Использование отрезков и членов (221–226)

 

(221) Но так как в подлинных речах, в суде и на форуме, не часто, скорее даже редко приходится говорить периодично и ритмично, то теперь следует, как я думаю, рассмотреть, что представляют из себя упомянутые мною[224] отрезки или члены, – ибо в подлинных речах им принадлежит главная роль.

Законченный в своем кругообороте период состоит приблизительно из четырех частей, называемых у нас членами: в таком виде он дает достаточное удовлетворение слуху, будучи не короче и не длиннее, чем требуется. Хотя иногда, скорее даже часто, бывают уклонения и в ту и в другую сторону, так что приходится или делать остановку раньше, или продолжать период дольше, однако не должно казаться, что слух обманут чрезмерной краткостью или оглушен чрезмерной длительностью: речь идет лишь о средней мере, перед нами ведь не стихи, а проза, построение которой значительно свободнее.

(222) Итак, полный период, как известно, состоит приблизительно из четырех частей, по объему равных гекзаметру. Каждый из этих "стихов" снабжен, так сказать, соединительными зацепками[225]; в периоде мы присоединяем ими дальнейшую речь, а если хотим говорить членами, то делаем в этих местах остановки и в случае нужды легко и просто отказываемся от подозрительного течения речи. Но именно в членах требуется более всего заботы о ритме, который здесь всего незаметнее и всего сильнее.

Таковы слова Красса: "Missos faciant patronos; ipsi prodeant": если бы он не сделал паузу перед "ipsi prodeant", то и сам конечно бы заметил, что допустил сенарий; во всяком случае, лучше было бы окончание "prodeant ipsi", но я сейчас не говорю о частностях.

(223) "Cur clandestinis consiliis nos oppugnant? Cur de perfugis nostris copias comparant contra nos?"[226] Здесь первые две части[227] принадлежат к тому роду, который греки называют "коммами", мы – отрезками; далее, третья – по-гречески "колон", по-нашему член; и затем следует небольшой (составленный из двух стихов, т.е. членов) период, заканчивающийся спондеями. Красс почти всегда так и говорил[228], и я такой образ речи очень одобряю. Но когда речь ведется отрезками или членами, они должны оканчиваться особенно складно, как, например,у меня[229]: "Domus tibi deerat? at habebas. Pecunia superabat? at egebas".

(224) Здесь четыре отрезка, а вслед за этим – два члена: "Incurristi amens in columnas, in alienos insanus insanisti". Далее все опирается как на основание на более длинный период: "Depressam, caecam, iacentem domum pluris quam te et quam fortunas tuas aestimasti"[230]. В окончании – дихорей, в предыдущем же члене были спондеи: дело в том, что когда приходится, так сказать, разить частыми ударами, то сама краткость требует большей свободы стоп[231]: часто случается брать одну стопу, обычно две, в обоих случаях можно прибавить по половине стопы, но всего не более трех.

(225) Речь, разработанная по отрезкам и членам, имеет великую силу в подлинных делах, особенно же при нападении или опровержении. Такова у нас вторая речь за Корнелия[232]: "О callidos homines, о rem excogitatam, о ingenia metuenda!" Это члены; затем отрезок: "Diximus"; и опять член: "testes dare volumus". В заключение следует период, но только из двух членов, т.е. наивозможно короткий:

(226) "Quem, quaeso, nostrum fefellit ita vos esse facturos?"[233] Также нет лучше, чем разить ударами по два-три слова, иной раз по одному, иной раз – по нескольку, между тем как время от времени их перемежают ритмические периоды с разнообразными окончаниями. Гегесий вовсе неправ, когда избегает таких периодов и только рубит свою скачущую речь на мелкие частицы (а ведь он тоже думает подражать Лисию, этому, можно сказать, второму Демосфену!); притом и мыслями Гегесий так же скуден, как и словами, так что, право, кто узнал его, тому уже не надо искать оратора негоднее. Отрывки же из речей Красса и моих я привел затем, чтобы кто хочет, почувствовал своими ушами, какой ритм есть и в мельчайших членениях речи.

 

Ритм: его польза (227–234)

 

Так как мы сказали о ритмической речи подробнее, чем кто-либо до нас, теперь скажем о пользе такого рода речи.

(227) Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, Брут, что говорить красиво, как говорит истинный оратор, это не что иное, как выражать прекрасные мысли отборнейшими словами. Никакая мысль не будет полезна оратору, не будучи изложена складно и законченно, и никакие слова не явят свой блеск, не будучи тщательно расположены; и как тому, так и другому яркость придается ритмом. Однако ритм – об этом следует непрестанно напоминать – не только не должен быть стихотворным, но, напротив, всячески уклоняться от него, избегая сходства с ним: дело в том, что одни и те же ритмы имеются не только у ораторов с поэтами, но и вообще во всяком разговоре и при всяком звучании, какое только можно измерить нашим ухом, и лишь порядок стоп определяет, будет ли похоже произносимое на прозу или на стихи.

(228) Итак, этот прием – предпочтем ли мы называть его построением, или отделкой, или ритмом, – необходимо применять всякому, кто хочет говорить пышно, и не только для того, чтобы речь не лилась безостановочным потоком, как говорят Аристотель и Феофраст[234] (ведь остановку в ней должно определять не дыхание оратора или препинание писца, а требование ритма), но еще и потому, что стройная речь бывает гораздо сильнее беспорядочной. И как мы видим, что кулачные бойцы, а также гладиаторы и при осторожной обороне и при стремительном нападении в каждом своем движении обнаруживают известную выучку, так что все, что в их приемах полезно для боя, то и приятно для зрения, – так и оратор не нанесет тяжкого удара, если не будет удобного случая для нападения, и не сможет удачно уклоняться от натиска, если не найдет достойного отступления.

(229) И как движения тех атлетов, которых греки называют невышколенными, такой представляется мне речь тех, кто не замыкает мысли ритмически. Не сумев достигнуть этого из-за невежества учителей, из-за слабых способностей или из-за нераденья в работе, они обычно говорят, будто от расположения слов речь теряет силу, между тем как на самом деле иначе в ней и быть не может ни сил, ни напора.

Но это искусство требует усердного упражнения, иначе мы рискуем уподобиться тем, кто посягнул на этот образ речи, но не совладал с ним. Так, опасно слишком откровенно переставлять слова для большей плавности или округленности речи.

(230) Л. Целий Антипатр[235] в предисловии к "Пунической войне" заявляет, что он это допускал лишь по необходимости – как наивен он в своей откровенности и как разумен, покорствуя необходимости! Но он и вообще был неопытен: а нам неопытность не послужит извинением ни в речи, ни в письменном сочинении, ибо нет ничего незаменимого, а если бы что и было, так надо ли в этом признаваться? Он же, извиняясь перед Л. Элием, которому он посвящает свое сочинение, просит для себя снисхождения и пользуется перестановками слов, хотя от этого его фразы наполняются и закругляются ничуть не более складно. А у других, и главным образом у азианцев, более всего порабощенных ритмом, можно найти пустые слова, вставленные как бы для заполнения ритма; некоторые же дробят и рубят ритм, впадая в низменный род речи, похожий на стишки, – порок, берущий начало главным образом от Гегесия.

(231) Третий недостаток – тот, в котором повинны первейшие из азианских риторов, Гиерокл и Менекл; впрочем, я их вовсе не собираюсь недооценивать: хотя они и далеки от образов действительности[236] и от аттических уставов, однако возмещают этот недочет обилием и легкостью; но не было у них разнообразия, и почти все заключения делали они одинаковыми. Кто избежит всех этих недостатков – и перестановки слов, изобличающей искусственность, и лишних слов, как бы затыкающих щели, и дробных ритмов с раздерганными мыслями, и вечного топтания в кругу одних и тех же ритмов, – тот избежит едва ли не всех недостатков вообще. А о тех достоинствах, которые явно противоположны всем этим недостаткам, нами было сказано уже немало.

(232) Каково значение складной речи, можно убедиться на опыте: если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. Так например[237], в нашей речи за Корнелия и всюду далее: "Neque me divitiae movent, quibus omnes Africanos et Laelios multi venalici mercatoresque superarunt" – измени немного, чтобы получилось "multi superarunt mercatores venalicique", и все погибнет. Далее: "neque vestis aut caelatum aurum et argentum, quo nostros veteres Marcellos Maximosque multi eunuchi e Syria Aegyptoque vicerunt" – измени слова, и получится: "vicerunt eunuchi e Syria Aegyptoque". Третий пример: "neque vero ornamenta sunt villarum, quibus L. Paullum et L. Mummium, qui rebus his urbem ltaliamque omnem referserunt, ab aliquo video perfacile Deliaco aut Syro potuisse superari"[238]– сделай так: "potuisse superari ab aliquo Syro aut Deliaco";

(233) разве не видишь, как малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком? Так же, если ты выхватишь какую-нибудь несвязную фразу беспорядочного оратора и обточишь ее, слегка меняя порядок слов, то форма ее, прежде расплывчатая и бессвязная, станет складной. Так, возьми из речи Гракха перед цензорами[239]: "Abesse non potest quin eiusdem nominis sit probos improbare, qui improbos probet"[240]– насколько лучше было бы сказать: "Quin eiusdem hominis sit, qui improbos probet, probos improbare!"

 

Ритм: похвала ему (235–236)

 

(234) Говорить таким образом всякий хотел бы и всякий говорил бы, если бы мог; а кто говорил иначе, тот просто не умел этого достичь. Оттого и явились эти аттики с их неожиданным именем – словно Демосфен, чьи молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом, был родом из Тралл[241]! Впрочем, если кому больше нравится беспорядочная речь, пусть тот ею и пользуется: так, если разъять щит Фидия[242], исчезнет общий образ расположения, но сохранится красота отдельных частей; так, у Фукидида недостает ораторской закругленности, украшения же речи выдержат любое сравнение.

(235) Но когда эти люди расстраивают речь, убогую и по мыслям и по словам, то они не щит разымают, но, по выражению пословицы, грубому, зато верному, веник раздирают по прутику.

Чтобы показать, что они действительно презирают тот род красноречия, который мне любезен, пусть или они сами что-нибудь напишут в духе Исократа, или Эсхина, или Демосфена, – тогда я поверю, что они не бежали от него испуганно, а отступили сознательно; или же я сам пойду на такое же условие, взявшись сказать или написать в их стиле что им угодно и на каком угодно языке. Ведь легче разрушить складное, чем связать рассыпанное.

(236) Короче сказать, я думаю, что дело обстоит вот как: говорить стройно и складно, но без мыслей – есть недостаток разума, а говорить с мыслями, но без порядка и меры слов – есть недостаток красноречия; но особенность этого недостатка в том, что те, кто в нем повинны, не только не слывут глупцами, но напротив того, людьми разумными. Кому этого довольно, тот пусть так и делает. Истинно же красноречивый человек должен вызвать не только одобрение, но, если угодно, восторги, клики, рукоплескания: и он будет настолько возвышаться во всем, что ему должно быть стыдно, если что-нибудь сможет больше привлечь зрение или слух, нежели его выступление.

 

Заключение (237–238)

 

(237) Вот тебе, Брут, мое мнение об ораторе: если оно тебе по душе, ты с ним согласишься, если же ты думаешь иначе, то останешься при своем. Здесь я не буду спорить с тобой, и никогда не стану утверждать, что мое мнение, которое я с таким усердием развивал в этой книге, ближе к истине, чем твое. Ибо не только мне и тебе, но и мне самому в различных случаях может казаться истинным то одно, то другое. И не только в нашем предмете, где все направлено к удовольствию толпы и к услаждению слуха, – а это слишком легковесные основания для суждений, – но и в иных, важнейших делах до сих пор не нашел я ничего достаточно надежного[243], за что можно было бы держаться и чем можно было бы руководствоваться, и хватаюсь за то, что мне кажется ближе всего к истине, сама же истина скрыта от меня.

(238) И я хотел бы, чтобы ты, если тебе не понравятся эти рассуждения, подумал о том, что я взялся за слишком обширное начинание, чтобы довести его до конца, или о том, что я, желая выполнить твою просьбу, устыдился отказа, и поэтому столь неразумно взялся за это сочинение.

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Лучший образ и как бы лучший облик речи — optima species et quasi figura dicendi. Словом species Цицерон здесь и далее обычно передает платоновское понятие "идея" (10). В § 19 и 133 в том же значении употреблено слово forma; в § 10, 43, 101 синонимы species и forma стоят рядом и получают, как и здесь, значение "образ и облик".

 

[2]Слова природных данных или Зауппе считал интерполяцией, затемняющей основное противопоставление "дарования" и "науки"; Мадвиг, устраняя слово или, понимал текст так: "а у кого или от природы не хватит силы выдающегося дарования…". Кролль считает возможным сохранить рукописный текст, понимая под "природой" (natura) физические данные, а под "дарованием" (ingenium) — духовные данные. Гомер, Архилох, Софокл, Пиндар перечислены как признанные образцы непревзойденного мастерства в своих жанрах: эпосе, ямбе, трагедии и лирике.

 

[3] Широта Платона — может быть, с оттенком игры слов: имя "Платон" значит "Широкий" (от греч.πλατύς) и было дано философу за его мудрость. Ялис — герой-эпоним города Ялиса на Родосе; его изображение было написано художником Протогеном (вторая половина IV в. до н. э.), который работал над ним семь лет; эта картина приводила в восторг не только знаменитого Апеллеса, но и полководца Деметрия Полиоркета, который ради нее отказался от мысли разрушить город Родос. Венера Косская — знаменитая картина Апеллеса "Афродита, выходящая из волн" (Анадиомена) в храме Асклепия на острове Кос; как Ялис представлял собой идеал мужской красоты, так эта картина — женской. Точно так же статуя Зевса в Олимпии (работы Фидия) считалась совершеннейшим изваянием божества, а статуя Дорифора, "копьеносца" (работы Поликлета) — совершеннейшим изваянием человека (как известно, "Дорифор" считался каноном пропорций мужского тела).

 

[4] Слепок с лица умершего — образ, особенно близкий римскому читателю: в римских знатных домах такие восковые маски предков хранились как предметы культа.

 

[5] Художник — имеется в виду тот же Фидий с его статуями Зевса в Олимпии и Афины-девы в афинском Парфеноне.

 

[6]Платон говорит ("Пир", 211, а): [мыслитель увидит], "что прекрасное существует вечно, что оно ни возникает, ни уничтожается, ни увеличивается, ни убывает… Прекрасное предстанет перед ним само в себе, будучи единообразным с собою, тогда как все остальные прекрасные предметы имеют в нем участие таким, примерно, образом, что они возникают и уничтожаются, оно же, прекрасное, напротив, не становится ни большим, ни меньшим, и ни в чем не испытывая страданий" (пер. С. А. Жебелева).

 

[7]Цицерон приступает к новой теме, отвечая на возможные упреки — сперва в новизне (что легче), потом в неуместности. Древним названо учение Платона об идеях, которое почти не разрабатывалось наследниками Платона — средней Академией Аркесилая и новой Академией Филона.

 

[8] Просторы Академии — аллеи в священном саду героя Академа близ Афин, где Платон, прогуливаясь, беседовал со своими учениками; противоположность тесным помещениям риторских школ.

 

[9] Более грубым музам — т. е. практической мудрости, в противоположность умозрительной; выражение платоновское, "Федр".

 

[10]Платон, "Федр", 269, е: "Все так называемые великие искусства требуют сверх всего "высокопарной болтовни" о природе, ибо это, по-видимому, и дает высокий полет мыслям и, во всяком случае, способно достигать цели. Вот и Перикл приобрел все это в придачу к тому, что он был даровит от природы. Сблизившись, думаю я, с таким человеком, как Анаксагор, насытившись учением о возвышенных предметах и постигнув природу разума и размышления, о чем Анаксагор много говорил, Перикл и извлек из всего этого пригодное для искусства речи" (пер. С. А. Жебелева).

 

[11]Речь идет сперва о диалектике (логике), потом о физике, потом об этике — т. е. все три раздела философии идут на пользу оратору. И можно ли что - нибудь — в рукописи лакуна, перевод по дополнению Л. Аве.

 

[12]О книге и сентенции Антония.

 

[13] Велеречивые — grandiloquus, для Цицерона — архаизм.

Увлекать (permovere) и преподать (docere) — отмечаются две из трех задач речи как признаки высокого и простого стиля.

Понятия резкий (asper), суровый (tristis), грубый (horridus), гладкий ( levis) относятся к словам и их сочетаниям; завершенный (perfectus) и стройный (structus) — к построению периодов; закругленный (conclusus) и законченный (terminatus) — к ритму окончаний.

Эпитеты нарядный (ornate) и простой (subtiliter) относятся к форме, важный (graviter) и гибкий (versute) — к содержанию речи.

 

[14] Каждый хвалит только то — та же мысль в "Тускуланских беседах", II, 3.

 

[15] Ожирелый (adipatus) в противоположность здоровой силе аттической речи.

 

[16]Имеется в виду знаменитая речь Демосфена "О венке", произнесенная в 330 г. Афинянин Ктесифонт в 338 г. предложил в собрании увенчать Демосфена золотым венком за его заслуги перед государством; восемь лет спустя он был привлечен за это предложение к суду Эсхином; Демосфен в своей речи красноречиво защищал и Ктесифонта и себя. И обвинительная речь Эсхина и защитительная Демосфена считались непревзойденными образцами красноречия. Упреки Эсхина — в § 166 его речи ("разве вы не помните его слова, гнусные и невероятные? как только могли их выдержать железные ваши уши?.. Молви, животное, что это такое — слова или чудовища?").

 

[17]Ответ Демосфена — в § 232 его речи. Текст рукописей "Оратора" здесь испорчен и восстанавливается по позднейшим реминисценциям у Амвросия, in Luc, II, 42 и у Августина, in Crescon., II, 1, 2.

Убираться — в афинском народном собрании ораторов, заведомо провалившихся, выводили полицейские-лучники по приказу пританов (президиума собрания).

 

[18] Аристофан — "Ахарняне", 350–351:

 

Перикл, наш олимпиец, в гневе яростном

Взгремел, взблистал, вверх дном взметнул всю Грецию…

 

Сперва Цицерон ошибочно приписал эти стихи Евполиду, другому комедиографу того же времени; Аттик, которому он поручил издание "Оратора", обратил на это его внимание, и Цицерон отвечал ему: "Значит, твои дела еще позволяют тебе уделять время и на чтение "Оратора"? Хвала доблести! Но я этому рад и еще больше буду рад, если ты не только в твоих книгах, но и во всех остальных прикажешь переписчикам заменить имя Евполида именем Аристофана" ("К Аттику", XII, 6, 2).

 

[19] Владея хлебом, поедать желуди — пословица: по преданию, древнейшие люди на земле питались желудями, пока богиня Деметра не научила афинян (в Элевсине) возделывать хлеб и афинский царь Триптолем не разнес это искусство по всей земле; отсюда ирония следующей фразы.

 

[20] Фукидид принадлежал к знатному роду, был политическим деятелем и полководцем и лишь потом, оказавшись в изгнании, стал писать историю.

Сладостнее меда — намек на то, что Ксенофонт был прозван "аттической пчелой" за чистоту языка.

 

[21]Цизальпинская Галлия только что (в 49 г.) получила от Цезаря римское гражданство, и пост ее наместника был ответственным и почетным. Столь же похвально говорит о наместничестве Брута Плутарх, "Брут", 6: "В противоположность другим правителям, надменным и корыстолюбивым, грабившим вверенные им провинции как завоеванные страны, Брут явился для подвластного ему населения истинным утешением и успокоением…" (пер. В. Петуховой). Панегирическая преувеличенность таких отзывов очевидна.

 

[22] Пишешь сам — действительно, уже в начале 45 г. Брут присылает Цицерону свое сочинение "О добродетели" (Цицерон, "О пределах добра и зла", I, 8).

 

[23] χαρακτηρ, собств. "чекан", "тип"; здесь опять в значении платоновской идеи.

 

[24]Сопоставление Энния, Пакувия и Акция принадлежит к числу излюбленных в древности оценочных сравнений. Так как все три поэта, о которых идет речь, сохранились лишь в отрывках, судить о справедливости этих оценок трудно; в частности, высокий слог Энния мог казаться "обычным словоупотреблением" разве что в сравнении с Пакувием.

 

[25] Образец или устав — praescriptum aut formulam, юридические термины, обозначающие преторскую инструкцию по ведению того или иного процесса.

 

[26]Цицерон стремится ограничить тему судебным красноречием и исключить из нее эпидиктическое красноречие, с которым издавна сближались история и "увещевания" типа исократовского панегирика.

 

[27]Перечисляются три "горгианские", ранее всего разработанные фигуры: исоколон (равночленность), антитеза (противоположение) и гомеотелевтон (подобие окончаний).

 

[28] Панафинейская речь в похвалу Афинам и Аттике была составлена Исократом в 342 г. (на 94 году жизни); во вступлении к ней он так говорит о своих ранних произведениях: "Когда я был молод, я предпочитал сочинять речи не такие, которые посвящены мифам и полны чудес и выдумок, хотя большинству людей об этом приятнее слушать, чем о собственном спасении; не такие, где повествуется о древних эллинских подвигах и войнах, хоть я и знаю, что они достойны всяческой хвалы; не такие, которые кажутся звучащими просто, без всяких ухищрений, и которым учат молодых людей ловкие стряпчие, чтобы одолеть противника в суде; нет, все это я оставил и занимался лишь такими речами, которые содержат советы на пользу Афинам и остальным эллинам, которые богаты рассуждениями и которые изобилуют равными членами, противоположениями и прочими фигурами, придающими красноречию блеск и вызывающими у слушателей одобрение и рукоплескания. Нынче же до всего этого мне нету дела…".

 

[29] Словоискусником (λογοδαίδαλος) в "Федре", 266, b назван Феодор Византийский.

 

[30] Дробно — из-за коротких равных членов, похоже на стихи — из-за ритма, пестро — из-за обилия тропов и фигур.

 

[31]Отсутствие софистических украшений у Геродота признавалось в древности всеми теоретиками, о Фукидиде же мнения были различны: так, Дионисий Галикарнасский ("О Фукидиде", 46) находил у него "ребяческие прикрасы слога", а Марцеллин ("Жизнь Фукидида", 8, 1) называет его образцами Горгия и Продика.

 

[32]Римские аттицисты осуждали Исократа, предпочитая ему в качестве образца Лисия; не случайно именно Лисию противопоставляется Исократ в цитируемом Цицероном отрывке из платоновского "Федра".

 

[33] Слог Феодора — перевод по чтению Кролля; в рукописном предании имя искажено.

 

[34]Упоминание Катона — лишнее оправдание цицероновского "Похвального слова Катону": сочинение это оказывается долгом благодарности.

 

[35]Перевод из "Федра", 279a и далее; перевод для Цицерона очень точный.

 

[36]Исократ был старше Платона лет на 8; во время действия "Федра" (около 413–412 гг.) ему было около 23 лет, во время написания "Федра" — более 50 лет.

 

[37]Такое объединение "изложения" и "произнесения" в понятии "как сказать" — едва ли не единственный случай во всей античной риторической литературе: явное новшество Цицерона.

 

[38]Забота о рассмотрении и расположении материала свойственна всем наукам, забота об изложении — только красноречию.

 

[39]Ср. описание ораторской тактики Антонием в II, 292.

 

[40] Утвердит свои мнения — слова, в тексте отсутствующие и дополненные Пидеритом.

 

[41] Карнеад (ок. 214–129 гг.) был главою новой Академии в Афинах (к этому же философскому направлению примыкали Цицерон и Брут, отсюда наш Карнеад).

 

[42]Клитомах был его преемником на этом посту; но, не будучи греком (он родился в Карфагене), Клитомах был не в состоянии усвоить ораторскую силу Карнеада (ср. I, 45; II, 161), и Хармад, рядовой ученик Карнеада, превосходил его в этом.

 

[43] В своих концовках (epilogus) — потому что в заключении речи оратор всегда старался разжалобить слушателей.

 

[44]Демосфен упрекал Эсхина в речи "О венке", 259, 280, 291, 313, Эсхин Демосфена — в речи "Против, Ктесифонта", 209–210.

 

[45] Глаза — ее выражение, точнее — indices, "доносчики", "истолкователи".

 

[46]ρῆτωρ— от предполагаемого глагола "говорю", eloquens — от глагола loquor, "говорю".

 

[47] Феофраст, по преданию, сперва носил имя Тиртам; Аристотель дал ему новое имя за его красноречие ("Феофраст" значит "владеющий божественной речью").

 

[48]О том, что Ксенофонт был прозван "аттической музой", упоминает и Диоген Лаэртский, II, 57.

 

[49] Боится солнца — противопоставление тенистого училища зною и шуму форума см. также в "Об ораторе", I, 157.

 

[50] Софисты — здесь: учителя красноречия и парадные ораторы, о которых говорилось в § 37.

 

[51] Теперь и у ораторов — после софистов и Исократа.

 

[52]О Платоне ср. Диоген Лаэртский, III, 37: "Аристотель говорил, что характер его слога — средний между поэмой и прозаической речью"; по Филодему ("О поэмах", стр. 73), к "поэтам" причислялись не только Демосфен и Геродот, но даже Антифонт. Сходство комедийного слога с прозой отмечает и Гораций, "Сатиры", 1, 4, 45–48.

 

[53] Некоторые теоретики, считавшие задачей поэзии только delectare, а не docere и movere, — это прежде всего эпикурейцы и отчасти перипатетики.

 

[54] Как на суде, так и в совете — in foro causisque civilibus, перевод по толкованию Кролля.

 

[55] Об обязанностях, о поэтах — т. е. в разделах не об основных принципах, а о частных проявлениях этих принципов.

 

[56] О водостоках, stillicidia — собственно об ущербе от воды, капающей с крыши одного соседа на собственность другого соседа; здесь шире — всякая мелкая тяжба, решаемая даже не судейской коллегией, как обычно, а одним арбитром (iudex privatus), назначаемым магистратом.

 

[57]Об Апеллесе Плиний Старший, 35, 80, рассказывает анекдот, заканчивающийся сентенцией художника: "я лучше только тем, что умею вовремя оторвать руку от картины, памятуя наставление: излишнее старание нередко вредит".

 

[58] Уместно — decet, должно — oportet; о разнице этих понятий подробнее и применительно к нравственной теме см. Цицерон, "Об обязанностях", III, 14.

 

[59] Живописец — Тиманф Сикионский, работавший около 400 г.; его знаменитая картина "Жертвоприношение Ифигении" сохранилась в помпейской копии.

 

[60] Дальше — см. § 168 сл.

 

[61]Те же примеры в III, 159. Понятия "столичный" и "деревенский" в латинском языке всегда имеют дополнительное значение "изящный" и "грубый".

 

[62]Слово figura (собственно, не столько "жест", сколько "облик", "форма") для Цицерона еще не потеряло буквального значения, и он употребляет его всегда только с оговорками ("tamquam…" и т. п.).

 

[63] Различающихся одной лишь буквой — см. II, 256.

 

[64] Смягченные метафоры — т. е. снабженные оговорками "так сказать" и т. п., частыми у Цицерона. Пример воображаемой речи от лица республики — "Против Катилины", I, 18 и 27; пример речи от лица покойника — "За Целия", 33; пример "нагромождения" (типа " не обоймет одним охватом") — "Против Верреса", II, 5, 118 (приводится Квинтилианом).

 

[65] Большего искусства — так как труднее выдержать насмешливый тон в долгом повествовании, чем в короткой шутке.

 

[66] Сирота оплота и града — слова Андромахи в одноименной трагедии Энния (стр. 77 по Риббеку): под "оплотом" здесь подразумевается павший муж Андромахи, Гектор (ассоциация по сходству — метафора), а не родина — Троя (ассоциация по смежности — метонимия).

 

[67] Африка — "Анналы", отр. 310 по Фалену.

 

[68] Гипаллага собственно означает "подмена", метонимия — "переименование".

 

[69] Аристотель — имеется в виду "Поэтика", но говорится там не о той метонимии, которую имеет в виду Цицерон, а о синекдохе. Катахреса у Аристотеля в сохранившемся тексте "Поэтики" тоже не причисляется к "переносным значениям": Цицерон, по-видимому, пользовался сведениями из вторых рук. Аллегория — буквально "иносказание", метафора — "перенесение".

 

[70] Из философских школ — Деметрий Фалерский был перипатетиком, учеником Феофраста.

 

[71] Спокойно, мягко — характеристика среднего стиля, раздельно, определенно — простого стиля.

 

[72] Напоминаю, что я говорил — см. § 10. Цицерон оттого так настойчиво протестует против одностороннего развития высокого стиля, что он сам подвергался нападкам в этом отношении, — см. Тацит, "Разговор", 18.

 

[73] Речь за Цецину была произнесена в 69 или 68 г. Цецина и Эбуций спорили за обладание поместьем; Эбуций вооруженной силой воспрепятствовал Цецине вступить во владение им; Цецина добился преторского распоряжения (интердикта): "откуда Эбуций прогнал Цецину вооруженной силой, там пусть его и восстановит", — и привлек Эбуция к суду за невыполнение интердикта; защитник Эбуция, отстаивая буквальный смысл интердикта, утверждал, что Эбуций не "прогнал", а "не допустил" Цецину к его владению (non deieci, sed obstiti); Цицерон, защищая Цецину, отстаивал не буквальный, а истинный смысл слов интердикта.

 

[74]В речи о Манилиевом законе (66 г.) Цицерон поддерживал предложение народного трибуна Манилия о предоставлении Помпею верховного командования в войне с Митридатом; восхваление достоинств Помпея-полководца — важнейшая часть этой речи.

 

[75] Дело Рабирия (63 г.) — защита сенатора Рабирия от возбужденного популярами обвинения в расправе с восстанием Аппулея Сатурнина в 100 г.

 

[76] Семь книг моих обвинений — против Верреса в 70 г.: предварительная речь против Цецилия, одна речь перед судом и пять речей, изданных письменно; это единственные (ко времени "Оратора") обвинительные речи Цицерона среди многих защитительных. Габит — А. Клуенций Авит, римский всадник, которого Цицерон защищал в 66 г. Г.Корнелий — офицер Помпея, народный трибун 67 г., обвиненный оптиматами в оскорблении величества римского народа; Цицерон защищал его в 65 г. и издал материалы своей защиты в виде двух речей, из которых до нас дошли только отрывки.

 

[77]О Паммене — см. Б, 382.

 

[78]О каре отцеубийцам — "За Росция Америйского"; речь была произнесена в 80 г., когда Цицерону было 26 лет. "Кара за отцеубийство по обычаям предков установлена такая: отцеубийцу секут кровавыми розгами, затем зашивают в мешок с собакой, петухом, змеей и обезьяной, затем мешок бросают в открытое море" (Дигесты, 48, 9, 9).

 

[79] Более зрелое восклицание — из речи за Клуэнция; Цицерону в 66 г. было 40 лет.

 

[80]Цицерон, желая отождествить свои взгляды и взгляды Брута, искусно подменяет разнообразие процессов разнообразием стилей, тем самым навязывая Бруту признание равноправия всех трех стилей.

 

[81] Речь Демосфена против Лептина о свободе от повинностей (356 г.) у Дионисия Галикарнасского ("К Аммею") названа "самой живою и приятною".

 

[82]"Филиппики" упоминаются как образец высокого стиля.

 

[83]Речь "О преступном посольстве" (343 г.) цитируется Дионисием как образец среднего стиля.

 

[84]О речах по делу Ктесифонта см. § 26.

 

[85] "Риторика" Аристотеля начинается словами: "Риторика представляет собой параллель диалектике", но дальнейшие рассуждения у Аристотеля отсутствуют: Цицерон передает его мысли с чужих слов.

 

[86] Два направления — перипатетическое, идущее от Аристотеля, и стоическое, разработанное Хрисиппом и его последователями — "диалектиками". Далее следует обзор основных разделов стоической логики.

 

[87] Как Перикл — см. § 15.

 

[88] Труд нашего Аттика — та "Летопись", о которой так много говорится в "Бруте".

 

[89]О семи столетиях — по-видимому, от 753 (основание Рима) до 53 г. до н. э.

 

[90] Всегда оставаться ребенком — мысль, почерпнутая из Платона, "Тимей", как отмечает Кролль.

 

[91] Неразнообразны и предписания насчет доводов — тенденциозное упрощение: в действительности же система статусов очень сложна.

 

[92] Речью не исторической — так как "исторический" слог слишком близок к эпидиктическому.

 

[93] Когда оспаривается истинность факта — status conjecturalis; действительно на вопрос "было или не было" невозможно ответить, исходя только из общих соображений.

 

[94] При этом — так как именно в амплификации пафос употребительнее всего.

 

[95] Гортензий защищал перед Цицероном Верреса.

 

[96] Катилина, конечно, не онемел перед Цицероном, но его самозащита была много слабее обвинительной речи Цицерона.

 

[97]О случае с Курионом см. Б, 217.

 

[98]Эти средства вызывать жалость были известны еще со времен софистов; какие конкретные случаи имеет в виду Цицерон, неясно. Обвинение — против Верреса.

 

[99]Демосфен, "О венке", 294.

 

[100] Приводим названия перечисляемых Цицероном фигур и примеры их, взятые из "Риторики для Геренния", ходового риторического учебника времен молодости Цицерона:

1) повторение: "Смуту готовят Гракхи, смуту внутреннюю, гражданскую";

2) анноминация (парономасия): "Не к спеху, а к смеху";

3) анафора: "Сципион сокрушил Нуманцию, Сципион разрушил Карфаген, Сципион установил мир, Сципион спас отечество"; эпифора: "Римляне пунийцев справедливостью победили, оружием победили, милосердием победили"; симплока: "Кто нарушал так часто договоры? карфагеняне! кто вел так жестоко войну? карфагеняне! кто опустошил Италию? карфагеняне! кто требует теперь безнаказанности? карфагеняне!";

4) эпидзевксис — повторение в роли анафоры или эпифоры;

5) перенос: "У кого в жизни нет ничего милее жизни, тот не может жизнь свою вести достойно";

6) гомеоптотон: "Хвалить ли человека, добродетелями скудного, удачами видного?" — гомеотелевтон: "На позорные ты смел деяния, на постыдные ты щедр речения";

7) антитеза: "Мы выбили их с холмов и мы боимся сойти с ними в поле?";

8) градация: "На что еще может надеяться свобода, если этим людям все, что угодно — то дозволено; что дозволено — то возможно; что возможно — то посильно; что посильно — то делается; и что делается — то вас не возмущает?";

9) бессоюзие: "Почитай родителей, слушайся родственников, сопутствуй друзьям, повинуйся законам";

10) умолчание: "А о твоем отрочестве, которое ты запятнал всеми излишествами, я сказал бы, будь это к месту, но сейчас молчу";

11) исправление: "Если бы он обратился к гостям с просьбой, нет, всего лишь с намеком, он без труда достиг бы цели";

12) восклицание: "Тебя вспоминаю, Сципион Африканский, чье имя и по смерти служит красе и чести государства!";

13) полиптотон, разновидность анноминации: "Сенат порешил, сенату угодно, сенатом постановлено".

 

[101] Перечисляются:

1) задержание, commoratio;

2) умаление, extenuatio; осмеяние illusio;

3) отступление, digressio;

4) предуведомление, propositio;

5) подытоживание, complexio;

6) возвращение, reditus;

7) повт