не было сомнений, что сегодня меня захотят видеть. Я занимаю место в уютном кресле в просторной гостиной. Здесь царит атмосфера поистине изысканной роскоши, отменного вкуса хозяйки дома и женственности. Чай, который мне тут же предлагает дворецкий, очень вкусный, как раз то, что надо, дабы согреться и спрятаться от вечной лондонской непогоды. Она появляется почти бесшумно, я не сразу даже сообразил, что не один. Почувствовав на себе внимательный, изучающий взгляд, вздрагиваю, поворачивая голову в его направлении. У меня даже дыхание перехватило на какое-то время. Мыслями я понимаю, что мне не стоит так на нее пялиться, и в конце концов, нужно поздороваться после стольких лет разлуки, пролепетать какие-то банальные слова вежливости и благодарности за теплый прием. Но я не могу. Передо мной стоит Джейн, а я словно живого, вижу перед собой ее отца, и растворяюсь в небесных глазах ее матери. - Добрый вечер, мистер Бьянко – мелодичным колокольчиком отзывается она, улыбаясь одними ямочками на щеках, как всегда делала это ее мать. Поразительно, но в юности эта схожесть с родителями не так сильно бросалась в глаза и производила совсем другой эффект. Только теперь, опомнившись от первого потрясения, я выдавливаю из-себя, разом выпустив из легких воздух: - Дженни… о, детка. Я потрясен. Она юркнула в распахнутые объятья, и теперь уже ее губы тронула мягкая улыбка, теплая, полная противоположность льдинкам, притаившимся в ее взгляде. Она вновь приглашает меня в кресло, заняв свое. К чаю едва прикасается и хоть и смотрит на меня неизменно долго, внимательно, однако ее взгляд где-то далеко. Я не могу не видеть, что на лбу пролегла глубокая складка, омрачающая его, что губы сжаты в жесткую линию, а в золоте волос больше нет того сияния, что раньше, когда она, совсем девочка, только познавала жизнь. И если меня жизнь давно помотала, то ее, милую, хрупкую женщину, время все же должно было пощадить. Но нет – передо мною женщина, пережившая слишком много в своей жизни и слишком много потерь перенесшая. Хотя память моя упорно выдает образ юного ангела с волнистыми светлыми завитками волос, я не могу не видеть перед собой точную копию своего друга и его чудесной жены – ее покойных родителей. - Я рада вас видеть, мистер Бьянко. Вы снова в Лондоне? - Да, уже полтора месяца, дорогая. Она нехотя отпивает чаю: - И что же заставило вас вернуться? Слышала, вы все это время провели в Африке. Не сомневаюсь, имели там успех. Всех ли туземцев вылечили? Тон ее совершенно дружелюбен, однако мне слишком тяжело не заметить, сколько боли в надломленном голосе. Мне хочется обнять ее и прижать к себе, как однажды, в ее детстве, когда, напуганная собаками, она жалась в моих объятьях, и я уговаривал ее не дрожать. - Обстоятельства моей жизни очень изменились, милая – отделался уклончивым ответом я. Дела, происходящие здесь, требуют моего вмешательства. Я вижу, ты тоже так многого достигла. Поздравляю. Думаю, родители могли бы гордиться тобой. - Сомневаюсь – бросает она, отводя взгляд к окну. Эти долгие пятнадцать лет, что мы не виделись, сделали свое дело. Расстояние, время, разлука и перенесенная боль отдалили нас друг от друга. Подумать только – а ведь Джейн выросла у меня на глазах! Сколько препятствий было пройдено вместе с ее отцом, сколько нежных слов сказано ее матери, обвиненной в преступлении и безутешной от того, что придется прощаться с семьей. Когда меня изгнали, она, юная, еще верящая в свет, еще отмеченная светом, смотрела на меня теми глазами, о которых нельзя забывать. Это был взгляд-мольба не оставлять ее одну теперь, когда ее семья была мертва, когда ее продали замуж, когда распорядились ее жизнью. Она искала родного человека в Ордене Дракона, еще не веря, что там – только враги. Знает ли она об этом теперь? Конечно знает, безусловно. Боится ли своей судьбы? Больше нет. - Ты так похожа на них – какая глупость, в ужасе понимаю я. На кого же она еще должна быть похожа? Мне нужно собраться с силами, чтобы сказать ей обо всем важном, чтобы объяснить цель своего прихода, помочь Мине, спасти весь город и саму Джейн. У меня так мало времени, часы каждую секунду забирают его все больше, а я, вместо того, чтобы поскорее бежать из этой усадьбы, увитой виноградом, где все так напоминает мне дни моей молодости, где каждый уголок – память о моих ушедших друзьях, укор за мою собственную жизнь, рассказываю ей о том, что она похожа на родителей. Она улыбается с мягкой снисходительностью. Вероятно, была готова к такому, а может, просто не хочет слушать, что я приготовил для нее. Но дальше тянуть нельзя, я не могу больше погружаться в собственные воспоминания, а они здесь волной настигают меня, не давая покоя. - Дорогая, в Лондоне новые жертвы. Тебе известно об этом? Она не сдержалась, вздрогнула, и смотрит на меня с боязливой затравленностью, даже не пытаясь подавить своего страха и отчаяния. Кусает губы так, что на них выступила кровь, и изучает свои руки, вероятно, только чтобы не смотреть мне в глаза. Значит, все, что я слышал о ней, все подозрения ее недругов – правда. Милая Дженни, она стала канатоходцем, выступающим на подрубленном канате, и едва балансирует, ежесекундно рискуя упасть с высоты и разбиться. Ванесса бы не простила мне, если бы и с ее дочерью что-то случилось и теперь к дикому желанию уничтожить всех чудовищ, у которых в плену Лондон, примешивается отеческая забота об этой женщине – храброй, но теперь сломленной под страшными ударами судьбы, что ее настигли с такой внезапностью и не пощадили. - Он обещал мне. Клялся, что больше не станет убивать. Лжец. Мерзкое чудовище – она знает, что мне все известно, и даже не пытается оправдаться. - Дженни, детка, он вампир. Он не может иначе. Ты пожалела его, потому что… - Я у него в долгу – жестко отрезала она, не давая мне договорить. – Я не могу поступить иначе. Не могу. - Да, да, милая – стараюсь успокоить ее я. – Я знаю. Я тебе верю. Но речь сейчас не о Дракуле. - О, прошу, мистер Бьянко, не говорите, что вы пришли позаботиться обо мне, я этого не вынесу. Я в этом не нуждаюсь. Ее взгляд приобретает выражение сущей затравленности, и она нервно глотает слюну, запивая ее чаем, из последних сил пытаясь скрыть свое смущение и неловкость. Когда я касаюсь ее пальцев, стараясь привести ее в себя, кожа ее почти ледяная, как врач я не могу не заметить, насколько слабо бьется пульс. Плохой знак, символизирующий лишь то, что ей пришлось не сладко последнее время. Да и разве сладкой была вся ее жизнь – девочки, которую лишили родителей, права выбора, путей к отступлению? Лишь маска успешной женщины – вот что такое маленькая крошка Дженни, которой так и не дали тепла, в коем она нуждается всю свою жизнь. - Дженни, детка, следы от укусов женские. И они принадлежат древнему вампиру. По – меньшей мере, нашей кровавой леди лет двести, не меньше. Она смотрит на меня несколько секунд, забыв даже как дышать: - Вы уверенны? – срывается, наконец, с ее уст, но она упрямо качает головой из стороны в сторону, не в силах сама поверить в услышанное только что. Вся в мать. - Абсолютно. Девушка, пострадавшая от укуса, в клинике доктора Мюррея сейчас, и, поверь, милая, в довольно плачевном состоянии. - Погодите. Клиника Мюррея – это лечебница для душевнобольных. При чем здесь вампиры и новообращенные? - Мисс Мина и доктор Уилл Мильтон исследуют новую болезнь. Так они называют вампиризм. Для этого позвали и меня. - И вы рассказали им о вампирах, мистер Бьянко? – вскидывает бровь Джейн. – Нарушили устав Ордена? - У меня не было выбора, дорогая. К тому же, я больше не принадлежу Ордену Дракона, и могу себе позволить делать относительно него то, что считаю нужным и правильным. Разве не так? Джейн до крови искусала губы: - Боже правый, о вампирах во всем мире знают лишь несколько десятков людей, а вы рассказываете посторонним о них, как о новом спектакле!? Что нас ждет, если Мина Мюррей будет совать свой длинный любопытный нос в дела Ордена? Вы хоть понимаете, что наделали? Она встает, гневно метнув в меня взглядом. Губы ее болезненно сжаты, руки напряжены, как натянутые струны. Как Ванесса когда – то, она отреагировала сейчас на то, что ей не нравится. - Тебя заботит это, дорогая? Или то, что расследованием занимается именно Мина Мюррей? А если бы на ее месте был кто-то другой, как бы ты реагировала? - Мне нет никакого дела до Мины Мюррей, мистер Бьянко. Я забочусь об Ордене и только о нем. Джейн отворачивается, демонстративно глядя в окно, как будто ее там что-то сильно интересует. Что ж, я знал, что будет не просто. Конечно же, она упряма, есть в кого. Я подхожу к ней, осторожно обнимаю за плечи: - Дженни, тебе нужно спасти себя. Ты же знаешь, что тебя ждет, когда Орден узнает твою тайну. Боюсь, милая, ссылкой не обойдется. Ты должна жить, а не позволять Ордену эту жизнь разрушить. - Вам -то что до моей жизни? – резко поворачивается она ко мне, кусая губу. - Я очень любил твоих родителей, ты знаешь. Как знаешь и то, что сам пострадал от Ордена. Да, заслуженно, но все равно не справедливо. Я не могу допустить, чтобы ты повторила судьбу своей семьи, Джейн, нет. - Я заслужила это. Нарушила клятвы. Не справилась со своими обязанностями. Лгу. Вам не кажется, что это весьма веские причины для расправы надо мной, мистер Бьянко? - Веские, но не справедливые. Орден и так уничтожил всех тех, кто ему больше не нужен. Ты же не позволишь просто взять и вышвырнуть тебя за борт, не так ли? - А если позволю – тогда что? Я вздохнул. Все крайне сложно. Она сломана и подавлена. Стоит на перепутье, и какую бы дорогу не выбрала – всюду ее ждет тупик. Ужасно. Я сажусь вновь в свое кресло, оставляя ее все так же рассматривать надвигающуюся мглу в окне. - Ты говорила, что должна Грейсону. Тогда тебе нужно исполнить свой долг перед ним, чтобы, наконец, освободиться, Джейн. Я дам тебе лекарства. Мне годами довелось его разрабатывать и испытывать. Отвези его Дракуле. Так ты подаришь себе больше времени. И нам тоже. Мы должны решить эту загадку. Мина Мюррей далеко продвинулась. Она вскоре узнает правду, докопается до сути. И тогда мы покончим с темной ночью. Пока же, Дженни, мы должны обезвредить врага. Или обезопасить его, если тебе это больше нравится. Она медленно, по – кошачьи, разворачивается, и глаза ее опасливо блестят при взгляде на меня, а упавший на лицо локон напоминает извивающуюся змею. - Вы в самом деле считаете, что я буду помогать Дракуле? Кровопийце? - Не ему – покачал головой я. – Себе. У нас мало времени, дорогая. Тебе нужно немедленно действовать. Это лекарство не просто позволит ему выходить на солнце. Оно куда сильнее, чем то, что создал Хельсинг. Оно позволит ему не убивать. Не питаться. С его помощью, думаю, мы выйдем на ту, что теперь терроризирует Лондон. Ведь Грейсон не захочет, чтобы о нем вспомнили сейчас, когда он так слаб и уязвим, одержимый Миной. А если вспомнят о Грейсоне, слишком быстро поймут, что ты связана с ним. Мне ведь не стоит говорить тебе о том, что тебя ждет? - Сама знаю – мрачно кивнула Джейн. - Умница, дорогая. Так что же? Ты поможешь? - Почему вы не предложите это лекарство Мине? Она же мечтает о нем. - Потому что оно только заглушает боль, но не лечит ее. И потому, что на новообращенных вампиров оно не действует. Точнее, действует противоположным образом. Жажда крови их становится невыносимой и они убивают, как идеальные машины. Если кто-то из новичков попробует мое снадобье, клянусь, детка, Лондон захлебнется в крови. - Вот и объяснили бы мисс Мюррей все это! – возражает Джейн. Ах, коварная, конечно же, она на все пойдет, чтобы уничтожить соперницу! Однако, меня этим не сбить и, похоже, ей это тоже ясно. - Открыть ей глаза на то, что ее возлюбленный – тварь? Нет, уволь. Не я. Она не заслужила такой участи. Когда она узнает, будет более готова к этому. Но не теперь, Дженни. Джейн не понравился мой ответ, что ж, весьма прогнозируемо. Она вновь вернулась на свое место. Закрыла глаза, откинув голову на подушки. Размышляет. Унеслась словно бы в другой мир. - Что я получу взамен, кроме вашего молчания? Я улыбаюсь. Хочет услышать то, что и сама знает? Ладно. - Полную и безоговорочную поддержку Грейсона. Его доверие и любовь, дорогая. Его зависимость от тебя. - Любовь – горько шепчет она. – Вы сказочник, мистер Бьянко. Это невозможно. Он одержим Миной Мюррей. Дышать без нее не может. - Нет, - спокойно возражаю ей я. – Он одержим призраком. Видением. Я глубоко ценю и люблю Мину. Но, как и ты, как и Грейсон, понимаю – она никогда не даст ему то, что он хочет, а он – не даст ей. Как думаешь, сколько они продержаться, терзаемые тайнами и секретами, а? - Мне плевать на это – обрывает она. - Вовсе нет, милая – мягко возражаю я. – Это – единственное, что тебя заботит на сегодняшний день. Она ничего не ответила, но взгляд ее говорит о том, что я прав. - Дженни, не позволяй себе утонуть. Веди свою лодку в шторм. У тебя это получится, не сомневаюсь. Я поднимаюсь, показывая, что мой визит закончен. - Я рад был тебя видеть, Дженни. Оставлю тебе свою визитку. Сообщи мне, когда будешь готова, чтобы я передал лекарства. Сопровождаемый дворецким, я выхожу из ее дома под полное ее молчание. И не сомневаюсь ничуть – она примет верное решение.