История становления географической науки

Хотя наиболее ранние системы специализированного знания о Земле, помимо того, что мы сегодня называем географическим знанием, включали в себя также и общие сведения, касающиеся космического пространства или земных недр, они все-таки традиционно объединяются под именем географии. Географов с древних времен объединял интерес не только к внешним формам земной поверхности, но также стремление понять ее происхождение и природу внутренние различия, обусловливающих разнообразие этих форм. Ограничение сферы географических исследований лишь внешней оболочкой Земли – идея относительно недавнего происхождения. Поэтому, в самой общей форме, под географическими идеями мы будем иметь в виду гипотезы и теории, характеризующие природу Земли, как таковой, а основной задачей географии, в самом широком смысле, считать исследование взаимодействия сил, связанных с ее образованием и видоизменением.

Академик Л.С. Берг неоднократно подчеркивал, что история землеведения в целом и история географических идей как его наиболее значительная часть, занимает в системе специализированного познания Земли совершенно особое, исключительное место. Он отмечал, что для географа знание прошлого его науки необходимо, так как история географической науки самыми тесными нитями связано с самой жизнью. Поэтому очерк истории познания Земли имеет смысл начинать именно с истории географических идей, как наиболее древних, с одной стороны, и наиболее близких к знанию неспециализированному – жизненному.

Зачатки многих современных географических идей мы обнаруживаем не только в древней науке, но также в многовековом опыте мореплавателей, земледельцев, или строителей. Так, например, шумеры еще в 3-м тысячелетии до н. э. составляли пиктографические «карты» караванных путей, а египетские жрецы разработали способы обмера земельных участков для восстановления границ наделов, уничтожаемых разливами Нила. Они научились также достаточно точно определять линию меридиана (направление Север – Юг), чтобы ориентировать воздвигаемые храмы и пирамиды. Но европейская традиция возводит начало всякого специализированного познания (в том числе и географического) к древнегреческой науке. Сами же древнегреческие ученые полагали, что первыми сочинениями, обладающими явно выраженным землеведческим содержанием, были гомеровские «Илиада» и «Одиссея», в которых, среди прочего, описывались также и все самые отдаленные моря и земли греческого мира. И Генрих Шлиман, предположив в этих описаниях указание на определенные географические реалии, отыскал-таки Трою, несмотря на то, что в течение нескольких веков европейские школьники заучивали эти произведения как классические образцы художественного вымысла. Поэтому совершенно не случайно древнегреческие географы возводят истоки своей науки к Гомеру, хотя само имя «география» впервые было употреблено, спустя почти пять веков, Эратосфеном (276-194 до н. э.), который стал, если угодно, «крестным отцом» этой науки.

Наиболее ранние из известных нам специальных разработок в области географии связаны с деятельностью философов ионийской школы, основателем которой считается первый из легендарных «семи мудрецов» древности Фалес (625-547 до н. э.). Центром школы был Милет, город в Ионии, расположенный на восточном побережье Эгейского моря, близь устья реки Меандр. Ионийцы были не только хорошо знакомы с геометрическими построениями египтян, алгеброй шумеров и астрономией ассирийцев, но и существенно развили их идеи. Так ученик Фалеса Анаксимандр (610-540 до н. э.) разработал одну из первых космологических гипотез, предложив геоцентрическую модель мироздания, согласно которой Земля, имеющая форму плоского диска, находится в центре Вселенной, окруженная тремя небесными кольцами: солнечным, лунным и звездным. Он же впервые вычертил масштабную карту мира, с сушей, окруженной со всех сторон Океаном. Рассказывают, что милетцы, отправили эту карту лакедемонянам, чтобы убедить их оказать помощь в борьбе с персами, но, как часто случалось и позже, научные аргументы дали эффект, обратный тому, на который рассчитывали авторы. Жители Спарты, взглянув на карту, ответили отказом, решив, что и Иония, и Персия находятся слишком далеко, чтобы всерьез беспокоиться. Другой представитель ионийской школы Гекатей (ок. 500 до н. э.), в отличие от Анаксимандра, считается уже больше географом, чем философом. Он оставил нам «Описание Земли» с прилагаемой картой, однако, как это характерно для античных ученых в целом, в его трудах географические материалы тесно переплетались с этнографическими наблюдениями и историческими хрониками. Идеи Гекатея оказали существенное влияние на формирование взглядов «отца истории» Геродота (484-425 до н. э.).

Итак, в содержании учений ионийских мудрецов уже вполне можно обнаружить целый ряд идей, составивших впоследствии основное содержание наук о Земле. Однако географии, как отдельной научной дисциплины, еще нет. Их взгляды пока еще вполне синкретичны: географические наблюдения тесно переплетаются в них с космографическими гипотезами и общефилософскими концепциями. Более-менее определенные очертания сфера специализированного знания о Земле обретает спустя еще почти пять столетий, во времена Страбона и Птолемея. Но о содержании их взглядов позже. А пока попробуем обозначить и охарактеризовать основные этапы развития географического знания. Обычно выделяют три таких этапа.[7]

Классический период начинается с глубокой древности и продолжается вплоть до середины Х1Х века. В течение этого периода междисциплинарное разделение наук выражено еще весьма слабо. Сравнительно мало внимания отводится разграничению и обособлению отдельных отраслей знания, а само специализированное познание еще не отделено резкой границей от обыденного, житейского. Почти каждый из крупных ученых или философов этой эпохи может одновременно считаться также и историком или географом. П. Джеймс и Дж. Мартин предлагают считать окончанием этого периода 1859 год, когда почти одновременно умирают Александр Гумбольдт и Карл Риттер – ученые, чьи работы завершают классический период и одновременно становятся основой новой географии, не только вполне выделившейся из прежде общего знания о мире, но обладающей и своей внутренней дисциплинарной структурой. К этому времени, пишут Джеймс и Мартин, «объем зафиксированных наблюдений и исследований о мире и месте в нем человека возрос во много тысяч раз …и теперь уже ни одному ученому не было под силу овладеть универсальным знанием».[8] В сфере наук о Земле Гумбольдт и Риттер были последними в ряду ученых-энциклопедистов, после их смерти уже никому не удавалась достигнуть такой широты и универсальности познания.

Новый период начинается со второй половины Х1Х столетия. В этот период география выделяется из общего массива научного познания, происходит ее становление как самостоятельной науки и оформление в сферу профессиональной деятельности. Появляются профессионалы-географы, из среды которых постепенно выделяются еще более узкие специалисты: метеорологи, гидрологи, картографы и др. При этом вновь возникающие специализации продолжают оставаться в едином поле географических исследований, поскольку, изучая различные стороны одного и того же объекта, все они опираются на единый корпус наиболее общих понятий, используют сходные методики, т.е. работают в рамках общих парадигм, задающих сходные модели профессионального поведения. Этот процесс сопровождается формированием соответствующих научных учреждений (обществ, факультетов, кафедр) осуществляющих как научные исследования, так и подготовку профессиональных кадров. Институализация науки представляется настолько важной характеристикой этого нового этапа, что те же Джеймс и Мартин, предлагают считать точной датой его начала 1874 год, когда в Берлинском университете была открыта кафедра географии, впервые начавшая специальную подготовку профессионалов именно в этой области знания. Новшество было быстро перенято в других странах, в первую очередь во Франции, в Англии и в России, где в 1918 г. был открыт Петроградский Географический институт, преобразованный в 1925 г. в географический факультет университета.

Третий – современный – период начинается с 70-80-х гг. ХХ века. Он связан с общей гуманитаризацией научного знания, с широким распространением системного подхода и развитием междисциплинарных исследований, стимулированных в сфере наук о Земле, прежде всего, осознанием экологической опасности и пониманием тотальной взаимозависимости всех происходящих в мире событий, будь то природные явления или техногенные процессы. Можно сказать, что на новом этапе наука вновь стремится преодолеть междисциплинарную разобщенность и выработать интегральный взгляд на мир, в чем-то подобный синкретическому мировоззрению древних мудрецов.

* * *

В одной из своих «Маленьких сказок» Р. Киплинг рассказывает о том, как было написано первое письмо. Первобытная девочка, пытаясь объяснить иноплеменнику, как добраться до пещеры, рисует на куске древесной коры ряд предметов, по которым тот должен ориентироваться в пути. То, что у нее получается, можно назвать первой пиктографической картой, а сам их разговор – первым рассуждением о географии, ибо его темой являются вопросы, впоследствии составившие ядро географического дискурса: «Где это находится?» и «Как его опознать?» или, точнее, «Что это такое?». Вокруг этих вопросов, сосредоточенных на исследовании различных аспектов местоположения объекта на поверхности Земли, с давних пор концентрировались интересы географов. В зависимости от того, какой из них выдвигался на передний план, познавательный интерес несколько смещался к количественным или к качественным характеристикам исследуемого объекта. Ведь ответ на вопрос «Где находится?» всегда предполагает выяснение месторасположения объекта по отношению либо к другим объектам, либо к некой фиксированной системе координат. Ответ же на вопрос «Как опознать?» предполагает разработку способов идентификации объекта, что ориентирует внимание исследователя на раскрытие его сущностных характеристик. В самое последнее время все большее значение приобретают исследования синтетического характера, в которых поиски ответа на вопрос «Где?», осуществляются путем исследования «чтойности»[9] самого этого «где» или, иными словами, путем выявления качественной определенности самой пространственной среды. Таким образом, несмотря на то, что пространство земной поверхности всегда выступало тем объектом, вокруг которого концентрировались географические вопросы, с течение времени менялся порядок приоритетности этих вопросов, а вместе с ним менялись также и методы поиска ответов, да и характер самих ответов.

География классического периода. Изменчивость земной поверхности считалась в античности фактом общеизвестным. Так Геродот, говоря о происхождении Нила, предполагает, что в прошлом на этом месте существовал морской залив, наподобие Красного моря, который со временем был заполнен речными наносами: так образовался Египет. Основанием для своего предположения он считал наличие морских раковин в глубине суши. Он даже высказывал опасение, что дальнейшее отложение наносов может привести к тому, что поля египтян перестанут затопляться, что может привести к голоду и, в конечном итоге, к гибели страны. Обобщенную концепцию изменения облика Земли разработал великий греческий философ и ученый Аристотель (384-322 до н. э.). Он считал, что в результате деятельности рек смена воды и суши носит постоянный циклический характер. «Раз время бесконечно, - говорит он в своей Метеорологике, - а Вселенная вечна, то, очевидно, ни Танаис, ни Нил не текли всегда, но в давние времена места, откуда они вытекают, были сухи. Ведь действию рек положен предел, а время его не имеет. То же самое можно сказать и о других реках».[10] Так, на основании относительно кратковременных наблюдений над поведением некоторых рек Аристотель приходит к глобальным заключениям, придавая постоянному чередованию воды и суши характер универсального закона. Как видим, верный своим общефилософским позициям, Аристотель и в географических исследованиях отдавал предпочтение качественному анализу и эмпирическому методу.

Противоположный подход в географии представлял старший современник Аристотеля Евдокс Книдский (400-347 до н. э.), поддерживавший тесные научные контакты с учителем и оппонентом Аристотеля Платоном (427-347 до. н. э), приверженцем количественного анализа и математических методов. Как и Платон, Евдокс был убежден, что Земля должна быть шаром, поскольку это наиболее совершенная из фигур, и предложил определять месторасположение географических объектов относительно сетки идеальных (воображаемых) линий, проведенных по ее поверхности через полюса и параллельно экватору. Он же предложил разделить Землю на пять зон, которые он назвал «климатами» (от греч. klima – наклон). В зависимости от угла падения солнечных лучей на сферическую поверхность меняется степень ее нагрева, вследствие чего на Земле выделяются: жаркая тропическая зона, две холодные полярные, и две умеренные промежуточные зоны. Причем, только последние являются пригодными для жизни, ибо в тропической и полярных зонах жизнь сильно затруднена, а может быть и вообще невозможна из-за испепеляющей жары или пронизывающего холода. Отсюда, кстати, возникает понятие Ойкумены – области земного шара, пригодной для обитания человека.

Говоря об общефилософских основаниях географических идей Евдокса, следует отметить, что то они восходят через Платона к Пармениду (540-470 до н. э.) - основателю противоположной эмпиризму ионийских философов, рационалистической элейской школы. Таким образом, фундаментальное мировоззренческое различие двух остро конкурировавших между собой философских школ отразилось и в концептуальных расхождениях в области географического познания. В дальнейшем развитии античной географии эти расхождения выявились и обозначились еще более резко.

Количественный подход, традиция которого восходит к философии элеатов, и Платона, затем получает широкое распространение среди ученых Александрийского Мусея и проявляется, прежде всего, в трудах главного хранителя его библиотеки Эратосфена. Будучи приверженцем математического метода, Эратосфен отрицал достоверность географических сведений Гомера, подчеркивая научную ценность познания, опирающегося на измерения и расчеты. Сам он предпринял первую весьма удачную попытку вычислить окружность Земли, получив результат - 252 тыс. стадиев (около 40 тыс. км). Более ранняя попытка ученика Аристотеля Дикеарха дала 300 тыс. стадиев (по современным данным эта величина составляет 40075 км по экватору и 40008 по меридиану). Вслед за Евдоксом Эратосфен признал наличие пяти климатических поясов, однако дополнил его математическим определением их границ, установив на земной поверхности 11 меридианов и 10 параллелей. Новые уточнения в систему Эратосфена внес, сменивший его на посту хранителя Александрийской библиотеки Гиппарх, который усовершенствовал координатную сетку, разделив окружность на 360 градусов, и разработал стереографическую проекцию для отображения сферической поверхности Земли на плоскости карты.

Качественный подход, берущий свое начало от ионийской философии, развивается Аристотелем и затем школой стоиков. Географическая традиция стоиков в меньшей степени подвержена влиянию математики, чем учения александрийских географов. Скорее можно говорить о ее близости к описательной методологии исторического познания. Во всяком случае, основатель традиции, крупнейший представитель Средней Стои - Посидоний (135-51 до н. э.), вполне разделяет и применяет в сфере географии ряд фундаментальных идей известного историка Полибия (200-120 до н. э.) Посидоний, как и большинство стоиков, признает авторитет Гомера в области географии, поскольку считает, что ее задача не количественное, а качественное исследование, поэтому в основе ее методологии должно быть не измерение и вычисление, а свидетельство и описание, т. е. именно то, что было свойственно гомеровскому эпосу. В своем, дошедшем до нас лишь в отрывках, географическом сочинении «Об океане» он, наряду с подробными описаниями множества географических реалий, пытается описать и предполагаемую историю Земли, выдвигая гипотезу оформления ее поверхности в результате деятельности вулканических сил. Посидоний высказывает идею о зависимости морских приливов и отливов от фаз Луны, пытается расширить границы населенного мира – Ойкумены, выражая сомнение в необитаемости тропической зоны. Написанные ярким повествовательным языком, его сочинения стали существенным вкладом в эллинистическо-римскую науку. Сильное влияние посидониевой философии испытали Цицерон и Сенека, а его географические идеи были восприняты и развиты одним из наиболее авторитетных античных географов - Страбоном (63 до н. э. – 51 н. э.). Однако применение в географии математических методов оказалась для Посидония менее удачным. Пытаясь вычислить длину окружности земного шара, он получает величину намного меньшую, чем Эратосфен – 180 тыс. стадиев (чуть больше 28 тыс. км). Но наука полна парадоксов. И, как это нередко бывает в ней, ошибочный расчет Посидония стал основанием для одного из наиболее значительных прорывов в истории географии, да и в истории человеческой цивилизации в целом.

Христофор Колумб, стремясь открыть короткий путь в Индию, опирался на ошибочные представления об истинных размерах Земли. Он был твердо убежден, что корабль, отправившийся от берегов Европы на запад, чтобы достичь Индии должен преодолеть всего 11 тыс. км. В действительности (и по неизвестным Колумбу данным Эратосфена) это расстояние более чем в два раза больше. И неизвестно, отправился бы Колумб искать Индию на западе, если бы знал истинные размеры Земли. Ведь традиционный восточный путь на самом деле был гораздо короче действительного, а не воображаемого западного пути. Таким образом, научное заблуждение на практике иногда может оказаться более плодотворным, чем истина.

Дальнейшее развитие качественного направления в географии связано с деятельностью уже упомянутого Страбона, жившего, как и мы, на рубеже тысячелетий. Свои исследования Страбон начинает отнюдь не на пустом месте. Даже если считать от Анаксимандра, историческое наследие школы составляет более пяти веков, но, будучи стоиком, Страбон возводит свою географическую традицию к гораздо более отдаленным временам – к Гомеру. Поэтому, хотя он и заимствует некоторые данные у Евдокса или Эратосфена, он сохраняет верность основной установке: география не математическая, а описательная и прикладная наука. Она призвана служить «нуждам государства, ибо арена деятельности государства – земля и море – местообитание человека… Государи могут лучше управлять каждой отдельной страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы». Поэтому географу «не следует заниматься областями за пределами нашего обитаемого мира… ибо для правительственных нужд нет никакой пользы от знакомства с такими странами и их обитателями, особенно если последние живут на таких островах, что не могут ни вредить нам, ни приносить пользы…».[11]

Метод Страбона чисто описательный. В 18 книгах своей «Географии» он стремится, как можно подробнее, рассказать обо всех характерных особенностях основных земель Ойкумены. Остальной мир неинтересен ему, поскольку, с его прагматически ориентированной точки зрения, не имеет никакого значения для человека. Избегает он также и рассуждений о скрытых сущностях и причинах, полагая, что задача географа состоит не в стремлении к абстрактной истине, а в предоставлении правителю или военачальнику необходимых им сведений. Джемс и Мартин даже называют его сочинение «первым в мире справочником для управленческого аппарата».[12] И здесь опять парадокс: «География» Страбона, рассчитанная именно на самое широкое использование в практической жизни, в течение многих столетий оставалась совершенно неизвестной. Его труд был обнаружен лишь в эпоху позднего средневековья, до этого же наиболее влиятельной книгой было «Руководство по географии», принадлежащее приверженцу математического метода Птолемею.

Клавдий Птолемей (83-161), ученик малоизвестного сирийского географа Марина Тирского, сотрудник Александрийской библиотеки разделял все основные положения школы. Он исходил из того, что «География есть линейное изображение всей ныне известной нам части Земли со всем тем, что на ней находится». Ее главная задача - дать нам возможность «обозреть всю Землю в одной картине», что возможно только, если принимать во внимание лишь самые крупные черты. Этим география отличается от «хорографии», которая, «беря отдельные местности, рассматривает каждую из них особо, приводя в своих описаниях даже такие мелочи, как, например, гавани, селения, округа, притоки главных рек и т.п.». Такая чересчур обобщенная картина Земли вряд ли может быть полезна в житейской практике. Поэтому географические построения александрийцев имеют значение, скорее, для теоретика, ученого, чем для администратора или полководца. Сам Птолемей признавал безусловный приоритет географии по отношению к хорографии. «Хорография, - писал он, - занимается преимущественно качеством, а не количеством: она всегда заботится о сходстве, а вовсе не о соразмерности положений. География же занята скорее количеством, так как она всегда заботится о соответствии расстояний, а о сходстве только тогда, когда она изображает большие части и общие очертания… Она изображает положение и очертания с помощью одних только линий и условных знаков. Вследствие этого хорография нисколько не нуждается в математическом методе, а в географии это – самая главная ее часть».[13]

А. Гумбольдт писал о Птолемее, что его интересовало только положение пунктов на Земле, но не сущность географических явлений. Его «Географическое руководство» сочинение более математическое, почти совсем лишенное физических воззрений и обработанное в сухо-табличной форме. В разработке и применении количественных методов Птолемей достиг весьма впечатляющих успехов. Он математически обосновал геоцентрическую систему мира, усовершенствовал координатную сетку Гиппарха, обеспечив возможность вычислять местоположение любого пункта на земном шаре. Однако в определении окружности Земли Птолемей следовал своему учителю Марину Тирскому, который, как и Посидоний, уменьшал размеры нашей планеты почти на 1/3. Поэтому все расчеты Птолемея были справедливы не для реальной Земли, а для этой им самим созданной математической модели. Таким образом, крупнейшие представители обеих географических школ античности в определении размеров земного шара повторили одну и ту же ошибку. Неудивительно, что при господствовавшем вплоть до ХУ111 века безоговорочном доверии к авторитету античных ученых, Колумб вообразил, что, следуя на запад, он сможет достичь Индии гораздо быстрее, чем на восточном пути.

Итак, в античной географии сложились два направления, в наиболее развитой форме представленные трудами Страбона и Птолемея:

1) Описательно-страноведческое (хорологическое), рассматривающее Землю, преимущественно, как местообитание человека, а потому приближающееся по своему характеру к гуманитарному познанию и тесно связанное с историей и этнографией;

2) Математико-географическое, рассматривающее Землю как геометрическое или физическое тело и занимающееся, прежде всего, выяснением ее формы и размеров, разработкой картографических проекций и, главное, - определением возможно более точных координат объектов.

Средневековье. Труды Клавдия Птолемея стали завершением античной науки о Земле. Наступившую эпоху, вплоть до плаваний Христофора Колумба (1450-1506), принято считать средневековьем в географии. Особенностью этой эпохи становится значительное сокращение масштабов военных походов и торговых операций. Если границы активной деятельности греков, простирались от Атлантики до Инда и от Эфиопии до устья Танаиса (Дона), то мир христианской Европы значительно сократился в размерах. Горизонты, расширенные древними географами: путешественниками и аналитиками, - заметно сужаются, а интерес к научным экспедициям и теоретическим разработкам в области землеведения падает настолько, что даже само слово «география» надолго исчезает из лексикона, появляясь вновь только в ХУ веке.

Однако, если активность освоения и, соответственно, изучения земного пространства в европейских странах заметно падает, то на Востоке, напротив, наблюдается активизация и практического освоения, и теоретического исследования Земли. Исламский мир начинает бурную экспансию, распространяя свое влияние от островов юго-восточной Азии до Атлантики и от берегов южной Европы на всю Сахару. Арабские ученые выступают продолжателями традиций античного землеведения, развивая, прежде всего его математическое направление. Они поддерживают идею шарообразности Земли, составляют лоции, гораздо более достоверные, чем распространенные в средневековой Европе полуфантастические описания земель и путешествий, высказывают мысли об изменении внешнего облика Земли в результате действия водных потоков. Описательное направление достигает значительных успехов в трудах китайских ученых; накопленные ими географические сведения вплоть до ХУ века намного превосходят все известное христианскому миру.

Монастырская же наука европейского Средневековья и по направленности своего интереса, и по методологическим приемам мало чем напоминает античную. Теоретическая география практически исчезает; остается лишь некоторый интерес к описаниям незнакомых местностей. Для большинства людей христианской Европы именно такие описания воспринимаются как познание Земли. Монастырских ученых в равной степени не интересуют ни научные экспедиции, ни математические вычисления. Свою основную задачу они видят в комментировании документальных источников с целью согласования содержащихся в них сведений с каноническими текстами Священного писания. Забвение математических методов, лежавших в основе разработки координатных систем и картографических проекций, приводит к предельному упрощению географических карт. Получают распространение т.н. «монастырские» или «колесные» карты. Они ориентированы, как правило, на Восток, лишены какого бы то ни было масштаба, земля на них имеет вид круга, омываемого океаном и разделенного Т-образным водным пространством, состоящим из Танаиса, Нила и Средиземного моря, на три части – Европу, Азию и Африку. На некоторых таких картах в качестве центра мира указывался, расположенный чуть выше горизонтальной части Т, Иерусалим. Изображение земной поверхности на этих картах является крайне несовершенным, по сравнению не только с современными, но и с гораздо более ранними античными картами. Однако было бы сильным упрощением объяснять это несовершенство исключительно «географическим примитивизмом» монастырских ученых. Возможно дело здесь не в том, что они старались, но не смогли построить адекватное изображение физической поверхности Земли, а в изначально иной направленности самого исходного замысла, направленного на отображение иного, не физического пространства.

Средневековые ученые не имеют ясного понятия о размерах Земли, да и представления об ее форме также не отличаются ясностью и последовательностью. С одной стороны, христианские мыслители изображают ее в виде плоского диска, но с другой – многие из них привычно говорят о наличии климатических зон, само выделение которых в античной географии опиралось на представление о шарообразной форме. Такая «нестыковка» может рассматриваться как еще одно свидетельство того, что точное описание физической поверхности не входило в намерения средневековых ученых. Вектор их интересов имел несколько иное направление. Но этот вопрос мы попытаемся рассмотреть в последующих разделах.

Новая волна активизации в освоении европейцами пространства Земли связана с вторжениями на мусульманские территории во время крестовых походов. В период между 1096 и 1270 гг. состоялось восемь таких походов, благодаря которым европейский мир вновь открыл для себя не только давно забытые территории, но и надолго утраченные труды некоторых античных мыслителей. Так в Х11 веке были впервые переведены с арабского «Тетрабиблос» и «Альмагест» Птолемея, которые снова утвердили в сознании европейских ученых идею шарообразности Земли и геоцентрическую модель Вселенной и надолго стали авторитетнейшими источниками в области астрологии и астрономии. Тогда же переводятся с арабского и становятся достоянием европейских ученых труды Аристотеля, опираясь на которые Альберт Великий (1193-1280) пишет трактат, посвященный характеристике местностей, в котором эмпирические описания тесно переплетаются с астрологическими представлениями. Казалось бы, результаты военных походов в страны арабского востока можно было бы признать плодотворными для развития европейской науки, однако разрушения, которые производит война в мире культуры, всегда превышают ее положительный эффект. Так во время одного из походов (1356 г.) была разграблена и сожжена Александрийская библиотека – крупнейшее даже по современным меркам книгохранилище, содержавшая более 500 тыс. книг – в результате чего была безвозвратно утрачена значительная часть культурного наследия античного мира.

Новые представления о системе мироздания начинают формироваться с Х11 века, когда вновь появляется интерес к исследованию и описанию всего обитаемого мира. Вновь появляются ученые- космографы, труды которых напоминают построения первых античных мудрецов тем, что в них географические, астрономические, и даже астрологические сведения не отделены друг от друга, а образуют нерасчлененное синкретическое единство. Теоретическими источниками исследований космографов были, с одной стороны, книги Священного писания, а с другой, все шире вовлекавшиеся в научный оборот, работы античных авторов и, прежде всего, Страбона и Птолемея. Вначале большинство космографов безоговорочно разделяло близкую к идеям Страбона библейскую концепцию Земли как дома человека, однако, начиная с ХУ века, когда на научный мир Европы буквально обрушивается поток новой информации, для ее упорядочения все шире начинают применяться математические методы птолемеевской астрономии и географии. С этого момента становится все труднее увязывать новые сведения о Земле с библейскими текстами, и ученые предпринимают попытки пересмотреть традиционные представления и найти новые ответы на важнейшие вопросы о порядке и гармонии всего сущего.

Одним из наиболее фундаментальных вопросов становится вопрос о месте Земли в системе мироздания: находится ли она в центре Вселенной, а Солнце и звезды вращаются вокруг нее, или же центральное место принадлежит Солнцу? Сама мысль о гелиоцентрической системе не была новой. Еще в третьем веке до н. э. ее высказывал Аристарх Самосский. Но геоцентрическая модель не только была очевидной с точки зрения простого наблюдателя, но и поддерживалась математическими выкладками Птолемея - одного из наиболее авторитетных для средневековья античных мыслителей. Более того, отказ от геоцентризма был связан не только с пересмотром некоторых теоретических положений, но и с преодолением прямого сопротивления традиции и человеческих привычек. По существу, как отмечает, например, известный историк науки А. Койре: «дело сводилось не только к выбору между более простой и более сложной теорией движения небесных тел… речь шла о выборе между доверием к чувственному представлению и отказом от этого доверия в пользу чистого теоретизирования».[14] Поэтому переход от геоцентрической модели мира к гелиоцентризму оказался весьма сложным и многоступенчатым.

В 1534 г Николай Коперник (1473-1543) публикует свой труд «Об обращении небесных сфер», демонстрирующий математические преимущества гелиоцентрической системы с круговыми орбитами. Спустя почти столетие, в 1618 г. Иоганн Кеплер (1571-1630) вводит эллиптические орбиты, а в 1623 г. Галилей (1564-1642), используя телескоп, получает эмпирические свидетельства, подтверждающие правильность гелиоцентрической модели. Его главный труд «Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой», опубликованный в 1632, вызвал необыкновенный энтузиазм ученых всей Европы. Но главным аргументом в пользу гелиоцентризма были все же не эмпирические доказательства, а то, что на его основе «удалось построить более простую в математическом отношении, более гармоничную и эстетически более привлекательную теорию».[15] Само же признание гелиоцентрической концепции, в свою очередь, способствует укреплению все шире распространяющегося убеждения в преимуществе количественных методов познания мира. Их энергичным пропагандистом становится основоположник новоевропейского рационализма Ренэ Декарт (1596-1650), полагающий, что опорой мироздания является безлично-математический порядок, в основе которого лежат не человеческие определения, а число и мера. Он утверждает, что максимально ясное и отчетливое познание вещей достигается, если мы начинаем «их рассматривать как объекты математических доказательств». При этом убежденность Декарта в математическом характере мирового порядка глубока настолько, что он не сомневается в том, что «Бог не в состоянии произвести» вещь, о которой невозможно было бы получить ясного и отчетливого (т.е. математически доказанного) знания.[16] Галилей и Декарт обосновывают и утверждают концепцию, согласно которой наука должна выявлять и описывать, прежде всего, количественные, а не качественные характеристики бытия. Наконец, в 1686 г. Исаак Ньютон (1634-1727) формулирует закон всемирного тяготения, объединивший механику земных тел Галилея с небесной механикой Кеплера. В результате на смену сохранявшейся еще с античных времен концепции иерархически упорядоченного Космоса приходит фундаментальная для науки Нового времени идея Универсума, в котором все происходящее подчинено единым универсальным законам, допускающим точное математическое выражение. Итак, за полтора столетия, благодаря усилиям Коперника, Кеплера, Галилея, Декарта и Ньютона происходит очередная смена фундаментальных представлений о мире и путях его познания. Одновременно начинается процесс дифференциации или дисциплинарного разделения научного знания, что, в свою очередь приближает конец деятельности космографов, как носителей синкретического знания.

Эпоха Великих географических открытий. В то же самое время, когда в западной Европе происходит радикальное изменение мировоззренческих и общетеоретических установок, происходит и расширение географических горизонтов пространства, осваиваемого европейцами в процессе военных и торговых экспедиций. Экспансионистский напор мусульман постепенно ослабевает, и к ХУ веку европейские мореплаватели и землепроходцы окончательно перехватывают инициативу, надолго обеспечивая лидирующее положение Европы в деле освоения земного пространства.

Установлению приоритета европейцев в области географических открытий предшествует ряд исторических событий. В середине Х111 столетия от мусульманского владычества освобождаются Португалия, а затем Испания, которые занимают лидирующее положение среди стран Европы. Они создают мощные военные и торговые флоты и начинают всемерно поощрять развитие искусства мореплавания. В результате, уже конец Х1У в. ознаменовался значительным развитием картографического искусства. Правда, карты этого периода – портоланы - не были ни изображениями обитаемого мира, наподобие античных, ни предельно обобщенными схемами мироздания, вроде монастырских карт средневековья. Вместо традиционной координатной сетки, на портоланах располагались звездообразно расходящиеся из нескольких ключевых точек линии, соответствующие румбам компаса и основным напр