Поездка в Свято-Троице-Сергиеву Лавру

ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ

«...Ах, мама-маменька, я уж не маленький! Ах, мама-маменька, мне много лет!..»

 

Однажды, распевая эти слова из песни, Славик подошел ко мне и, глядя на меня своим прони­зывающим взглядом, очень серьез­но сказал: «А знаешь, мамочка, мне ведь и вправду очень много-много лет. Я очень древний!»

Он рассказал мне, что помнит се­бя до рождения. Что была полотняная дорога. Огромная скорость. Остановка у глубокой пропасти (без­дна, из которой не выбраться). Уви­дел рядом с собой огромного чело­века в темной, похожей на монаше­скую, одежде. На самом кончике указательного пальца висела ма­ленькая, горящая лампадка. Слу­чайно отогнувшийся чуть-чуть край одежды открыл ослепитель­ный свет, на который невозможно было смотреть.

Этот человек спокойно перешаг­нул через пропасть и, остановив­шись на той стороне, посмотрел на Славика и сказал: «Прыгай!»

Славик говорит: «Я, разбежав­шись, прыгнул и еле-еле удержался на противоположном краю пропас­ти. Затем, уже очутившись один, прошел немного вперед, свернул в сторону на какую-то твердую, тем­ную дорогу, как бы в тоннель, и... оказался у тебя».

Помнит, как он собирался сюда, к нам. Как Пресвятая Троица и его друзья дали ему понемногу от Себя силы, и он отправился сюда к нам на грешную землю, чтобы помочь нашему (человеческому) спасению. «А когда я вернусь обратно к ним, — сказал Славик, — и буду показы­вать им свои раны, они спросят: "Как ты все это пережил?" — и будут меня за что-то очень благодарить». Когда Славик умирал, этот же са­мый человек являлся Славику в ви­дении. Славик говорит, что этот че­ловек сидел на табуретке в каком-то зале. Так же на кончике пальца висела, но уже гаснущая лампадка, на которую смотрел этот человек. Не­далеко впереди стоял храм с полу­разрушенной стеной колокольни. Звонят колокола. С колокольни спу­скается священник. Действия свя­щенника в чем-то неправильные. Человек спрашивает Славика: «Как бы ты поступил на месте этого свя­щенника?» Славик ответил: «Я бы душу отдал ради исправления нару­шений». Это видение было за не­сколько дней до Славочкиной кон­чины.

Еще Славик говорил: «Когда вы уз­наете, кто я есть на самом деле, то сначала испугаетесь, оттого что так запросто обращались со мною, а по­том будете мною гордиться, и мне многие сильно позавидуют».

Главным предназначение Славика была борьба со злыми духами. Он иногда просил меня, чтобы его не беспокоили, поскольку ему необходимо отдохнуть и набраться силы для борьбы с духами злобы. Потом он по нескольку часов лежал непо­движно, как бы обмерший. Я осторожно наблюдала за ним, проверяя, дышит он или нет. После этого он вставал очень уставший, как после тяжелой, продолжительной работы и просил покушать. Очень много странного и непонятного для меня происходило с ним. Что-то он объ­яснял, а иногда говорил, что мне это знать нельзя или неполезно.

 

Родословная

 

Если кому-то будет интересно знать, какого мы с мужем роду, так мы и сами не знаем точно. Моя ма­ма мне сказала, что наш род — поморские староверы, раскулачен­ные, гонимые, дошедшие до Красноярского края, где я и родилась в Боготольском районе. Фамилии они меняли, чтобы их меньше трогали.

Шло время. Кто-то умер, кто-то погиб на фронте, чей-то след потерялся в застенках советских концлагерей. Наш род очень сильно по­страдал от советской власти.

Из предков моя мама помнит толь­ко свою бабушку Грушу — жену деда — настоятеля православного хра­ма, которая помогала людям молитвой, святой водой и иконой, приве­зенной из Иерусалима, принимала роды. А дедушку вместе с диаконом отправили на каторгу в Нарым. Больше его не видели, а мама его не помнит.

Я помню свою бабушку Фотинию, дочь этой супружеской пары, тоже постоянно молящуюся и строго по­стящуюся. Во время Великого поста она могла ломоть черного хлеба и маленькую бутылочку воды проносить в кармане фартука весь пост, употребив от этого малую часть.

Муж бабушки Фотинии (мой де­душка) был старше ее на 30 лет. Он еще за Царя воевал, пришел конту­женный, а бабушка помогла ему молитвами и травами. Жили они очень бедно, но свое офицерское достоинство дед и в бедности сохра­нил.

Моя мама по воспитанию уже больше советская женщина, но все равно ходит в храм и молится Богу.

Корни моего мужа Московские. Их род идет от Крашенинниковых. Мой муж помнит своего деда — Крашенинникова Михаила, лауреата Сталинской премии. Он по доносу был с семьей сослан в поселок Водный, Ухтинского р-на. Бабушка бы­ла артисткой.

Отец моего мужа — офицер, мать — бухгалтер. Может, кто еще в Москве и живет из Крашениннико­вых, но я такой информацией не владею и их отношение к Право­славной вере мне не известно.

А нашу семью в Боге укрепил наш сын Славик. Помню, когда мы первый раз были в монастыре [в Свято-Троице-Сергиевой Лавре — ред.], отец Наум вышел к большому скоп­лению народа и, показав на нас, сказал: «Видите, люди, как времена изменились? Раньше родители вез­ли детей в монастырь, а теперь дети везут родителей». Было очень стыд­но.

Наша семья состоит из 4-х чело­век: мой муж, Крашенинников Сер­гей Вячеславович — военнослужа­щий; я, Крашенинникова Валенти­на Афанасьевна — домохозяйка; старший сын Константин (был еще ребенок, но он умер в роддоме) и наш младший сын — Славик, родившийся 22 марта 1982 года в гор. Юрга Кемеровской области, перевернувший не только нашу жизнь, но и жизнь многих людей.

 

 

Рождение

 

«Странности» начались перед Сла­виным рождением. Однажды под утро, за месяц до его рождения, мы с мужем проснулись от какой-то дивной, громкой музыки, лившейся как бы с потолка. Музыка была очень мелодичной, нежной, нео­быкновенной. Словом — неземной. На будильнике было 4 часа 50 ми­нут. Появилось чувство страха... Что происходит? Ведь так же не бы­вает! (как у нас в советское время было принято думать).

Я еле дождалась утра и побежала к соседке — православной столетней старушке, жившей в нашем подъез­де, — спросить: что бы это значило? Она ответила мне, что человек хо­роший должен родиться. Я на этом успокоилась. Следующее удивление было в роддоме.

Это случилось перед нашей выпи­ской. Всем мамам принесли детей для кормления, а мне нет. Я сильно испугалась за Славика, так как три года назад в этом же роддоме перед самой выпиской у нас умер ребенок. Но вдруг распахиваются двери (обе половинки), и с моим ребенком на руках входит в белоснежных одеждах не то врач, не то медсестра — как будто из хирургической опе­рационной, лет 16-17, в тканевых сапогах, в халате до сапог, колпак до бровей, лицо покрыто марлевой повязкой. Видны только глаза, не поддающиеся никакому описанию.

Подавая мне ребенка, она тихонь­ко сказала: «Ребенок родился весь в родинках», — и ушла. Голос был нежный девичий, очень тихий, но полный силы и власти.

Когда детей забрали, я еще пошу­тила над женщинами, сказав: «Видели, кто мне принес ребенка?», но с большим удивлением услышала в ответ, что никто ее не видел, видели только ребенка на моих руках. Да и сестрички такой во всем роддоме не оказалось.

Я бы, может, и забыла этот случай, но когда начинала мыть Славика, сразу вспоминала ее: «Почему она сказала про родинки? Ведь их вовсе нет!» В голове возникала мысль: «Она молодая и ничего не понима­ет». Но через три года появились ро­динки в виде веснушек по всему телу.

 

Начало жизни

 

Когда мы из роддома прибыли до­мой, к нам в гости пришла соседка. Разглядывая младенца, она сказа­ла, что у нее возникает такое чувст­во, будто он видит ее насквозь и что она побаивается его «пронизывающего» взгляда. Да и у меня самой впоследствии возникло такое же чувство.

Когда Славику было три месяца, мы пошли к невропатологу на прием. Осмотр ребенка невропатоло­гом тогда был обязательным. Жен­щина-врач, оказавшаяся в кабине­те вместо нашего невропатолога, на короткое время отлучившегося из кабинета, осмотрела Славика и сказала: «Ребенок родился с тонкой нервной психикой и ему нельзя де­лать прививки». И сделала по этому поводу запись в медицинской кар­точке. Впоследствии, желая полу­чить от нее консультацию, я не мог­ла ее нигде найти. Оказалось, что такого невропатолога никто не зна­ет. Она, как и та роддомовская «мед­сестра», бесследно исчезла. Врачи впоследствии недоумевали по пово­ду записи в медицинской карточке, но прививок не делали — лишь одна прививка, от оспы, была сделана ему еще в роддоме.

Славику не было еще и года, когда мы переехали служить в ГСВГ. В отпуск мы поехали в Одессу. Когда Славик увидел в Одессе недалеко от вокзала храм, он начал рваться ту­да и громко плакать. На уговоры не реагировал. Мужу пришлось стоять с багажом и ждать, пока мы ходили в храм. В храме было безлюдно. За­стали только настоятеля и старушку-уборщицу.

Увидев стремление ребенка к Богу, батюшка посоветовал срочно его крестить. Я из рода верующих, по­тому знала и помнила, что над все­ми нами есть Пресвятая Троица. После слов батюшки я запереживала, да и поняла, что с моим сыном что-то не так. Но «современность» Одесских храмов мне не внушала доверия. Я с детства знала другую — старинную церковь, с настоящи­ми иконами, с настоящим батюшкой, и решила покрестить сына в такой церкви, руководствуясь внутренним чувством.

В очередном нашем отпуске в гор. Тайга Кемеровской области Славик принял крещение. Батюшка разре­шил ему самому выбрать себе на­тельный крест. Славик выбрал са­мый большой крест — не детский. Первое, что сказал Славик после крещения, было: «А знаешь, мамоч­ка, Бог есть!». Отошел в сторону, по­том вернулся и опять повторил: «А Бог и правда есть!».

Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что Славик читает и знает мои мысли. Если я чем-то бы­ла озабочена, то Славик, как бы невзначай, давал мне ответ. Я долго считала, что это просто совпадения.

Во время заграничной команди­ровки у нас были друзья: Андреску Манфред, его жена Здена и их дочь Яры. Будучи у них в гостях, Славик лазил по деревьям. Упав с неболь­шого дерева, он ударился о землю и его отвезли в госпиталь. Врачи ска­зали, что рентгеновский снимок ничего особенного не показал. Если что-то и есть, то только легкое со­трясение мозга. Но Славику стано­вилось все хуже и хуже, и он в гос­питале потерял сознание. Я всю ночь продежурила возле него. Вра­чи больше ничего не предпринима­ли.

Очнулся он только утром. Когда он очнулся, то вскочил и, не обращая на меня внимания, выбежал из палаты, побежал по коридору, начал открывать все двери и заглядывать, кого-то разыскивая. Я пустилась его ловить, думая, что так проявля­ются последствия падения, но он вырывался из моих рук и снова ко­го-то искал. А когда я его, наконец, поймала и прижала к себе, то он, как бы очнувшись, узнал меня и спросил: «А где все? А где они?» Я спросила: «А кто — они? Кого ты ищешь?» Но он сказал: «Ничего-ни­чего, мамочка» — и вошел в обыч­ное состояние.

Славику было чуть больше пяти лет, когда мы переехали к новому месту службы на Урал. Жить было негде, и я с детьми поехала к своей матери в Кемеровскую область, а муж остался жить в палатке при сборах приписников, в лесу, т. к. в гостинице мест не было.

Я сильно переживала за мужа. Славик, видя мое состояние, подошел и открыто мне сказал, что нам дадут трехкомнатную квартиру — ему об этом было «сказано»...

Я была ошеломлена — не тем, что нам дадут квартиру, а тем, что ему это кто-то сказал. Я спросила: «Славочка, давно ли с тобой разговаривают?» Он ответил, что сколько се­бя помнит, всегда с ним разговари­вает один и тот же голос.

Скоро нам действительно дали квартиру. Я сразу повела Славика по врачам. Врачи ничего особенно­го не обнаружили.

Хотела устроить Славика в дет­ский сад, чтобы пойти на работу, но он постоянно говорил о Боге, и я ос­тавила его дома, тем более что, ког­да Славику исполнилось пять с по­ловиной лет, я от него узнала, что он любит Бога больше всех, что слышит женский голос, который ему все рассказывает, что этот го­лос живой, а наши голоса рядом с ним словно мертвые, что он видит прошлое, настоящее и будущее.

 

 

Школьные годы

Когда Славику исполнилось семь лет, он пошел в школу. Ему, кроме Бога, ничего не надо было и он сра­зу в школе начал детям рассказывать о Боге.

Первой учительницей у Славика была Ирина Абрамовна, которая жила в нашем подъезде. И вот Сла­вик, сидя на уроке, тихонько ей говорит, что видит маленькую девоч­ку у нее в животе. Та не поверила, но врачи подтвердили беремен­ность.

По школе пошли слухи о нем. Лю­бопытные начали расспрашивать его, а он им рассказывал все, о чем они его спрашивали. Разговоры пошли по городку, и я вынуждена была обратиться в церковь гор. Миасса к священнику о. Владимиру Землянову. Отец Владимир со Слави­ком о чем-то поговорили у иконы Божьей Матери; мне не позволено было слушать. Священник, как и та столетняя бабушка, сказал мне, что мой сын — хороший человек.

Вскоре зашевелились местные колдуны. Моего мужа в это время перевели на новое место службы в гор. Шадринске, а старшего сына забрали в армию. Славик сказал, что в Шадринск мы не переедем, папа вернется обратно в Чебаркуль.

А когда мы со Славой остались вдвоем, то он мне поведал, что ви­дит все внутренние органы людей и знает, о чем люди думают, что он видит все заболевания в самом на чале и, оказывается, в школе он уже некоторым детям помог. Он сказал, что знает мысли нашего президента, американского президента, да и вообще мысли всех людей знает: где, какие ядерные ракеты стоят и сколько, что секретов для него на земле совершенно нет. Ему в это время было восемь лет. Молва о Славике разошлась очень быстро.

В один из вечеров к нам в кварти­ру пришла местная чернокнижница со своей родственницей — запу­гивать нас. Говорила разными голо­сами, кричала, была очень злая, вспотевшая. Кричала, что Славик плохой, а она святая, что ей это ска­зала ее книга. Кричала, что Славик не от Бога, потому что от Бога она сама и ей не хочется с ним бороться, так как он ребенок! Недоумева­ла: «Зачем ребенку дали такую си­лу?». Говорила, что ничего, мол, не поделаешь, и ей, «бедной», с ним придется бороться, потому что Сла­вик оказался ее врагом.

С большим трудом и лишь с помо­щью пришедшей православной женщины нам удалось их выпрово­дить.

Приходили и из рериховского об­щества и культурно намекали, что­бы Славик больше не говорил о Бо­ге, на что я им ответила, что уже почти в каждой деревне стоят хра­мы, и там тоже говорят о Боге. Они со мной согласились, но сказали, что вся соль в том, что вашему сыну верят реально, за реальные дела! И им, вроде, тоже не хотелось бы бороться с ребенком!

На Славика начались нападки со стороны местных колдунов-экстрасенсов. Славик говорил, что видит, как иногда злые духи, столпившись у окна и запугивая его, говорят: «Все равно мы тебя угробим! Все равно ты жить не будешь! Или пре­кращай делать добрые дела и иди к нам (будешь знаменитым экстра­сенсом, будешь жить хорошо, и у те­бя все будет), или мы тебя угробим!»

Славик говорил: «А как они, ма­мочка, сильно меня матерят! Мамочка, как они матерятся!»

Злые духи пугали его на улице. На­пример, однажды вечером мы шли с ним от знакомых. Я обратила вни­мание на то, что возле одного из домов - пятиэтажек на земле лежит не­большое пушистое и очень черное облако. С удивлением я начала его разглядывать, стараясь, по своей наивности, действовать так, чтобы Славик не заметил его. А когда я подумала, что так в нашей обычной жизни не бывает, это облако, пре­вратившись как бы в дугу, прыгнуло на крышу пятиэтажного дома. Я обрадовалась, что Славик, его не уви­дел, но, когда мы отошли на значи­тельное расстояние от этого места, Славочка меня спрашивает: «Ма­мочка, ты сильно испугалась?» Я ответила, что просто не поняла сра­зу, что это такое. Позднее догада­лась, но не испугалась. Славик сказал: «Молодец, мамочка!».

Славик активно работал на Бога и очень многие люди нашего военного городка пошли в церковь, начали молиться Богу и повели крестить своих детей.

Когда Славик был жив, большого нашествия различного рода экстрасенсов не было, а теперь в город­ке процветает и нагло действует секта «радостея».

Славик спокойно реагировал на действия экстрасенсов-колдунов. А однажды я поинтересовалась у не­го: «Славик, у тебя есть враги?» На что он мне ответил: «Да, мамочка! Есть настоящие враги. Это масоны и последователи Месинга. Потом, через некоторое время привяжется один католик — в общем-то, непло­хой священник, который решил, что он безгрешен. Но один грех у него есть».

Однажды мы со Славиком были в одной из церквей на Богослужении. После службы Славик подходит к священнику и спрашивает: «Батюшка, а о чем вы думали во время службы?» Священник на вопрос ни­чего конкретного не ответил. Тогда Славик еще раз спрашивает его: «О том, как и где корм своим свиньям раздобыть?»

Вот этот Божий дар Славику, ви­димо, был страшен не только колду­нам-сектантам и рериховцам.

Были и другие случаи. Всего не расскажешь...

 

Работа Богу и людям

 

Муж уехал снова в Шадринск, а к Славику началось настоящее паломничество страждущих. Славик очень уставал, и мне его было очень жаль, но он умолял меня потерпеть, просил: «Мамочка, пусть они идут». И люди шли даже ночью. Я по глу­пости и своему невежеству роптала в мыслях, а иногда не выдержав, спрашивала Славика: «Когда же это все кончится?»

Мыла, убирала, следила, чтобы Славик мог отдохнуть. Начиная с семи с половиной лет, Слава уже служил Богу и людям, а я была им прислугой. Люди к нему обраща­лись со своими проблемами и в школе, и на улице, но и враг рода человеческого не дремал.

Опасаясь за жизнь своего ребен­ка-школьника, я строго потребовала от него после школьных занятий немедленного возвращаться домой и запретила общаться с больными и оказывать, кому бы то ни было лечебную помощь вне дома.

Славик был очень послушным ре­бенком и строго выполнял все мои требования.

Я стала вести строгий контроль за всеми действиями Славика. Для то­го чтобы он был под моим присмо­тром, я его попросила принимать людей только у нас в квартире.

Когда все стало происходить у ме­ня на глазах, страх мой за него усилился. Да и искушения пошли различные. Всего не расскажешь, хотя один случай, подтолкнувший нас исполнить Славочкину просьбу об очередной поездке к отцу Науму, хо­чется рассказать.

Однажды в разгар лета, как толь­ко прошел дождь, мальчишки вы­шли на улицу, и расселись возле подъезда на скамейках слушать Славика. На небе после дождя по­явилась радуга, а затем мальчики увидели яркое свечение от плеч и вокруг головы Славика, которое продолжалось в течение примерно 40 минут и через которое они бросали камешки, а потом у себя дома рассказывали своим родителям об этом. Родители потом рассказали об этом мне.

 

СЛУЧАИ ИЗ ЖИЗНИ

 

При жизни Славочки возле наше­го дома росла двуствольная березка и всегда пел соловей. После Славочкина ухода ко Господу одна половина березки погибла (так до сих пор и стоит в таком виде) и сразу же уле­тел соловей; больше он ни разу не прилетал.

Славик любил все и всех. Он при­нимал и оказывал помощь и мусульманам, и католикам, да и вообще всем, кто приходил. Животным и птицам тоже помогал. Без причины не срывал ни цветочка, ни листоч­ка. Старался не ходить по траве, чтобы ее не помять.

Однажды моя знакомая принесла пышный гладиолус. Славик подбе­жал, посмотрел и быстро убежал прочь от цветка. Я потом его спро­сила, почему он так поступил? Он ответил, что цветок ему пожаловал­ся, что он бы еще пожил, если бы его не срезали.

Однажды был курьезный случай. Стояла прекрасная погода, и мы с ним вышли погулять. Было много народа на улице. В «кулинарии» мы купили со Славочкой булочек, а ког­да вышли, вдруг откуда-то прилете­ли голуби, сели, окружив его плот­ным кругом так, что он не мог сту­пить шагу. Люди от удивления останавливались и, улыбаясь, смотрели на этот «круг почета». Славик стоял сконфуженный. Пришлось мне по­просить голубей, чтобы они остави­ли его в покое. Они расступились, но еще какое-то время сопровожда­ли его, топая за ним. Хотя булочки были у меня, голуби на них не обращали внимания.

Вообще при жизни Славика по­стоянно мелкие пташки заглядыва­ли к нему в окно. А когда несколько дней он лежал в больнице гор. Челябинска, то возле его окон была на­стоящая битва между воронами и мелкими пташками. Люди от удив­ления высовывались из окон своих палат, потому, что стоял сильный шум.

А вот когда его привозили первый раз в больницу гор. Чебаркуля, то следом за ним в больничный корпус залетела одна из синичек. Залетев на второй этаж, она не знала, куда ей деваться. Славик в это время за­шел в кабинет врача. Пока он был у врача, санитары пытались открыть окно, чтобы выпустить синичку, но она так ударилась о стекло, что упа­ла на подоконник. Все с сожалени­ем подумали, что она умерла. Но тут вышел Славочка, подошел к подоконнику, взял ее в руки, немного подержал и выпустил на волю: Мое­го мужа это так поразило, что этот случай он никак не может забыть и всегда при воспоминании об этом сильно расстраивается.

Высшие командиры, наслышанные о Славике, просили моего мужа о встрече со Славиком. Иногда мой муж брал Славика с собой на полигон, где Славик беседовал с нашими военными. Он любил нашу армию и печалился о том, что вместо армии создадут бригады быстрого реаги­рования. Он так и назвал их: «бри­гады быстрого реагирования», ко­торые перед приходом мирового правителя будут любое, даже ма­лейшее проявление человеческого недовольства «гасить» своим быст­рым появлением.

Очень много будет подслушиваю­щих устройств. Даже на улице люди будут бояться разговаривать. Вре­мена будут хуже, чем при Сталине.

Люди почти все будут заниматься спиритизмом, будут жить по под­сказке и под руководством бесов, потому что будут явно слышать бе­сов и разговаривать с ними, считая их за высший разум. Обыкновенных, нормальных людей останется очень мало. Вначале люди, руково­димые бесами, будут смеяться над обыкновенными людьми, считая их безграмотными, отсталыми и не нужными на земле, а со временем, когда поймут, что попались в сети лукавого, начнут так сильно злить­ся, что готовы будут своими руками разорвать тех, кто уцелел. Уцелев­шие вынуждены будут прятаться.

Славик сказал, что ядерная война ничто по сравнению с надвигающейся катастрофой, что на Луне очень много бесов (так называемых инопланетян). Только они сейчас могут показывать фокусы на Луне, и на небе и, как бы на Солнце. «И поэтому, — сказал он, — любопыт­ствовать тебе, мамочка, нельзя, что бы интересного там не происходи­ло».

Воспоминания я пишу потому, что вижу, как экстрасенсы перебирают­ся в Церковь, как все меньше про­стых людей посещают ее, а Славик сказал, что человек без исповеда­ния грехов и без Причастия не выживет и не спасется. Без этого все начнут глупеть. Славик сказал, что в церковь нужно обязательно хо­дить даже тогда, когда изменят Символ Веры, ради исповеди и Причастия. А в храмы тогда почти никто ходить не будет.

Хочу сказать еще о том, что Сла­вик до последнего вздоха пропове­довал Пресвятую Троицу. Умолял людей ходить в храм, по возможно­сти поститься и как можно больше молиться. Когда люди выполняли это, он очень радовался за них, поз­дравлял их с Причастием, хвалил их, молился за них. Последнее вре­мя молился целыми днями и за каждую мелочь всех благодарил и всем кланялся, особенно почему-то мне.

Вспоминается один случай. Од­нажды Славочка стоял на молитве возле иконы Господа нашего Иисуса Христа. Свеча горела ярким пламенем и вдруг погасла без всякой причины. Славик почему-то так сильно расстроился. Вместо того, чтобы просто зажечь свечу, он начал слез­но просить Господа, чтобы свеча за­горелась. После некоторого време­ни свеча воспламенилась сама, че­му я сильно удивилась.

Славик сказал, что в доме нельзя держать собак, что собаки должны жить во дворе. Нельзя собирать ма­ски, черепа, фантастические книги и т. д., потому что в них поселяются злые духи. И наоборот — ликов Свя­тых злые духи не выдерживают. Не любят они и горящие свечи, запах ладана, а особенно Воскресную мо­литву, от которой они начинают метаться и исчезают.

Славик сказал, что храмы будут пустовать и в них неофициально разрешат открыть небольшие мас­терские (в основном столярное ремесло). Когда будет голод, жестокий голод, женщины от голода повезут свои сокровища, в том числе и ста­ринные иконы, в комиссионные ма­газины гор. Челябинска — там до­роже будут оценивать. Создадут магазины, которые будут торговать только иконами, а голодные про­давцы будут со страхом работать в этих иконных магазинах, потому, что Господь будет эти магазины сжигать огнем.

Славик говорил, что вода с по­верхности земли начнет уходить, а деревья и вся растительность — гибнуть. Только по милости Божьей те, кто не запечатаются печатью антихриста, будут иметь возможность вырастить что-то из овощей на огороде.

Матери одного мальчика Славик посоветовал не напрягать своего сына учебой на пианино, объяснив, что ему это не пригодится, что людям будет не до музыки (мальчику этому сейчас уже за 20 лет). Не нуж­ны будут ни музыканты, ни артис­ты, ни спортсмены. Нужны будут те забытые древние знания, по кото­рым человек мог определить, где копать, чтобы найти воду, и как вы­жить.

Вода будет уходить, а оставшаяся будет портиться.

В космос летать нельзя, потому, что из космоса, когда ракета летит на землю, несет за собой невиди­мые кристаллы, которые задерживаются в одном из слоев атмосфе­ры, причем они имеют способность делиться. При определенных усло­виях, созданных человеком, они в конечном итоге упадут на землю и все, что попадет под них — разда­вят. Если попадет под этот кристаллопад человек, то получится на вид как бы куча льда, смешанная с кро­вью. Таять такой лед не будет.

Еще он сказал, что как береста го­рит и сворачивается, так сгорит один слой неба. Небо после этого приобретет другой вид.

Когда Славику было открыто ис­тинное состояние нашего земного неба, он целый день плакал и ска­зал: «Мамочка, небо вовсе не синее, а такое, как у Саддама Хусейна, ког­да у него нефть горела.

 

* * *

Расскажу о некоторых чудесах, происходивших перед кончиной и после кончины Славика. Если ему, маленькому, согласно записи в ме­дицинской карточке не делали при­вивок, то, когда мы с ним лежали в больнице гор. Челябинска, он сам не разрешил вливать ему чужую кровь. Но когда врач настояла на этом и ему попытались влить кровь, то не смогли этого сделать. Кровь сама не поступала и они вынужде­ны были убрать капельницу. Сла­вик сказал, что с чужой кровью в человека входят чужие грехи, а кровь все равно не приживается, т. к. она мертвая.

Славик носил свой большой крес­тильный крест, а в детском отделении гематологии гор. Челябинска помощником зав. отделением была экстрасенс. Она ругалась: «Повесил крест на все пузо! Убери его!». Она пыталась взять пункцию костного мозга у Славика в области груди, и тоже не смогла этого сделать. Неви­димая сила выбила из ее рук эту иг­лу. Пункцию взяли, но другие.

Диагноз Славику так и не опреде­лили. Когда я его спросила: «Славочка, у тебя рак?» Он ответил: «Ху­же, мамочка. Есть рак — он, а есть рак — она. Так вот у меня — она». В хирургическом отделении после всех проверок предположили, что видимо, была лимфосаркома. Но его никто не лечил, и болезнь была в таком запущенном виде, что невозможно было определить, от чего он умер.

Однажды Славика пригласила к себе в кабинет врач (не помню уже, какой кафедрой она заведовала) и попросила продиагностировать ее. Славику это ничего не стоило. Он в считанные минуты удовлетворил ее просьбу. На ее вопрос: «Сможешь ли ты мне чем-нибудь помочь?» Сла­вик при мне ей ответил: «Вот вы всю жизнь лечите людей. Вылечили ли вы кого-нибудь?» Она ответила, что не знает — наверное, вылечила все-таки кого-нибудь. Славик сказал: «Почему не можете себе вылечить ноги? У вас всю жизнь были самые хорошие лекарства. Самое лучшее вы оставляли себе, другое раздава­ли своим знакомым, так почему вы все не вылечились?» Опустив голо­ву, она тихо ответила: «Вот, не вылечились».

Славик сказал, что он здесь для того, чтобы помочь умирающим детям и если у него хватит сил, то по­может и ей. Больше она не приходи­ла к Славочке.

Когда нас с ним перевели в хирур­гическое отделение, он мне сказал: «Мамочка, я умирать буду, а они бу­дут петь и плясать». Я ничего не ответила. Я даже вообразить не мог­ла, что бы это значило.

Два дня, проведенные в палате, были спокойными. За стеной у нас была так называемая ординатор­ская, а почти, напротив, в коридоре, стоял большой телевизор, где больные ребятишки из отделения смотрели вечерами телепередачи.

Накануне, 8 марта, в этой ордина­торской у нас за стеной началась гулянка. Славику в это время было очень плохо после лапароскопии. Гулянка постепенно усиливалась, а ребятишки постепенно увеличива­ли звук телевизора. Гулянка песня­ми и плясками уже все отделение сотрясает, телевизор орет на полную мощность, дети, подражая раз­гулявшимся медработникам, ска­чут и пляшут возле телевизора... Я выглянула в коридор, и у меня от ужаса на голове зашевелились во­лосы. Это не иносказательно. Воло­сы от ужаса действительно шеве­лятся. А Славик лежит тихонечко, чтобы меня не расстраивать: вроде как спит.

В то время, пока мы лежали в больнице, в Челябинск приехала Стефания, прилетела Джуна, при­был и Лонга, и Кашпировский. По­сле того, как многие из медперсона­ла побывали у этих колдунов, один из врачей сказал мне, что у боль­ных тяжелыми заболеваниями бы­вает видение будущего, и что у Сла­вика такие способности от болезни. Такой вот Славикову дару прозорливости диагноз поставили, но диа­гноза его болезни так и не было. Когда они отошли, подошла другая врач и сказала мне: «Не слушайтевы их! Я 30 лет работаю здесь, всяких раковых ребятишек повидала, но провидца из них ни одного не было. Я вообще впервые в жизни вижу такого человека! Слава Богу, что вообще увидела в своей жизни такое!»

Хочу заметить, что на Урале, осо­бенно в гематологической больнице — просто работающий конвейер умирающих от лейкоза детей. И вот, будучи в таком же состоянии, как и все больные дети (только в отличии от других нелеченый), Славик ста­рался своими советами помочь родителям болящих детей. Подсказы­вал, какие молитвы читать, какую траву заваривать, чтобы облегчить страдания умирающим детям.

Один 15-летний мальчик сказал, что если не умрет, то пойдет учиться в семинарию и будет священни­ком, потому, что его поразило, что Славик все о нем знает и видит все его болезни и, что есть надежда на хороший исход (у этого мальчика, к счастью, заболевание оказалось не ­смертельным).

Не случайно дьявол заставил ак­тивно действовать своих служителей: стефаний, джун, лонгов, кашпировских и других последователей Месинга.

Перед кончиной Славика его собо­ровал о. Владислав Катаев из Чебаркульского храма. Он с собой привез две бутылочки святой воды. После соборования он предложил Славику попить водички, что была в одной из бутылочек. Славик возразил на предложение отца Владислава, сказав, что такой воды, как в этой бутылочке, у нас много из под крана, и попросил воды из вто­рой бутылочки, сказав, что та вода «святее». Удивленный о. Владислав задал вопрос: «А ты откуда знаешь?» — и сознался, что вода в первой бу­тылочке была разбавлена.

С 14 на 15 марта около полуночи мы с мужем, до этого все время дежурившие у Славиной постели, враз уснули беспробудным сном. Когда очнулись от сна, тоже враз и мгновенно, с ужасом посмотрели друг на друга: не проспали ли мы сына?! Муж заглянул к нему, а Сла­вик, улыбаясь, поздравил его с днем рождения и сказал:

«Папочка, поспи. Ты, наверное, ус­тал, проговорив со мною всю ночь». Изумленный муж ответил ему, что мы спали всю ночь. А удивленный Славик спросил: «А кто же всю ночь держал меня за руку и разговари­вал со мной, успокаивал и говорил: "Ничего не бойся Славочка, все бу­дет хорошо"?». Сказал, что у него ничего не болело всю ночь.

Еще один случай. После обеденно­го времени я стояла на кухне. Было около трех часов дня. За окном мо­роз -20°, а я четко слышу урчание грома, как во время грозы. Не пой­му — откуда. Внезапно, как будто ниоткуда подлетает к окну голубь. Порхая на одном месте перед ок­ном, смотрит мне прямо в глаза. Долго порхает. Мне его стало очень жаль. Я подумала: «Наверное, уже устал?» — и подошла вплотную к ок­ну, чтобы он улетел. Из окна внизу я увидела на крыше двухэтажного детсада громадное кучевое облако, очень пушистое, с ярко-белыми краями и синеватым верхом, а вну­три него звучат раскаты грома. Я подумала, что так не бывает и, ви­димо, это связано со Славиком. Так оно и было — утром следующего дня Господь забрал Славика.

Хоронили Славика всем военным городком. Хорошо организованные похороны были всеобщим послед­ним подарком нашему сыну. Школа была закрыта, и все дети были уча­стниками похорон.

Господь дал Своему отроку в день похорон теплую, солнечную погоду. Накануне был мороз до -20°, а в день похорон таял снег и стояли лу­жи. Люди были в расстегнутых пальто и без головных уборов. Как только гроб с телом предали земле, погода сразу изменилась в худшую сторону.

Славик сказал, что после его кон­чины ему лучше будет удаваться из­лечивать болезни глазные и нерв­ные, а находиться он будет там, где Богу хвалу поют. А чтобы я за него не беспокоилась, он мне сказал, что будет приходить и помогать нам и после своей кончины.

Славик был очень мужественным человеком. Он до последнего ходил в школу. Умолял меня, чтобы я пус­кала к нему приходящих. Без посе­тителей перед кончиной он пробыл всего лишь одни сутки.

Когда я спросила его: «Славик, за что тебе такие муки?» — он, строго и проницательно посмотрев мне в глаза, ответил: «Какие муки — та­кая и награда».

Перед самой кончиной, когда Сла­вику стало очень тяжело, он, обратившись к лику Христа, сказал с со­мнением: «Вот я умираю... А может моя смерть напрасна? И муки мои напрасны? Может Тебя вовсе и нет? И все это напрасно?»

У меня волосы на голове зашеве­лились от ужаса. Через некоторое время ему стало получше. Он с большим изумлением широко распахнутыми синими глазами посмо­трел в иконный уголок, где стояли старинные иконы, и сказал: «И все-таки Ты есть! Слава Богу!»

В 4 часа 50 минут его душа отошла ко Господу, и почему-то останови­лись часы в его комнате. Так на этом времени они до сих пор и сто­ят.

Перед сороковым днем после кон­чины Славика, мне напомнила о себе та «медсестра» из роддома, кото­рая перед нашей выпиской принес­ла мне в палату сына.

Вижу в тонком сне, что стою на железнодорожной платформе на­шего городка, жду электричку, что­бы ехать в церковь гор. Челябинска. Время будто бы около 5 часов утра. На платформе, кроме меня, никого нет. Вдруг совершенно бесшумно по рельсам как бы подлетает элект­ричка. Вагоны широкие, светлые и очень чистые, как в германских по­ездах. Электричка остановилась, и открылись наружные автоматические двери. Я подумала, что билеты в этой электричке, наверное, доро­гие, но денег у меня с собой доста­точно. Стою и раздумываю: садить­ся мне в эту электричку, или нет. Электричка стоит. На платформе, кроме меня, никого нет. Может быть, ради меня электричка оста­новилась? Мне стало неловко за се­бя, и я решила войти в вагон. Толь­ко зашла в тамбур, как электричка бесшумно помчалась дальше.

В тамбуре идеальная чистота и удивительная, необычная тишина. Я без билета. Проходить в вагон бо­юсь. На больных отекших ногах стоять тяжело. Я все-таки решила зайти в вагон. Попыталась открыть дверь, но она не открывается. Я за­глянула через дверное стекло во внутрь вагона и поняла, что это вроде и не электричка, потому что вагон высшего класса и там бело­снежное белье. И вижу спящим на­шего Славика. Я еще раз осторожно попыталась открыть дверь в вагон, но она не открывалась. Мне хоте­лось увидеть проводника. Начала волноваться за Славочку: «Как же он один? Что же это за поезд? Кем он управляется? Неужели никого нет? Где проводник?»

И вдруг с другой стороны вагона появляется проводник. Я мгнове