Место рождения: Франкфурт, Германия

 

 

Фото, прикрепленное к листку бумаги, изображало милую улыбающуюся девочку с ангельской внешностью.

- Я думала, девочкам не позволяют соревноваться, - сказала Яэль.

- Не позволяют, - сказал Рейниджер. - Она взяла документы своего брата-близнеца и соревновалась под его именем. Пока она не победила, никто не догадывался, кто она на самом деле.

Яэль поближе изучила фотографию. В глазах Адель Вулф проглядывалась твердость, приукрашивающая ее. И улыбка была слишком натянутой. Может, злость? Что-то... что-то сильное и достаточно отчаянное заставило ее гнать все двадцать тысяч километров через три континента и два моря плечом к плечу с девятнадцатью сильными парнями.

Получается, она не ангел. Она что-то более свирепое. Как Валькирия.

- На балу победителей Фюрер проявил к победительнице Вулф симпатию, - сказал Рейниджер.

- Она красивая и блондинка, - Влад сделал глоток из кружки, лицо неизменно. - Его типаж. Не то чтобы их надолго хватало. Джели, Ева... все женщины, в которых он заинтересован, обладают скверной привычкой умирать.

Рейниджер продолжил:

- Фюрер и фрейлин Вулф вместе танцевали.

- Танцевали? - тренер нахмурился. - Гитлер никогда не танцует.

- Он станцевал на балу Победителей. Фюрер подпустил фрейлин Вулф так близко, что он к нему прикасалась. В прямом эфире на Рейхссендере. Это шанс, которого мы так ждали.

- Ты хочешь, чтобы я соревновалась вместо нее?

Яэль посмотрела на фотографию.

- И победила, - кивнул Рейниджер.

Адель посмотрела в ответ. Глаза черные, белые и отважные.

- Но почему она? Я разве не могу взять лицо любой другой девушки? Создать новую личность?

- Это должна быть Адель. Любая новенькая будет жертвой внимательного расследования Гестапо, а мы не можем так рисковать. Адель уже установила квалификационное время, и у нее есть благословение Фюрера. Гестапо ее не тронут. Если в следующем году она выиграет тур Аксис и посетит бал Победителей, она точно сможет подойти достаточно близко к Гитлеру, чтобы казнить его.

- У тебя одиннадцать месяцев, чтобы наизусть вызубрить все, что нам известно об Адель, и научиться ездить на мотоцикле, - продолжил Рейниджер. - Тебе придется вернуться в Германию, чтобы наблюдать за победительницей Вулф вблизи. К тому же у нас есть человек, работающий над Зюндаппами. Он согласился обучить тебя механике и технике езды.

Обратно в Германию. Яэль посмотрела на Влада. Здоровый глаз ее тренера был почти так же сужен, как и пустая глазница его второго ока. Он сидел слишком неподвижно. Смотрел на Рейниджера. А генерал национал-социалистов обратил свой взор на нее. она поняла, что он ждет ответа на вопрос, который сам так и не задал.

За спиной у Влада свистел чайник, извергая из себя белый пар. Кричал и кричал и кричал, как раненый зверь. Как ответ внутри нее.

— КТО-ТО ДОЛЖЕН ВСЕ ПОМЕНЯТЬ И УБИТЬ УБЛЮДКА ТЫ ОСОБЕННАЯ ТЫ ТЫ ТЫ МОНСТР ВАЛЬКИРИЯ

—

 

- Я это сделаю, - прошептала она.

Стул Влада с треском упал, когда тренер с него встал. Она повернулся к плите и заглушил звук чайника.

- Яэль останется со мной еще месяц. Потом она может вернуться в Германию.

Брови Рейниджера взлетели вверх, почти сравнившись с линией волос на его голове.

- Мы не можем терять время, Влад. Она должна научиться быть совершенно другим человеком. Мы не пустим коту под хвост тридцать дней тренировок.

- Сперва она должна научиться быть собой, - тренер наполнил их кружки чаем. - Без этого ничего не получится.

Рейниджер выглядел таким усталым. Как будто это он бежал шестнадцать километров вниз по альпийскому склону. Он вздохнул и провел пальцами по истонченным волосам.

- Что думаешь, Яэль?

Она подумала, что всегда хотела стрелять правой рукой. Даже сейчас ее левая была спрятана в рукаве свитера и запрятана сбоку, как сломанное крыло. Второе было сильным, умелым и готовым.

Но это не вся она.

Влад был прав. Настанет день, когда ей придется стрелять левой, драться слабой рукой. День настанет на туре Аксис. Даже в тот момент, когда она столкнется лицом к лицу с Фюрером.

В этот день Яэль хотела стрелять уверенно. Она хотела быть готовой. Яэль закрыла папку.

- Я могу изучать Адель здесь. Время не будет потеряно зря.

- Один месяц. Тридцать дней. Большего ты не получишь, Влад.

- Большего мне и не нужно, - сказал он.

 

День 3.

 

Сценариев по спасению больше не было. Как и угадывания ядов по запаху. И бросков ножами в давно погибшие обрубки деревьев.

То, чего требовал Влад, было тяжелее, чем все предыдущие занятия вместе взятые. Он заставлял ее сидеть за обеденным столом с вытянутой перед глазами рукой. Без рукавов. Он заставлял ее смотреть на собственную кожу.

 

 

121358ΔX

 

…

 

121358ΔX

 

…

 

121358ΔX

 

 

Влад сидел с ней долгими тихими часами. Он смотрел не только на ее руку, но и на пальцы, глаза. Яэль знала, что он ожидал содрогания или слез. Она пыталась изо всех сил не показывать этого. (Какая Валькирия будет плакать?)

- Когда ты на них смотришь, что ты видишь? - спросил он на третий день.

Она не столько видела, сколько чувствовала. Чувствовала, как татуировочная игла прижималась к ее коже. Как глаза доктора Гайера были прикованы к ней, в то время как последний Х обозначил девочку его собственностью. Чувствовала глубокий и темный, бесконечным дым из крематория, ожидая дня, когда с ним столкнутся другие монстры. И когда он их поглотит.

Вот, что она сказала Владу.

- Я не спрашивал, что ты чувствуешь. Я просил, что ты видишь.

Что она видела? Эти цифры: они были нанесены поспешно, как будто кто-то быстро нацарапал. Полны кривых недостатков. Восьмерка уклонилась слишком далеко. Единицы были разной длины. Тройка как будто куда-то прокрадывалась, а ее кончики были похожу на когти.

- Я вижу чей-то почерк, - наконец, сказала она.

Влад продолжал смотреть на нее, ожидая большего.

- Я... я вижу, что они сделали со мной.

Все еще тишина. Она буквально выдавливала из себя ответы.

- Я вижу, что они сделали со всеми нами.

Бабушка, склонившаяся в грязном снегу. Маленькая посиневшая рука, свисающая с медицинской койки. Лихорадочные глаза матери и увядающее рыдание. Мириам, хватающая всех оставшихся кукол. (Годами Яэль сохраняла надежду, что ее подруга каким-то образом выжила и что куклы снова будут вместе. Она была в таком заблуждении, что даже начала планировать спасательную операцию, пока, исследуя этот вопрос, не узнала страшную правду: вскоре после ее побега в барак номер 7 был пущен отравляющий газ.)

Все они. Мертвы.

Челюсти Яэль сжались так сильно, что зубы чуть не сломались под таким натиском. Сердце с пустой дырой внутри отдалось эхом, такое голодное. Наполненное усопшими.

Прошлое всегда здесь: бежит вместе с ней кроссы, пронизывает звуки ее выстрелов, вместе с ней трансформируется из одного человека в другого. Но всегда был лишний километр, который нужно было преодолеть, новая мишень, лицо, которое нужно было довести до совершенства. Вещи, в которые Яэль могла поместить свою злость и боль. Ими она двигала себя вперед.

Но рука Яэль на столе, такая жертвенная, голая: это было другое. Рядом с ней она могла оставаться на шаг впереди.

— ПРОДОЛЖАЙ БЕЖАТЬ НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ

Лицом к лицу все, что она могла делать - это шагнуть внутрь. 121358ΔX. Помнить и быть разорванной. На кусочки. Сколько еще она могла выдержать?

 

—СЛИШКОМ МНОГО—

Яэль убрала руку со стола. Она вся тряслась.

Влад не стал ее отчитывать или заставлять положить руку обратно. Его голос, к ее удивлению, был мягким, так несоответствующий его суровому выражению лица.

- Это последний этап твоей подготовки. Он самый тяжелый и самый важный.

- Почему? - Яэль чувствовала себя сломленной. Как будто каждый километр, который она пробежала на этой ферме, вдруг отозвался в ее теле. - Что в этом хорошего?

Влад положил на стол собственную руку. Ладонь растопырена. Шрамом вверх. Он был блестящим и втянутым. Как будто через центр ладони провели острым ногтем.

- Этот шрам я получил в тот же день, когда потерял глаз. В тот же день, когда моя жена и дочь были убиты, из-за того что я шпионил на Гестапо.

За все три года на ферме Яэль никогда не спрашивала о шрамах Влада, а он никогда не рассказывал о них сам. Но она догадывалась, что они были как-то связаны с золотым кольцом, которое он держал перед полуночными кострами, и унылым запахом водки изо рта. (Все это она увидела, когда он думала, что она спит.)

- Я только что вернулся с миссии в Москве и обнаружил, - ладонь Влада сжалась в кулак. - Меня ждали эссесовцы. Мои девочки были мертвы. Я тоже должен был умереть.

- В тот день я потерял все. Семью. Имя. Жизнь. Я был только наполовину слеп. Этот глаз видел все со стопроцентной точностью, но я не мог даже в зеркало смотреть два года. Каждый раз, когда я пытался, я видел шрамы. Я видел их лица: моей Терезы и моей маленькой Кати. Они спрашивали меня, почему я стою здесь, а они нет. Почему я смог их спасти. Я не мог ответить на их вопросы.

Он снова раскрыл ладонь. Показалась старая рана.

- Но чем больше я не смотрел, тем больше знал, что должен посмотреть им в глаза. Чем больше я не слышал, тем больше понимал, что должен выслушать.

- Почему? - снова спросила Яэль.

- Потому что одним утром я проснулся и понял, что стал человеком, который не может находиться в комнате с зеркалами. Не мог пользоваться натертыми до блеска ложками или смотреть ночью в окно, боясь увидеть свое отражение. Притворяясь, что боли нет, я позволил ей пустить в себе корни. Я позволил ей пересилить меня. Я решил, что больше не могу бояться собственной жизни. Собственного отражения. Поэтому каждое утро я заставлял себя смотреть в зеркало. Пять минут. Посмотреть всему этому в глаза.

Яэль посмотрела на свои колени, на которых лежала ее трясущаяся рука.

- То есть мне станет легче просто от того, что я буду смотреть?

- Легче? - Влад поперхнулся на этом слове. - Лучше тебе никогда не станет. Просто боли станет меньше. Ты сможешь посмотреть ей в лицо без страха. Хотя бы на пять минут.

- Но что насчет компартментализации?

Это слово часто использовал Рейниджер. Слово, которым поклялся Аарон-Клаус. Его произносил и сам Влад в самом начале их тренировок. Слово, для которого Яэль написала собственное определение:

 

Компартментализация - взять что-то, полное боли, и сжечь это, закинуть в самый дальний угол себя. Туда, куда даже сам ты боишься забраться.

 

- Компартментализация - это хорошо. Особенно, когда занимаешься таким, как мы. Но это не может быть постоянным решением. Если ты продолжишь все хоронить в темных уголках своей души, не выпуская наружу ни одного искреннего чувства, ты превращаешь проблему в вулкан. БУМ! - рука Влада снова сжалась в кулак и ударила по деревянной поверхности.

- Как Аарон-Клаус...

Только это был не БУМ, а больше хлоп. Слишком тихий. Все зря.

- Да, - кивнул он. - Как Клаус. Я совершил ошибку и не научил его выпускать пар. Вся его боль выплеснулась наружу в неправильном направлении.

Кровь и неподвижность. Чертежные кнопки на полу. Неправильная смерть.

- Я не могу позволить, чтобы это случилось снова. Не с тобой, Яэль, - его рука со шрамом схватила ее помеченную безжизненную. - Вот, в чем твоя сила. Но ты должна научиться ее видеть. Для этого ты должна посмотреть.

- И что? Я должна просто смотреть на нее? Каждую минуту каждого дня?

- Помни, откуда пришла и через что прошла. Но смотри прямо. Вперед. Даже если у тебя останется всего один чертов глаз.

Яэль посмотрела, снова. Теперь, когда руку держал Влад, она не так сильно тряслась.

- Призраки останутся. Как и эти цифры. И мои шрамы. Наша боль, - Влад убрал руку. Но ты не должна их бояться.

Помни и исполняй.

Она положила руку обратно на стол.

 

День 29.

 

 

Вдох.

Выдох.

Смотри вперед. Двумя чертовыми глазами.

Посмотри на призраков, выстроившихся в маленький ряд.

Между цифрами, которые нельзя стереть.

 

 

БАБУШКА, 13, MAMA, 58,

 

МИРИАМ, ΔX, ААРОН-КЛАУС.

 

 

Ты никогда не должна забывать погибших.

 

Помни и исполняй. Исполняй.

Смотри прямо. Туда, где опасность.

Вдох.

Выдох.

Достигни края дыхания

И стреляй.

 

 

День 30.

 

Прощай. Это ведь всегда было прощай, не так ли?

Она никогда не могла произнести его вслух.

ГЛАВА 25 (СЕЙЧАС)

МАРТА, 1956

ИЗ БАГДАДА В НЬЮ-ДЕЛИ

 

Во время тура Аксис 1951 года случилось сильное наводнение. Прямо на подходе к Дакке. Стена грязной мутной воды обрушилась на лидеров соревнования, забрав жизнь одного из них и похоронив под собой мотоциклы остальных пяти. Один из гонщиков - будущий победитель Коби Эйзо - забрал рикшу у фермера и продолжил путь, добравшись до шестого контрольно-пропускного пункта, потеряв лишь тридцать минут. Некоторыми данный ход был поставлен под сомнение (можно ли участвовать в гонке на мотоциклах без мотоцикла?), но в конце концов организаторы похвалили находчивость Эйзо. Суть тура Аксис заключалась в силе, выживании в любых, даже самых ужасных, условиях. Разве, забрав рикшу, Эйзо не проявил именно эти качества?

Так в правила тура Аксис было добавлено правило номер 27: "В случае бесспорной потери мотоцикла вследствие воздействия внешних сил, не подвергающихся контролю гонщика, указанный гонщик может завершить отрезок пути на любом имеющемся в его распоряжеии транспортном средстве."

В соответствии с правилом 27 гонка продолжалась.

По крайней мере скорость, с которой ехал Феликс, оставляла такое ощущение: он беспощадно вдавил педаль газа в пол. Передние фары грузовика прочищали путь сквозь дикие леса километр за километром. Яэль, перебравшаяся из кузова в кабину водителя сквозь отверстие сзади, направляла водителя с высунутой в окно головой. Она пыталась найти смысл в расстилающихся над ними звездах.

- Бензина надолго не хватит, - кивнул Феликс на показатель топлива, где стрелка уже приближалась к левой отметке.

Яэль изучала покрытое крошками света небо. Они ехали большей частью на юг, немного на восток, уже несколько часов. Лишь дело времени, когда они наткнутся на какое-нибудь поселение. Вопрос состоял в том, выдержит ли стрелка топлива? Или они погибнут на краю дороги, став подсадными утками для людей Ветрова, которых он послал после починки шин?

- Не останавливайся, - сказала она.

Феликс подчинился, удерживая крутящийся руль.

- Лука за тобой бы не вернулся. Ты ведь понимаешь это, да?

Она понимала. Да?

Все случившееся поражало Яэль сейчас, когда она уехала на десятки километров от адреналина и героизма. Лука Лоу был одной из ее сильнейших угроз. Логически, теоретически она должна была оставить его позади. Устранить риск. (В конце концов он, светловолосый голубоглазый национал-социалист, этого заслуживал. Не так ли?)

Но вот он сидел, скрутившись, в кузове грузовика, а ткань его разорванной нательной майки была прижата к кровоточащему уху. Да на майке Яэль была его кровь. В ее пистолете стало на одну пулю меньше. А рука все еще тряслась от очередной почти смерти.

Никто из них, как оказалось, не был непобедимым.

Яэль снова выглянула из окна, где на небе звезды гасли, как сгорающие сигареты.

Феликс направил грузовик по крутому повороту дороги, и внезапно темнота ночи была разрушена. Сквозь далекие склоны гор показались огни города. Электричество, пожирающее основание горы.

Нет, поняла Яэль, как только они подобрались поближе. Это был не город. Это лагерь, окруженный колючей проволокой и смотровыми башнями. Опутанный рельсами.

Цифры и игла отозвались болью в ее руке, в то время как Феликс приблизился к лагерю. Ее ногти впились в обивку сидения. К тому времени, когда они достигли ограждения, она проделала в кресле дыру, а грузовик изверг последние остатки топлива и сдался.

Свет смотровых башен нацелился на них. Всевидящее око. Солдаты национал-социалисты окружили грузовик с советскими символами с поднятыми ружьями. Все, что в какой-то момент могла видеть Яэль, - это ослепляющий свет, нарукавники со свастикой и дула ружей. Ее сердце сжалось, а ногти еще сильнее впились в обивку. Они почти дошли до пружин.

Но Адель Вулф была их любимицей. Не заключенной или добычей. Как только они увидели ее лицо, их ружья опустились, а лидер выступил вперед, осыпая ее извинениями.

Гонщики стали спускаться с автомобиля - потрясенные. Мужчина с аптечкой в руках направился к Луке. (Его лицо все еще было покрыто кровью, несмотря на ту часть, что он оставил на майке Яэль и на своей собственной.) Парень отправил его в заднюю часть грузовика, где сидел Ямато.

Первое, чего попросила Яэль, - это радио. Она настроила нужную ей частоту, умело управляясь с кнопками и рычагами, и вскоре смогла установит связь с главой КПП в Нью-Дели. Это был короткий разговор, прерывающийся частыми помехами. Суть заключалась в следующем: похищены, сбежали, сейчас в норме. Тур продолжается? Да. Добирайтесь до Нью-Дели.

Сообщение принято.

Второе, о чем попросила Яэль, - бензин:

- Достаточно, чтобы мы смогли доехать до Нью-Дели.

- Запасы топлива разбросаны здесь, - надзиратель (приземистый мужчина с квадратной челюстью) показал на огороженную колючей проволокой землю за ними. Это были не машины смерти, Яэль поняла это по отсутствию гадкого дыма, а трудовой лагерь. Шахтерский, судя по виду. - У нас имеется четкое количество для генераторов и транспорта, который ходит по расписанию. К тому же, если поедете на этом, вас точно пристрелят.

- Когда следующая машина до Нью-Дели?

- Несколько солдат едут завтра днем. Они будут в Нью-Дели к полуночи.

- Завтра днем?

Это не достаточно быстро. Ведь гонка все еще продолжается, время идет, а Катсуо на свободе. Логически, тактически, Яэль знала, что парень, скорее всего, до сих пор передвигается пешком и явно не сможет их догнать. И все же она не могла избавиться от мысли, что победитель их обогнал.

- Есть другой способ?

- Сейчас загружают грузовой поезд. Он отъедет в Нью-Дели через десять минут. В вагоне с пайком будет место.

Поезд... темный, качающийся, закрытое пространство, горячие тела (и под всем этим яях-эль, яях-эль, яях-эль).

- Победитель Вулф? Что-то не так?

Ее глаза были закрыты, осознала она. Яэль открыла их и обнаружила смотрящего на нее надзирателя. Подбородок наклонен. Глаза сужены.

- Это... это самый быстрый способ?

- Поезд доберется до Нью-Дели к полудню, - сказал он ей.

Двенадцать часов. Время, которое могло решит дальнейшую судьбу гонки. Если бы Катсуо не бродил неизвестно где, она подождала бы. Воспользовалась другим средством передвижения. Но она не могла так рисковать.

- Мы поедем, - сказала она.

 

 

Поезд большей частью был нагружен углем. Нескончаемые вагоны угля: чернота, изъятая из черноты, высоко поднималась вверх, создавая подобие гор. В конце поезда прикрепили два вагона с пайками. Вокруг лежали пустые коробки из-под еды, на которых красовались надписи типа "РИС" или "ФАСОЛЬ". Обычный рацион лагерного жителя. Коробки везли в Нью-Дели, чтобы восполнить запасы. Участники тура Аксиси теснились между ними. Ральф и Ларс воздвигли себе трон из коробок и взгромоздились на него. Ямато и его перебинтованная нога прислонились к пустому углу. Риоко сидела рядом с ним, положив голову на плечо парню. Феликс свернулся к ближайшей груды коробок.

Он храпел.

Яэль не могла отдохнуть. Она сидела у открытой двери, откуда слышалось ее имя: яях-эль, яях-эль, яях-эль. Новые воспоминания возникали в голове с каждым проносящимся звуком: запах мочи и пота, как шерсть маминого пальто впивалась в щеку Яэль вроде когтей, как стучало мамино сердце, громким маршем отдаваясь в ухе Яэль, когда поезд замедлился. Остановился.

Ее собственное сердце чуть не остановилось, когда боковым зрением она увидела Луку. Он сел рядом с ней, слишком близко.

- Ты выглядишь, будто только что увидела призрака, фрейлин.

Если бы только Лука знал, как он был прав. Не одного призрака. Сотни. Тысячи. Для таких цифр не было достаточно грусти, злости, ее не было достаточно.

- Не люблю поезда, - в этот момент говорила Яэль, не Адель. Она слишком поздно это поняла и замолчала. Ее изношенный разум начал шарить по делу о победительнице Вулф. Она не могла вспомнить ничего о поездах. Может, Адель и правда их ненавидела.

На лице Луи выразилось сомнение:

- Девочка, гоняющая на мотоциклах и сбегающая от советских захватчиков, ненавидит поезда?

Яэль оглянулась, чтобы проверить, услышал ли Феликс, но брат Адель все еще спал. Затем она посмотрела на Луку. На его лицо все еще была кровь. Высохшая, хлопьями падающая на его одежду.

- Ты выглядишь не лучшим образом.

- Черт возьму. Волосы плохо лежат? Я так и знал, - Лука плюнул на ладонь и убрал волосы со лба назад. Это тщеславное движение не дало ему никакой пользы. Зато Яэль открылся идеальный вид его ранения.

- Твое ухо! - выдохнула она. Верхняя часть хряща полностью отсутствовала. Оторвана. Рана была запечатана огромными кусками темной крови.

- Чертов коммунист оторвал, когда мы сбегали. Я выживу, - он пожал плечами и волосы вновь упали вниз, прикрывая ухо. - Симметричные лица переоценивают.

- Возможно, и так, но инфекцию никто не отменял, - Яэль вновь осмотрела парня. Лихорадки у него не было. Пока. Лицо, измазанное кровью, освещал свет луны. - Надо было дать доктору тебя осмотреть.

- В Нью-Дели врачи лучше, - рука парня охватила солдатский жетон, расположенный вокруг шеи. Большой палец провел по написанным на нем буквам. Рассеянное, привычное движение. Железного креста нигде не было видно. Яэль подозревала, что он (как и ее собственный) был далеко в лесу, запрятанный в мотоцикле.

- Например, сестра Вильгельмина?

Лицо Луки отреагировало моментально: брови, ноздри, полу-улыбка. Он отпустил солдатский жетон, позволяя ему упасть обратно на грудь.

- Ревность ли это, что я слышу в твоем голосе?

- Тебя явно стоит проверить слух, - отпарировала она. Улыбка Луки теперь стала шире. Он ничего не сказал.

- У тебя невероятно умело получается притворяться мудаком, - сказала она. Победитель рассмеялся.

- Кто сказал, что я притворяюсь?

- Ты вернулся за Ямато, - заметила Яэль. - Это было не эгоистично.

- Просто хотел расправиться с коммунистом, испортившим мне внешность. Ухо за ухо, - ответ Луки последовал с такой же скоростью, с какой поезд рассекал воздух. Скорость лжи. - Но давай на минуту поговорим о тебе, фрейлин.

- Что обо мне?

- Я полагаю, - он перешел на шепот, который могла услышать лишь она, - мы можем поговорить о том, откуда ты знала, где именно будет грузовик. Или как твой пистолет магическим образом оказался у тебя в кармане.

Яэль глубоко вздохнула. П38 тесно прижимался к ее грудной клетке. Его металл сливался с ее плотью, с ее сердцем.

- Но что интересует меня больше всего... чего я совсем не могу понять... это почему ты меня спасла. Девушка, которую я знал в прошлом году, девушка, которая вырвала мое сердце голыми зубами... эта девушка уехала бы без меня. И даже не оглянулась.

Поезд гремел и качался. Лука пытался посмотреть ей в глаза, но Яэль не поддавалась. Вместо этого она смотрела на дверь. На бесконечную, освещенную луной пустыню.

- Я не единственный, кто притворяется кем-то другим, - Лука все еще шептал, но его слова казались ей такими громкими. Совсем рядом. Он был ближе, поняла Яэль, когда наконец посмотрела на него. Достаточно близко, чтобы ударить ножом или выбросить из поезда.

Вместо этого он ее поцеловал. Движение, состоящее и той же львиной грации, с какой он повалил Алексея.

Ее готовили ко многому. Голоду и пулевым ранениям. Зимним ночам и испепеляющему солнцу. Замысловатым узлам и допросам с пытками. Но это? Его губы на ее губах. Двигались и объединялись. Мягкие и сильные, бархат и железо. Противоположные элементы, разрывающие Яэль изнутри. Чувства расцвели, горячие и теплые. Глубокие и темные.

Яэль оттолкнула его. Назад и далеко. Каждая часть ее тела проснулась, кожа покрылась мурашками.

Лука разочарованно вздохнул. Звук был, как у последней ноты в трагической симфонии. Он все еще находился близко, наклонившись вперед, а его солдатский жетон висел между ними. Яэль увидела историю, навечно впившуюся в металл: 3/Крадш 1. 411. (Крадшутцен, старый военный батальон его отца.)

- Ты изменилась, - сказал Лука. Это было жутко. Как он был умен, хитер и близок. Как будто на ней и не было чужого лица.

Теперь отстранился Лука. Жетон ударился о его грудь, в то время как парень в один прыжок оказался на ногах. - Может, ты и спасла мне жизнь, но я тебя об этом не просил. Ты все еще должна мне услугу.

Прежде чем Яэль успела ответить, Лука исчез за стопкой коробок.

Поцелуй и побег.

Некоторое время она сидела, не двигаясь, наблюдая за тем, как все остальное движется, проносится и трещит вокруг нее. Горы на далеком горизонте. Сухая, потрескавшаяся земля, похожая на километры раскинувшейся ткани. Мальчики на коробках. Все еще спавшие.

Кроме одного. Глаза Феликса были открыты. Смотрели на нее так, что она сразу поняла: он видел. На нем была белая майка с короткими рукавами, и Яэль увидела, как плечи брата Адель напряглись. Сжаты, как и кулаки. Он поднялся с подушки, которой ему служила куртка.

- Хочешь, чтобы я ему врезал? - он соскользнул с коробок. Его светлые волосы были разбросаны по всему лицу. Если бы не сердитый голос, вся ситуация показалась бы даже комичной.

Губы. Чувство Луки все еще не покидало ее. Вкус песка и свирепости выл и вздымался внутри нее, как ураган.

Яэль покачала головой. Поднесла руку к губам и вытерла их. Как будто кожаный рукав мог помочь ей избавиться от него.

- Я бы с удовольствием, - пробормотал брат Адель.

Она помнила о драке в Праге. Ярость на лице Феликса, кровь и угроза на лице Луки. Столько неравных эмоций... Что ты сделала против Что он пытался с тобой сделать.

Чья злость была оправдана? Может, ни одного? Или обоих?

- Я справлюсь с победителем Лоу, - сказала она.

- Будь осторожна, Эд, - большой палец Феликса начал постукивать по костяшкам остальных. - С Лукой не стоит связываться.

Не стоит. Так ли это?

Она думала, она его знает. Лука Лоу. Родился 10 февраля, 1939. Помпезный, горделивый. Класс А. Мудак.

Но настоящие люди - это больше, чем изогнутый шрифт и документы, помеченные свастикой. Никакое количество отверстий от пуль и фактов из биографии не могли открыть души за этими глазами. Множество версий Луки, которые она видела.

Был победитель Лоу, который клялся в верности Фюреру и кричала "Кровь и честь" и "Хай Гитлер!". А потом был Лука, который сидел в песке и полировал солдатский жетон отца, выдыхая из себя запрещенный законом сигаретный дым, насмехаясь над законами Гитлера. Лука, который остался позади и потерял ухо ради раненного мальчишки.

Лука, который поцеловал ее.

Большая его часть стала показываться. Как будто она была археологом, раскапывающим руины. Мазок за мазком. Кусочек за кусочком. Медленно, но она начинала видеть сквозь зазубренную историю. Да, Лука Лоу - национал-социалист. Как и Эрвин Рейниджер (во имя стольких спасенных жизней). И разве Аарон-Клаус не был одет в типичную форму арийского представителя элиты, когда Яэль его повстречала? Да и на ней сейчас та же самая форма.

Да, Лука Лоу был национал-социалистом, но внутри он был другим. Там, где это имело значение.

- Если он тебя еще тронет, хоть раз... - костяшки пальцев на руках Феликса захрустели. Обратный отсчет...

- Хватит, - Яэль повторила манеру Адель отчитывать Феликса, хлопнув по его кулаку, как она однажды отдергивала руки Аарона-Клауса от тарелки с жаренными пирожками.

- Почему?

- Артрит. Костяшки покраснели. Мое здравомыслие, - добавила она.

- Безнадежны. Каждый из них, - рассмеялся брат Адель (и вновь Яэль напомнили об Аароне-Клаусе: шутки за карточным столом, поддразнивания, взъерошенные волосы, ощущение, что ты нормальный ребенок, но только лишь на момент). На лице Феликса показалась улыбка. Он раскрыл свои кулаки и похлопал по деревянной постели. - Отдохни немного. Это, конечно, не перьевой матрас, но сойдет.

Когда она легла на дерево, оно все еще было теплым. Феликс прислонился к коробке. Так близко, что Яэль могла слышать тиканье его карманных часов, видеть веснушки на щеках, похожие на рассыпанную паприку. Он смотрел и смотрел сквозь дверь вагона, прямо на полную луну.

Яэль закрыла глаза и ей стало интересно, о чем он сейчас думал. Может, о Мартине? А еще ей было интересно, в какой вагон исчез Лука. Этому уху нужна была медицинская помощь, и скоро...

Тик-так, яях-эль, тик-так, яях-эль, тик...

Когда она открыла глаза, стояло ясное голубое утро. Спертый воздух и окраины города прокрадывались сквозь открытую дверь вагона. Дети и собаки и курицы. Шаткие корзины с грязным бельем стояли между ними, как сигнальные флаги, их тонкие крыши уже отбивались от горячих солнечных лучей. Дорога из рыхлой красной земли, готовая принять вой мотоциклов.

Феликс прислонился к двери, выглядывая в город.

Яэль присела на коробке, почувствовала отпечатки дерева на щеке. Она не спала так крепко днями (неделями, месяцами, годами?). Яэль точно не помнила.

Брат Адель оглянулся посмотреть на нее:

- Эд, ты должна это увидеть.

На улице была целая толпа людей, - кожа цвета земли, волосы еще темнее - и все они танцевали, похожие на морские волны. Люди двигались под музыку и кидали в воздух над своими головами горсти порошка, где он затем расцветал.

Цвета. Яркие, яркие и везде. Сочный фиолетовый, фуксин заката, лаймовый зеленый, желтый, как пыльца, оранжевая лава, голубой, как глаза Вулфов. Небо было переполнено ими.

- Что, по-твоему, они делают? - спросил Феликс.

Яэль знала. Они были свидетелями Холи: фестиваля, посвященного прибытию весны. Она читала о них в книгах, которые Генрике удалось спасти от национал-социалистических костров. Страницы этой книги были полны сухих английских предложений, описывающих "местных людей в Британской Империи". Автор описал Холи лишь в одном параграфе: музыка, танцы, костры и восхитительные порошковые пигменты. Когда она читала об этом, сгорбившись в стуле Генрики, она пыталась представить себе, как это выглядит.

Но Яэль никогда не думала, что на самом деле увидит фестиваль. Столько цветов в одном месте. Пыль, значившая что-то, кроме распада и смерти.

- Они празднуют, - Яэль не могла сдержать удивления. Она думала, что в современном мире, как и многие другие вещи, этот фестиваль канул в прошлое. Но они уже пересекли семнадцатый меридиан. Прочь из Рейха и вперед в Великую Восточно-Азиатскую Империю, где такие слова, как "ариец" и "недочеловек" ничего не значили. Казалось, что император Хирохито позволял людям проводить свои традиционные фестивали.

Весь город цвел, поняла она, в то время как поезд двигался вперед. Мимо их открытой двери неслись километры цветов и толп людей, пока, наконец, поезд не начал замедляться, с тяжелым треском ударяя о рельсы. Феликс высунул голову из вагона.

- Кажется, мы почти на станции.

Яэль встала. Ее глаза все еще помнили цветные облака (такие яркие, такие красивые!), но мысли были напряженнее мышц на ногах. Уголком глаза она видела, как поднимаются остальные участники. Готовятся к сумасшедшей гонке с железнодорожной станции до КПП Нью-Дели.

Эта часть гонки еще не окончена.

- Готов бежать? - спросила она Феликса.

Тот кивнул. Встал рядом с ней.

ТРАНСПОРТНО-ПЕРЕСАДОЧНЫЙ УЗЕЛ НЬЮ-ДЕЛИ. Надпись была выведена большими буквами на канжи, ниже маленькими буквами был перевод на немецком, еще ниже совсем мелкими буквами то же самое было написано на хинди (рукой, как граффити). Икроножные мышцы Яэль напряглись до предела, когда они приблизились к этой табличке. Грузовой поезд останавливался:

Медленно.

Медленнее.

Стоп.

Она побежала.

 

 

ГЛАВА 26

МАРТА, 1956

КПП НЬЮ-ДЕЛИ

Ый КИЛОМЕТР

 

Контрольно-пропускной пункт находился совсем недалеко от железнодорожной станции. Как минимум, так ей сказал работник кассы, когда Яэль к нему обратилась. Всего пару километров на юг, сказал он ей на ломаном японском, добавляя названия дорог и давая путаные инструкции: Выходите из станции. Вниз по переулку. Через рынок. Пересечь площадь. Потом еще одна улица. Узнаете, как только увидите.

Мужчины, женщины и дети стояли так тесно друг к другу, что для активного движения места почти не оставалось. Яэль с трудом пробралась через толпу, освобождая путь с помощью локтей. Она все искала уличные знаки. Пыталась прочитать надписи на канжи сквозь застилающий весь вид цветной порошок и головы слишком высоких людей.

За Феликсом хотя бы было легко следить. Его копна светящихся белых волос была легко заметна в цветном облаке. Как раз в это время он указал на широко раскинувшийся указатель:

- Сюда!

Яэль протиснулась сквозь царившее вокруг бурное веселье: детский смех, звон бубуенцов.

- Счастливого Холи! - кричали они. Пальцы людей измазали щеки Яэль порошком, в то время как она проходила рядом. Было что-то в этом празднике оживляющее. Он напоминал Яэль, что не все в мире серое, как пепел, желтое, как сорняки, голубое, как высохшие безжизненные руки, красное, как кровавые реки...

В мире все еще была красота. И за нее стоило бороться. Поэтому Яэль побежала быстрее.

В переулках людей было меньше, и Яэль могла бежать без остановки. Феликс был не единственным бежавшим рядом с ней участником. Другие последовали за ними из поезда. Такео и Масару яростно бежали, чуть ли не наступая ей на пятки. А через дорогу, прямо у рыночных стоек и неоновых женщин, был Лука. Лицо победителя было полностью покрыто смесью из высохшей крови и желтой пыльцы. Он напоминал Яэль одного из скандинавских богов, о которых она когда-то читала.

Потому что он двигался в точности так же: быстрый, как молния, и сильный, как гром. Поравнявшись с девушкой, он повернул голову и посмотрел на нее, нашел своими глазами ее глаза и подмигнул.

А потом обогнал.

Они вновь свернули на площади, полную празднующей толпой. Яэль бежала так быстро, как только могла. Ее движения были блестящими, она направляла стройную фигуру Адель через узкие расщелины между мускулистыми телами танцоров. Лука был не так грациозен. Он буквально силой проталкивал себе дорогу, спотыкаясь о сари и мешки с пыльцой.

Яэль добралась до противоположной стороны площади первой. Сквозь облако голубой, золотистой и оранжевой пыли она увидела плакаты Аксиса, высоко развевающиеся на ветру. Японское солнце. Крест Третьего Рейха. Расположились по обе стороны улицы.

КПП был близко.

Толпа рассеивалась, как и облака пыли. Каждый прыжок, который совершала Яэль, приближал плакаты к ее взору. Она уже видела финишную линию, растянувшуюся через красную грязную дорогу.

Лука проскочил мимо, оставляя за собой клубок пыли. Он даже не звучал запыхавшимся, когда бросил через плечо пару слов:

- Не надо слишком напрягаться, фрейлин!

Он пересек линию первым. Такео пролетел мимо буквально за секунду до того, как Яэль буквально силой перенесла себя через финиш. Феликс легким бегом присоединился к ней, даже не пытаясь соревноваться с другими.

Было неважно, что оба парня пересекли линию раньше нее. Они заработали лишь секунды. Она все еще была впереди.

- Черт возьми! - ругнулся Лука, оттряхивая грязь. Она заполонила воздух, как красная пыльца праздника Холи. Яэль проследила за его взглядом до табло, где организатор подсчитывал их рехультаты. Расставлял по местам.

Первое имя там уже красовалось:

 

 

1 м