Пообещай мне баньку - я приеду

Ник Туманов

опять зима и холодно до дури,

опять пугают смертностью врачи,

но у меня с рождения в натуре – болезни русской банькою лечить.

пообещай мне баньку с лёгким паром, с весёлым от морозца камельком, с любовью, полыхающей пожаром, и я примчусь в твой хлебосольный дом.

 

ты выйдешь встретить – не вдова, не девка, и рассмеёшься, в руки взяв цветы.

да что цветы – обычная запевка, скорее так… для общей красоты, а вот моё тебе больное сердце куда приятней и дороже дар…

чтоб не тянуть, пойдём быстрее греться, пока ещё совсем не вышел пар.

ведь после бани русской… после бани мы все в глуби души простые вани – хлебнём кваску на хлебушке ржаном, и полежим совсем не на диване, а на снегу – душе родней оно! и мигом вновь на пламенный полок, подкинув квасу пару кружек сдуру, чтоб жар тулупом тесным обволок, и до костей сумел прогреть натуру,

исхлещем так друг друга – боже мой!

 

и, окунувшись в проруби – домой!

там самовар давно исходит жаром, и в сковородке с мясом лук шкворчит, и в чугунке щекочут ноздри паром на солонине стряпанные щи...

а на картохе вареной "в мундирах", вгорячую очищенной рукой – солёный рыжик, чесночок-задира, селёдочка (посол не заводской, домашний, стародавнего рецепта), и сала шмат, в полоску, со слезой...

срывается твой голос до фальцета...

и говорить о прочем не резон – урчит желудок, будто волк голодный, к тому ж ещё зовёт природный гон…

и булькает в стакан первач холодный – очищенный на углях самогон…

 

скажи мне «жду» и я уже к обеду увижу деревеньку на юру, и вряд ли от тебя легко уеду...

проснувшись с петухами поутру от запаха полыни с тёплым хлебом, я вдруг пойму, что лучше места нет, и с кем бы я ни жил, и где бы ни был, на этом доме клином выпал свет.

ведь в этой красотище первородной, от века заведённой на Руси, душа поёт и властвует природа от нежного «люблю» до «гой еси!»

и сколько бы до нас не говорилось, как терпелив наш русский человек пока в стакане дно не запылилось – то не запой, а просто Божья милость!

 

на том стоим.

 

и присно.

 

и вовек!

 

Маленькая жизнь

Ник Туманов

(по следам Жана Жене)

------------------------------------

 

Там, где у моря запах маяка, где ветер зло, до горечи просолен, я привыкал к чужим шальным рукам, не замечая, что смертельно болен. Хоть понимал, что делаю не так, но чтоб казаться смелым и счастливым, на перемёт ловил fera du lac и потрошил на солнце под оливой.

Весь в серебринках рыбьей чешуи стоял нагим, кофейный от загара. Смеялся старый дедушка Луи и, доставая трубку из бриара, садился рядом. Трогая усы, грозил мне пальцем: «Мальчик, будь скромнее! Мужчину красят чёрные трусы. Чем ты скромнее – тем они чернее» – и хохотал. И я ему вослед.

Мы были рядом: я, старик и небо. За все мои шестнадцать долгих лет я никогда ещё счастливей не был.

 

Но вечерами, чистый и святой я подходил к дверям шумливых баров, и становился чьей-нибудь мечтой, и самым нужным к ночи из товаров. Их было много – женщин и мужчин, тех, что платить готовы за невинность.

И прибавлялось у Луи морщин… Он мне прощал своей судьбы морщинность. Он понимал – мне некому помочь.

Я сам себе защита в этой битве, которой имя – просто волчья ночь – танцуй на ней, мальчишка, как на бритве!

Я танцевал. Я был собой пока чужие руки гладили мне бёдра, а чьё-то тело цвета молока на флейте страсти гимн играло бодро...

Кто я для них? Игрушка? Юный шут? Картинка детства, вплавленная в гены, которой люди до смерти живут?

Или живой наркотик внутривенный? Кто там, под маской, чей оскал ревнив, чья доброта ко мне сродни вампирской?

Я только тело юное для них? Напиток жизни вкуса тамариска?

Я был готов в заботливых руках стать кем угодно, как комочек глины. А становился в этих стариках глотком любви с приправой мескалина. Я проживал за час десятки лун в иных мирах. Я создавал планеты, давал им воду, приучал к теплу. И становился тем планетам светом... от мескалина плавились мозги, а без него всё буднично и нудно... у этой старой, высохшей брюзги две тощих фиги вместо юных грудок, и чтоб любить её, как я б хотел любить живое трепетное тело, я пил нектар из кактусовых тел, и так любил, как женщина хотела...

Я умирал, глотая ночь с тоской коктейлем терпким, но уже бесвкусным…

 

всё тише билось сердце под соском…

 

кренилось небо сумрачно и пусто…

 

присев к роялю, «до-ре-ми-фа-соль» играл старик, бетховенски патлатый…

 

а день стекал по горизонту в ноль,

и догорал за точкой невозврата…

 

Ты иная. я это знаю

Ник Туманов

милый ангел, не верь кликушам, пусть заходится вороньё!

просто тихо открой мне душу, я свою отпущу в неё.

понимаешь, тебя ругают не за нашу с тобою связь, а за то, что во мне другая, им не равная прижилась.

да, иная.

ты – дочь Синая.

я себя в эту ночь утех не преступником распинаю на горящем твоём кресте,

а святым, и бесстыдно жадным, обнажённым до красоты!..

и сливаются шоколадный с бледно-розовым тел кресты.

не пугайся своих эмоций.

я давно уже не боюсь.

это нежность, в которой бьётся параллельных желаний пульс.

ты иная.

я это знаю – у тебя на спине тату, где не Господа распинают, а господнюю чистоту.

пусть осудит церковник строгий криком:

«происки сатаны!»,

я целую господни ноги на иконе твоей спины.