Глава 4. Индукция душевности

Расположение

Убежденность в доброжелательности выводит общение на но­вый эмоциональный уровень. Например, в речи защитника по делу о краже изумрудной броши С. А. Андреевского был применен этот при­ем: «Вот почему я повторяю, что легкомысленное обвинение безнрав­ственно. К тому же понимает, что не столько полиция и тюрьма под­держивает порядок, сколько добрые наши чувства друг к другу, тер­пимость, доверия,участия и человечности».

Доверие и расположение к человеку были основой педагогичес­кой системы А. А. Макаренко. Люди с преступным прошлым с помо­щью этих нехитрых приемов возвращались к нормальной жизни.

Таким образом, снятие психологической защиты человека пу­тем расположения, приводит к качественно новому уровню общения с положительной эмоциональной окраской.

Сопереживание

Неразрешенная проблема вызывает отрицательный эмоцио­нальный фон настроения. Высказанное сердечное слово одобрения, поддержки, сочувствия может снизить проявление негативной состав­ляющей настроения. А оказанное действие — помощь — очень часто мобилизует человека.

О том, как теплое слово в адрес человека может растопить даже ледяную душу, писал А. Ф. Кони. По делу об убийстве своего родствен­ника перед судом предстал А. Штрам. За маской циника скрывался глубоко несчастный человек, и только одно обстоятельство вызвало слезы горького облегчения — это сочувствие. «Напускное спокойствие и известного рода молодчество подсудимого вспоминаются мне по делу молодого человека Александра Штрама, — повествует А. Ф. Ко­ни, — обвиняемого в убийстве своего дяди с целью грабежа. На суде он чрезвычайно развязано, посмеиваясь и покручивая усики, расска­зывал, не без оттенка комизма, выдуманную им историю ссоры с уби­тым, которого он в действительности убил сонного, разрезал на кус­ки и спрятал в сундуке. Показания свидетелей он слушал, иронически пожимая плечами и стараясь показать, что ему все нипочем. На нем сказывалось влияние кружка разных темных личностей... А, между тем, находясь в учении у переплетного мастера Бремера, подсудимый был старательным, скромным и любимый всеми юноша мягкого характе­ра и отличался большим состраданием даже к животным. В судебном заседании Бремер дрожащим голосом описал все эти свойства и то­ном невольной нежности заявил, что просто не может поверить, что­бы такой добрый молодой человек мог совершить такое злое дело. Подсудимый слушал его отзывы о себе с презренной усмешкой и на вопрос председателя, желает ли он дать какие либо объяснения по поводу показания свидетеля, ответил, пожимая плечами: "Да что же тут объяснять? Мало ли чего не наболтает старик", — и снова сел на свою скамью. Но когда судебный пристав пошел за новым свидете­лем, и в зале суда наступило молчание, Штрам вдруг склонил голову на руки и горько заплакал».

Воздействие слов одобрения, поддержки может облегчить не­гативное восприятие проблемы.

Возьму на себя твою боль

Наши чувства могут передаваться другим людям. В некоторых ситуациях возникает состояние жертвенности одного человека ради другого. Например, для матери жизнь ее детей может быть так же до­рога, как и своя собственная.

Физическая, социальная и духовная составляющие личности в ситуации опасности для дорогого нам человека запускают целую сис­тему альтруистических проявлений, как выработанных в процессе воспитания, так и заложенных генетически.

Судьба близких нам людей вызывает столь живое участие, что порой один человек буквально растворяется в другом, ничего не тре­буя взамен.

Защитник С. А. Андреевский нашел для убитой следующие эпи­теты: «Она превратилась в избалованную эгоистку, считавшую, что всякого сорта ложь, грубость и капризы ей сойдут даром». Или он же говорит о другой убитой: «Теперь нужно обратиться к убитой. Хоте­лось бы мне разбирать личность покойной с величайшей осторожно­стью. Но кто бы ни судил ее, — никогда не найдет в ней ни одной хорошей черты... Вы знаете ее гнусную историю перед самой смертью с молодой компаньонкой Вишневской из-за коленкоровых кальсон: Чарецкая осмелилась опозорить честную девушку открытым письмом, в котором обвиняла ее в нелепой краже, да еще стыдила ее покаяния — вооружилась религиозным чувством, которого у нее самой не было и в помине (как не было и вообще никаких человеческих чувств)... Це­лых семь лет Наумов терпеливо выносил это чудовище».

Адвокат В. Д. Спасович нелестно отзывается об экспертах Блюмберге, Главацком и др. В частности он говорит: «Они не только дилетанты, но и не полные специалисты, так сказать, полуспециалис­ты, такие, например, каким был бы я практиком, если бы мне дали разрешить тонкие вопросы права полицейского, финансового или административного».

Н. Ф. Плевако говорит об одном из подозреваемых по делу Максименко: «Это не образованный человек, не развитой в лучшем смысле слова, он не вкусил, по крайней мере, благ цивилизации».

Натянутая струна

Есть одна шутливая крылатая фраза: «В споре порой побежда­ет... нуднейший».

Если идет изматывающий ритм речи, обсуждение искусственно затянуто — наступает истощение нейрогуморальной регуляции, осла­бевают психические процессы, что может способствовать принятию нужного вам решения. Человек как бы впадает в оцепенение, дремот­ное состояние. В бытность свою делегаты съездов КПСС голосовали, как мне кажется, за принимаемые решения, будучи в состоянии изме­ненного сознания от многословных речей.

Однако эмоциональная составляющая степени напряжения мо­жет наложить негативный оттенок на личность оратора, и тогда его точка зрения может быть отвергнута. То есть, здесь не стоит перехо­дить некую грань, иначе струна лопнет.

Искусство заключается в достижении нужных результатов без негативной эмоциональной реакции. Оптимальный временной интер­вал выматывающего ритма находится между 90 и 120 минутами.

В подтверждении этой посылки можно привести речи В. Д. Спасовича. Они рассчитаны на 100-110 минут, изобилуют подробностям и, ответами почти на все вопросы. Как правило, данный прием, в купе с другими, достигал цели.

Когда же превышаются все мыслимые временные параметры выступлений, за которыми восприятие и усвоение материала уже не­возможно, можем наблюдать обратную реакцию.

А. Ф. Кони великолепно подметил это в своей статье «Приемы и задачи обвинения»: «Речь обвинителя должна быть сжата и направ­лена на то, чтобы приковывать внимание слушателей, но не утомлять их. Судебный оратор должен избегать того, что еще Аристофан в сво­их "Облаках" называл "словесным поносом", замечая, что "у челове­ка с коротким умом язык обыкновенно бывает слишком долгий"».

Так в статье «Приемы и задачи обвинения» А. Ф. Кони вспоми­нает случай, когда в Харькове слушалось дело крестьянина Кухарчу-ка, обвиняемого в краже с повозки в пути. На первом же допросе до­казательства обвинения рассыпались. «Я решил отказаться от обви­нения и заявил об этом суду, в сжатом изложении сопоставив данные обвинительного акта с их существенным изменением на суде.

Защитником подсудимого был кандидат на судебные должнос­ти, жалея потраченный труд, он решил не ограничиваться присоеди­нением к моему заявлению. И вотв течение почти полутора часов мед­ленно и нудно текла его речь. Он не замечал невольных знаков нетер­пения со стороны судаи некоторых из присяжных и так вошел в свою роль, что совершенно забыл о моем заявлении. "Напрасно обвини­тель силится утверждать, что подсудимый виновен", — процитиро­вал он с унылым пафосом заранее написанное место своей речи, обра­щаясь в мою сторону после того, как я отказался от обвинения. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться, невольно вспомнив только что по­явившийся тогда рассказ Щедрина.

После краткого напутствия председателя, присяжные ушли со­вещаться, а через четверть часа вынесли вердикт, гласивший: "Да, ви­новен"».

Ложь

Народная мудрость гласит — «Дыма без огня не бывает». Чем нелепее обвинение, тем быстрее появляется стойкая негативная эмо­циональная реакция на оболганного человека.

Некрасивый прием, но нередко используемый. Свое отношение к этому пути воздействия А. Ф. Кони описал так: «Человек лжет в жизни вообще часто, а в нашей русской жизни и очень часто, троякие образом: он говорит не то, что думает, — это ложь по отношению к другим; он думает не то, что чувствует, — это ложь самому себе, нако­нец, он впадает в ложь, так сказать, в квадрате: говорит не то, что думает, а думает не то, что чувствует. Присутствие каждого из этих видов лжи почти всегда чувствуется слушателями и отнимает у пуб личной речи ее силу и убедительность».

Ложь может быть разной. Например, у детей — это, чаще все­го, самовнушение из-за впечатлительности, живости воображение, фантазии. Ложь может быть в виде заблуждения, а также в результате ослабления психических процессов (памяти, внимания). Ложь врача во имя самочувствия больного часто является ложью во имя спасение.

Кроме этого может быть беззастенчиво — наглая ложь, когда человек не заботится, чтобы информация была принята за правду.

И еще об одном. Похоже, мы стоим на пороге вскрытия гло­бальной фальсификации истории нашей страны. Если подтвердится довольно-таки аргументированная версия И. А. Морозова, Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко, то вся история России до Петра I извраще­на иностранными историками Миллером и Шлецером в угоду при­шедшим к власти Романовым. Итак, что по поводу лжи в истории пишут Г. В. Носовский и А. Т. Фоменко: «Морозов показал, что ука­занные в летописях датировки, приписываемые "русским затмениям" ранее 1064 года новой эры, не подтверждаются астрономически. Лишь в 1064 году на страницах летописей появляются первые астрономи­чески подтвердившиеся описания затмения. Однако это затмение было видно лишь в Египте и отчасти в Европе, но— не на территории Руси...» Что это? Подтасовка? Ведь из этого следует, что летопись писалась не на Руси. И далее: «Но все же в Радзивиловской рукописи остались следы переделки. Это могло вызвать лишние вопросы. По­этому пришлось долгое время держать оригинал рукописи подальше от любопытных глаз... Итак, по нашему мнению, история "древней­шей" Радзивиловской рукописи была приблизительно такова.

Ее изготовили в Кенигсберге в начале XVIII века, по-видимому, в связи с приездом туда Петра I и непосредственно перед этим приездом. При этом, скорее всего, была использована какая-то действительно ста­рая летопись ХУ-ХУ1 веков. Но этот древнейший список подвергся зна­чительной переделке, прежде чем войти в Радзивиловскую летопись.

Кенигсбергские "Несторы" XVIII века придерживались в основ­ном романовской версии древнерусской истории, изложенной в офи­циальном "Синопсисе" середине XVII века. Целью их работы было создание (подделка) отсутствующего первоисточника— якобы под­линной древней летописи, подтверждающей романовскую версию рус­ской истории. Петр одобрил кенигсбергскую работу, и с тех пор Радзивиловская летопись стала именоваться "древнейшей русской лето­писи". Первоисточник по русской истории, наконец, появился.

Но на этом работа по подведению "прочного научного фунда­мента" под придворную романовскую версию русской истории не за­кончилась.

Для проведения этой работы "на уровне мировых стандартов" были приглашены из-за границы профессора историки: Байер, Шле-цер, Миллер и другие. Выполняя данный им заказ, они написали "при­глаженный" вариант романовской версии, отвечающей требованиям исторической науки того времени.

Таким образом, романовская версия из придворной преврати­лась в "научную"... Наше мнение. Все полные позднейшие списки "По­вести временных лет", почти дословно повторяющие Радзивйловский, являются не более чем его копиями, изготовленными в восемнадца­том веке, скорее всего Шлецером и его коллегами».

Следует отметить, что одним из основных пунктов раздора меж­ду «западниками» и «славянофилами» были вопросы образования государства на Руси. Западники склонялись к норманской теории, по которой государство на Руси возникло только с приходом варягов, а славянофилы говорили о более раннем возникновении государствен­ности. Посему западники в лице Романовых, пришедшие к власти, все­ми силами стремились подтвердить им выгодную версию.

Г. Носовский и А. Фоменко далее говорят следующее: «Правле­ние первых Романовых (Михаил, Алексей, Федор) характеризуется мас­совым сжиганием книг, уничтожением архивов, церковным расколом, борьбой с казачеством (=ордой)... Конечно, сегодня не принято выска­зывать какие-либо критические замечания в адрес Романовых. Однако научный поиск не может сдерживаться политическими соображениями.

Со временем штукатурка стала осыпаться. Из трещин появля­ются фрагменты подлинной древней картины».

Представьте себе стремление авторов гипотезы к истине, про­тест против традиционных и порой шаблонных путей разрешения возникающих научных проблем. И очень хорошо, что есть еще такие люди, которые могут, вопреки устоявшимся взглядам, высказать свою точку зрения, не боясь ни критики консерваторов, ни оскорблений от тех историков, которые свои взгляды меняют вслед за изменениями передовиц правительственных газет.

5.5. Подмена понятий

В древности особой популярностью пользовались споры меж­ду двумя видными научными школами тех времен. Очень часто, не определяя предмет спора, толкуя термины каждый в своем понима­нии, вкладывая в слова иной смысл, эти мудрецы могли разыгрывать словесные баталии неделями, месяцами, годами.

Мы с вами являемся свидетелями, когда под лозунгами борьбы с коммунизмом, подменяя понятия, некоторые политики борются с государственностью России. То есть, преднамеренно подменяя смысл понятия, можно толковать его в нужном смысле.

Или как пытается подменить понятия по делу об убийстве жены неким Андреевым его защитник С. А. Андреевский: «В общежитии, из лицемерия, люди придумали множество фальшиво возвышенных и фальшиво презрительных слов. Если мужчина повенчан с женщиной, о ней говорят: "супруга, жена". А если нет, ее называют "наложница, содержанка". Но разве законная жена не знает, что такое "ложе"? Разве муж почти всегда не "содержит" свою жену?».

Интересное суждение! Будучи женатым человеком Андреев 14 лет фактически жил и содержал другую женщину. И это в то время, когда в обществе главенствовала мораль священности уз семьи. Под­меняется понятие «законной» жены и «содержанки», исходя из /тех чувств, которые, якобы, испытывал Андреев к своей сожительнице, и несколько смещаются акценты преступления (убийство ненавистной жены ради счастья с любимой).

Другая проблема состоит в нивелировании понятийной нагруз­ки слов — замена их иностранными терминами или новообразован­ными словами. Пример из недавнего прошлого. Можно сказать:

«Наши солдаты освободили от бандитов населенный пункт», а мож­но, как многие журналисты: «Федеральные войска ведут бои с чечен­скими ополченцами». Причем, кто такие федеральные войска у нас четкого представления нет, а слово «ополчение» вызывает положи­тельную эмоциональную окраску (вспоминаются герои Ленинграда, Минин, Пожарский).

Гениально относительно неологизмов высказался А. Ф. Кони в статье «Приемы и задачи обвинения»: «У нас в последнее время про­исходит какая-то ожесточенная порча языка, и трогательный завет Тургенева о бережливом отношении к родному языку забывается до очевидности: в язык вносятся новые слова, противоречащие его духу, оскорбляющие слух и вкус и притом, по большей части, вовсе не нужные, ибо в сокровищнице нашего языка уже есть слова для выражения того, чему дерзостно думают служить эти новшества».

И еще. В последнее время, как в период любой смуты, стали поднимать голову представители антисистемных нашему православ­ному мироощущению ценностных ориентации. Колдуны, ведьмы, эк­страсенсы и т. д. стремятся называть себя уже устоявшимися назва­ниями. «Академик» черной и белой магии, «профессор» в форме мор­ского? медицинского генерала. Некоторые из таких «академиков» не имеют даже высшего медицинского образования, не говоря уже о научных степенях. Что им мешает называть себя своими титулами, например, старший колдун Северо-западной части России или млад­шая ведьма Нижегородской области и т. д.? Дело в том, что антиси­стема стремится легализоваться и внедриться в уже существующие структуры.

Слово несет в себе заряд различных воздействий. Подменой понятий достигается ретуширование истинного смысла проблемы, изменяется эмоциональная составляющая информационной нагруз­ки слова.

ГЛАВА 6. ЭФФЕКТЫ ПОВЕДЕНИЯ

Байки

Привлечение внимания слушателей к выступлению всегда не­обходимо. Редко люди сразу и безоговорочно на пределе внимания слушают выступающих. Внимание необходимо возбудить. Чем? Рас­сказом, анекдотом по теме выступления. Кроме того, по ходу выступ­ления для поддержания внимания на высоком уровне необходимы отступления такого же характера.

А. Ф. Кони говорил: «Привлечь (завоевать) внимание слушате­лей — первый ответственный момент в речи лектора — самое труд­ное дело. Внимание всех вообще (ребенка, невежды, интеллигента и даже ученых) возбуждается простым интересным и близким к тому, что, наверное, переживал или испытал каждый. Значит, первые слова лектора должны быть чрезвычайно просты, доступны, понятны и ин­тересны (должны отвлечь, зацепить внимание). Этих зацепляющих "крючков"- вступлений может быть очень много: что-нибудь неожи­данное, какой-нибудь парадокс, какая-нибудь странность, как будто не идущая ни к жесту, ни к делу (но на самом-то деле связанная с ре­чью), неожиданный и неглупый вопрос и т. д.

Стоять можно на подготовленной почве, а не на первой попав­шей случайности. Это закон. Первые слова и имеют эту цель: привес­ти собравшихся в состояние внимания».

Вот, например, начало речи адвоката С. А. Андреевского по делу о краже изумрудной брошки: «Господа присяжные заседатели! Особый интерес в публике обыкновенно возбуждают такие дела, в которых прокурор и защитники между собой диаметрально расходят­ся, когда один не сомневается в виновности, а другой не сомневается в невиновности подсудимого». Внимание зацеплено и не отпускается по всему ходу речи.

Об одном заключении экспертизы С. А. Андреевский говорит:

— В таком случае эксперт попадает в рабство к своему соб­ственному предусмотрительному взгляду, который затем помыкает и» точно так же, как принц Гамлет помыкал министром Полонием. Принц говорит: «Видишь это облако? Точно верблюд». Министр отвечает «Клянусь, совершенный верблюд...». Этот же юрист по другому заключению сказал следующее: «Я знаю такой случай. В одном уездном городе была совершена кража с взломом. Похититель разбил окно и оставил на стекле следы крови. Становой пристав заподозрил одного воришку, неоднократно уже судившегося за кражи, и еще более убе­дился в его виновности, когда нашел у него оцарапанные пальцы. Других улик не было, и обвиняемый запирался. Но догадливый поли­цейский прибег к такой хитрости. Он показал обвиняемому обломки стекла с запекшийся кровью и сказал: "А это что? Видишь эту кровь, — так вот, мы позовем доктора, и он скажет нам: твоя она или чужая?" Тогда обвиняемый упал приставу в ноги и сознался».

П. А. Александров по делу Сарры Модебадзе в качестве при­влечения внимания к своей версии рассказал следующую историю: «Это было уже давно. Века три тому назад; в одной из местностей России судили какую-то старуху, но она энергически защищалась... Изнемогая под тяжестью улик, старуха, однако, так защищалась, что производила впечатление. Судьи колебались и медлили приговором. Тогда из публики... один мудрый старец, нетерпеливый видеть тор­жество правосудия для того, чтобы подавить ее силой бесспорного доказательства, говорит судьям: "Да что вы на нее смотрите? Если она ведьма, то у нее должен быть хвост, потому что ведьма всегда с хвостом, и скрыть этого хвоста она никак не может". Исследовали — хвоста не оказалось; старуха ушла оправданной к великому огорче­нию старца, побитого его же аргументом».

Таким образом, данный эффект основан на повышении уровня активности психических процессов в ЦНС.

Гордиев Узел

Перед нами перепутанная шерстяная нить. Распутать его невозмож­но. И вот путем разрыва нити в одном месте клубок восстанавливается.

Клубок наболевших проблем. Решения нет. Однако сознатель­но проигрывая в малом, с удивлением замечаешь, что выигрываешь в большем. Но если человек таким способом хочет решить свои пробле­мы во взаимодействии с другими людьми, необходимо учитывать воз­можность неадекватного ответа. В истории юриспруденции есть та­кой пример. С. А. Андреевский по делу Андреева, который обвинялся в убийстве своей жены, выдвигает следующую точку зрения на причи­ны преступления: «И вот, утром 23 августа, она (жена Андреева) ре­шилась разрубить узел. В это время муж после двенадцати бессонных ночей, все еще на что-то надеявшийся, уже собрался куда-то выйти по делу и, как автомат, надел пальто. Зинаида Николаевна в туфлях на босу ногу поспешила задержать его, чтобы сразу добиться своего.

Ни ей, никому в доме, ни менее всего ее мужу не могло бы прий­ти в голову, что в эти самые мгновения она прямо идет к своей смер­тельной казни и даже делает последние шаги в жизни.

Она была слишком самоуверенна. Муж был слишком тих и по­корен. Но она поступила как дикое, тупое существо, забывшее обо всем человеческом. На безвинного и любящего мужа она накинулась с яростной бранью... Она уже воображала себя знатной дамой, с властью Трепова в руках... Подбежавшая на шум дочь услыхала последнюю фразу матери: "Я сделаю так, что тебя вышлют из Петербурга!" Эта женщина, спасенная Андреевым от ссылки, поднятая им из грязи, взлелеянная, хранимая им как сокровище в течение 16 лет, — эта женщина хочет "скрутить его в бараний рог", истребить его без следа, раздавить его своей ногой!

Тогда Андреев быстрым движением сбросил с себя пальто и со " словами: "Долго ли ты будешь оскорблять нас?" схватил жену за руку, потащил в кабинет— и оттуда, у самых дверей, раздался ее отчаян­ный крик... В несколько секунд все было кончено. Андреев выбежал в парадную, бросил финский нож и объявил себя преступником».

Так Андреева пыталась разрубить «Гордиев узел», но не учла состояния своего супруга, который вот уже несколько дней не смог свыкнуться с мыслью об ее измене и предстоящем разводе и находил­ся в состоянии хронического стресса. При воздействии сильного раз­дражителя наступил аффект.

Эффект театральности

Эффектным приемом может служить метко вставленная фраза, жест, мимика или целое представление по законам театрального жанра.

Способность играть в жизни делает человека неординарным, интересным в общении. Так А. Ф. Кони замечательно подметил сле­дующее: «Молодая помещица дала пощечину слишком смелому по­клоннику. Для сухих законников это — 142 статья Устава о наказа­ниях, — преследование в частном порядке, — 3 месяца ареста; мыс-. ли быстро пробежала по привычному пути юридической оценки и остановилась. А. Пушкин пишет "Графа Нулина", и мы полвека спу­стя читаем эту 142 статью и не можем ею начитаться. Ночью на ули­це ограбили прохожего, сорвали с него шубу... Опять все просто, грубо, бессодержательно: грабеж с насилием, 1642 статья Уложения — арестантские отделения или каторга до шести лет, а Гоголь пишет "Шинель"...».

Великолепно построенная, обращенная к присяжным фраза С. А. Андреевского по делу Богачева. «Не скрою, что вчера я начал тревожиться за участь подсудимого, когда мне подумалось, что вы доверяете показаниям матери потерпевшей... Показания самой потер­певшей. Но мы лишены его. Она воспользовалась правом молчания, и мы только слышим крик ее сердца или, быть может, только крик ее расстроенных нервов: "Простите его!"».

Тот же защитник по делу братьев Келеш (уголовное дело о под­жоге) восклицает: «Ничего не выйдет. Мокрое дело не может возго­реться, да стыдно будет не Келешам — они не поджигали, — а тем иным поджигателям, — их врагам, которые раздули это дело...».

Н. П. Карабчевский в речи по делу о крушении парохода «Вла­димир» говорит: «Вспомните единоличное показания всех свидетелей, наблюдавших погружение "Владимира". Только по огням и знали, что он все еще борется со смертью. Все время на нем вспыхивали огни: это было прерывистое дыхание больного в агонии, оно угасло только вместе с ним. Звонил также все время колокол, призывающий на по­мощь "Колумбию", но и из этого ровно ничего не вышло. Звон ока­зался звоном погребальным. Когда подумаешь при этом, что на под­ход "Колумбии" вплотную нужны были всего каких-нибудь 5-7 ми­нут и их не нашлось у капитана Леше, невольно содрогаешься. Живо встает в моем воображении образ этой словно окаменевшей молодой девушки, вперивший свой задумчивый взгляд на освещенную "Колум­бию" и не проронившей ни одного слова. Я говорю о Шестаковой, и невольно начинает щемить сердце. С нею рядом был ее отец и несколь­ко других спокойных и хладнокровных пассажиров... Они оставались на корме, все более и более погружавшейся в воду, чувствовали при­ближение рокового момента, но оставались спокойными... Отец ус­покаивал дочь, а вместе с тем и всех окружающих: "Полно, мы не по­гибли, мы не можем погибнуть... Так близко «Колумбия». Она подой­дет!" Увы, она не подошла».

Ф. Н. Плевако по уголовному делу Грузинского, обвиняемого в убийстве любовника своей жены, чтобы передать чувства оскорблен­ного главы семейства, так воспользовался этим приемом: «Князь боит­ся встретиться с детскими глазами, так вопросительно смотрящими на него. О, кто не был отцом, тому непонятны эти говорящие глазки!

Они ясны, светлы, чисты, но от них бежишь, когда чувствуешь неправду или стыд. Они чисты, а ты читаешь в них: зачем мама не с тобой, а с ним, чужим. Зачем она не спит дома, обедает не с нами. Зачем при ней он бранит тебя, а мама не запретит ему. Он, должно быть, больше тебя, сильнее тебя».

А вот еще один эпизод из юридической практики. Защитник С. А. Андреевский разворачивает перед присяжными кипение страс­ти в жизни А. Г. Иванова, убившего свою невесту А. А. Наздратенко: «Наша любовь — это какая-то адская смесь острой водки и светлой воды». Перед присяжными идет жизнь парадоксальная, в которой, прослеживаются постоянные крайности (встреча с прекрасной девуш­кой Кларой и, одновременно, бурный постельный роман с другой да­мой — уродливой и старой ключницей). Разрыв с Кларой, знакомство с Настей Наздратенко. Наговоры со стороны друзей на Настю. Ива­нов влюблен — настаивает на свадьбе, Настя откладывает ее посто­янно, затем уличение ее в неверности и — убийство.

В воспоминаниях А. В. Вересаева красивые театральные действия на судебных заседаниях умело разыгрывал Н. Ф. Плевако: «Главная его сила заключалась в интонациях, в подлинной, прямо колдовской зара­зительности чувства, которыми он умел зажечь слушателя. Поэтому речи его на бумаге и в отдаленной мере не передают их потрясающей силы.

Судили священника, совершившего тяжкое преступление, в ко­тором он полностью изобличался, не отрицал вины и подсудимый.

После громовой речи прокурора выступил Плевако. Он мед­ленно поднялся, бледный, взволнованный. Речь его состояла из не­скольких фраз...

"Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и в них сознался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал на исповеди все ваши грехи. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы его грех?" и сел».

Эффект театрализованной постановки зависит от степени ис­кренности в игре «актера» и приводит к настрою зрителя на эмоцио­нальную волну, соответствующую жанру (трагедии, комедии, фарсу).

Смена декорации

В результате прошлого опыта у человека складывается опреде­ленная программа действий на возникшую ситуацию, что при резком разрыве стереотипа, внезапном несоответствии между поступком и его привычным оформлением может привести к замешательству. Так на­пример, мы произносим что-то веселое при мимике, выражающей ужас.

При подобном несоответствии человек, изучая причину такой несты­ковки, на мгновение погружается в состояние, при котором затрудня­ется эффективность мышления. Только после восстанавления сознани­ем своей контрольной функции, человек начинает принимать решение.

В этот промежуток «оголено» подсознание, и человек может быть особенно внушаем.

В своей работе «Приемы и задачи обвинения» А. Ф. Кони опи­сал ситуацию подобного рода: «В губернском городе судился учитель пения за покушение на убийство жены... Это был мелкий деспот, жесто­ко издевавшийся над любящей, трудящейся, безупречной супругой и матерью; насколько жалким представлялся он в своем себялюбии и са­момнении, настолько привлекательна былаона своей простотой, ис­кренностью. Муж стрелял в нее сзади, сделал четыре выстрела и всадил ей одну пулю в спину, другую в живот. Обвинитель заранее рассчиты­вал на то негодование, которое рассказ этой мученицы произведет на присяжных. Когда ее вызвали к допросу и спросили, что она может показать, она сказала: "Я виновата перед мужем, муж виноват передо мной, — я его простила и ничего показывать не желаю. Я виновата — и я простила!" Обвинитель ожидал другого, ничего подобного он не пред­полагал, но надо сказать, что сколько бы он ни думал, как бы ни искал он сильных и новых эффектов, такого эффекта он не нашел».

Выбор средств для достижения результатов при применении дан­ного приема должен нести положительный эмоциональный заряд. Это может быть подарок, изменение ваших привычек, которые раздража­ли объект воздействия, интригующая (пусть даже придуманная) ин­формация.

Таким образом, прерывание стереотипных действий может привести к резкому изменению внушаемости партнера по общению, а положительный эмоциональный фон поможет добиться желаемо­го успеха.