Вся совокупность обрядовых действий Перехода означает очищение, освобождение и путь души по мирам, с непременным возвращением к земной жизни.

Действа «зеркально» повторяютсяна входе и при выходе с капища.

После того, как люди вошли на капище, круг замыкается особым обережным действием с топором («топоромах»), или иным «боевым железом», после чего топор, оружие (либо два топора крест-накрест), кладутся на выходе лезвием наружу.

КРЕПИ ЗЕМНЫЕ

 

Обряд славления Родных Богов открывается призванием или приглашением божественной силы в деревянное изображение. Чаемое присутствие в кумире Бога или Богини обозначается одетым поясом-рушником (наброшенным платом).

Завязывание символизирует удержание призванной силы. Пояс, надетый на капь – это крепи Яви. На другом уровне понимания это сотворение мира из изначального хаоса. Пояс отделяет верх от низа, земное от небесного, так в мире воцаряется лад и божественный порядок. Одевая пояс, человек крепит себя в мире Яви. В сказках и быличках набрасывание пояса (рубашки, позднее креста с тем же значение оберега) снимает чары, возвращает душу, и раскрывает врата в мир людей.

Снятие пояса говорит о высвобождении, отпускании, о прощании с духовной силой, посетившей кумир, капище и людей, и об окончании обряда.

При общении с кумиром принято преклонять одно колено, в исключительных случаях родновер совершает простирание Земле. Выразить свои чувства можно и приниканием к кумиру с наложением ладоней и целованием.

Целование кумиров не раз бичевалось христианскими учителями веры, как «ложное твари поклонение», это описания обрядовых действ, так же как и многие другие дошли до нас благодаря «лютым гонителям». Издревле на Руси освящали поцелуем обыденный предмет, целовали упавший хлеб, возвращая ему бытие. В нашей традиции поцелуй равен клятве, присяге верность. «Еду из вашего града вон, да не будет на вас моего целования…» – сказано в древнейшей Псковской летописи.

Касаясь кумира ладонями и лицом человек чувственно выражает любовь и почтение той запредельной Силе, которую олицетворяет кумир.

Расскажем и о других особенностях обрядового поведения на капищах. Так в капищном круге принято оставлять повязанные ленточки, хлеб, мед и иные дары духам места. Освящение обрядового круга жрица начинает с угощения духов Хранителей места.

В сказке «Василиса Премудрая» девушка подливает маслице под столбы и «пятки» ворот, кормит злобного сторожа-пса и дарит ленту берёзке. По всей видимости сказка сохранила архаичную модель поведения жрицы.

В первой части обряда жрицы приглашают добрых Духов и «Угощение» хлебом, молоком и иными дарами.

Обрядовое возливание масла на краду; молока и напитков – священному изваянию; обрядовое кормление духов; обряд Прощи – дарения ленточек священному древу – суть продолжение древнейших традиций народного благочестия.

ОГОНЬ – БРАТ СОЛНЦА

 

Обрядовое возжжение огня хранит память о первом даре Богов, когда от удара камня о камень родилась огненная искра.

Согласно древнейшим мифам Огонь был тайно принесён из мира Богов, и путь Героя, первым добывшего огонь, озарён жертвенным светом. Миф о добыче огня Прометеем хранит память о первом человеческом подвиге за други своя. Огонь является вестником в трёх мирах и связывает мироздание в единое целое.

Огонь, добытый наидревнейшим способом – трением зовется Чистым Огнем, другие его имена Царь-Огонь, Огнебог, Сварожич.

Обожествление Огня уходит в такие глубины человеческой памяти, что одновременно может ассоциироваться с первым проявлением духовного сознания людей. Круглый очаг, «ложе огня», сложенное из камней, – суть самое первое святилище.

Слово «Огонь» – означает «изгоняющий»: холод, мрак, опасных хищников. Значение огня как спасителя и благодатного защитника, восходит к палеолитической древности, более поздняя «пастушеская» память об огне стороже через много столетий ожила в имени Семаргла, явленного крылатым псом. Слово «пламя, полымя» – позднего происхождения и относится ко временам подсечного земледелия, когда обширные участки леса выжигались под пашню – такое пламя оставляло после себя «полое», пустое место – поле.

В современном обрядовом почитании Огонь - божественный гость, пришедший на пир, ему доверчиво открывают душу: «Батюшка ты Царь-Огонь… коримся Тебе, молимся Тебе, сожги-спали с нас скорби и болезни, страхи и переполохи…»

Схождение Огня на Краду, при духовных усилиях всего круга – малое, но истинное чудо, явленное нам в наше далекое от чудес время.

Крада (крода) – это обрядовый костер, сложенный в виде маленького бревенчатого сруба. Крода – суть прямое обращение к Роду. Кроме известных связей Огня с Солнцем и с космосом в общеиндоевропейских представлениях, в гимнах Агни в Ригведе огонь воспевается, как вестник Богов ион же возносит жертвы высочайшим Космическим Богам.

Крада велика, согласно Нестору-летописцу, была погребальным костром радимичей, вятичей и северян. Слово «крада» означало не только погребальный костер, но и всякое жертвенное сожжение: «крады и требища идольская», а в русских переводах с греческого Х века слово «крада» соответствует греческому «горящему жертвенному алтарю». А. Котляревский сближал интересующее нас слово с санскритским cradda – священная жертва в честь мёртвых

 

Фото 22

 

Крада означает и гнездо Огненной птицы, и клеть – грудную клетку человека с горящим сердцем, и возносящуюся к небу ладью. Если костер складывается купальцем (шалашиком) то это уже мировая гора, исток …

В русских сказках Огонь представлен, как Вещий Судия. В сказке «Волк и семеро козлят» описывается огненный поединок: прыжок через костер, горящий в яме. Коза прыгнула через пламя, а волк прыгнул да и ввалился в яму. Реконструируя события сказки, мы выходим к традиции древних ордалий – клятв и испытаний перед священным ликом Огня, а так же Воды и Земли. Известно, что клятва Огнем почиталась одной из самых священных, и человек, чтобы доказать свою невиновность, проходил через пылающие врата из двух костров, и невредимо клал руку на огонь.

Другая сторона огненного поединка – порог, огненный переход в новое время. Волк в сказке олицетворяет зимние месяцы, пору сурового выживания. Его уход в небытие – означает смену времён года. Коза – тёплый, плодоносный период года, а её семь козлят – это тёплые месяцы, пригодные для земледелия. В этом случае сказка, по сути своей народная опера, восходит к календарной мистерии.

В сказке Огонь, разведенный в яме, мог означать и древнейшее святилище. Подобное было обнаружено и раскопано в городке Плёс в Среднем Поволжье. Время его существования совпадает с первыми каменными христианскими храмами в этом краю, но капище было окружено не меньшим, а может быть и большим почитанием. Археологи тщательно воссоздалипорядок осеннего жертвоприношения. В глубокую яму с пылающим на дне огнем опускали части жертвенного лося, и, возможно, дар от полученного урожая. О том, что жертвоприношение совершалось осенью, говорит возраст рогового слоя животного. По всей видимости, огонь ниже уровня земли предназначался Божеству (Велесу), дарующему удачу на охоте, богатство и урожай.

Другой аспект ритуального прыжка через огонь – очищение, опять же характерное для праздника-перехода. Коварный и жестокий Волк не сумел пройти сквозь огонь и остался на дне ямы.

 

 

ЦАРЬ-ХЛЕБ

 

«В период средневековья и ещё совсем недавно в качестве жертвы огню бросали в костер пирог или освященный в церкви хлеб», – пишет Н. Велецкая

Этотхлеб в обрядовой практике называется Требой. «Языческая терминология прочно вошла и в христианский обиход: Сотворим требу господеви и богов и нашему». Связь требы с позднейшими глаголами «требовать» и потреблять… объясняется первичной ритуальной сущностью слова: выделение доли приплода для принесения в жертву было обязательным требованием, а поедание жертвы (тельцов и овнов с солью) являлось потреблением жертвы. Глагол жрать (жерати) означал как священнодействие, принесение жертвы «требы», так и ритуальное поедание, потребление, части принесенной жертвы», – пишет Б. Рыбаков.

Глагол «требовать» произошел от тъеребовать – теребить – разрывать на части. В современном значении он означает настаивать, упорствовать в своём желании. «Требовать»- означает приносить дары Богам, озвучивая свои пожелания. Но всегда ли человек знает, что страстно желаемое пойдет ему во благо? Так, не обладая всеведеньем, мудрый избегает решительного натиска на духовный мир, отставляя за Богами полную свободу, ибо человек пишет свои желания на песке, а Боги читают в сердце.

Обрядовая Треба представляет собою свежеиспеченный домашний каравай. Это святыня и её не принято касаться руками, поэтому требу заворачивают в белый рушник с обережной вышивкой. Хлеб пекут в ритуальной чистоте, украшают священными символами Богов и узорами из листьев, ягод, цветов и колосьев. На Руси хлебное тесто традиционно не солили, иначе хлеб будет «не настоящий», поэтому соль подавали отдельно, отсюда и знаменитое «хлеб-соль».

Славяне вошли в историю, как земледельческий народ. Вспаханное и засеянное поле они называли жизнью, как пишет об этом Б. Рыбаков. Для земледельца святыней и мерилом божьего благоволения всегда было жито, хлеб – эти слитые воедино силы Земли и Неба, плоть отцов и их овеществленный Дух.

Если мы на миг остановимся на этой мысли, то откроем простую и важную истину: весь наш обрядово-праздничный комплекс – это «жертвенник Земли», воздвигнутый некогда нашими предками.

Долгое время пахота на Руси почиталось Царским трудом, и со времён арийской древности первую весеннюю борозду на поле проводил царь. Летописи сохранили рассказ о том, как царь Иван Грозный выезжал весною «на прохлад», ради царской «потешной пахоты». Так Царь Земной кланялся Царю Хлебу.

Хлеб насущный был не столько пищей, сколько переживанием: ведь именно в земледельческий период ещё более остро и трагично была осознана жертвенная взаимосвязь миров – духовного и земного. Крестный путь Хлеба н е когда породил литургический ритуал: саму «мистерию Христа» и многие житийные мотивы святых мучеников. «Меня мнут, колесуют, палкой бьют, полосуют… топчут, мочат… конец мой огонь и зубы…» – говорят народные загадки. В русских деревнях мукомола почитали сильным колдуном. Слова «молоть» и «молить» близки по звучанию, а мельник и жрец – по значению.

Размолотый и испечённый хлеб, в отличие от зерна, был «мёртвым», но именно он становился объектом подлинного почитания, как отдавший жизнь во имя жизни. Хлеб – это сама плодородящая смерть, как назван он в обряде болгарской поманы – поминок по самому себе.

Хлеб, святыня земледельца, был в прямом смысле плотью отцов. Пращуры питали живущих, живые жертвовали ушедшим. Мир мёртвых одаривал живых своим плодородием. До 17 века на Руси регулярно распахивали кладбища, превращая их в хлебородные поля. В данном случае «Миф воплощал собой теснейшее сближение с абсолютной истиной, какое только может быть выражено в словах» (Г. Юнг)

Печение и поедание хлеба некогда составляло отдельный торжественный ритуал, устоявшийся обряд, где сам стол земледельца был первым алтарем для жертвенной трапезы. Крошка хлеба, упавшая под стол, забирала с собою потерянную жизненную силу; её непременно поднимали, а упавший кусок хлеба освящали поцелуем.

Первый испечённый хлеб всегда предназначался предкам, таким образом, весь хлеб символически жертвовался умершим. «Первинок» разламывали и клали на окно. Тёплый пар, точнее дух был пищей предков.

О судьбе такого «жертвенного хлеба» рассказывает русская сказка «Колобок», его не успели разломить, и он в конце концов достается Лисе, как «тотемному» предку из мира животных.

Требный Хлеб – это и образ благодатного земного царства и всего волшебного круговорота жизни. В сказке о царевне Лягушке такими «ликами и плотью мира» служат праздничный каравай, ковёр, вытканный волшебницей и отчасти даже полотняная рубашка.

 

Фото 23

 

Хлебу да соли долог век! Слава! – этим речением начинается обряд Обнесения Хлебом. Перед «обнесением» Берегини высоко поднимают хлеб на рушнике вверх, обозначая его рождение от Неба и Земли.

Старшая женщина несет хлеб по кругу посолонь, и каждый участник кладет на него ладони: правую – если желает себе, левую – если близким и друзьям, обе – если его пожелание охватывает мир и множество людей. Раскрытая ладонь – древнейший символ Макоши, её «печать». Пожелание не высказывается вслух и доверяется только Хлебу.

Прикосновение ладоней – это обращение к Душе хлеба и древний образ клятвы наложением рук, свидетельство верности избранному пути, и одновременно пожелание, уходящее в мир светлой Нави – пресуществление материального в духовное.

Христианское пресуществление даров – обрядовый переход вина и хлеба из разряда физического в разряд духовных вещей имеет ту же природу, но с большей долей чисто магических, заклинательных действий священника. В нашем народном обряде это священное таинство – становится деянием всего круга, выражением коллективной воли и единения вокруг Святыни Хлеба. Родная вера не прячет свои таинства за Царскими Вратами, она избегает непостижимых таинств и умолчаний – этих родимых пятен искусственных неприродных религий, она пребывает в Мире и с Миром под куполом небес.

Требный хлеб, завернутый в рушник – это сама Земля, облаченная в покровы Природы и «мирская душа» готовая к таинству перехода.

ПРЕЛОМЛЕНИЕ ХЛЕБА

 

После обнесения требы жрец отделяет верхнюю (украшенную) половину каравая от нижней, как некогда Сварог разделил твердь земную и твердь небесную. Ритуальное преломление хлеба необходимо для того, чтобы хлеб, порушенный на земле – в мире Предков явился целым. Этим деянием жрец освобождает душу хлеба, оно же означает духовный подвиг, жертвенность, преломление нашей жизни.

На всяком обработанном металле лежит проклятие природных Богов, и чтобы правильно высвободить силу и сохранить душу хлеба, жрец «рушит» его деревянным или костяным ножом. Возможно использование древних нуклеусов – кремневых ножей и серпов эпохи неолита, того давнего времени, когда каждый мужчина –земледелец был жрецом и пребывал в особых отношениях с Богами – подателями благ.

Левой рукой жрец прижимает хлеб к груди, означая сердечную искренность этого деяния. Правой рукой он округло отделяет верхнюю часть каравая, слева направо, совершая правое дело: подобно тому, как делил хлеб старейшина в родовой общине.

Этот жест почитается нами как часть подлинной родовой культуры восточных славян. В целом же движение ножа в сторону груди при разрезании каравая можно понимать и как отдание жизни хлебу, точно так, он отдает нам свою.

Нет сомнений, что всемужчины «земледельцы в славянской традиции являлись своего рода жрецами Божества умирающей и воскресающей Природы, Хлебного Бога (Бога хлебных колосьев), Бога-пахаря (Сварога).

В русской колядной песне есть такие слова: «Ой во поле, поле, там плужок ходит, за тем плужком сам Господь ходит» – пишет М. Б. Новиков-Новгородцев.

В основе всех видов жертвоприношений лежит два принципа:

Первый – убеждение, что нельзя получить что-либо, не отдав чего-то взамен: за всё нужно платить. Второй – целостное мировосприятие, когда священное охватывало весь Природный мир.

 

Фото 24

ТРЕБА – В НЕБО!

…Творяще требу кумирам

…Требы, кладомые вилам (русалкам)

Летописное наследие

 

Священная суть славянского обряда, его сердце – Огненная Треба, когда жертвенный хлеб, возложенный на пылающую краду – предается Огню, вестнику Богов. Это дар, приносимый ради упрочения связи миров, призванный их напитать и уравновесить.

Огненное благодарение – это мощное, подлинное, единое деяние веры, оно роднит нас, «новых славянских язычников» с нашими далёкими предками и даёт нам силы уверенно смотреть в будущее.

Треба, переданная через Огонь, насыщает души живых и мёртвых незримым хлебом. Это духовный пир восполняет силы людей на жизненном пути и «питает Небо», она восстанавливает плодородящие силы Земли и умиротворяет Предков.

Погружение обрядового хлеба в пылающую краду – означает огненное обновление Мира и человека.

Так каждый праздник Мир проходит через «огненный порог» точку перехода, где мы навсегда расстаёмся со старой частью нашего «я», мы растём, отбрасывая отжившее.

Мы – колос на ветру, выстаивающий под напором стихий и приносящий зерно бессмертия.

Радение на восход требы – это яркое обрядовое деяние всего круга под руководством жреца.

Силой мысли своей мы можем превосходить все пределы тварного мира и в единый миг достигать небесных чертогов Родовых.

Это короткое радение открывает нам врата Сварги и является духовным завершением обряда принесения требы.

 

 

ЧАРОЧКА ДВУКОНЬ, ГРЯДИ ПОСОЛОНЬ!

Фото 25

После принесения требы, по кругу традиционно идёт братина с медом, квасом, молоком или иным добрым напитком. Из общего ковша пращуры пробовали «первинки»: мед и добрые напитки от сообща добытого урожая. Разделить общую долю во время обряда означало разделить судьбу! К этому мифологическому пониманию восходит обряд общей круговой чары, откуда каждый участник обряда испивает глоток. От земледельцев обряд общей Братины перешёл в воинский дружинный быт.

Налитая до краев чара братина (полная чаша) означает дар Богов и желанное изобилие. Новгородские словене называли полноводный Ильмень ковшом Святогора, старейшего из Богатырей, а сама языческая братина вмещает всю благодатную силу Земли, Воды и Неба, а сам обряд означает единство Рода во имя Его благоденствия. В некоторых родовых традициях (у адыгов и современных алан) этот обряд называется «чаша Знания».

В обрядах славления родных Богов Братина идёт посолонь, её плавное движение напоминает ход Солнечной ладьи, в обрядах поминовения совершает обратный ход. Братина замыкает Коло силы на исполнение желаний, суть которых выражают здравицы и славы.

Человек, произнеся славу, может пригубить напиток, но может и совершить возливание на Землю, восходящее к древнейшему обряду Кормления Земли.

Пустую братину, переворачивают вверх дном, чтобы не было «пусто». Братина есть образ общей доли, поэтому она никогда не бывает пустой и в промежутках от праздника к празднику заполняется зерном.

Иные значимые действа, возможные во время обряда: Вождение – шествие с ритуальным символом праздника, переход со знаменем общины означают движение во времени, коло жизни.

Среди возрожденных действ Родной веры – женский обряд опахивания сохой, направленный на оберег месту и людям, в его основе магия заговоренного круга, священной границы, которую не смеет переступить зло.

Радения и богодеяния (мистерии, ряжения, окрута) – это экстатические практики, во время которых отключается способность к самоконтролю и самонаблюдению, исчезает диктат ума, и мир людей и духов приходит в ощутимое соприкосновение. Как и в глубочайшей древности мистерии дают опыт, который невозможно получить в обыденной жизни.

Всякий праздник или обряд – это прежде всего большой труд, это прямое жертвование, это отважный прорыв в сопредельные миры и принятие высочайшей ответственности. Обрядовое служение ставит человека на жреческий путь и приоткрывает путь волхва.

ПУТЬ ВОЛХВА

Священная суть обряда в понимании большинства людей нуждается в особых людях-хранителях, посвященных в таинства веры. Применительно к древнему язычеству и возрождённому Родноверию – это волхвы, вящие жрецы, родовые старейшины, признанные главы и верховоды общин и кругов.

Сейчас много говорят о волхвах древности, спорят о том, кто из нынешних лидеров Родной Веры имеет право называться волхвом? Чтобы понять суть явления, надо заглянуть в его исток.

Тысячу лет назад духовное сословие Руси прошло через катастрофу. После крещения Руси» в «административных форпостах» Киева волхвы были лишены духовной власти и решающего голоса. В церковном уставе Владимира Святого к ведомству духовного суда было отнесено ветьство, зеленичество, потворы, чародеяния, волхования, а наказанием за все выше перечисленные грехи было сожжение, однако некоторое время прежних волхвов поддерживало старое боярство. Есть сообщения о неких старцах-советниках, состоявших при удельных князьях, а языческие амулеты-змеевики были в ходу у крещёных бояр до ХIV века, но как полновластные «властители дум» волхвы неизбежно сходили с исторической сцены. Немного дольше сохранялись древние капища и обычаи в русских провинциальных городах и дальних весях. Вся языческая письменность и литература первого тысячелетия нашей эры (если таковые были) оказались уничтожены, и только обширная «бесписьменная культура» отставила величественные следы. Вполне возможно, что наука радикально недооценивает образованность волхвов – хранителей языческой мудрости и слагателей славянских мифов, часть из которых уцелела в форме былин. Этой недооценке, безусловно, способствует тысяча лет забвения и лжи, а также вульгарный образ язычества в общественном сознании. Языческих мифов в поэтической обработке высокого культурного уровня, которые бы производили впечатление, сопоставимое с поэмами Гомера и Гесиода, история не сохранила, но это не значит, что их никогда не существовало. «Слово о Полку Игореве» убеждает нас в том, что высшие слои русского общества знали совершенно иной уровень языческой культуры – рафинированной, глубокой, утонченной. О культурно-исторических корнях такого язычества мы знаем невероятно мало, ибо христианство тысячу лет выпалывало все следы его присутствия на Руси, уничтожая следы альтернативной теологии. Но можно не сомневаться, что высшие языческие жрецы в образованности не уступали христианским проповедникам.

История знает немало случаев, когда волхвы поднимали и возглавляли народные восстания, «мутили народ» в Белоозере, Новгороде, и в Суздале. В 1227 году Новгороде на Ярославовом дворище сожгли четырех волхвов-кудесников, прельщавших народ «ложными чудесами и потворами». В ХIV веке в Ростове Великом на Чудской стороне был сокрушен последний общегородской идол Велеса.

Со свержением любого культа его содержание неизбежно мельчает и вырождается, но его хранители никогда не сдаются до конца. Оставшиеся в живых волхвы и кудесники растворились в крестьянской среде, затаились под ризами Православия, чтобы при первых признаках оттепели двинуться в языческий поход. Таких «двоеверцев» было столь много, что при посвящении в сан, будущего попа подводили под клятву: не волховал ли он прежде, не клал ли требы идолам, не проводил ли тайных языческих обрядов?

«Согласно исследованиям Б. А. Рыбакова, русский народ, некоторые князья и зодчие воспринимали Христа совершенно иначе, нежели большая часть духовенства (кроме священников- волхвов): это также тексты волочебных песен, отношение крестьян к трапезе, как к причастию, название стола «престол» (алтарь), этнографически зафиксированный среди русских православных крестьян Ростовской губернии обряд причащения домашним медом, совершаемый старшей женщиной в семье, – все это позволяет говорить о том, что определённая часть крестьянства являлась исполнительницей жреческих функций,» — пишет М.Б. Новиков-Новгородцев.

Духовное наследие волхвов, «ушедших в народ», сохранило русское крестьянство и частично горожане, но лишь по мере востребованности. Так практиками древнего знания оказались деревенские колдуны и знахари, ведуньи и травознатцы, гадатели, кудесники-шаманы и другие духовно одаренные люди.

Приведем интересные и временами забавные наблюдения Д. О. Шеппинга («Русская народность в её поверьях, обрядах и сказках»):

« Самые поверья о ведунах и ведьмах, их нравы, действия, атрибуты, их тесная связь с очагом, даже их сборища на Лысой горе вокруг чертова требища в великие дни Купалы и Коляды — все это носит на себе чисто человеческий характер аллегорического изображения кумирослужения, жречества и праздничных торжеств нашей дохристианской старины.

Постоянное смешение в представлениях ведунов и ведьм человеческого с мифическим и естественного со сверхъестественным не дозволяет нам вполне отождествить это представление с настоящими знахарями и знахарками, почему вероятнее предположить, что ведуны и ведьмы олицетворяли в нашей мифологии отвлечённое понятие жрецов и жриц, как Домовой изображает собою отвлечённую идею домохозяина и главаря семейства.

В общественном языческом богослужении, где избрание или порывы чувств вызывали старика из толпы на исполнение жреческих обязанностей, эта священная должность поручалась, вероятно, тем старцам, которые долгой, опытной жизнию приобрели общую славу людей, более других ведающих и знающих в области языческих познаний и верований.

Эти знахари, или вещие, самим священнодействием осенялись, по народному представлению, высшей, сверхъестественной силой; как посредники между человеком и божеством, они становились выше простых смертных, и, как жрецы и временные представители божества, могли даже иногда почитаться непосредственными воплощениями оного, если судить по вышеприведенному обряду воронежского Ярылы (где старика из толпы сначала рядят, а потом почитают как Ярилу – авт.) и, другим подобным примерам, где человек (старик, девушка, дитя) представляет собою самое божество, носит его имя и является лицом, к которому непосредственно обращаются песни (мольбы) и поклоны народа.

…Такое понятие жреца как высшего посреднического лица развило со временем и отвлечённое, чисто мифическое представление Ведуна и Ведьмы; почему оно и потеряло во время христианства свое благое значение, сохранившееся в знахаре и знахарке, этих чисто человеческих проявлениях той же мысли».

Прямые наследники волховского знания – скоморохи, игрецы Велесовы – продержались до первых Романовых, медвежьи вожаки – до ХIХ в. Жизненно важное языческое наследие – календарную обрядность – частично переняло и волей-неволей поддерживало Православие. Церковный календарь «запечатал» даты языческих праздников, а священники вынужденно исполняли обязанности языческого жречества: в том числе воздействовали на погоду. Так если крестный ход верующих не вызвал желаемого дождя, то сельская община имела право изгнать попа и пригласить другого. Во время трудных родов священник распахивал «царские врата» или давал «молитву в шапку». По весне бабы катали приходского батюшку по пашне, приговаривая: «Каков попок – таков и ленок!»

Древнее слово «волхв» сохранилось как книжное и регулярно упоминалось на Коляду: «Волсви со звездой путешествуют…». В ХVI веке «волхвами» называли иностранных лекарей и астрологов. Таков был личный врач Ивана Грозного «лютый волхв» Елисей Бомелий. Волхование и волшба упорно преследовались церковью и светскими властями, и не менее упорно скрывались древние знания и приёмы, и всё же во всей полноте их сохранить не удалось.

Сегодня мы можем говорить о возрождении исконно-славянского духовного сословия: волхвов, жрецов, ведунов – народных целителей души и тела, поэтому человек, изначально отмеченный светом Рода, особым Призванием, и давший клятву явного и сокровенного служения, может быть поставлен общиной на жреческий путь длиною в жизнь: путь волхва.

Признание личной силы волхва или кандидата на это звание зиждется не столько на его исключительных личных способностях или на «таланте мага», сколько на праведности и волевых устремлениях, на чистоте его помыслов, на Огне Веры и готовности к полной самоотдаче идеалам Родной веры.