История идей и археология Фуко

История идей	Археология Фуко
Контролирует производство дискурсов посредством сильных исключений, как-то: 1) говорить можно не все и не при любых обстоятельствах, 2) разделение и отбрасывание (игнорируется речь неугодных лиц), 3) полностью исключается ложное.	Изучается каким образом в конкретных исторических условиях в поле производства дискурса появляются исключения, вроде тех которые указаны слева. Внимание концентрируется не на противопоставлении истинного ложному, а на воле к истине.
Не придает дискурсу характер основного исторического события, концентрирует свое внимание на природе мысли.	Считает дискурс основным историческим событием, практикой, подчиняющейся правилам.
Видит источник дискурсов в фигурах автора, дисциплины истины.	Указанные слева фигуры интерпретируются как негативная игра рассечения и прореживания дискурса.
Постулирует непрерывность дискурса.	Рассматривает дискурсы как прерывные, соседствующие и взаимоперекрещивающиеся практики.
Реализует правило внутреннего, идет от дискурса к его ядру.	Реализует правило внешнего, не ищет внутреннее дискурса. Определяет условия его возможности.
Считает принципами исследования: сознание; единство; регулярности; значения; непрерывности; причинности; зависимости; знаки и структуры; идеологию запрета.	Считает принципами исследования: события; серии; оригинальности; условия возможности событий; прерывности; случайности; свободы; трансформации рассеяния; игры (дискурс – это всегда игра).

 

 

История идей – это традиционная философия. Археология[92] – философская система самого Фуко. Философствование Фуко реализует триаду: генеалогия – критика – археология. Генеалогия изучает образование дискурсивных практик, в которые вовлечены многие тысячи людей и которые проводятся по анонимным правилам, изначально никому не известные. С ними можно ознакомиться, лишь проведя историческое исследование. Критика анализирует процессы прореживания, перегруппировки и унификации дискурсов. Но решающее философское действие совершается в археологии, а именно – проблематизация в историческом поле. «Проблематизация – это совокупность дискурсивных и недискурсивных практик, вводящих нечто в игру истинного и ложного и конструирующих эту игру в качестве объекта мысли (будь то в форме морального размышления, научного познания, политического анализа и т.д.)»[93]. О путях проведения этой игры свидетельствует содержание правой части таблицы 2.3.

Разумеется, философия Фуко должна была кульминировать в этике. Так оно и случилось. В этике Фуко стремился быть максимально конкретным. Поэтому она является для него не абстрактной дисциплиной, а учением о технике, искусстве жизни, которое выступает как забота о себе. Этика заботы о себе развита Фуко в его третьем томе истории сексуальности[94].

Он выделил три фазы развития заботы человека о себе. В античности заботу о себе истолковывали как приобщение к идее мирового добра и в связи с этим пеклись о собственных душах. В эпоху христианского средневековья заботились о приобщении к божественному, ради этого подавлялась плоть. Наконец в Новое время заботятся о себе как психическом существе. Секс понимается как реализация желания, он не тормозится внутренним, глубоким (божественным). Секс выносится на поверхность жизни человека. Фуко это приветствует. Но он не являлся защитником сексуальной необузданности. Человек обязан контролировать себя, или, иначе говоря, заботиться о себе. «Для этого он действует на самого себя, предпринимает познание себя, контролирует и испытывает себя, себя совершенствует и преобразует»[95]. Человек призван делать из себя произведение искусства, осуществлять искусство существования, реализовывать этико-поэтическую функцию. Нет критериев этики, но есть стили существования, эстетика жизни. Философская система Фуко заканчивается этикой заботы о себе, которая к тому же объединяется с эстетикой.

Как нам представляется, оценка философского проекта Фуко в целом должна быть достаточно высокой. Для его творчества характерны: единство методологических установок и их реализаций, включение в философию концептуального содержания истории, эффективная реализация проблемного метода, придание новых импульсов практике человеческой жизни, детальное исследование феноменов дискурсивно-практической формации.

Как должна выглядеть теория управления в горизонтах археологии Фуко? Условиями ее действенности является систематическое изучение всего обилия анонимных правил поведения в той или иной области деятельности людей, выделение различных аспектов незакономерного, забота о себе в мире случайного и зыбкого, выработка собственного стиля жизни, связывание подлинного с деятельностью малых групп людей. В рамках заботы о себе нет макроменеджмента, здесь торжествует микроменеджмент.

Жак Деррида известен всему миру как основатель деконструктивизма. Его прельщает деконструирование как сочетание деструкции и конструкции. Деструкция – это разрушение; Деррида не желает быть апостолом разрушения. Но почему он отказывается от идеалов конструирования? Разве люди не конструируют свою социальную жизнь? Как известно, от имени социального конструктивизма выступают очень многие обществоведы. По Деррида, конструирование просто-напросто невозможно. Он сторонник принципа «ни то, ни это; и то, и это»[96]. Сторонник социального конструктивизма считает, что он способен всегда выбрать верное решение, действуя по правилу «это, а не то». Но такое в принципе невозможно, ибо люди свободны, они вольны выбирать, не соглашаться с любыми решениями, принятыми от их имени. Человек – существо апоретическое (греч. a – отрицательная частица, poros – выход; aporia – безвыходность). Ему только кажется, что он нашел выход из затруднительной ситуации, но затем выясняется, что это не так. В пользу такого положения дел свидетельствует, например, и живучесть социального неравенства, и неспособность людей справиться с терроризмом, и отсутствие единого мнения во всех социальных науках. Ученые стремятся преодолеть апории, но они непреодолимы. Поэтому Деррида вступается за апории. Но что можно и следует с ними делать? Их следует привести в движение, которое Деррида называет различением (фр. differánce c a), которое он отличал от простой констатации различия (differénce c e). Различение обеспечивает саму возможность философствования, без него оно не может состояться. Различение – это производство различий. Но каким образом оно должно осуществляться, существует ли на этот счет определенное правило. Деррида был убежден, что наличие такого правила разрушает философствование. Конструирование любых центров, любых законов неприемлемо, ибо оно приводит к диктатуре. Но иллюзией является и прогресс. Единственное, что мы можем обеспечить посредством апоретики – это трансгрессия, нескончаемый переход от одних апорий к другим.

Подобно Фуко, Деррида закончил свой грандиозный философский проект этическими изысканиями. На первый взгляд совершенно непонятно что может предложить сторонник апоретической философии в этике. В ней ведь изначально принимается, что возможно принятие такого решения, которое устраивает всех. Но в апоретическом хаосе такое решение не существует. Анализ творчества Деррида показывает, что он довольно мучительно искал своего собственного этического самоопределения. Как нам представляется, решающее на этот счет он сказал в эссе «Дар смерти».

Он по-прежнему делал упор на амбивалентности всех тех ситуаций, которые считаются моральными. «Каждый другой есть каждый другой. Каждый другой совсем другой»[97]. Отсюда следует, что недопустимо ко всем относиться одинаково, как того требуют так называемые законы нравственности. Поступающий таким образом уравнивает всех и в результате совершает предательство по отношению к каждому другому. Если одному сказать «да», то для другого оно есть «нет». А это означает, что справедливость невозможна без несправедливости. К тому же и «да», и «нет» продвигают всех, и меня, и другого, к смерти. Никто и никогда не может обойтись без наделения себя и другого смертью. Но означает ли это, что апория должна переживаться пассивно? Ни в коем случае, иначе деконструкция была бы не более чем игрой в слова. Центральная этическая идея позднего Деррида состояла в утверждении, что амбивалентность этической ситуации является условием невозможной возможности. И этим условием надлежит воспользоваться таким образом, чтобы исходная апория была преобразована в трансгрессию. Речь идет именно о ней, а не о регрессе, или прогрессе. Трансгрессия же есть продвижение к смерти. Моральные рецепты Деррида кажутся неконкретными. Но на это утверждение в духе его деконструкции можно ответить следующим образом: войдите в нравственную апорию, освойтесь в ней, и только тогда выяснится, какое невозможное следует осуществить.

Философское творчество Деррида оценивается по-разному, и восторженно, и максимально критически. Одни считают, что он открыл перед философствованием новые горизонты. Другие полагают, что зачисление Деррида в разряд выдающихся философов является недоразумением. Деррида часто обвиняют в недостаточной философской строгости, в попытке скрыть простоту своих идей экзотическими словами, в нигилизме и мистике, в выступлении против основных ценностей западной цивилизации. На наш взгляд, при оценке философии Деррида следует поставить ему в заслугу, прежде всего, апоретику и трансгрессию. Строго говоря, деконструкция и есть философствование в форме апоретической трансгрессии. Апоретика хороша тем, что рассматриваемая проблематика заостряется до предела. Такого рода искусством редко кто владеет. Деррида же обладал им чуть ли не в совершенстве. Трансгрессия же выступает формой активизма, она не терпит покоя и успокоенности. Не случайно американский философ Ричард Рорти сделал любопытное заявление: «Я думаю, что деконструкция – это американское творение»[98]. Деконструкция – изобретение Деррида, но ее родственность с активизмом, столь характерным для американцев, бросается в глаза.

В упрек Деррида мы выдвигаем два основных аргумента. Во-первых, он не стремился преодолеть апории. Во-вторых, Деррида излишне поспешно отказывался от теоретических достижений; он явно недооценивал значимость рафинированной научной теории. Мы уже отмечали достоинства апоретики. Но, возможно, у нее есть и слабые стороны. Центральный вопрос обсуждаемой темы заключается в возможности преодолеть апорию. Если это в принципе невозможно, то Деррида кругом прав. В противном же случае к его философствованию могут быть предъявлены серьезные претензии. На наш взгляд, есть основания утверждать, что апории в принципе преодолимы. Весьма показательна в этом отношении история вопроса о корпускулярно-волновом дуализме частиц. Этот дуализм актуален в рамках классической физики, но его нет в квантовой механике. В ней свойства квантового объекта описываются непротиворечиво, без апории волна/корпускула. Деррида неправомерно абсолютизировал апоретичность в составе философии. Вопреки Деррида любая область знания не соткана из одних апорий.

В контексте нашей книги резонно поставить вопрос о возможности деконструктивистской концепции менеджмента. По нашему мнению, она не только возможна, но и предлагает ряд интересных новаций. Традиционно считается, что менеджмент, руководствуясь научными представлениями, позволяет принять хорошо оправданное решение. Но с этой, внушающей спокойствие позицией, трудно согласиться тому, кто ежедневно окунается в противоречивые перипетии деятельности менеджера. Пожалуй, многие согласятся с представлениями, навеянными деконстуктивизмом Деррида: а) менеджер действует в ситуации апорий (каждый тянет в свою сторону), б) от них нельзя «отмахнуться», именно на них следует обращать основное внимание, в) работая с апориями, продвижение вперед предстает как выработка новых апорий, г) решение приходится принимать в условиях апорий, д) это невозможная возможность, или, иначе говоря, действие, лучше которого не видно. Основной вывод деконструктивистского менеджмента таков: наилучшее решение наиболее апоретично. Все традиционные принципы, в частности, принципы свободы, справедливости, ответственности, оказываются не у дел. В любом случае они должны быть пересмотрены.

Продолжая рассмотрение основных постструктуралистских теорий, целесообразно обратиться к творчеству Жан-Франсуа Лиотара, еще одного выдающегося французского философа XX столетия. Его часто считают основателем философского постмодернизма. Для этого есть определенные основания. Он прославился своей знаменитой работой «Состояние постмодерна» (1979), которая нашла широкий общественный резонанс среди интеллектуалов. Под постмодерном Лиотар понимал постиндустриальное западное общество, которое сложилось после 1960 года в связи с широким развитием информационных технологий.

Рабочая гипотеза Лиотара состояла в том, что по мере вхождения в эпоху постмодерна, информационного общества изменяется статус знания[99]. Проблема состоит в определении статуса нового знания и в ответе на его вызов. Что происходит? Что нужно делать в состоянии постмодерна?

По Лиотару, любое знание есть языковая игра, в которой определенным образом соотносятся денотативные (что-либо фиксирующие), перформативные (являющиеся исполнением какого-либо действия) и прескриптивные (предписывающие действия получателю информации) высказывания. Имея их в виду и следуя Лиотару, сравним нарративное, научное и паралогическое знание на предмет его легитимности (законности).

Нарративное (народное, традиционное, ненаучное) знание, реализуемое как синкретическое единство денотативных, перформативных и прескриптивных высказываний, принимается повествователем и слушателем в качестве легитимного постольку, поскольку оба принадлежат к одной и той же культуре; предание переходит от одного члена сообщества к другому и не требует разветвленных аргументаций и доказательств.

Научное знание, полагал Лиотар, изолирует денотативные высказывания от перформативных и прескрептивных. Такая изоляция позволяет ввести противостояние ложного и истинного. Правомерность науки должна быть доказана на основе документов и экспериментов[100]. Злоключение науки, однако, состоит в том, что перформативные и прескриптивные высказывания остаются вне ее компетенции, их легитимность не может быть доказана научным путем. Наука встречается с трудностями уже при обосновании собственной правомерности. Так, согласно теоремам К. Гёделя, даже истинность самой образцовой математической теории, арифметики, в ней самой недоказуема. Односторонность научной эпохи нашла свое разрешение в паралогическом, т.е. отклоняющемся от науки, знании.

Паралогия выступает как множащееся число языковых игр, кибернетических, логических, математических, гуманитарных: «Никто не владеет целым», принцип универсального языка оказался полностью разрушенным[101]. Легитимность информации оценивается не по критериям истинно/ложно, а по степени ее эффективности. На место нарративного и научного знания пришла агонистика многообразных языковых игр, позитивная оценка диссенсуса, без которого нет творчества и воображения, открытости производству новых высказываний и идей.

Паралогия существенно трансформировала всю философию, в том числе казавшийся незыблемым принцип реальности. Строго говоря, она вообще не знает никакой реальности. Посредством паралогии невозможно легитимировать знание о реальности. Существует не реальность, а запрос на нее. Длительное время этот запрос считался вполне состоятельным, и наука выполняла заказ на него. Но паралогия выявила нелегитимность самого заказа на реальность. В конечном счете, любая наука, будь то математика или физика, неизбежно обращается к ценностным представлениям, которые не совместимы с денотативными высказываниями.

В связи с опрокидыванием принципа реальности Лиотар противопоставлял объективно ориентированной эстетике прекрасногоэстетику возвышенного. Эстетика возвышенного – это не тоска по реальному, а сотворение непредставимого, не дающего сделать себя присутствующим. Что нас завораживает в квадрате Малевича? Не реальность квадрата, а непредставимое и виртуальное.

Философия Лиотара выступает и как определенная этическая программа. Она зовет к экспериментированию, решительно отвергает желание заняться поиском устраивающих всех единства, идентичности, безопасности, консенсуса. Кто следует этому желанию, неминуемо попадает в тиски террора. Избегая его, вполне возможного в информационном обществе, каждый человек должен набраться смелости и взять ответственность за свое поведение на себя. Люди в качестве «атомов» общества расположены на пересечении прагматических, т.е. жизненно важных для них, связей. Паралогия довлеет над ними. Тем не менее, субъектом принятия решения является не паралогия, а индивид, активный и добросовестный участник языковых игр. В качестве такового он способен избежать террора.

Грандиозный успех, выпавший на долю «Состояния постмодерна», оказался для Лиотара неожиданным. Не случайно он поспешил представить основание своей теории в максимально выверенном виде. Так появилась его книга «Le différend» (1983). Le différend – это непреодолимое разногласие. Интересно, что русские и немецкие авторы часто переводят différend (диферан) как распрю или спор (нем. Widerstreit)[102]. Но при этом допускается существенная неточность. Создается впечатление, что смысловым центром диферана является распря и спор, т.е. несогласие, достигшее максимально обостренной формы. Но дифераном может быть и такое расхождение во мнениях людей, которое воспринимается ими спокойно и бесстрастно. Диферан – это разногласие, которое не может быть преодолено никаким образом, ибо мнения оказываются несоизмеримыми друг с другом. Указанная несоизмеримость не может быть побеждена ни насилием, ни аргументами.

Каждая фраза (жест, предложение, слово, возглас, молчание) инициирует некоторый возможный мир, элементами которого выступают 1) смысл (значение фразы), 2) референт (вещь, которая называется именем), 3) отправитель (тот, кто к кому-то обращается), 4) адресат (тот, кому направляется фраза). Полновесная фраза не может состояться в случае, если отсутствует одна из четырех инстанций возможного мира. Что касается имени, то оно всего лишь обозначает референт, но не обладает смыслом. А ведь задача состоит в том, чтобы присоединить к имени смысл. Референт не является значением фразы. Фраза соотносится не с референтом, а с ситуацией, которая конституируется взаимосвязью фраз, в вырожденном случае всего лишь одной фразой. Но фразы могут присоединяться друг к другу различными правилами, которые образуют соответствующие режимы (повествования, описания, командования, вопрошания, объяснения, убеждения) и их жанры (научные, психоаналитические, прагматические, этические, диалектические и т.д.). Согласно Лиотару, отсутствуют всякие основания для предпочтения одних жанров другим. Когда это обстоятельство фиксируется, а именно, выясняется, что, несмотря на предпринимаемые усилия, невозможно установить правильное в противовес неправильному, то имеет место диферан как событие. Причем диферан никогда не существует в единственном числе, следовательно, большие рассказы (метарассказы) вроде монорелигиозных систем, гегелевской диалектики, марксизма, различного рода универсальных объяснений мира в принципе несостоятельны. Они в той или иной форме игнорируют событийную природу возможных миров. Не существует мир как таковой, а существуют возможные миры, которые конституируются людьми в процессе языковых игр посредством диферанов. Наиболее органичным образом дифераны поставляются выдающими деятелями искусства как образы возвышенного, которое в отличие от прекрасного не может быть привязано к каким либо объектам.

Нетрудно видеть, что Лиотар кардинально переосмыслил традиционную рациональную западную философскую парадигму. Всем ее основополагающим концептам придумывается некоторая альтернатива. На место понятий ставятся фразы, логические правила заменяется режимами соединения слов (языковыми играми), объекты растворяются в ситуациях, семантика поглощается прагматикой, истина – эффективностью, соизмеримость теорий – их несоизмеримостью, добро и красота – возвышенным и, наконец, ценности – диферанами.

На наш взгляд, философский проект Лиотара по его концептуальному богатству должен быть отнесен к лучшим теориям в составе постструктурализма. Нам осталось перечислить основные положения этой теории в систематизированном виде.

· Не понятия и основанные на них дискурсы, а лишь языковые игры выражают всю полноту жизни человека.

· Возможные миры, элементами которых являются смыслы, референты, отправители и адресаты, инициируются фразами их сочетаниями, осуществляемыми согласно некоторым режимам.

· Жанры фразеологии несовместимы друг с другом.

· Диферан – это событие, языковая игра, несоизмеримая с другими языковыми играми, т.е. невозможно обосновать ни ее правильность, ни неправильность.

· Дифераны представляют наиболее возвышенные моменты человеческой жизни, они не совместимы с какими-либо структурами.

· В своем развитии знание прошло три этапа, вначале оно было нарративным, затем стало научным и, наконец, в эпоху постмодерна приобрело паралогическую форму. Трем типам знания соответствует три типа его легитимности.

· Наука имеет дело с дескриптивным знанием и руководствуется концептом семантической истины. Научные теории выступают как большие рассказы (метарассказы). В эпоху постмодерна наука приобретает форму паралогии.

· Паралогия выступает как агонистика языковых игр, которая реализуется посредством прескриптивных и перформативных высказываний (фраз). Критерием легитимности паралогии является эффективность.

· Человек расположен на пересечении прагматических игр.

· В контексте диферанной паралогии переосмысливаются все политические, социологические, этические и эстетические концепты, в частности, эстетика прекрасного замещается эстетикой возвышенного.

· Следует не поставлять новую реальность, не примерять понятия с чувствами, не существовать в рамках структур, не подчиняться целому, а изобретать новые языковые игры, события, дифераны, возвышенное, непредставимое.

Вновь мы стоим перед необходимостью трансформации философской теории в концепцию менеджмента. Возможно ли это применительно к философии диферанов Лиотара? Конечно же, возможно. Смысл диферанной концепции менеджмента состоит в стремлении к возвышенному и непредставимому. На первый план выносится масштаб искусства. Традиционная наука признается недостаточной для менеджмента. Критики же имеют возможность обвинить Лиотара в принижении потенциала нетрадиционных наук, например, теории принятия решения. Впрочем, надо полагать, даже они отдадут должное новациям Лиотара, после которых традиционная наука смотрится как унылое сопровождение стремительных ритмов современной общественной жизни.

Итак, мы рассмотрели три основополагающих для постструктурализма проекта, связанных с именами Фуко, Деррида, Лиотара. Эти три проекта во многом схожи друг с другом. Во-первых, от языка не переходят больше к вещам. Во-вторых, языку придается необыкновенная подвижность. В-третьих, недовольные традиционной наукой, постструктуралисты отходят от идеалов всякой науки. Они считают, что науке неподвластны анонимные правила дискурсов (Фуко), апории языка (Деррида), принципиальные несогласия оппонентов, т.е. дифераны (Лиотар). Как видим, подобно немецким философам их французские коллеги заняты поиском определенностей новой теории, не традиционной, а критической. В этой связи немецкие философы сделали ставку на институт коммуникативного рационального дискурса. Французские постструктуралисты противопоставляют коммуникативной рациональности достижение необычного результата в антагонистической языковой игре, который они часто величают событием. Обе установки актуальны для менеджмента. Он может истолковываться по-разному, как дискурсивно-рационально (немецкий путь), так и лузус-событийно[103] (французская стезя). На наш взгляд, беда обоих направлений состоит в их отстраненном отношении к метанауке, альтернативу которой они вынуждены изобретать. Впрочем, делают они это довольно выразительно.

 

Дискурс

Удивительно, что Вы чуть ли не с восторгом описываете сомнительные новации постструктуралистов. Они же относились к науке без всякого почтения, а Вы, вроде бы, выступаете от имени науки.

Критики достойны изъяны воззрений постструктуралистов, но не их достижения. Вас что-то раздражает в постструктурализме?

Критика науки. Но науке они не в состоянии противопоставить какую-либо альтернативу. Вы же не станете утверждать, что им удалось найти замену науке?

Не стану, но отмечу, что вопреки подчас громким заявлениям постструктуралистов, по сути, их критика в основном касалась только устаревшей части науки, а не ее новейших теорий. Между ними и постструктурализмом вполне возможны контакты. По-моему, Вы не учитываете это обстоятельство.

У меня создалось впечатление, что постструктуралистам никак не удается наладить контакт с серьезной наукой. А все их рекомендации какие-то расплывчатые.

Уважаемый коллега, мы же с Вами философы. Неужели мы не в состоянии самостоятельно оценить достижения постструктуралистов, например, их акцент на проблематизирование, поиск апорий, определение принципиальных несогласий?

А менеджменту это надо?

Выводы

1. Лингвистический поворот: нет ничего важнее языка, все остальное устроено как язык. Структуралисты считали это устройство закономерным. Именно это положение подверглось резкой критике со стороны постструктуралистов.

2. Столпы постструктурализма единодушно выступили против закономерного в языке, но от имени разных концептуальных систем. М. Фуко – с позиций проблематизаций, Ж. Деррида – с позиций апорий, Ж.-Ж. Лиотар – с позиций принципиальных несогласий (диферанов).

3. Проблематизации – сердцевина философии Фуко, его археологии.

4. Археология Фуко кульминирует в этике заботы о себе.

5. Согласно Фуко, субъект в любой области деятельности имеет дело с обилием анонимных правил.

6. Сердцевину деконструктивизма Деррида составляет апоретика, переход от одной апории к другой, трансгрессия. Ученые стремятся преодолеть апории, но они непреодолимы.

7. Согласно Деррида амбивалентность этической ситуации является условием невозможной возможности. В творческой деятельности апории размечаются возможностями, которые не являются окончательным разрешением практических вопросов.

8. Ж.-Ф. Лиотар считал, что не понятия и основанные на них дискурсы, а лишь паралогические языковые игры выражают всю полноту жизни человека. Критерием легитимности паралогии является эффективность.

9. По Лиотару, следует не поставлять новую реальность, не примерять понятия с чувствами, не существовать в рамках структур, не подчиняться целому, а изобретать новые языковые игры, события, дифераны, возвышенное, непредставимое.

 

 

Концепты

Лингвистический поворот

Проблематизации

Апоретика

Диферан

Деконструкция

Апоретическая трансгрессия

Агонистика языковых игр

 

Динамика научного знания

 

 

Современное знание исключительно динамично, скорость его модификации и трансформации постоянно увеличивается. Этот процесс нуждается в осмыслении. В связи с этим нельзя не отдать должное представителям так называемой исторической школы, К. Попперу, И. Лакатосу, Т. Куну и П. Фейерабенду. Именно они первыми привлекли внимание к динамике научного знания. Разумеется, при этом не обошлось без накладок.

Следует также отметить, что историческая школа исключительно популярна у методологов различных наук, в частности, экономики и менеджмента. Многие из них полагают, что именно она определяет существо современной философии науки. Безусловно, философия науки не сводится к исторической школе. Но, внимание, оказываемое исторической школе, показательно.

Карл Поппер считал, что фальсифицированная теория неминуемо должна быть заменена новой теорией[104]. Без этого никак не обойтись. Старая теория зачеркивается. Истинностное содержание новой теории, T₂, превосходит истинностное содержание T₁. Соответственно ложное содержание новой теории меньше ложного содержания устаревшей теории. Поппер не учел, по крайней мере, нескольких обстоятельств. Во-первых, мы оперируем не одной теорией, а теоретическим рядом (старая теория не зачеркивается). Во-вторых, он не учел, что теоретический ряд непременно должен дополняться теоретическим строем.

Имре Лакатос внес важные новшества в теорию Поппера[105]. Он считал, что каждая теория представляет собой научно-исследовательскую программу (НИП). Теория вариативна. У вариаций той или иной теории имеется общее ядро, но различные з ащитные пояса. Следует четко различать вариацию теорий в рамках одной и той же НИП от смены самих научно-исследовательских программ. Как правило, в рамках одной и той же НИП работает множество ученых. Развиваемые ими теории различны, но у всех их имеется общее ядро.

Допустим, сопоставляются взгляды основателей маржинализма У. Джевонса, К. Менгера и Л. Вальраса. Почему мы их считаем классиками маржинализма? Потому что в развиваемых ими теориях есть основополагающий инвариант, так называемый предельный анализ. Такого рода инвариант как раз и образует ядро теории. Ядром неоклассической НИП являются следующие положения: а) каждый экономический агент предпринимает решения в соответствии со своими установками, б) он максимизирует функцию полезности, в) отдает предпочтение состоянию равновесия экономической системы. Ядром классической политической экономии является трудовая теория стоимости.

Приведем пример из менеджмента. Питер Друкер, пожалуй, первым выдвинул программу управления посредством знания. Он многократно изменял свою теорию, но ее ядро он сохранял.

Лакатос объяснил устройство каждой отдельной НИП, но не представил их связь друг с другом. Следует отметить, что методологи различных наук, в том числе менеджмента, часто приписывают ему то, чего в его философии на самом деле нет. Ошибочно утверждается, что Лакатос рассмотрел связь теорий. В действительности же для него каждая теория является научно-исследовательской программой. Она содержит вариации в защитном поясе, но они не образуют совокупности теорий. В полном соответствии с теорией Лакатоса научно-исследовательскими программами можно признать, например, теории стратегического менеджмента, развитые Чандлером, Питерсом, Портером, Прахаладом. Все его утверждения относятся к одной теории, а не к их взаимосвязи. К тому же приходится отметить, что в характеристике как ядра теории, так и его защитного пояса он был чрезвычайно скуп. В его работах много недоговоренностей. В параграфе 1.10 мы рассмотрели врутритеоретическую трансдукцию, в соответствии с которой совершается переход принципы – законы – модели – факты – референты. Руководствуясь пониманием трансдукции, можно было бы определить ядро теории как ее принципы и законы, а к защитному поясу отнести модели и все остальное. Но сам Лакатос не характеризовал свою теорию столь определенно, как мы это сделали в предыдущем предложении.

Вопреки Попперу и Лакатосу Томас Кун и Пол Фейерабенд сформулировали тезис о несоизмеримости теорий. Они полагали, что сравнение достоинств и недостатков теорий в принципе невозможно. Почему? Потому что для них характерны принципиально различные понятия. И Куну, и Фейерабенду был явно чужд концепт научно-теоретического строя. В противном случае им пришлось отказаться от тезиса о несоизмеримости теорий.

Томас Кун полагал, что эпохи нормальной, образцовой науки сменяются периодами экстраординарной науки[106]. На смену одной образцовой науке (парадигме) приходит другая парадигма, а разделяют их периоды научных революций. Греческое слово paradeigma обычно используется для обозначения некоторого образцового знания. Особенность позиции прагматистски настроенного Куна состояла в убеждении, что любая теория не может быть освобождена от присущего ей социологического и психологического содержания. Но большинство философов науки не согласны с Куном. Они полагают, что, например, математическая, физическая или менеджериальная теория могут рассматриваться во всей их чистоте. Можно установить как связан, например, менеджмент с социологией и психологий, но недопустимо включать их непосредственно в него. Итак, позиция Куна состоит в том, что он, признавая изменчивость знания, отрицал возможность соизмерения парадигм, каждая из которых, представляет собой борьбу с различного рода головоломками. Нет такой надежной основы, которая позволила бы установить иерархию парадигм. Между тем она существует, ее как раз и задает научно-теоретический строй.

Многое из философии Куна близко современным американским специалистам в области менеджмента. Это объясняется общей для них неопрагматической настроенностью. Но даже с учетом этого обстоятельства куновская концепция парадигмы не очень популярна у американских менеджеров. Дело в том, что у Куна парадигма – это нечто долговременное, например, механика Ньютона, возраст которой более 300 лет. Если теории быстро сменяют друг друга, то притягательность концепта парадигмы падает. Но в менеджменте теории как раз сменяют друг друга достаточно быстро.

Пол Фейерабенд не только признавал изменчивость знания, но даже горячо выступал за всемерное размножение теорий[107]. В этом состоит защищаемая им концепция пролиферации (от лат. proles – потомство и ferre – нести), размножения теорий. Чем больше теорий, тем меньше догматизма и тоталитаризма. Любая теория имеет право на существование и на что-нибудь сгодится. Но в силу несоизмеримости теорий нельзя установить их иерархию. Совокупность теорий образует хаос, а не упорядоченное целое. Фейерабенд полагал, что содержание его концепции передается выражением «методологический анархизм». Имеется в виду, что анархизм отрицает иерархизм. Динамика знания состоит в нарастании хаотического потока теорий, которые, строго говоря, даже сосчитать невозможно. Но выше было показано, что совокупность теорий всегда обладает определенной иерархией. Решающая ошибка Фейерабенда состояла в том, что он считал несовместимыми концепты иерархии и плюрализма.

Специалисты в области менеджмента редко обращаются к воззрениям Фейерабенда. Видимо, их раздражает вычурность многих заявлений Фейерабенда, его склонность к чрезмерному плюрализму.

Ради полноты картины рассмотрим также концепцию соответствия теорий, развитой выдающимся физиком Нильсом Бором. Он полагал, что менее развитая теория получается из более развитой теории посредством так называемого предельного перехода. Так, если в формулах специальной теории относительности устремить к бесконечности скорость света, то получатся формулы механики Ньютона. По мнению Бора, новая теория в принципе не может обойтись без старой теории, они, мол, дополнительны. Нельзя сформулировать квантовую механику без языка классической физики. На наш взгляд, Бор не учел достаточно полно процесс интерпретации концептуального содержания устаревшей теории на базе новой теории. Старые концепты не сохраняются, они переосмысливаются. Нет никакой необходимости ставить их в отношение дополнительности, они просто находятся в составе одного и того же интерпретационного ряда. Отметим также, что концепция соответствия теорий Бора популярна с