Глава четвертая. Как провести вечность? (Вертеп)

Комната в трактире была наполнена людьми. Дым стоял коромыслом. Пиво лилось. За одним из столов пировала вся немецкая слобода: ремесленники, мастеровые; за другим шли игры... Приглядевшись, в банкомете мы узнали бы, верно, мрачную фигуру СИЛЬВИО, прочие игроки были как будто незнакомы... Поминутно являлись новые лица, тосты следовали один за другим... За пирующим столом появились АДРИЯНПРОХОРОВ и САМСОН...

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Позвольте, козырь?

ВТОРОЙ ПОНТЕР. Ну-с? Беру!

АДРИЯН. Здорово, господа! Привел я гостя!

СИЛЬВИО. Валет убит.

САПОЖНИК. Здоровье всех проезжих гостей!

ВТОРОЙ ПОНТЕР. Семерка.

АДРйЯН. Твое здоровье, Самсон!

СИЛЬВИО. Убита.

САПОЖНИК. Однако ж позвольте узнать, любезный, зачем пожаловали к нам?

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Угол.

Хлопали двери. К картежному столу пробирался ИВАН ПЕТРОВИЧ. СИЛЬВИО распечатал новую колоду...

СИЛЬВИО. Нельзя ли погодить?

САМСОН. Дорога скверная... Ямщик... Эх, Дуня...

СИЛЬВИО. Убита.

ТРЕТИЙ ПОНТЕР. Угол.

ТРЕТИЙ ПОНТЕР. Милостивый государь!

СИЛЬВИО. Убита!

ТРЕТИЙ ПОНТЕР. Я покорнейше вас прошу... Я желал бы...

За карточным столом зашумели.

ТРЕТИЙ ПОНТЕР. Милостивый государь! Я готов ответить, как будет угодно господину банкомету!

СИЛЬВИО. Извольте продолжать!

БУЛОЧНИК. Как это вас Бог принес, батюшка? По какому делу изволите...

БЕЛКИН. Играйте, прошу вас!

САМСОН. Погода несносная... и воют... и стучат... и плачут...

Игроки поднялись, лишь СИЛЬВИО, не замечая ничего, продолжал метать...

ТРЕТИЙ ПОНТЕР. Милостивый государь! Я прошу вас принять ставку.

БЕЛКИН. Полноте. Ведь мы играем не из денег...

САМСОН. Ямщик упрямый... Лошади...

АДРИЯН. Дочь его сбежала с проезжим гусаром...

БЕЛКИН. Извольте, сударь, я сяду за вас... Тройка дана.

САПОЖНИК. С гусаром! Ишь!

СИЛЬВИО. Тройка взяла.

АДРИЯН....нет о ней ни слуху, ни духу...

БЕЛКИН. Семерка.

САМСОН. Жива ли? Нет? — Бог ведает... Эх, Дуня, Дуня...

БУЛОЧНИК. А с кем сбежала-то она?

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Семерка взяла!

БЕЛКИН. Тройка!

АДРИЯН. Как не знать? Фамилия известная...

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Тройка взяла...

СИЛЬВИО. Проклятье!

САПОЖНИК. Что же? И то — правда... фамилия знатная — что ни месяц, берем от них заказ.

БЕЛКИН. Ва-банк.

БУЛОЧНИК. А что? И по всему видать: фамилия славная... Всякий день нарочный от них...

СИЛЬВИО. Тройка взяла!

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Однако же... какое странное теченье карт.

ПОРТНОЙ. А что? Барин бога-а-тый... щедрый... А уж одет! И-и... Уж нам-то заказ от них — одни платки да рубашки...

БЕЛКИН. Валет.

КУЧЕР. Фамилия славная! А уж барыня-то его... вся в бархате да в атласе... Вон давеча мне два целковых дала — ба-а-гатая барыня!

СИЛЬВИО. Снова ваша.

БУЛОЧНИК. Эй!!! Здоровье богатых господ! За тех, на кого мы работаем!

Все за столом начали чокаться и кланяться друг другу...

САМСОН. Бо-га-а-тая барыня... А может, и не она?

АДРИЯН. Айв самом деле... Много их тут... молоденьких дур... сегодня в атласе да бархате, а завтра метут улицу с голью кабацкою...

ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Банк пуст.

САПОЖНИК. Ну, что же ты, заезжий гость! Выпей за здоровье господ богатых! За тех, на кого работаешь!

АДРИЯН. Пей, батюшка Самсон! Пей здоровье господ проезжих...

САМСОН. Нужды нет. Ведь и ты не пьешь здоровье мертвецов.

САПОЖНИК. И правда! Адриян! Пей здоровье своих покойников!

В трактире стало тихо. Все глядели на АДРИЯНА. СИЛЬВИО налил себе вина и подошел к столу.

СИЛЬВИО. Я пью за здравие твоих мертвецов! Слышишь?!

СИЛЬВИО выпил, оставил стакан и вернулся к карточному столу. Хрустнула колода, СИЛЬВИО начал метать.

СИЛЬВИО. Я ставлю выстрел.

Все кругом захохотали и стали подходить к ГРОБОВЩИКУ, чтобы чокнуться...

АДРИЯН. Да что ж это в самом деле?

ПОРТНОЙ. И вправду! Дай тебе Бог, батюшка, поболе мертвецов! АДРИЯН. Да что ж это? Да чем ремесло мое нечестнее прочих?! БУЛОЧНИК. Здоровье мертвецов!

АДРИЯН. Да разве гробовщик гаер святочный?

САМСОН. Да полно, батюшка, что ты? Бог с тобою, они ж смеются... БУЛОЧНИК. Мертвецов поболе да побогаче! КУЧЕР. Да чтоб были доброго нраву да лицом пригожи! АДРИЯН. Чему смеются, басурмане?! САМСОН. Да и ты посмейся, да и выпей со всеми!

АДРИЯН. Ан, нет! Не бывать тому! Уж лучше приду домой и созову тех, на которых работаю, мертвецов православных, да уж и с ними стану пировать! ПЕРВЫЙ ПОНТЕР. Тройка убита.

СИЛЬВИО. Проклятье! Ты выиграл. Выстрел теперь за тобой. САМСОН. Да что ты, батюшка, перекрестись!

Гуляющие притихли. В комнату с корзинами в руках входили НАСТАСЬЯ, ПЕЛАГЕЯ, ДАРЬЯ и АГРАФЕНА.

НАСТАСЬЯ. Что ты, барин, перекрестись! АГРАФЕНА. Экая страсть созывать мертвых на пир! ПЕЛАГЕЯ. Господи прости... ДАРЬЯ. Экая мерзость!

БЕЛКИН. Ей-богу, созову! И на завтрашний же день! Эй! Настасья! Пиши! НАСТАСЬЯ. Ан, нет! Не стану! Грех!

БЕЛКИН. Вот ужо пошлю тебе завтра свиней пасти! Дарья! Милости просим, мои благодетели у меня пировать...

ДАРЬЯ. Что хошь делай, барин, а только не буду!

БЕЛКИН. Аграфена! Угощу, чем Бог послал...

АГРАФЕНА. Да пусть уж лучше рука отсохнет!

БЕЛКИН. Пелагея!

ПЕЛАГЕЯ. Уж лучше свиней пасти на Бесовском болоте!

БЕЛКИН. Молчать! Так-то исполняешь ты господскую волю!

И с этими словами ИВАН ПЕТРОВИЧ выхватил пистолет и выстрелил в строптивую девку. Визг, хохот, топанье босых ног были ему ответом...

ИВАН ПЕТРОВИЧ стоял один посреди своего жилища, окруженный корзинами с исписанными листами... Старая КЛЮЧНИЦА, едва передвигая ноги, шла к нему с конвертом в руках.

КИРИЛОВНА. Точно басурмане, из пушек палим... Нет покою ни днем, ни ночью... Письмо тебе, батюшка...

Зажмурившись, НАСТАСЬЯ, АГРАФЕНА, ПЕЛАГЕЯ и ДАРЬЯ стояли в ряд, на голове у каждой была надета фуражка. Высоко над ними медленно проплывал огромный бумажный змей... ИВАН ПЕТРОВИЧ упражнялся в стрельбе из пистолета.

БЕЛКИН. Милая... драгоценная моя Маша. НАСТАСЬЯ. Господи прости...

ИВАН ПЕТРОВИЧ выстрелил. С головы ее упала фуражка.

БЕЛКИН. С величайшей... не так... Величайшей скорбию наполняется сердце мое...

АГРАФЕНА. Стреляй же, душегуб!

Выстрел. АГРАФЕНА перекрестилась и бросилась поднимать простреленную фуражку.

БЕЛКИН....при мысли о недавней кончине доброго Гаврилы Гаврилыча, почтенного родителя вашего и верного и первейшего друга моего семейства. Грустию и унынием...

ПЕЛАГЕЯ. Батюшка... Христом Богом молю...

Выстрел перебил ее мольбу. Фуражка опять была прострелена...

БЕЛКИН....переполнена душа моя... Искренно желал бы разделить горесть вашу, а также милой моей Прасковьи Петровны... Однако же некоторые обстоятельства требуют моего присутствия в иных местах...

ДАРЬЯ дрожала как осиновый лист.

Скоро... уж скоро судьба покарает сего надменного беса, мнящего себя ее счастливым избранником... и...

ДАРЬЯ, не выдержав, сорвалась с места и побежала со двора... плача и вопя.

ДАРЬЯ. Ох, барин, не стреляй! Не погуби! М-мы-м-м...

БЕЛКИН, прицелившись, выстрелил. Четвертая фуражка была пробита.

БЕЛКИН. Покорнейше прошу терпения вашего. Иван Петрович Белкин.

Бумажный змей летел над Горюхиным, над Жадриным, над Ненарадовым, надо всем уездом, над домиком СМОТРИТЕЛЯ, покуда не исчез где-то в облаках...

■ Глава пятая. Все призрак, суета...

Было утро. За окнами шумел неугомонный город. Свет едва проникал сквозь шторы в комнату, которая являла собою уединенный кабинет, убранный со всевозможной роскошью... Его хозяин безмятежно спал на диване, над ним в задумчивости стоял человек, одетый в черное, с коробкою в руках.

СИЛЬВИО. Ныне мой час настал.

ГРАФ беспокойно зашевелился и сел, а после долго молчал, разглядывая незваного гостя, как будто припоминая забытые черты...

СИЛЬВИО. Ты не узнал меня, граф? ГРАФ. Сильвио?!Ты... СИЛЬВИО. Так точно.

И он выложил перед ним коробку, раскрыл и извлек оттуда пистолет.

Выстрел за мною. Я приехал разрядить мой пистолет. Готов ли ты? ГРАФ. Я... к твоим услугам... Нет, погоди... Разрешишь ли ты мне по крайней мере одеться?

СИЛЬВИО. Я жду.

СИЛЬВИО мерил шагами комнату.

Один. Два.

ГРАФ накинул на плечи халат.

СИЛЬВИО. Четыре... пять...

ГРАФ. Нет, стреляй теперь. Тотчас же! Куда мне встать? СИЛЬВИО. Десять.

ГРАФ. Сейчас сюда могут войти. Нам надо торопиться... Куда мне становиться?! Ну же?

СИЛЬВИО. Одиннадцать. Двенадцать. К барьеру!

ГРАФ встал около стола. СИЛЬВИО прицелился...

ГРАФ. Стреляй же!

За дверью послышались шаги. ГРАФ в ужасе обернулся. В дверях стоял САМСОН ВЫРИН.

САМСОН. Ваше высокоблагородие!

ГРАФ. Ты?!

САМСОН. Ваше высокоблагородие! Сделайте такую божескую милость...

Старый ЛАКЕЙ, поспешно вбежав в кабинет, схватил СМОТРИТЕЛЯ за рукав.

ЛАКЕЙ. Сюда нельзя! Нельзя! Пошел! ГРАФ. Пошел! Оставь нас!

ЛАКЕЙ тотчас же исчез. СИЛЬВИО прицелился опять. ГРАФ переводил взгляд со СМОТРИТЕЛЯ на СИЛЬВИО.

СМОТРИТЕЛЬ. Выше высокоблагородие... Что с возу упало, то пропало. Отдайте мне по крайней мере мою бедную Дуню...

ГРАФ. Стреляй же!

СИЛЬВИО. Я сожалею, что пистолет заряжен не черешневыми косточками...

ГРАФ. Что сделано, того не воротишь... виноват перед тобою... Вот... Возьми себе... и уходи же...

И ГРАФ, судорожно раскрыв одною рукою ящик, вытащил пачку ассигнаций и бросил их СМОТРИТЕЛЮ.

Ну что же ты медлишь?! Стреляй!

СИЛЬВИО. Мне все кажется, что у нас не дуэль, а убийство... Начнем все сызнова. Решка.

И он достал из кармана монету и подбросил ее. Монетка упала, покатилась и замерла у ног СМОТРИТЕЛЯ.

СИЛЬВИО. Ну что же, старик?

СМОТРИТЕЛЬ. Орел, выше высокоблагородие...

СИЛЬВИО. Ты, граф, чертовски счастлив...

Он вынул из коробки другой пистолет и протянул его ГРАФУ с дьявольской усмешкою.

СМОТРИТЕЛЬ. Выше высокоблагородие! Не погубите... Велите же теперь кликнуть Дуню... Вы ведь уж натешились ею...

ГРАФ. Я не стану... я не хочу... Я отказываюсь стрелять!

СМОТРИТЕЛЬ. Выше высокоблагородие! Что за девка-то была! Всякий похвалит, никто не осудит...

ГРАФ. Оставь нас, старик! На что тебе ее?!

СИЛЬВИО. Ваш выстрел!

САМСОН. Ваше высокоблагородие! Дорога скверная... Ямщик упрямый! Лошади не везут! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Дом ею держался! Дуня!

САМСОН уж кричал. ГРАФ выстрелил... СИЛЬВИО продолжал стоять, не шелохнувшись.

ГРАФ. Слава Богу, промах...

Воцарилось молчание. СИЛЬВИО начал прицеливаться опять; и тут отворились двери и ДУНЯ в белом утреннем платье вбежала в кабинет.

ДУНЯ. Что? Да что же это?!

ГРАФ. Милая, разве ты не видишь, что мы шутим? Не надо пугаться, поди к себе, мы после придем.

САМСОН. Дуня!

ДУНЯ бросилась к СМОТРИТЕЛЮ.

ГРАФ. Стреляй же! Ради Бога!

Она тотчас обернулась к СИЛЬВИО.

ДУНЯ. Сударь, да разве ж вы теперь шутите? Скажите мне правду! Вы оба!

САМСОН. Дуня... Вот и приведу домой заблудшую овечку мою...

СИЛЬВИО. Шутим... Он всегда шутит, Авдотья Самсоновна. Однажды дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил вот эту фуражку... Как-то раз он шутя обвенчался с чужою невестой, а после, разумеется тоже шутя, увез тебя из родительского дому...

ГРАФ. Бог знает, о чем он говорит. Ну да все равно! Стреляйте же!

ДУНЯ. Это ложь! Я ехала с ним по своей охоте! Вы слышите?!

ГРАФ. Встань, Дуня, стыдно! А вы, сударь, перестаньте издеваться над бедною женщиной! Будете вы стрелять или нет?

СИЛЬВИО. Не буду. Я видел твое смятение, твою робость, с меня довольно. Я давеча проиграл свой выстрел.

Он отдал пистолет ИВАНУ ПЕТРОВИЧУ, который Бог знает откуда появился за его спиною, и вышел вон.

БЕЛКИН. Сударь, узнаете ли вы меня?

ГРАФ. Да будь вы сам дьявол — стреляйте!

ДУНЯ. Да это ж... Разбойники! И ты с ними заодно? Ты, верно, хочешь меня зарезать! Что тебе от нас надобно?!

САМСОН. Дуня... Не тебя первую, не тебя последнюю сманил проезжий повеса... а там подержал, да и бросил!

БЕЛКИН. Полно, да этот ли человек повстречался мне тогда на станции?

САМСОН. Может статься... Дорога большая... ямщик упрямый... лошади не везут...

ГРАФ. Да будете вы стрелять или нет?!

БЕЛКИН стоял в нерешительности... в растерянности... АГРАФЕНА, ДАРЬЯ, НАСТАСЬЯ и ПЕЛАГЕЯ ожидали его ответа. Но ИВАН ПЕТРОВИЧ молчал. Девки переглядывались и ерзали...

НАСТАСЬЯ. Так будете вы стрелять или нет?!! АГРАФЕНА. Не буду. Я видел твое смятение и робость.

ДАРЬЯ. Мой выстрел назначен другому. ПЕЛАГЕЯ. Прощай.

ИВАН ПЕТРОВИЧ молчал. Тогда они совсем осмелели...

НАСТАСЬЯ. Он вышел на крыльцо... кликнул ямщика и уехал.

ДАРЬЯ. Дуня лежала в обмороке!

АГРАФЕНА. А смотритель... уехал домой... и...

ПЕЛАГЕЯ. Умер.

Перья заскрипели.

АГРАФЕНА. А Сильвио...

НАСТАСЬЯ. Уехал на войну и тоже умер.

ДАРЬЯ. И Дуня умерла?

ПЕЛАГЕЯ. Дура!

НАСТАСЬЯ. Дуня обвенчалась с графом и народила ему детишек! Фу-у-у...

Они бросили перья и аккуратно сложили исписанные листы в корзину. ИВАН ПЕТРОВИЧ безмолвствовал.

ПЕЛАГЕЯ. Кириловна!

Из соседней комнаты вышла КИРИЛОВНА, причитая и бормоча.

■ КИРИЛОВНА. Ох, горе да беда... Господи, помилуй нас грешных... Чего тебе? АГРАФЕНА. Вот тебе на хозяйские потребы. Всю корзину забирай... ДАРЬЯ. Хоть окна зимою во флигеле заклеить...

КИРИЛОВНА. Тьфу, Господи, прости! Говорю тебе, горе у нас! Матушки-и-и... Батюшки святы-ы-ы...

Она снова заголосила. ИВАН ПЕТРОВИЧ очнулся, будто бы ото сна.

БЕЛКИН. Что сие означает?!

КИРИЛОВНА. Ох, батюшка, уж не знаю, как и сказать... Сраму-то, сраму на весь уезд...

БЕЛКИН. Да что приключилось, говори!

КИРИЛОВНА. Да девка-то наша... Авдотья-кривая, ну, помнишь, что свиней пасет да за курами ходит, сделалась вдруг беременною...

НАСТАСЬЯ. Эка невидаль. Дак где ж она свиней-то пасла?

КИРИЛОВНА. Известно где. У Бесовского болота.

ДАРЬЯ. Ну. Там бес-то болотный и проказит... и промышляет...

КИРИЛОВНА. Врешь. Нету там никакого беса!

АГРАФЕНА. А вот и Настасья... назавтра на то болото собралася...

НАСТАСЬЯ. А что? И пойду! Пойду по грибы...

ДАРЬЯ. А вот и поглядим...

КИРИЛОВНА. Ишь! Тьфу, Господи прости, рожи бесстыжие! Да что ж ты-то, батюшка, молчишь?!

НАСТАСЬЯ. Слышь?! Колокольчик!

Они прислушались. КИРИЛОВНА поспешила к окну.

КИРИЛОВНА. Настасья! Ставь самовар! Аграфена! Дарья! Собирай-ка на стол, да паутину, паутину-то сымите с икон! Батюшки святы! Муромские к нам! Да ты-то, батюшка, поди... лицо умой да надевай сертук! Сам Григорий Иванович с мадамою да Лизаветой! Поди ж!

КИРИЛОВНА, НАСТАСЬЯ, АГРАФЕНА и ДАРЬЯ разбежались по сторонам.

БЕЛКИН. Милая... драгоценная моя Марья Гавриловна. Сия эпоха... Настасья! Сия эпоха жизни моей не принесла заветных плодов... Аграфена! Дарья! Пелагея!

ПЕЛАГЕЯ. Чего тебе, барин?

БЕЛКИН. Душа моя пребывает в беспокойстве и унынии. Час мой еще не настал... А посему покорнейше прошу терпения вашего... ибо сердце мое уж чует новую бурю... Ибо повесть сия еще не окончена... Остаюсь искренним другом вашим... Иван Петрович Белкин.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Глава шестая. Бедная Лиза

В нагретом воздухе роем носилась мошкара; то здесь, то там слышались хохот, визг, крики «чур меня! чур!»... ИВАН ПЕТРОВИЧ и дворовые девки играли в горелки. ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ МУРОМСКИЙ, МИСС ЖАКСОН и КИРИЛОВНА вели неторопливый разговор, сидя на крылечке господского дома...

МУРОМСКИЙ....Вот, к примеру, твой Иван Петрович... все оды пишет, однако ж в неопытности и мягкосердии своем уж запустил хозяйство! Народ ваш...

КИРИЛОВНА. Не прикажешь ли, батюшка, подать брусничной воды?..

НАСТАСЬЯ. Чур меня! Чур!

МУРОМСКИЙ. Народ избалованный! Непослушанье бессовестное! Староста — обманщик и плут... а ты...

ДАРЬЯ. Чур меня!

МУРОМСКИЙ. А ты ж им только потакаешь, потому что всей деревне кума!

МИСС ЖАКСОН. Yeah! Heaven! I have been bitten by this awful Insect!¹

МУРОМСКИЙ. Однако ж пора бы и честь знать. Бетси!

АГРАФЕНА. Чур меня!

МУРОМСКИЙ. Лиза!

Боже! Меня кусает это несносное насекомое! (англ.)

МИСС ЖАКСОН. I don't understand you! Mister Muromsky! She must be punished! I am going to seek her out¹.

КИРИЛОВНА. Поди, милая, сыщи... ох... Балованное дитя... МУРОМСКИЙ. Нету с ней никакого сладу! Иной раз так напроказит...

МУРОМСКИЙ засмеялся.

ПЕЛАГЕЯ. Чур меня! Чур!

КИРИЛОВНА. Что же, батюшка... Она уж и невеста...

МУРОМСКИЙ. Невеста... Да где ж теперь женихи? Один Берестов молодой и есть, да мы с отцом его, сама знаешь, старинные враги... Скажи... а не уступит ли нам барин твой грамотную девку... за Лизою ходить... однако ж не сопливую, а чтобы разум имела?..

КИРИЛОВНА. Изволь, батюшка, любую забирай... Все, прости Господи, грамоте обучены... иные и по-французски... Эй! Настасья!

НАСТАСЬЯ. Чур меня!

МУРОМСКИЙ. Так, значит, и сговорились. Вот тебе двадцать пять рублей.

КИРИЛОВНА. Ась? Вот и Настасья... всем хорошая девка, да уж больно на язык востра...

МУРОМСКИЙ. Это уж Бетси решать... По мне так один черт... Баба здоровенная...

КИРИЛОВНА. Пелагея!

Я совершенно не понимаю вас, мистер Муромский. Этот ребенок должен быть наказан. Я пойду и приведу ее! (англ.)

МУРОМСКИЙ. Ты, матушка, спрячь ассигнацию в карман, что ж на нее глядеть-то. Лиза!

КИРИЛОВНА. А вот Пелагея! Девка видная, только что ума не дал Бог... ДАРЬЯ. Чур меня!

КИРИЛОВНА. Дашка... девка разумная, да уж больно непроворна... АГРАФЕНА. Чур меня!

ИВАН ПЕТРОВИЧ пытался догнать смуглую маленькую проворную девку в синем сарафане...

КИРИЛОВНА. Аграфена! Это ты ль? Ох, нет, не она... Постой! Ну полно, батюшка... Иван Петрович... пыль-то, пыль-то столбом... что дитя малое... неразумное... Эй! А ты чья ж будешь? Горюхинская? Али от соседей?

ДАРЬЯ. Дак это Акулина... Дочь Василия-кузнеца!

«АКУЛИНА». Чур меня! Чур!

Однако ИВАН ПЕТРОВИЧ уж догнал ее и крепко держал за руку... В этот миг на крыльцо в необычайном волнении выбежала МИСС ЖАКСОН. В руках она держала голубое шелковое платье Лизы...

МИСС ЖАКСОН. Mister Muromsky! Look! I have found this inside. It's her dress! She must be killed! Such a barbarous land!¹

Воцарилось молчание. ИВАН ПЕТРОВИЧ сдвинул повязку с глаз. Девки захихикали. Рядом с БЕЛКИНЫМ стояла ЛИЗА в деревенском сарафане, рубахе... Волосы ее были повязаны платком...

БЕЛКИН. Помилуйте... Лизавета Григорьевна...

«Дочь кузнеца» направилась к МУРОМСКОМУ, бросилась к нему на шею и поцеловала.

ЛИЗА-. Ах, позвольте мне, батюшка, побыть здесь до завтра...

МУРОМСКИЙ. Лиза... Ты что, с ума сошла?

БЕЛКИН. Будучи от природы человеком нрава смиренного...

МУРОМСКИЙ. Да что же тебе вздумалось всех дурачить!

БЕЛКИН....никогда бы не дерзнул...

МУРОМСКИЙ. А знаешь ли что? Не вхожу в тайны женского туалета, а только, право, деревенское платье тебе к лицу! Ишь, барышня-крестьянка! Так ли, Иван Петрович?

БЕЛКИН. О... разумеется...

МИСС ЖАКСОН. It is impossible! Such a barbarous dress! Put it out in a moment!²

Мистер Муромский! Взгляните! Я нашла это в доме! Одно лишь ее платье! Но она сама... он; Она... могла быть убита! Варварская страна! (англ.) Это невозможно! Это ужасно! Это варварская одежда! Снимите это платье немедленно! (;

ЛИЗА. Ах, нет, позвольте мне доехать до дому в этом платье! Ах, пожалуйста, ну что вам стоит!

МУРОМСКИЙ. Изволь, my dear... если ты хочешь...

МИСС ЖАКСОН. I am going mad! Mister Muromsky! You have never been a noble... You don't know the first things about being a noble! I am going to leave now! No more on this barbarous land!¹

МИСС ЖАКСОН, швырнув платье ЛИЗЫ МУРОМСКОМУ, убежала в дом. ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ кинулся за нею...

МУРОМСКИЙ. Miss Jackson! I am very sorry about... my daughter...² КИРИЛОВНА. Господи прости... Аграфена! Неси брусничной воды!

КИРИЛОВНА ушла в дом. Девки окружили ЛИЗУ.

ЛИЗА. Вот и конец веселью... Ах, верите ли, Иван Петрович, что это за скука, что за мученье быть уездною барышней...

И она печально глядела на свое шелковое платье...

БЕЛКИН. Полноте, Лизавета Григорьевна! Да что может быть лучше, здоровее деревенской жизни?

ЛИЗА....когда звук колокольчика уж есть приключение, поездка в уездный город полагается эпохою в жизни...

БЕЛКИН. Ах, неужто вы не понимаете, что это-то и рождает в уездных барышнях нечто... нечто особенное! Да-да! Самобытность! Характер! Настасья!

НАСТАСЬЯ, вздохнув, принялась за дело.

...то, без чего, по мнению Жан-Поля, не существует и человеческого величия! ЛИЗА. Да как вы не понимаете, что я хотела бы узнать жизнь не из французских романов!

БЕЛКИН. Вы влюблены?

НАСТАСЬЯ. Она была воспитана на французских романах...

ДАРЬЯ....следственно...

ПЕЛАГЕЯ. Была влюблена!

ЛИЗА лишь вздохнула в ответ. Перья заскрипели.

ЛИЗА. Вообразите, мы даже не знакомы...

БЕЛКИН. Позвольте...

ЛИЗА. А только о нем говорит теперь весь уезд.

Я сойду с ума! Мистер Муромский! Вы не дворянин! Вы понятия не имеете о том, что значит быть дворянином! Я уезжаю! Теперь! Немедленно! Ни минуты боле на этой варварской земле! (англ.) МиссЖаксон! Мне очень жаль! Я сожалею о... моей дочери... (англ.)

БЕЛКИН. Громкое имя?

ЛИЗА. Громкое имя, молодость, ум, красота...

БЕЛКИН. Храбрость самая беспечная... деньги, которым не знает он счета...

ЛИЗА. На охоте... всегда он скачет первый, не разбирая дороги, а еще... Так вы знаете Алексея Берестова? Знаком он вам?

БЕЛКИН. И да, и нет. Так вы говорите... Это что же... Павла Петровича сын? Нет, мы не знакомы...

ЛИЗА. Отцы наши в ссоре, а сам он... говорят, не ездит ни к кому, ни на кого не глядит...

НАСТАСЬЯ. Не знаю, а на меня так уж слишком глядел...

АГРАФЕНА. Да и на меня тоже...

ПЕЛАГЕЯ. И на Дарью... и на меня. Грех сказать, никого не обидел.

БЕЛКИН. Да полно врать! Где ж вы его видали?!

ДАРЬЯ. Да как ходили давеча в Тугилово.

АГРАФЕНА. Поварова жена была у них именинница...

НАСТАСЬЯ. Сидели часа три... И обед был славный...

ЛИЗА. Ну... а что Берестов?

ПЕЛАГЕЯ. Пирожное подавали блан-манже... синее... красное...

АГРАФЕНА. И полосатое... А уж пироги...

ЛИЗА. А Берестов? Он что же, был там?!

НАСТАСЬЯ. Ан, слушайте дальше. Вот встали мы из-за стола... Я, Пелагея...

БЕЛКИН. Ах, Настя, как же ты скучна со своими подробностями...

ДАРЬЯ. Вышли мы из-за стола... а сидели мы часа три... Я, Настя... Аграфена, Дунька, Ненила...

БЕЛКИН. Замолчи! Quidquid praecipies, esto brevis¹! Пелагея! Что Берестов?!

ПЕЛАГЕЯ. Берестов? И вправду хорош... Красавец, можно сказать... Румянец во всю щеку!

ЛИЗА. Право? А я думала, что у него лицо бледное... Что ж он, печален? задумчив?

ДЕВКИ прыснули.

НАСТАСЬЯ. Что вы?! Да такого бешеного я и с роду не видала! Вздумал он с нами в горелки бегать.

БЕЛКИН. Воля твоя, Настя, ты врешь.

ДАРЬЯ. Воля ваша, барин, не врет. Да еще что выдумал! Поймает и ну целовать!

АГРАФЕНА. Уж я-то насилу от него отделалась... Ну точно бес!

ЛИЗА. А мне говорили, будто он влюблен... говорит только об утраченных радостях, об увядшей юности... и носит на руке кольцо с изображеньем мертвой головы...

НАСТАСЬЯ. Уж про то не ведаю, а то верно, что палец на правой руке черною тряпицей перевязан.

БЕЛКИН. Полно, верно ли?

ДАРЬЯ. Ей-богу, барин. Так это, сказывали, он в поле в метель зимою заблудился... застрял... вот палец-то и отморозил...

Чему бы ни учил — будь краток, (лат.)

ЛИЗА. Ах, как бы мне хотелось его увидеть...

ГОЛОС МУРОМСКОГО. Лиза! Come here, my dear! We are leaving now¹.

НАСТАСЬЯ. Дак что ж тут мудреного?

ЛИЗА. Нет, верно, не судьба. Отцы наши в ссоре. Однако же, пора. Прощайте, Иван Петрович...

БЕЛКИН. Погодите... Лизавета Григорьевна... Вы вот что... отправляйтесь-ка завтра к Бесовскому болоту — может быть, там его и встретите...

НАСТАСЬЯ. Верно, что повстречаете. Он всякий день ходит там с ружьем.

АГРАФЕНА. Звал Настасью по грибы.

ЛИЗА. Ах, нет, нехорошо. Еще подумает, что я за ним гоняюсь. Да и места там недобрые...

БЕЛКИН. А вы, Лизавета Григорьевна, нарядитесь крестьянкою...

НАСТАСЬЯ. И вправду. Вот берите хоть вот эту рубаху да сарафан...

ЛИЗА. Нет... А если он узнает?

БЕЛКИН. Да как же он вас узнает? Он вас и не видал никогда. Отцы ваши в ссоре... По-здешнему говорите вы прекрасно... А хотите я с вами пойду?

ДАРЬЯ. Подите, барышня! Уж точно, Берестов вас не прозевает!

БЕЛКИН. Вы только представьте, Лизавета Григорьевна; ясное утро... утро... утренняя свежесть, роса... ветерок и пение птичек...

ЛИЗА молчала в задумчивости. Скрипели перья...

Глава седьмая. Болотный бес

Утро выдалось хмурым. Квакали лягушки. Едва различимые фигуры проплывали в тумане, то появляясь, то пропадая вновь...

ЛИЗА. Ау! А-у-у-у!

БЕЛКИН. Ау! Лизавета Григорьевна!

ЛИЗА. А-у-у-у!

БЕЛКИН. Доброе утро! Благополучно ли добрались?

ЛИЗА. Ах, нет, представьте... туман... не видать ни зги, рядом непроходимое болото... лягушки квакают... Уйдемте, прошу вас... Холодно.

БЕЛКИН. Полноте, Лизавета Григорьевна! Где ж ваш характер? И куда ж вам теперь идти? Романы читать? С батюшкой да мисс Жаксон в ерошки играть?

С болота донесся собачий лай.

ЛИЗА. Идет! Нет... Я вся дрожу!

БЕЛКИН. Вот. Накиньте теплый платок... девки горюхинские передают с поклоном... да еще кузовок... перекиньте через плечо, будто по грибы идете... Шли, шли, да и заблудились...

ГОЛОС АЛЕКСЕЯ. Sbogar! Sbogar!

ЛИЗА. Это он?

¹ Поди сюда, дорогая! Мы уезжаем! (англ.)

БЕЛКИН. Ну с Богом! ЛИЗА. Не уходите...

Но БЕЛКИН уж скрылся в тумане. С противоположной стороны появился АЛЕКСЕЙ БЕРЕСТОВ.

АЛЕКСЕЙ. Sbogar!...Эй! Кто тут? ЛИЗА. Не бойся, барин, чай не укусим...

АЛЕКСЕЙ подошел ближе...

АЛЕКСЕЙ. Ты что тут делаешь?

ЛИЗА. Вольному воля... а дорога мирная... иду себе...

АЛЕКСЕЙ. Откуда ты?

ЛИЗА. Из... Горюхина. Дочь Василья-кузнеца, иду по грибы...

АЛЕКСЕЙ. Ишь... по грибы... Да нынче не то что гриба... руки своей не разглядишь... Собака моя пропала...

ЛИЗА. Побродит, да и придет... А то, может статься, в Бесовском болоте сгинула...

АЛЕКСЕЙ. Да где ж такое болото?

ЛИЗА. Да вон, по правую руку, как перейдешь через ручей... да только...

АЛЕКСЕЙ. Ну, прощай!

ЛИЗА. Да только ты туда не ходи!

АЛЕКСЕЙ. Это почему же?

ЛИЗА. А так... Место нехорошее. А еще сказывают, живет там Болотный бес...

АЛЕКСЕЙ. Что за бес еще такой?

ЛИЗА. А вот не знаю-с... Сама не видала. Бес. А только слыхала... кто его увидит... после кружит, кружит по болоту, бродит четыре дня, покуда с голоду не падает, а ежели выйдет, то и ходит точно бешеный, да и не помнит ничего...

АЛЕКСЕЙ. Да что ж это за вздор! И вправду говорят, будто ваш барин горю-хинский — полоумный, так, верно, и крестьяне таковы...

ЛИЗА. А еще, слыхала, будто одна пастушка стерегла свиней недалеча от болота... а после... сделалась брюхата...

АЛЕКСЕЙ захохотал.

АЛЕКСЕЙ. Ой, уморила... Так, стало быть, снова бес виноват?! Да как звать-то тебя?

ЛИЗА. Акулиною. А ты, барин? Тугиловский, что ли?

АЛЕКСЕЙ. Ишь, какая умная! Да, может, я и есть тот болотный бес?

И с этими словами он хотел было ее обнять, но ЛЙЗА отпрыгнула от него и приняла вдруг на себя такой строгий и холодный вид...

ЛИЗА. Не извольте забываться, сударь! Ох...

АЛЕКСЕЙ. Вот это да... Кто ж тебя научил эдакой премудрости? Стало быть, оарин ваш и грамоте, и манерам крестьянок учит?

ЛИЗА не отвечала ничего, боясь подойти к нему ближе...

Не бойся, да разве ж я на беса похож? Я, верно, тугиловский, камердинер молодого барина...

ЛИЗА. А лжешь — не на дуру напал... Вижу, что ты сам барин.

АЛЕКСЕЙ. Да почему ты так думаешь?

ЛИЗА. Да как же барина со слугою не распознать?! И одет-то не так, и баишь иначе, и собаку-то кличешь не по-нашему...

АЛЕКСЕЙ. Однако ж ты мне разрешишь проводить тебя до деревни, коли уж бес тут у вас проказит?

С болота раздался лай собаки.

ЛИЗА. Ан, нет, я дорогу найду, а то беда будет, коли кто узнает, что я наедине с тобою у болота болтала. Иди-ка ты, барин, в сторону, а я в другую, вон и собака твоя лает. Слышь?! Пусти руки!

АЛЕКСЕЙ. Ну, друг мой Акулина, непременно буду в гости к твоему батюшке...

ЛИЗА. Не смей! Отец мой, Василий-кузнец, прибьет меня до смерти!

АЛЕКСЕЙ. Да как же быть, если я непременно хочу с тобою опять видеться?

ЛИЗА. Ну так я когда-нибудь приду сюда за грибами...

АЛЕКСЕЙ. Когда же?

ЛИЗА молчала.

АЛЕКСЕЙ. Когда же?

ЛИЗА. Да хоть завтра... Пусти руку, барин! АЛЕКСЕЙ. Побожись, что придешь! ЛИЗА. Вот те святая пятница, приду!

ЛИЗА исчезла, растворилась в тумане, который, впрочем, отчасти рассеялся... Со стороны бесовского болота шел к АЛЕКСЕЮ человек...

АДРИЯН. А что, мил человек, далеко ли до Тугилова?

АЛЕКСЕЙ. До Тугилова? Версты три будет... Как пройдешь рощу, повороти налево, а там по проселковой дороге... Да на что тебе?

АДРИЯН. Нарочный приезжал от покойного, сказывали, богатый покойник, а я-то не случись тогда на месте, а мои-то дуры все и позабыли! Да сам-то ты не тугиловский?

АЛЕКСЕЙ. Да ты-то, любезнейший, кто таков?

АДРИЯН. Адриян Прохоров, гробовщик. Слыхал, чай?

АЛЕКСЕЙ. Да я-то, верно, тугиловский...

АДРИЯН. А что, есть ли там богатый покойник? Чай не слыхал?

АЛЕКСЕЙ. Нету... Нету! Перекрестись!

АДРИЯН. Дак где ж он есть-то? Так, может, в Жадрине? В Прилучине? В Не-нарадове?

АЛЕКСЕЙ. Не знаю... не слыхал...

Рядом с ними появился ИВАН ПЕТРОВИЧ.

БЕЛКИН. Изволь, любезнейший. В пяти верстах отсюда в поместье Нена-радово скончался мой добрый сосед и первейший друг родителя моего Гаврила Гаврилович...

АДРИЯН. В Ненарадове?! Ах, басурмане...

АЛЕКСЕЙ. Теперь и я припоминаю... как будто слыхал об его кончине... И хотя я и не имел чести лично знать покойного, как вы, сударь...

БЕЛКИН. Белкин. Иван Петрович.

АЛЕКСЕЙ. Очень рад. Алексей Берестов.

АДРИЯН. Что же... Пойду... Как бы не сговорились они с другим...

И он пошел от них, на ходу бормоча...

Гроб, покров, свечи... мантии да шляпы...

ГРОБОВЩИК сгинул в тумане. БЕЛКИН и БЕРЕСТОВ глядели друг на друга в молчании, покуда АЛЕКСЕЙ не нарушил его, сказав с беспечностью.

АЛЕКСЕЙ. Странно... И Шекспир, и Вальтер Скотт представляют своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми...

БЕЛКИН. Но делают они это, дабы сей противоположностию поразить наше воображение... не правда ли?

АЛЕКСЕЙ. Однако ж, вам об этом лучше известно... Помилуйте, сударь... да ведь помещик ненарадовский скончался уж три месяца назад...

БЕЛКИН. А не приходилось ли вам когда-либо встречать дочь его, Марью Гавриловну?

АЛЕКСЕЙ. Может быть, а впрочем, не припомню теперь хорошо... Все здешние барышни для меня на один манер: томны, бледны, воспитаны на французских романах...

Со стороны болота вновь послышался собачий лай, однако ж на этот раз отчетливей и ближе...

АЛЕКСЕЙ. Sbogar! Sbogar! Ici... Прошу прощенья, сударь... всегда рад... продолжить знакомство... Sbogar!

И АЛЕКСЕЙ поспешно ушел в сторону болота.

Темнело. Кругом трепетали огоньки. Быстрые шаги, шорохи, тревожный шепот окружали ИВАНА ПЕТРОВИЧА...

ЛИЗА. Воля твоя, Настя, а только уж я боле не пойду.

НАСТЯ. Воля ваша, барышня, а только надобно идти. Такой уж сюжет.

ЛИЗА. Нет. Нет. Я уж и так себя кляну... Подумать только, что за легкомыслие...

НАСТЯ. А вы, Лизавета Григорьевна, так ему и скажите...

ЛЙЗА. Да что же я скажу?

ПЕЛАГЕЯ. Скажете, что поступок ваш кажется вам теперь легкомысленным...

АГРАФЕНА....что в этот-то раз вы уж решились держать данное слово...

ДАРЬЯ. Но это свидание будет последним!

ЛИЗА. Ах, нет, я боюсь... у меня и духу не хватит... А что же он?

НАСТЯ. Он-то... Будьте покойны... будет страстно уверять, что станет во всем только вас слушаться...

ДАРЬЯ. Да пообещает никогда не дать повода к раскаянью...

АГРАФЕНА. Станет умолять видеться с ним наедине, хотя бы раз... или два в неделю...

ЛИЗА. Да откуда ты это знаешь?

АГРАФЕНА. Уж знаю. А не верите — так подите завтра на свиданье да сами и поглядите...

ЛИЗА. А потом?

НАСТЯ. Потом? Известно, что... влюбится в вас без памяти... а тут-то вы возьмете над ним власть... и...

ЛИЗА. И что? Потом-то что? Да может ли потомственный дворянин жениться... на дочери кузнеца?!

НАСТЯ. А вот мы и поглядим... Вы уж не тревожьтесь, барышня...

ЛИЗА. А если дождь?..

Шепот становился все тише... тише... Уж невозможно было различить слова... Наступила ночь...

Глава восьмая. Недобрый сон

Осень. Серенькие тучки покрывали небо. Холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья... Тусклый, унылый свет проникал в комнату СМОТРИТЕЛЯ сквозь немытые стекла... Все кругом показывало ветхость и небрежение. Посередине комнаты стоял огромный стол, покрытый белою скатертью. Вдоль стола, считая приборы, расхаживал АДРИЯН ПРОХОРОВ. Звук колокольчика пробивался сквозь вой ветра и шум дождя. АДРИЯН прислушался. Скрипнули двери. На пороге стоял ИВАН ПЕТРОВИЧ БЕЛКИН.

БЕЛКИН. Эй! Любезный! Узнал ли ты меня?

АДРИЯН. Заходи, батюшка... Милости просим, коли есть у тебя в чем нужда...

БЕЛКИН. Полно... Да жив ли старый смотритель?

АДРИЯН. Помер. С год, как схоронили...

БЕЛКИН. Да отчего же он помер?

АДРИЯН. Спился, батюшка... Так и схоронили за околицей возле покойной хозяйки его.

БЕЛКИН. Да знал ли ты покойного?

АДРИЯН. Знал? Знал, батюшка, мне ли его не знать?

Звук колокольчика прервал их беседу. ГРОБОВЩИК взглянул за окно.

БЕЛКИН. Да у кого ж теперь его книги?

АДРИЯН. А Бог его знает... Да вот он и сам едет, его-то и спроси...

БЕЛКИН. Полно, что за вздор!

Но тут дверь отворилась и сам САМСОН ВЫРИН, одетый в чиновный мундир четырнадцатого класса, явился перед ними...

БЕЛКИН. Полно... даты ли это, Самсон?

САМСОН. Дорога скверная... ямщик упрямый... насилу добрались...

АДРИЯН. Проходи да садись, батюшка... не церемонься...

БЕЛКИН. Что за дьявольщина! Самсон... Узнал ли ты меня?

САМСОН. Как не знать? Дорога большая...

БЕЛКИН. Скажи... да есть ли здесь новый смотритель... у кого теперь твои книги?

САМСОН. Да нонче станция закрыта...

БЕЛКИН. Да отчего же?

САМСОН. Так... Проезжих мало... погода несносная... вот нынче летом барыня приезжала, а боле никого...

БЕЛКИН. Какая барыня?

САМСОН. Прекрасная барыня... Как ей сказали, что старый смотритель умер, так она и заплакала и пошла на кладбище...

БЕЛКИН. Так это, верно, Дуня твоя!

САМСОН. Дуня? Куда там... Что с возу упало — то пропало... А барыня... ехала она в карете в шесть лошадей! С маленькими барчатами, с кормилицей да с черною моськой... Пришла на могилу... легла и лежала.

И снова звук колокольчика замер у крыльца. ИВАН ПЕТРОВИЧ и не заметил, как стемнело; луна сквозь голое окно освещала желтое лицо СМОТРИТЕЛЯ, его отросшую седую бороду...

БЕЛКИН. Да полно, старик, это ж Дуня, Дуня твоя!

Дверь потихоньку отворилась, и новый гость появился в комнате... АДРИЯН бросился к нему навстречу.

АДРИЯН. Милости просим, батюшка... Входи да садись за стол...

БЕЛКИН. Помилуйте... Гаврила Гаврилович?! Возможно ли? Какими судьбами?

САМСОН. Легла на могилу и лежала долго... А я все смотрел на нее издали — славная барыня...

ГАВРИЛА ГАВРИЛОВИЧ. Здравствуй, Иван Петрович! Как видишь, поднялись на твое приглашение...

БЕЛКИН. Разумеется... я очень рад... однако же позвольте спросить...

САМСОН. Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, все поднялись, все откликнулись на твое приглашение... Вот только погода несносная, в полях опасно — иные и запоздали... Слышь?

И впрямь звуки колокольчика неслись уж, казалось, со всех сторон: со двора ли, от окон, с земли или с неба?.. Двери поминутно распахивались, комната наполнялась людьми... Все они, и женщины и мужчины, кланялись ИВАНУ ПЕТРОВИЧУ и шумно рассаживались за стол...

АДРИЯН. Милости прошу! Войдите же! Сделайте милость... Не церемонься, батюшка, прошу за стол!

Один из гостей, бедный армейский прапорщик, бросился к ИВАНУ ПЕТРОВИЧУ...

ВЛАДИМИР. Узнаете ли вы меня?

БЕЛКИН. Владимир?! Ты... здесь?! Вот уже целый год не имея об тебе никакого известия...

ВЛАДИМИР. Что Маша? Марья Гавриловна?

БЕЛКИН. Маша...

АДРИЯН. Мое почтение! Доброй ночи всем честным людям!

БЕЛКИН. <