Глава 1. Психофизиология поведенческих реакций

ГЛАВА 2. ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ ИНФОРМАЦИОННОГО ПОЛЯ

Гиперболизация

Психическая деятельность человека обладает избирательнос­тью. Индивид выбирает из моря доходящих до него раздражителей ручеек наиболее сильных или существенных.

В психологии данный процесс селективности называется вни­манием. По утвердившемуся мнению внимание способствует избира­тельности протекания как познавательных, так и эмоционально — во­левых процессов, и каждый конкретный момент ограничивает часть информации, которая необходима в данных условиях для конкретной обработки.

Особенности внимания знали и использовали в своей работе классики юриспруденции дореволюционной России.

Так по делу В. Засулич (покушение на убийство генерал — губернатора Трепова) адвокат П. А. Александров для придания оп­равдательного мотива представляет гиперболизированную инфор­мацию о том, что побудительным мотивом в создании умысла пре­ступления явилось телесное наказание некоего Богомолова: «"Что был для нее Богомолов?" Для Засулич Богомолов был политичес­кий арестант, и в этом слове было для нее все... Политический аре­стант был для Засулич — она сама, ее горькое прошедшее, ее соб­ственная история... политический арестант был для Засулич— горькое воспоминание ее собственных страданий, ее тяжкого пер­вого возбуждения, постоянной тревоги, томительной неизвестнос­ти, вечной думы над вопросом: Что я сделала? Что будет со мной? Когда же наступит конец? Политический арестант был ее собствен­ное сердце, и всякое грубое прикосновение к этому сердцу болез­ненно на ее возбужденной натуре...».

Через гиперболизацию отдельных фактов существа дела насту­пает переоценка побудительных мотивов субъективной стороны со­става преступления. И получается, что месть, которая, по-видимому, двигала руку Засулич, была вовсе не месть, а мера защиты всех уни­женных и оскорбленных. Не стоит забывать, что Засулич была пре­ступница со стажем, в первый раз осуждена за сотрудничество с Неча­евым — видным террористом того времени.

А. Ф. Кони в одной из своих работ отмечает, как гипербола в речи одного из прокуроров активизировала внимание присяжных и повлияла на их решение: «По делу о шайке конокрадов, наличность которой отрицала защита, он (прокурор) обратился к присяжным со следующими словами: "Вот вам говорят, что здесь нет шайки, а про­стое стечение виновных в одном преступлении; однако, господа при­сяжные, посчитайте-ка по пальцам — сколько тут подсудимых?! Один, два, четыре, шесть, семь! — Ну, как же не шайка?! — Вам говорят, — продолжал он, — что вина их не доказана и просят об их оправдании. Что ж! Оправдаете — воля ваша! Только вот что я вам скажу: смотрю я в окошко и вижу на дворе ваших лошадей, брички, телеги, в кото­рых вы собрались со всех концов уезда, и собирались уехать домой. Что ж! Оправдаете: пешком уйдете"».

Для привлечения внимания путем гиперболизации в речах опыт­ных адвокатов звучат такие выражения как «Андреев был между двух огней», «Это Закон жизни, основа всего мира. Только в существе дру­гого пола мы находим как бы частицу своего сердца, которое стучит нам навстречу и сливает нас с этим существом нераздельно» (из речи адвоката С. А. Андреевского по уголовному делу об убийстве жен­щины на бытовой почве).

Н. П. Карабчевский при разборе действий капитана торгового судна Криуна, который не смог надлежащим образом руководить дей­ствиями своей команды при аварии, так как экипаж охватила паника, высказал следующие: «В первый раз я слышу, чтобы за дезертиров и перебежчиков к виселице приговаривали их начальников, честно ос­тавшихся в бою и до конца исполнявших свой долг. Я не знаю более соблазнительной в нравственном отношении картины. Все беглецы и дезертиры, начиная с Суркова, боцмана и матросов "Владимира", при­сутствовали здесь в качестве мирных и любопытных свидетелей, убеж­давших в том, что и впредь в подобном экстренном случае, они бе­жать вправе, сколько им угодно, а перед прокурором ответит за них капитан. Рассвет, опоздавший осветить место печальной катастрофы, конечно, навсегда остается кровавым в нашем воображении. Бездна, жадно поглотившая в короткий миг, между утром и ночью, столько человеческих жертв, останется навсегда холодной и мрачной"».

В качестве гиперболизированного описания события преступ­ления продемонстрирую высказывание адвоката Ф. Н. Плевако по делу Лукашевича, убившего сожителя своей бывшей жены: «Это был такой толчок человеческой природе, при котором в одно мгновение разум и воля оставляют человека: человек делается рабом всего того, что им пережито. Яд, которого так много накопилось в груди, момен­тально разливается по всему организму, не встречая себе ни малейшего противодействия...».

Передо мной выступление Ф. Н. Плевако по делу Бартенева. Суть дела: два любящих друг друга существа (Бартенев и актриса Висновская) в пылу любовной романтики решили лишить себя жизни. Причем Висновская была застрелена Бартеневым, а он после выстре­ла в себя остался жив. Вот так живописует адвокат это событие: «И вот оба неудачника, оба изломанные жизнью или ошибками воспита­ния, они начинают поддаваться влиянию любимой темы своих про­шлых свиданий, один другого опьяняя мечтами вслух о могильном покое, о прекращении земных страданий и бесцельности жизни, о мрач­ном будущем их общей судьбы. Игра в смерть перешла в грозную дей­ствительность».

Таким образом, влиять на поступление информации можно путем вытеснения более «сильными» фактами более «слабых», что приводит к акценту первых в ограниченном объеме внимания. Гиперболизация мо­жет быть определена как преднамеренное предъявление в нужном направ­лении информации через активацию произвольного внимания.

Искусственный контраст

Человеком очень многое воспринимается в сравнении с други­ми событиями, предметами, явлениями. На одном фоне восприятие людей, явлений может выглядеть более мрачно, а на другом — свет­лее, чем на самом деле.

Адвокат С. А. Андреевский, желая отметить целомудрие свое­го подзащитного, по уголовному делу об убийстве Андреевым своей жены, говорит следующее: «В первый брак Андреев вступил еще на двадцать третьем году. Брак был спокойный, без особого увлечения.... Так длилось свыше десяти лет. Лишь на тридцать пятом году перед Андреевым явилось искушение в лице Сары Левиной.... В нем заго­ворила, если хотите "вторая молодость"...

Я назвал Андреева "однолюбом", а теперь, будто, впадаю в про­тиворечие.... Как же "однолюб", если "вторая молодость"?

Но люди вполне чистые в половом отношении весьма редки. То есть, конечно, есть на свете безупречные женщины, не знавшие Нико­го, кроме мужа. Бывают мужья, остающиеся верными своим женам, вступая с ними в брак после всяческого дебоширства. Но едва ли ког­да-либо доселе была такая супружеская чета, которая и соединилась по обоюдной невинности, и осталась непорочной до гроба. Поэтому Андреев, знавший в течение 30 лет всего двух женщин, может быть назван мужчиной целомудренным, чистым, склонным к единолюбию».

По делу об отравлении Н. Познанского, К. Ф. Хартулари (за­щитник подозреваемой в этом преступлении гувернантки М. Жюжан) в ответ на фразу о развратном поведении подзащитной проводит сле­дующие сравнение: «Подсудимая —французская поданная Маргари­та Жюжан воплощает в себе как общие женские достоинства и недо­статки, так и особенные, свойственные национальности, к которой

она принадлежит по рождению.

К общим ее недостаткам и достоинствам, как женщины, следу­ет отнести необыкновенную нервность, подвижность, развитие серд­ца и чувствительности.... Такие женщины, приезжая в Россию, могут быть преподавателями французского языка, гувернантками, компа­ньонками, чтицами, приказчицами...

Таковы все Маргариты Жюжан, как имя нарицательное, населя­ющие Российскую империю вообще и город Петербург в особенности».

Далее К. Халтулари применяет этот прием в виде противопос­тавления поведения М. Жюжан и родителей потерпевшего. По мне­нию гувернантки, они не заботились о воспитании сына. Внимание подсудимой как наставницы особенно было обращено на старшего сына полковника Познанского, Николая, как на мальчика, который, по ее словам, держал себя как-то отдельно в семействе и лишен был родительской ласки и заботливости. Он рос и развивался под влияни­ем своего собственного нравственного мира, без всякого направле­ния, без посторонней помощи.

Очень интересно воспользовался этим приемом А. Ф. Кони в обвинительной речи по делу об утоплении Емельяновой. Перед нами тихая, забитая женщина Лукерья, жена Е. Емельянова, и вздорная, наглая его любовница Агрофена Сурина.

В своей речи по обвинению А. Штрама в убийстве дяди А. Ф. Ко­ни очень искусно оттеняет негативные черты в поведении подсудимого:

«Излишне говорить о том, что виновность подсудимых, несмотря на то, что двое из них^бвиняются в одинаковом преступлении, весьма различ­на. Дело Александра Штрама представляется помимо своего кровавого характера, еще и грубым и коварным нарушением доверия. Убийство сонного человека для похищения его средств, чтобы самому в полном рассвете сил вести бездельную жизнь, убийство, не сопровождаемое ни­какими проявлениями раскаяния и гнездившегося в мыслях подсудимо­го издавна, не может найти себе ни извинения, ни объяснения в житейс­кой обстановке Александра Штрама.... Но иначе надо, по мнению мое­му, отнестись к Елизавете Штрам. Невольная свидетельница злодеяния своего сына, забитая нуждой и жизнью, она сделалась укрывательницей его действий потому, что не могла найти в себе силы изобличить его...

Трепещущие, бессильные руки матери вынуждены были скры­вать следы преступления сына потому, что сердце матери по праву, данному ему природой, укрывало самого преступника...».

Таким образом, прием искусственного контраста заключается в предъявлении информации о личностных качествах человека посред­ством сравнения с негативным шаблоном.

Преодолеть инерцию

Для лучшего осознания информации необходима предваритель­ная подготовка слушателя к ее приему. Это достигается путем создания очага возбуждения в ЦНС, активацией процессов внимания и восприятия. Образовавшийся доминантный очаг возбуждения и является подготови­тельной почвой для появления реакции. Привлечение процесса внимания, в данном случае, должно начинаться с поиска склонностей, интересов че­ловека, исследование его внутреннего мира. Это может быть интрига на­чала, поиск ключа доступа. Однако мало завоевать внимание, важно удер­жать его до конца речи. Вернемся к классикам юридической науки. По уголовному делу об убийстве своей жены перед судом предстал Имшенец-кий. Его адвокат Н. П. Карабчевский так начинает свою речь: «Материал громаден. Весь вопрос: хватит ли у меня умения, энергии быть строителем той группировки доводов защиты, при которой они сами красноречиво скажут вам, доказано ли обвинение. Сообразно этому взгляду на мою за­дачу я поступлю иначе, чем поступали мои противники. Я не буду убегать от фактов, и укрываться от них в область красноречивых восклицаний, загадочных прорицаний и эффектных тирад. Я поведу эти факты за собой не в виде 2-3-х сомнительных свидетельских показаний, а в виде всего ма­териала, добытого следствием. Вольно прокурору восклицать: "Я убеж­ден!", вольно поверенному гражданского истца думать, что "доказать об­винение и грозить" его доказать — однозначно — для судей этого мало. Вы не подпишите приговора по столь страшному и загадочному обвине­нию до тех пор, пока виновность Имшенецкого не встанет перед вами так же живо и ярко, как сама действительность».

Из речи того же адвоката по уголовному делу о крушении па­рохода «Владимир»: «Картина исследуемого нами события так глу­бока по своему содержанию и так печальна по последствиям, что да позволено, будет мне, хотя на минуту забыть о тех практических це­лях, которые преследует каждая из сторон в настоящем процессе. Вам предстоит нелегкая и притом не механическая, а чисто творческая ра­бота — воссоздать эту картину в том виде, в каком она отвечает дей­ствительным, а не воображаемым обстоятельствам дела». Затем дает­ся подробная информация в нужном ракурсе.

Таким образом, под данным психологическим воздействием понимается создание предварительных очагов возбуждения в ЦНС через активацию после произвольного внимания для формирования доминанты необходимой для принятия нужного вам решения.

Мой — твой вывод

Операция мышления проходит ряд стадий и заканчивается син­тезом информации и формированием умозаключения.

Принцип приема «мой — твой вывод» состоит в воздействии на анализ информации собеседником, но не на синтез. Если воздействовать на стадию формирования вывода напрямую, то можно натолкнуться на противодействие со стороны интеллектуальной сферы собеседника, и достижение цели вряд ли будет возможно из-за формирования стойкого очага торможения (как защита от чужеродного воздействия), который имеет стойкую негативную эмоциональную направленность.

Другое дело, если человек мысленно вас «догоняет». Вы формули­руете проблему, даете избирательно факты достаточные для создания алгоритма решения, отсекаете ненужные вам пути решения путем фор­мирования к ним негативных бессознательных установок (развешива­ние ярлыков, выпячивание негативных сторон при принятии невыгод­ного вам решения, ссылка на известность данного факта и т. д.). На этом следует остановиться, так как принимать решение человек должен сам.

В качестве примера можно привести речь адвоката П. А. Алек­сандрова по уголовному делу о ритуальном убийстве Сарры Моде-бадзе: «Я спрашиваю, если, обращая внимание на эти раны, хотят •^ доказать, что они были ранами прижизненными, что они были про-' изведены для извлечения из ребенка крови с известной целью, то дай­те характеристические признаки этого.... Где следы катания в бочке, где следы полукруглого долота для выдалбливания желоба для стока крови, где обрезание ногтей и сосков на груди? А обрезание ногтей — предварительное следствие тщательно исследовало, и этого обреза­ние не оказалось. Где же знаки и синяки от тупых перевязок? Где зна­ки, которые показывали, что кожа как будто истерта? И этого нет».

Затем идет переход к анализу субъективной стороны преступле­ния, говорится о культуре различных народов, религий. Зреет вывод о невозможности совершения этими людьми данного преступления.

По делу Лукашевича, обвиненному в убийстве своей мачехи, адвокат Н. Ф. Плевако добивается вынесение оправдательного вер­дикта путем подробного анализа составных частей умышленного убийства и убийства в состоянии запальчивости (т. е. в состоянии аф­фекта): «...только что произнесенная прокурором речь закончена тем же обвинением — обвинением в умышленном убийстве.

Конечно, для того чтобы судить, насколько данные обвинения подготовляют к подробному приговору, надо выяснить, что за дея­ние, в котором обвиняют нас? Нет ли в этом отношении, между нами, какого-нибудь разномыслия?

Но относительно умышленного убийства ни у одного народа не было разногласия. Умышленное убийство — это самое страшное зло, на какое только способна злая воля человека, умышленного убий­цы. Я не знаю такого заблуждающегося века, я не знаю такого заб­луждающегося человека или отдельного народа, где бы на умышлен­ного убийцу смотрели иначе. На него везде идет гнев законодателя, раздражение общества, строгий приговор суда. И совершенно понят­но. Ведь умышленный убийца— это человек, который умеет заста­вить в себе замолчать то естественное чувство отвращения, которое возбуждается у человека при мысли о крови, о страданиях, о смерти. Ведь умышленный убийца — это человек, которому ничего не значат стоны, просьбы и мольбы жертвы, которую он разит...

Но ввиду этого законодатель, суд и тысячелетняя мудрость ве­ков давно уже выработали положение, ввиду математической систе­мы, не допускающей никакого возражения, что между убийством умышленным и убийством при других условиях может быть величай­шая разница, и законодатель отвел для другого убийства название запальчивого. Запальчивое убийство — другое дело. Здесь человек не имеет времени побороться с нравственными запросами, которые ме­шают ему исполнить известное зло.... В самом поступке запальчивого убийцы видно бывает, от каких причин произошло убийство: произошло ли оно от внешних причин — страха, ужаса или от причин внутренних — мести, ревности и т. д.». Далее следует подробное из­ложение, как данное деяние трактуется в законодательстве России и ряде стран. После этого делается переход на конкретный поступок подсудимого и все изложенное переносится на это деяние. Вывод при­сяжных — оправдательный вердикт.

Защитник И. П. Карабачевский по уголовному делу О. Палем, обвиняемой в убийстве Довнара доказывает, что чувства этих людей носили очень душевный и сердечный характер: «Тут нам приходится отметить одну подробность в высшей степени характерную.... Среди ночи вдруг раздается звонок. На звонок выходит дежуривший у боль­ной Туманов. Он просто остолбенел от удивления: перед ним Довнар, только за несколько часов перед тем выехавший отсюда со всем бага­жом. Что такое? Что случилось? Услыхав от Туманова, что доктор запретил впускать теперь кого-либо к Ольге Васильевне, Довнар без­молвно стоит некоторое время. Наконец он просит Туманова "пере­дать ей вот это". Что такое? Мешок с апельсинами "по случаю насту­пающего праздника"...».

В тот же день опять заходит Довнар. Как только Палем увидала. его,— так утверждает свидетель,— она «ужасно обрадовалась» и «моментально выздоровела». Делается вывод об ответных чувствах Довнара. •

Следовательно, данный прием заключается в создании аналити­ческой модели и включении ее в операции мышления присяжных для получения нужного решения, вытекающего из предъявляемой схемы.

Троянский конь

Прием заключается в разрушении охранной доминанты очага возбуждения в ЦНС. Любое наше решение, которое встречает возра­жение со стороны противников, находится под прикрытием эмоцио­нально-волевого и интеллектуального компонентов. Первый — не дает очагу возбуждения затухнуть и искусственно его поддерживает, а второй пытается отбить вероятные атаки на него и еще больше ук­репляет его доминирование.

Только снижение эмоционально-волевых реакций обнажает интеллектуальный компонент, который без соответствующей ценно­стной окраски может транспонироваться в противоположное реше­ние. Есть еще вариант реагирования — информационный стресс с не­предсказуемой реакцией, вплоть до агрессии. Усыпление бдительнос­ти путем постоянного согласия и аргументация в дальнейшем, могут повлиять на решение в вашу пользу. Так подводная лодка идет за ми­шенью, повторяя все ее движения, с целью выявление слабых мест жер­твы, чтобы потом выпустить все свои торпеды наверняка.

В своей статье «Обвиненные и свидетели» А. Ф. Кони вспоми­нает забавный случай: «Однажды, начав обвинительную речь по об­ширному, длившемуся несколько дней делу о подлоге нотариального завещания Седкова, я, несмотря на все старания, никак не мог вспом­нить фамилию одного свидетеля, а, между тем, без ссылки на его по­казания было невозможно обойтись, так как он был очень важным из впервые вызванных в суд по просьбе защиты свидетелей. У свидетеля на шее была медаль на аннинской ленте. За эту медаль я и ухватился.

Неоднократно возвращаясь к разбору показания этого сви­детеля, правдивости которого я доверял безусловно, я стал ссылать­ся в самых осторожных и уважительных выражениях на этот вне­шний признак. Во время перерыва заседания, после речей защиты этот свидетель обратился ко мне в зале для публики, выражая свою крайнюю обиду: "Я, милостивый государь, — говорил он, — имею чин, имя, отчество и фамилию; я был на государственной службе; я не «свидетель с медаль на шее», как вам угодно меня называть, я этого так не оставлю!" Пришлось извиняться, ссылаться на свою "дырявую" память и на невозможность справляться во время речи с деловыми отметками. Но "свидетель с медалью", иронически сме­ясь, сказал: "Ну, уж этому-то я никогда не поверю; я прослушал всю вашу речь и видел, какая у вас чертовская память — вы чуть не три часа целые показания на память говорили, а перед вами ни листоч­ка! Только мою фамилию изволили забыть! Вы меня оскорбили на­рочно, и я желаю удовлетворения". "Я к вашим услугам, если вы счи­таете себя оскорбленным, — сказал я, торопясь на свое место, — и во всяком случае сейчас же, начиная возражения защите, публично извинюсь перед вами и, объяснив, что вы считаете для себя обидным иметь медаль на шее, назову ваше звание, имя и отчество". — "То есть как же это? Нет, уж лучше оставьте по старому и, пожалуйста, не извиняйтесь — еще хуже, пожалуй, выйдет, — нет уж, пожалуй­ста, прошу вас"...».

Когда А. Ф. Кони, оправдывался, ссылаясь на забывчивость, это только укрепляло веру человека в то, что его старались оскор­бить. Как только А. Ф. Кони согласился извиниться, психологичес­кая защита на уровне эмоциональной сферы была «пробита», а «укол» в виде объяснений, в чем человек себя считает оскорбленным без эмоционального компонента (строгой негативной реакции) был осмыслен логически здраво.

Таким образом, сущность приема троянского коня заключа­ется в незначительной уступке собеседнику, снятии его охранной доминанты в ЦНС, а затем воздействии на интеллектуальную сфе­ру неопровержимыми фактами, что приводит к принятию нужного вам решения.

Подыграть себе

Для выхода из тупиковых ситуаций иной раз необходимо сде­лать некоторые допущения, которые увязывают все проблемы в один алгоритм и приводят к определенному решению. В данном случае об­разуются ассоциативные связи в ЦНС, которые помогают в нужном ключе разрешить возникший процесс асинхронности.

Для демонстрации рассмотрим, каким образом на практике этот прием применил С.А.Андреевский при защите братьев Келеш, обвиняемых в поджоге одного из цехов своей фабрики, якобы с целью получения страховой премии. Путем постановки наиболее необходимых для разрешения вопросов, произвольно трактуя фак­ты, адвокат сам дает на них ответы и добивается оправдательного приговора: «Если, таким образом, вы вспомните, что после того, как дым уже пробился наружу, прошло более 2-х часов, прежде чем он стал настоящим образом обращать на себя внимание, то вы, ко­нечно, признаете, что для внутреннего процесса тления нужно по­ложить также немалое и, во всяком случае, еще большее количе­ство часов, и для вас станет ясно до очевидности, что в 6 часов ве­чера кладовая была заперта контролером Некрасовым уже с невидимой, но готовой причиной будущего пожара. Это была за­бытая папироска, запавшая искра, что-нибудь такое маленькое — я в точности не знаю что (ведь истинная причина большинства по­жаров неизвестна), — но для меня не важен вопрос: что именно? Для меня важен другой вопрос: мог ли прибегнуть к такой причи­не, к такому медленному и неверному средству человек, который желает, умышляет, заботится, устраивает так, чтобы пожар про­изошел непременно? Вот что важно для меня».

Этой фразой С. А. Андреевский пытается отвлечь внимание от высказанной им спорной версии. Информация присяжными по­лучена, а времени на ее обработку он не дает, так как выдвигает следующий аргумент: «И для меня ответ несомненен: нет, не мог. Такие шутки выкладывает только случай, а не умысел. Попробуй, в самом деле, зажженной папироской сделать пожар — мудреное дело, а сколько пожаров именно происходит от неосторожно бро­шенной папиросы». А затем следует обращение к подсознанию по­средством описания обыденной ситуации: «Вот, положим, вы ку­рите и занимаетесь. Кладете возле себя зажженную папиросу или сигарету, иногда бывает, что каждый раз, как вы ее оставляете, она потухнет. И вам приходится ее вновь зажигать, а иной раз запиши­тесь, зачитаетесь —глянь: а между тем, вся папироска до конца сго­рела на пепельнице. Иной раз табак горит успешно, иной — нет: дотлеет до какого-нибудь корешка — и стой, — попадается сырая ниточка и — кончено. И кому же лучше знать эти свойства табака как не табачному фабриканту?

Поджигатель бы непременно взял себе в союзники керосин, стружки и всякие другие горючие материалы. Но ничего этого здесь не было. И не было не только потому, что якобы подозрительная куча мусора на месте пожара была не что иное, как истлевший та­бак, бумага и папиросы..., но и потому, что до прихода пожарных не было вовсе пламени, а горючие материалы непременно дали бы пламя. Поэтому уж если не смазывать табак керосином и не под­кладывать горючих веществ, то поджигателю неминуемо следова­ло предвидеть, что для успеха горения нужно сделать тягу, дать доступ воздуху, открыть где-нибудь форточку или выбить окно — иначе далее чада и тления дело не пойдет. Но и этого сделано не было.

Таким образом, вся история пожара громко говорит нашей со­вести и ясно доказывает нашему уму, что пожар этот не задуман чело­веком, а вызван непредвиденным случаем».

Следовательно, вставленное в определенном месте вольное допущение, нивелирование его инородности путем отвлечения внимания, может помочь в проведении своей точки зрения по какому-либо вопросу.

Железная логика

Мысль представляет собой опосредованное выражение взаимо­связи явлений и процессов в психике человека. В отличие от чувствен­ного познания (ощущение, восприятие) мышление является высшей формой активного отражения субъективной действительности посред­ством целенаправленного опосредованного осознания связи и отно­шений предметов и явлений, решения проблемных ситуаций и т. д.

Операции мышления имеют свою закономерность: это может быть простейшее сравнение, то есть установление сходства или различия со­поставляемых объектов, мысленное дробление объекта на части (анализ) и последующее их соединение (синтез), что позволяет подготовить осно­ву для более сложных мыслительных актов. Используя данные опера­ции, человек формулирует понятие, суждение, умозаключение.

Стадии мышления представляются как целеобразование, то есть возникновение побуждения на достижение определенного результа­та, ориентировки или оценки условий и выработки общего плана дей­ствий, определение промежуточных целей, без которых невозможно достижение успеха, формирование окончательной программы дей­ствий (дерева прогнозных решений), анализа результата при возмож­ной реализации решения и выводов.

Особенности протекания процессов мышления индивидуальны, но могут изменяться при развитии человека. Выделяют наглядно — образное (операции мышления осуществляются без непосредственно­го взаимодействия с объектами), наглядно —действенное (координа­ция движений и восприятия) и абстрактно —логическое (операции со знаковыми системами посредством языка и т. д.) мышление. Воздей­ствие на человека способом железной логики заключается в формиро­вании сложных образов для выработки целенаправленного решения.

С. А. Андреевский, представитель защиты по уголовному делу о покушении на убийство своей жены неким А. П. Богачевым, для дости­жения оправдательного приговора демонстрирует процесс создания ряда промежуточных целей по формированию у присяжных убежден­ности в невиновности подсудимого; «Мы не знаем, сама ли Команская — мать разошлась с мужем или он ее бросил, но мы видим, что за последние годы она жила на средства своих незамужних дочерей, ко­торые никаких определенных занятий не имели. Дело известное, что когда незамужние дочери сидят на шее у матери, то она мечтает вы­дать их замуж и не бывает особенно требовательна к женихам. Но когда, наоборот, мать питается от дочери, она смотрит на зятя враж­дебно. Она, уступая ему дочь, сама норовит сесть ему на шею, и так как охотников до такой ноши немного, то в подобных случаях мать является природной союзницей дочери во всех распрях с мужем; она в них прямо заинтересована.

И если зять дорожит женой, то прямой расчет тещи состоит в том, чтобы постоянно вырывать у него дочь из рук, тянуть на свою долю деньги и кормиться своею властью. Вы видите, таким образом, что план будущих отношений к мужу входил, пожалуй, даже более в интересы матери, нежели дочери. А в самом выполнении плана наблю­дается столько мелких расчетливых и каверзных изворотов, что изоб­рести их мог только старый и холодный ум. Молодая женщина, пред­ставленная самой себе, никогда бы не додумалась до таких закорючек».

Приглашая размышлять вместе с собой, адвокат незаметно навя­зывает свое" решение спорных вопросов, которые необходимы для фор­мирования умозаключения. Далее он дает информацию, трактуя ее в свою пользу, для укрепления в своей предыдущей версии присяжных: «Но есть еще одна смешная подробность, которую возводят в серьезную мораль. В первые брачные дни с женой случилась болезнь, которая приписывает­ся любовному усердию мужа. И вот, на этом приключении сооружается чучело «зверской страсти». Позвали докторов. Явились женщина врач и врач — мужчина. В качестве эксперта фигурировал опытнейший акушер и разумнейший человек И. М. Тарановский, который прямо и откровен­но сказал, что болезнь молодой дамы ничему определенному приписать нельзя. Но теща... О, удивительная мать! Поторопилась рассказать едва знакомому ей приятелю Богачева, что муж досаждает своими ласками больной жене. Молодой слушатель этих неожиданных признаний очень резонно ответил матери, что излишек мужской любви еще небольшое горе. Не видите ли вы, господа присяжные заседатели, в этой тещиной болтовне явной улики в том, что она никоим образом не ожидала от брака своей дочери настоящей семейной жизни?».

Налицо попытка формирования одной из промежуточных це­лей. И далее: «Можно ли с какой бы то ни было точки зрения винить Богачева? Почему он знал, что жена действительно нездорова? Ведь это на лице не написано и никакому контролю не поддается: эти укло­нения легко было принять за кокетство, за испытание любви. За игру в стыдливость, мало ли за что... Но уж если дочь сказывает это мате­ри, а мать об этом трубит, то значит, что прочная привязанность ни­когда не входила в их расчеты, что это был не брак, а продажа на срок». Последний вывод и лег в основу вердикта присяжных.

Довольно прочная система связок присутствует в выступлении адвоката С. А. Андреевского по уголовному делу Мироновича обви­няемого в покушении на изнасилование и убийство Сарры Беккер. Ее труп был найден в ростовщической кассе Мироновича, где девушка ночевала в качестве сторожа. «Попробуем, однако, задаться вопросом: кто убил? Мы уже знаем, что цель убийства была искажена следствием с самого начала, благодаря признаку изнасилования. Мы видели, что изнасилования не было. Но все это можно видеть и раньше. Не говоря уже о положении тела поперек кресла; о половой неприкосновенности Сарры, самый костюм ее показывал, что она погибла как сторож кас­сы, неосторожно впустивший вора. Она найдена в том наряде, в каком вошла с улицы, с ключом от своего жилища в кармане. Она, очевидно, имела дело с кем-то, кто не мог располагаться в кассе как дома, кто должен был с минуты «а минуту уйти. Это был посторонний».

Сформулирована промежуточная цель, с которой трудно не со­гласиться. Далее: «Затем: украдены вещи. Кто говорил вам, что здесь был грабеж поддельный, тот забывает, что только после настоящего вора можно найти такую обстановку, когда не знаешь, был он тут или нет. Потому что поддельный грабеж не может рисковать сомнением, а настоящее преступление только сомнения и добивается. Ведь Мироно­вич, будто бы подделавший грабеж, вначале ничем не мог его доказать!

Еще если бы он вынул из кассы заложенные вещи, то продажу их можно было бы доказать книгами. Но украдены вещи из витрины, которым инвентаря не было, и Н. Беккер (родственник погибшей) даже отказывается признать пропажу большинства вещей; не всплыви они впоследствии чудом, никто бы не поверил, что они были, да сплыли. Так никто грабежа не поддерживает. И это не могло не внушить мыс­ли, что грабеж был настоящий.

Поэтому после первых ложных шагов против Мироновича след­ствие должно было кинуться в сторону — искать неизвестного. Кто был этот неизвестный?... Были ли указания на неизвестного? Да были. Азбучное следственное правило состоит в том, чтобы искать после­днего, кто видел убитого и говорил с ним. Этот последний, кто видел Сарру Беккер, был намечен сразу, — то была какая-то женщина, но она сразу же пропала. С самого начала на этом важнейшем пункте перед следователем зияла непроницаемая тайна».

Вырабатывая негативное отношение к следствию, обвиняя его во всевозможных ошибках, найдя их действительно, защита перед при­сяжными как бы изрекает мудрость — единожды совравший — кто тебе поверит!

Постановка промежуточных целей (здесь был посторонний, украденные вещи именно из витрины, отсутствие изнасилования, то есть объекта преступления, алиби Мироновича и т. д.) ставят под со­мнение всю линию обвинения. Далее следует выпад в сторону обвине­ния, что и явилось победой защиты. Дело в том, что перед направле­нием дела в суд, в полицию явилась некая Семенова и сообщила, что убийство С. Беккер осуществлено ею самой. Следствие посчитало, что Семенова виновна лишь в недонесении об убийстве и сокрытии его, а Миронович предстал перед судом по обвинению в покушении на из­насилование и убийство С. Беккер.

И вот защитник, достигнув промежуточной цели (был посто­ронний), продолжает: «Да, Семенова рассказывает, что она одна уби­ла С. Беккер. М. Безак (сожитель Семеновой) в это время лежал на диване в Финляндской гостинице, поджидая ее с добычей. Семенова кормила его кражами, но обещала сделать и нечто побольше. На этот раз она сдержала слово. Она вбежала к нему вся в слезах убийства и бросила ему деньги и вещи...

И действительно, кто же такая эта Семенова? Женщина с пре­ступным прошлым, совершившая пять краж и два мошенничества, женщина безжалостная в отношении всех, кроме своего Миши, для которого она даже обкрадывала своих добрых знакомых, и притом, она та самая женщина, которая в последний час перед убийством сно­вала возле кассы, подзывала к себе Сарру на извозчике, а потом, в последний час перед ее смертью, сидела с ней перед дверью кассы, и, наконец, — та самая, которая тотчас после убийства убежала от теп­лого трупа со всеми вещами, добытыми преступлением. Ведь все это факты бесспорные, признаваемые прокурорами. Какие тут еще воп­росы, какое лукавое мудрствование допустимо здесь?

Я думаю, что если бы вообще сознающиеся убийцы подверга­лись такому невероятному экзамену, какому подвергалась Семенова под руководством прокурора судебной палаты Муравьева, то винов­ных никогда бы не оказалось».

Далее детально сопоставляются факты по данному делу и рас­сказ Семеновой. Особого внимания требуют рассуждения:

— об орудии убийства. «Говорят: гири не было, — это выдум­ка, была газовая труба: И здесь опять Семенова самостоятельна, как лицо, разоблачающее тайну действительности. Она опять знать не хочет вещественных доказательств следователя, — и представьте: на­ука за нее! Эксперт профессор Монастырский... вторит Семеновой: орудие было шарообразное...»;

— о способе похищения. «Одним из самых замечательных при­емов проверки слов Семеновой был прием проверки ее показаний о витрине. Вначале, как известно, было, между прочим, чрезвычайно труд­но понять, каким образом похищены вещи из витрины: все в ней каза­лось в порядке. Замок был не поврежден, маленький ключик висел на особом гвоздике, на своем месте. Вы помните, как по этому поводу ос­трили полицейские над Мироновичем: какой, подумаешь, аккуратный вор! Как он о хозяине заботиться, даже ключик не свое место повесил. Ирония эта, кстати сказать, была достаточно бессмысленна, потому что если представить себе, что так устроил сам Миронович, то это было бы с его стороны ни с чем несообразно: запирать маленьким ключиком ящик витрины, когда большой вход во всю кассу оставляется на всю ночь отпертым. Н