Это горькое слово «язычество»

Фото 1

 

Наш древнейший исток – Род. Наше родовое наследие – славянское язычество, и в этой главе мы будем говорить именно о славянском язычестве, минуя «ласковый новояз»: Родная вера, Младоязычество, Природная вера, Родноверие, Родобожие.

Заметим, что слово «язычество» сегодня не в чести у самих ревнителей этой древнейшей веры. Попробуем понять почему?

Наиболее устойчивое значение древнерусского слова «языкъ» – «орудiе ръчи и самая ръчь». Древнейшие исследователи русского корнеслова признавали его ещё дославянским, и сравнивали с литовской Iёzuvis, или выводили из санскрита: Jihva – «язык».Другое значение слова «языкъ», «языки», «языци» – «народ» или «народы», то есть некая культурная общность со своей верой и языком – этнос. Заметим, что именно язык народа запечатлевает в себе его мировоззрение и основы веры.

Слово «языкъ» в значении «народ» использовалось в поэтической речи до середины ХIХ века: «И назовёт меня – всяк сущий в нем язык: и вольный внук славян…». (А. Пушкин)

Слово «язычество» является производным от формы «языци» в значении «люди, народы, жители страны или края», носители языка. Наши предки не назвали себя «языцами», это слово, по-видимому, означало: «другие», «иные», «не мы». Отсюда: «немой», «немтырь», «немец»…

Не были они и язычниками в нынешнем смысле этого слова, ибо не проводили принципиального различия между клятвой на кресте и клятвой на родовых святынях, они почитали многих богов, в том числе и чужих, если им приходилось путешествовать. В договоре Олега с греками 911 года, славяне клялись именами своих Богов, как это было принято в те времена, упоминая и «Бога Истинного».

Термин «языци» с ярко-отрицательной коннотацией, возник в конце Х века. «Языци» и производное от него слово «язычество» (ХIв.) стало калькой с латинского «paganus» – «простонародный, провинциальный», «отправляющий культы плодородия», «не христианин». Так слово «языцы» (иной народ) впитало заряд презрения и вражды, которые питала аристократия Священной Римской Империи к «вульгарным и низким суевериям простолюдинов», упорно державшихся земледельческих обычаев и дохристианских культов. Термин «язычество», введённый в обиход монахами-переводчиками богословами-библеистами, унаследовал дух нетерпимости и рок неутихающей войны с «паганством».

В этом переосмыслении исконного, местного, своего, народного, древнего, священно и неразрывно связанного с землёй и естественным плодородием, как чужого, презренного, враждебного, ветхого, подлого, низкого и одновременно неодолимого и внушающего страх ясно слышен отголосок «княжьего крещения Руси».

«Христианство было успешно использовано как инструмент разрушения родоплеменной традиции и идеология морального оправдания замены власти рода на власть княжескую. Потребовалось единообразие мышления и поведения подданного князю народа. Исторически процесс христианизации Руси мог быть запущен на несколько столетий позднее, но его результат был бы неизменен. Он был духовно и экономически неизбежен, но в своей основе объективно нес геноцид традиционной культуры…» – пишет Н. Сперанский. Обращаясь к деятельности киевских князей, автор «Книги Природной веры» видит первые проявления борьбы едва зачатого государства, в лице его властной верхушки, с духовно чуждым ему народом в хрестоматийной поездке Игоря к древлянам за повторной данью, в казнях Ольги и в тенденции к абсолютному господству, заложенной «варягами». С приходом Рюриковичей резко возросло значение воинских дружинных культов, выразителем которых стал Перун. В практику вошли человеческие жертвоприношения, историки видят в этом отголоски скандинавского культа бога Тора (см. Приложение I), но вопрос гораздо глубже: со стороны князя и его приближенных было возможно сознательное вероломство, в его самом прямом, исконном смысле.

Рубеж тысячелетий оказался бурным для славянского мира. Первыми крестились болгары, а затем сербы, принятие христианства крепило международные связи и обещало выгоды торговли. Во всем христианском мире купцы-язычники облагались особыми пошлинами, отсюда «торговое крещение» и первые на Руси «двоеверцы». В крупных городах Руси для нужд новообращённых христиан строились церкви и храмы, где они до времени мирно соседствовали с языческими капищами, о чём свидетельствуют множество археологических находок. Распространялась и становилась популярной византийская книжная культура, в то время, как древнейшие языческие культы остро нуждались в новых смыслах.

Поиском новых смыслов поначалу и занялся каган Владимир. Он провел религиозную реформу и рационализировал всеобщий славянский пантеон. До Владимира почитание языческих Богов носило племенной, локальный характер и было предметом духовного творчества волхвов. Объединение Богов в пантеоны могло быть временным и зависело как от отдельных жреческих групп, так и от политических целей. Теперь веру впервые «спустили с верху». Примечательно, что в языческий пантеон «кагана Владимира» не вошёл «слишком народный» Велес, и уже совсем архаичный к тому времени Сварог. Во главу был поставлен высоко чтимый дружиной и князем Громовый Перун.

 

ГРОЗОВОЙ МИФ

 

Несомненный конфликт княжьего Перуна и народного Велеса отражен в «Грозовом мифе» – научной реконструкции древнейшего славянского предания, принадлежащей Вяч. Иванову и В. Топорову.

«К высшему уровню относились два праславянских божества, чьи имена достоверно реконструируются как Perunъ и Velesъ, а также увязываемый с ними женский персонаж, праславянское имя которого остаётся неясным, - пишут авторы реконструкции. - Эти божества воплощают военную и хозяйственную функции. Они связаны между собой как участники Грозового мифа: бог Перун, обитающий на небе, на вершине горы, преследует своего змеевидного врага, живущего внизу, на земле. Причина распри: похищение Велесом скота, людей, а в некоторых вариантах – жены громовержца. Преследуемый Велес прячется последовательно под деревом, камнем, обращается в человека, коня, корову.

Во время поединка с Велесом Перун расщепляет дерево, раскалывает камень, мечет стрелы. Победа завершается дождём, приносящим плодородие. Не исключено, что некоторые из этих мотивов повторяются в связи с другими божествами, выступающими в других, более поздних пантеонах …»

Вместе с ломкой родового уклада и вызреванием структур централизованной власти менялось и духовное устройство общества. Изначальные природные боги развивали новые функции в мире людей. Так путь от сезонного Бога Громовика – щедрого оросителя полей второй половины лета, отвечающего за налив плодов и «всякое доброе рощение» до божества абсолютной воинской мощи и олицетворения княжеской власти, прошел Громовержец Перун. Хтонический Ярила-Житень так же обрел воинские качества и стал витязем Яровитом. Заместивший Ярилу в народном православии воин Георгий Победоносец уже полностью забыл о своём земледельческом прошлом, и копьем уязвляет змея, не только олицетворяющего первопредка, но и плодородные силы Матери Земли.

Легендарный Змей – первый супруг Матери-Сырой-Земли, что даёт возможность считать им так же и Велеса. Так нам становится понятен и сюжетный исток Грозового мифа о похищении Велесом молодой и прекрасной супруги Бога Громовика. Нет сомнений, что первоначально Грозовой миф являл себя как календарный и Велес не столько похищал, сколько периодически возвращал себе жену: Лето-Ладу (Землю-Макошь). Женщина в этом треугольнике олицетворяла народную Душу, вечно тяготеющую к ладу Велесовых песен.

Княжье крещение не только явило мистерию «Грозового мифа», но и возвело его на уровень государственной идеологии. Прошло немного времени и уже сам идол Громовика поплыл вниз по течению Днепра, во владения Велеса, тем не менее «огонь и меч», суть атрибуты Перуна, а так же дух властного понуждения никуда не ушел, и ломка славянских небес завершилась водружением византийского креста. Так начал разбег тысячелетний рок Русской Судьбы, с её взнуздыванием, подстёгиванием, «поднятием на дыбы» или вздёргиванием на дыбу. В 988 году княжий меч рассек едва зачатую Русь на Новгородский север и Киевский юг, на умных полян, принявших крещение и «злых язычников», живущих «звериньским образом» в своих лесах, на голову и тело, на два ядра, с разными целями, разной верой, и в дальнейшем – разными языками и изолированными жизненными смыслами.

Крещение Руси растянулось на несколько столетий. Наиболее упорные сопротивлялись до ХIVв., среди них были и вятичи. Эти многочисленное племя жило по Оке и Клязьме, на территории нынешней Московской, Владимирской, Тульской и некоторых других областей. Но с исчезновением духовной элиты и обученного жречества, вера неизбежно мельчает, теряет высший смысл и рассыпается на деревенские суеверия. Компромиссом для Русской души стало так называемое двоеверие, закреплённое в рамках «народного православия», впитавшего неисчислимое множество языческих обычаев.

В свое время Б. А Рыбаков назвал сумму теологических факторов обыденного двоеверия: «Отмиранию язычества не содействовало отсутствие существенных принципиальных отличий нового от старого: и в язычестве и в христианстве одинаково признавался единый владыка Вселенной, и там и здесь существовали невидимые силы низших разрядов, и там и здесь производились моления богослужения и магические обряды с заклинаниями и молитвами, там и здесь каркасом годичного цикла обрядов были солнечные фазы, там и здесь существовало понятие души и её бессмертия, её существования в загробном мире. Поэтому перемена веры расценивалась внутренне не как смена убеждений, а как перемена формы обрядности и замена имени божества».

У славян есть миф о рассечённом ДаждьБоге, его краткий усеченный сюжет сохранился в русской народной сказке «Иван Царевич Серый волк», но если в сказке все кончается благополучно, то в нашей русской исторической реальности этот светлый страдающий бог так и не дождался Живой Воды, и жертвенное народное мясо и «княжья глава» (увенчанная то золотым шишаком, то шапкой Мономаха, то венцом, то кепкой, то ушанкой из меха черного соболя), с давних пор существовали поврозь. С властных высот «народ» неизбежно представал как чуждая, загадочная и грозная стихия, а по сути – как иной язык и иная вера. Православная церковь с амвонов клеймила живое народное, мирское язычество как грубое идолопоклонство, многобожие и «дьяволослужение», отмечая, что «…и среди христиан язычество имеет великую силу в виде грубого суеверия и волшебства – то в форме грубой чувственности, то в более утонченных формах деизма, господствующего среди образованных классов»

Более тысячи лет власть и ведомые говорили на разных языках. Народ по-своему переживал этот разрыв, насильственное разъединение души и духа, и в лице своих сказителей – волхвов и баянов слагал кощуны о борьбе княжьего Перуна и народного Велеса, и пел об удалившейся на небо Правде.

Нечастые совпадения имперских стремлений власти и воли народного духа отмечены яркими вспышками патриотизма и жертвенным подвигом во имя Жизни, когда поруганный и проклятый с амвонов языческий миф вставал во весь свой исполинский рост, как Родина-Мать на Мамаевом кургане, и в недрах народной души по-прежнему живет языческий миф: о солнечном Даждьбоге, о высшей небесной Правде, о священном Русском пути и о Золотом веке Земли, который был и обязательно будет…

Язычество – это горький пепел, который стучит в наших сердцах. Продолжая называться язычниками, мы принимаем рок истории, русской судьбы и русского мифа.

История учит, что миф не менее важен для жизни народа, чем хлеб и железо. Таким величайшим работающим мифом для нас, русских, будет миф о нашем кровном происхождении от Богов.

РУСЫ - ВНУКИ РОДНЫХ БОГОВ

Древнейшее Языческое мировосприятие отражало предельную духовную близость и даже единомыслие человека и материнских сил Природы, а близость к Природе равнозначна прямому контакту с началами Творения, и наша исконная вера в кровное Родство с Богами – это больше чем вера. Это таинственное, тёплое, приходящее из глубин ощущение наполняет нас живой, искренней радостью, оно исключает страх и отвергает грубый обмен (ты – мне, я – тебе). Нет сомнений, что славяне выводили свое происхождение от Богов, соединяя в лике своих божественных пращуров и солнечно-земледельческий круг, и более древний охотничий пантеон.

Предание о Кровном родстве с Богами –нашеродовое наследие, но поначалу этот миф говорил не о златокудрых и синеглазых великанах, а о великанах косматых и рогатых! Животные намного превосходили человека силой и охотничьей удачей, были прекрасны и плодовиты, они воплощали собою всю благодать, весь жизнедающий Космос. Животные сродни человеку, а человек сродни Богам, и божественное начало впервые было осознано нашими предками, как абсолютно Природное, естественное и кровно-близкое. Чувство великого вселенского родства всего сущего в мире, стало драгоценным опытом той давней поры. Столкнувшись с чудовищной дилеммой – с необходимостью убивать столь совершенных существ, к тому же связанных с ним узами родства – древний человек нашел выход в обожествлении их тотемических образов, и в память той давней поры величайшие Боги славян Велес и Макошь частично сохранили свой зооморфный облик. Вспомним волшебную Корову из сказки «Хаврошечка», легендарного Тура Золоты Рога, богатыря Медведко, Ивана Быковича или Ивана Сученко из одноименных сказок. В их жилах течёт кровь древних божеств, в силу этого наши «тотемные» герои непобедимы для детей человеческих.

Но высший воинский тип героя нашел выражение в мифологическом родстве с солнечным божеством Даждьбогом.

Даждь Бог (Дажбог, Дабог, Дабь у южных славян) почитался божеством белого Света, но не самим светилом. Солнце мыслилось как его корона. В этом качестве Даждьбог подобен иранскому Митре. Его имя говорит о его щедром, отдающем начале и мифический путь ДаждьБога озарен жертвенным светом.

Ипатьевская летопись повествует о боге «именем Солнце, его, же нарицют Даждьбог. Солнце же царь… еже есть Даждьбог». С именем этого божества связывали блага, которые дарованы людям свыше – солнечные свет и тепло.

Даждьбог венчает молодого мужчину золотым венцом мудрости и благородства. Открывая в себе свойства этого Бога, человек учится отдавать, жертвовать, дарить безвозвратно так же щедро, как щедро и безоглядно льются на землю солнечные лучи. Высокие устремления Даждьбога могут проявляться в просветительских поступках и в самоотдаче на всех уровнях.

Фото 2

Г. А. Глинка в книге «Древняя религия Славян» так описывает Даждьбога: «Сие божество было также благородное, податель всяких благ земных, богатства, счастья и благополучия. Жертвовали ему только усердными молитвами и испрошением у него милости; ибо благо творение не требует ничего кроме прошения и признательности».

Б.Рыбаков писал: «В праславянском мифотворчестве Даждьбог соответствует мифическому царю и родоначальнику Колаксаю, по имени которого среднеднепровские пахари именовались сколотами. Имя же царя родоначальника расшифровывается как «Солнце-царь» Автор Слова о полку Игореве рассматривает Русь, как жизнь (поле) Дажьбожа внука», а русское войско как «силы Дажьбожа внука» … Дажьбог известен и южным славянам. Сербский Дабог хорошо отражен в фольклоре. Это соперник христианского бога, «сильный», как Господь Бог на небесах, и вместе с этим «царь на земле» - далее Б. Рыбаков приводит северно-русскую вышивку, на которой изображен всадник. " Всадник необычен: голова его дана в виде косо поставленного квадрата, заполненного крестами и солнцеобразной фигурой с восемью лучами. Руки его воздеты к небу ".

Фото 3

Ученый добавляет, что в русских вышивках такой сюжет – редкость, но в декоративно-прикладном искусстве обских угров всадник с поднятыми к небесам руками является типичнейшим образом. Это Мир-Сусне-Хум ("За миром наблюдающий человек"), национальный герой, который подобно Даждьбогу есть Бог-Сын.

 

В «Слове о полку Игореве» древний Боян «Соловей Старого времени» назван «внуком Велесовым», а князь Олег Гориславович наречён «Даждьбожьим внуком». " Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону…". «Тогда при жизнь Даждьбожа внука Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть, в княжих крамолах веци человекомь скратишась».

Игорь и другие русские князья как «Дажьбоговы внуки» – один из ведущих тропов «Слова» на всём его протяжении, а Солнце-Дажьбог выступает, как одно из главных действующих лиц поэмы, однако многие исследователи высказывали сомнение в том, что все русичи – даже простые ратники-кмети – наречены «внуками богов». Значимое мнение по этому поводу высказал А. А. Потебня: «Что до сомнительности того, чтобы смерд, хотя бы и как собирательное лицо был назван внуком солнца, то мы видим, что в величальных песнях и единичные лица, как хозяин и его семья, не только представляются князьями… но и возводятся в божество, что конечно теперь певцами не сознаётся»

Верный и осторожный вывод касательно всеобщего родства русов-славян с Даждьбогом сделали В. В. Иванов и В. Н. Топоров: «На основании двух упоминаний Даждьбога в «Слове о полку Игореве» можно было бы сделать вывод о существовании у этого бога функции родоначальника или покровителя по отношению к коллективу, границы которого не удаётся определить, хотя и очевидно, что речь идёт о русских …»

Согласно русским сказкам и отголоскам солнечного мифа «Даждьбог» – это «рассечённый бог», проходящий через временное бессилие и испытания, без страха и упрёка отдающий миру свою солнечную кровь и вновь воскресающий в силе и славе. Календарный солнечный миф рассказывает о пути избранного существа, первоначально Бога-Света, потом юного воина из знатного рода, позднее Царевича, либо иного героя, наделённого необычным рождением, и в силу этого причастного к тайне мироздания. Ивана-Царевича принято отождествлять с молодым Даждьбогом. Примечательно, что и Даждьбог, он же Спас, и сказочный Иван Царевич дружны с волком: представителем семейством собачьих. Имя Спас восходит к языку скифов-сколотов, земледельцев и скотоводов, поэтому Спасу, как пастуху, непременно должен сопутствовать пёс. «Скотоводство началось с приручения охотниками мезолита собак. Сравним др. рус пьс (пёс), санскр. Pacu (скот), вед. пасать (пасти)» – пишет Ю. Шилов. Мифический Даждьбог на барельефе во Владимире изображен рядом с хищными грифонами. Напомним, что солнечному герою (Егорию, Юрию) довольно часто сопутствуют волки и собаки-хорты, которыми он повелевает. Все это память более ранней пастушеской, а не земледельческой сути этих божественных героев. После христианизации Руси Спаса-Даждьбога окончательно заслонил пастырь Христос.

Наиболее вероятным изображением Даждьбога является мотив "восхождения" Солнца на конях, грифонах, львах или птицах на знаменитом барельефе на стенах Дмитровского собора во Владимире, где львы в колеснице Даждьбога облагорожены близостью богоносного возницы и усмирены его крепкой рукой и благой волей.

Фото 4

Эта способность повелевать без насилия – одно изглавных свойств Даждьбога, усвоенная народами-потомками. Эту мысль продолжает Велимир (Н. Сперанский): «Исторически прослеживающаяся тенденция праславян (ариев) давать жизнь другим народам и договариваться с ними о партнёрских отношениях является генетической чертой русских… Истребление (геноцид) культурно чуждого народа является помимо выгоды от грабежа и захвата территории, ещё и средством этнического самосохранения. Ариям-праславянам был чужд такой способ сохранения свой этнической культуры и религии».

Разумеется, были и исключения. Так завоевание Казани

Иваном Грозным, черемисские войны, сибирский поход атамана Ермака или горские экспедиции генерала Ермолова нельзя назвать

исключительно «мирными операциями». Тем не менее, в социологии глубин возник и закрепился термин «русский клей», именно этот свойство имперского сознания русских позволяет мягко вбирать и присоединять народы и территории, а после такого (добровольного или не вполне) присоединения долгое время заботиться о саморазвитии этих народов, проявляя отеческую щедрость по отношению к ним.

Обратной стороной такого «культового миролюбия» стала необходимость сохранять чистоту крови в окружении иноплеменников. Арии древней Индии таким барьером избрали кастовое деление общества. Русские, как народ больших пространств, никогда не страдали ксенофобией и принимали чужаков, если те были готовы разделить их образ жизни и историческую судьбу. Тем не менее, верность заветам предков предполагает и заботу о генетической чистоте своего рода. Народы и расы промыслительно созданы Творческими силами Земли. Кровь – это завет человека с гениями его Рода, его нерасторжимая связь с Пращурами и с той землёй, где остались его родовые корни.

ЧЕЛОВЕК, КАК ОБРАЗ МИРА

Фото 5

В понятийном, то есть собственно философском, смысле Мир – это «концептуальное пространство реальности», в образном понимании – предельно мифологизированный, эмоциональный, чувственный образ.Этническое сознание теснейшим образом связано с обобщённым образом мира и с традиционным представлением о роли человека в этом мире – мировоззрением.

Мировоззрение представляет собой своеобразную карту познания Мира. Мы пользуемся ею неосознанно, оценивая действительность, с которой сталкиваемся в нашей жизни. Эти утвердившиеся в культуре убеждения, зачастую восходят к незапамятным временам, когда знания человеческого рода об окружающей действительности опирались на совершенно иной опыт, полученный в принципиально иных условиях и выражалось в мифе.Представление о наличии единой цельной картины мира достигается уже на позднем научном абстрактно-логическом уровне познания. Тем не менее мифологическое восприятие полноценно существует рядом с научной картиной мира. Так если с помощью науки человек объясняет мир, то с помощью мифа он его понимает!

В нашей интеллектуальной традиции образ мира воспринимается как литературно-эстетическое предание о возникновении и структуре пространства жизни, как своеобразный итог культурного опыта.

На первых порах человек создавал такую картину мира, которая отражала лишь непосредственный дом его бытия, то есть ту часть Вселенной, в которой он обитал, так ещё пятьсот лет назад для крестьянина пахотной полосы или охотника лесной зоны мир ограничивался личным освоенным пространством, селом, или деревенькой. Там же находились сакральные и религиозные объекты, означающие его контакт с высшим духовным планом. Миром звалась и крестьянская община. В самом понятии и даже в корневой основе слова «мир» отчетливо зафиксирован культурный архетип и особенности мышления славян, его плодом и стал уникальный образ мира, некогда определявший все стороны духовности традиционного общества.

 

О НАВИ И ЯВИ

 

Древнейшее представление человека о пространстве жизни – плоское или «линейное»: так в иной мир, в «тридевятое» царство можно попасть, если уйти очень далеко, «за тридевять земель». Иной мир начинался сразу за околицей деревни, где шумел сумрачный лес, иномирью принадлежали озера и реки: мир Яви или «проявленный мир» не только тесно соседствовал с Миром непроявленным, но и насквозь пронизывал жизнь человека. «Велесова Книга» называет этот тонкий духовный незримый мир Навью. Мир Нави населён тёмными и светлыми духами – навьими, которые в первую очередь понимались как предки: «Из навей дети нас емлют». Широко известна на Руси и «Навья седьмица» (после Троицы), когда духи ушедших пращуров свободно посещают живых.

Уровни мифологического Пространства, а так же Материи и Времени в современном Родноверии обозначаются как Явь (зримый мир: настоящее), Правь (мир божественных законов и установлений: будущее) и Навь (тонкий мир, обитель духов: прошлое), четвертый мир, трудно различимый в силу многих причин – это Славь, обитель Богов и Героев, соответствующий светлой Сварге – вечности.

 

ПРОСТРАНСТВО ЖИЗНИ И ЧУДОТВОРЕНИЯ

 

Древнейшая пространственно-временная модель мира – яйцо. Золотое яичко славянских сказок символизировало изначальный совершенный мир, сияние Золотого века, отблеск Ирия, как о том говорит название украинской сказки «Яйце Райце».

Заметим, что «золото» для славян – понятие не материальное и означает скорее «духовную драгоценность». «Слово – серебро, молчание – золото», «Мал золотник, да дорог», – все эти «золотые речения» суть явные иносказания. Золотник в народном обережном языке – не монета, а женская матка, в этом же языке эпитет «золотой» заменяет «опасное» слово «последний». Несколько презрительное отношение к золоту, в значении «богатство» выражено в устаревшем слове «золотарь».

Русская сказка «Курочка Ряба» учит, что мир земной живет по космическим законам, он окутан в дух: в золотое сияние солнца, он хрупок и зависит от воли человека. Разрушенный по его вине, он способен к самовосстановлению, но на ином уровне («яичко не золотое, а простое»). Развитие жизни имеет кризисный характер, но именно «кризисы» нередко порождают новые эволюционные формы, а мировая катастрофа всегда несёт в себе искупительный жертвенный смысл. Так крушение прежнего мира – не просто наказание за ошибки и игра слепого рока, но и закладка фундамента будущего бытия.

Из славянского мифа о золотом (мировом) яйце следует важная особенность древнейшей картины славянского мира. «Земле есть желчь яйцю, яко же посреди: небо же и воздух – белта и чръпка яйцю» – сказано в духовном сборнике ХIV в.

Черепки – это небесная и земная твердь, между ними – пространство жизни и чудотворения, но если мировое яйцо замкнуто твердью, то и Боги-помощники и спорители, от которых зависит удача и урожай, пребывают не снаружи небесного свода, не «в космическом далеко», а внутри, рядом с человеком! От того и славянские Боги, а позднее – святые- скоропомошники – так близки к смертным, просты и человечны, они разделяют с людьми их бытовые заботы и превратности северного климата, они ходят дорогами этого мира и всегда готовы прийти на помощь своим детям…

Важным свойством пространства жизни, как его воспринимали наши предки, была «всеобщая матричность мира», повторяющая модель «мирового яйца». Пространственно-временные аспекты в традиционной картине мира, предстают как постепенное развёртывание пространства, и каждый новый мир – это новая космогония, новое путешествие, новые законы и законодатели.

Пространственный план жизни человека состоял из мнохесвта миров, кругов, жизненных сфер, объединенных тождеством подобия и общим бытийным смыслом.«Всё во всём» («panta en panti») – так выражает себя общая мера между микрокосмом и макрокосмом. Мир во мне, и я в нем – ещё более ёмко выразил эту мысль Иван Бунин. В геометриитакая условная модель называется фракталом. Но, более полно это чудо соответствия явлено в матрёшке, где естество материнства стало подобием Вселенной, где миры не только взаимно подобны, но и вложены друг в друга: мир Леса, Поля и Вселенная избы, круг Живых и мир Мёртвых, мир Сна и мир Яви сочетались самым гармоничным образом, и у каждого мира был свой Хозяин или Хозяйка.

Миром с ХIII в. по начало ХХ в. звалась и крестьянская община, в ней так же были отдельные миры: круг девиц, круг женатых мужчин, стариков, женщин и детей.

Переход «из мира в мир» внутри общины и внутри пространства жизни поддерживался целой системой обережных действ и обрядами перехода, их суть «умирание и возрождение», полное обновление мира и человека. Но был возможен и обратный порядок перехода, так в ритуале похорон четко обозначен его «перевёрнутый» характер по отношению к миру живых.

Следуя идее замкнутости Мирового Яйца, наши предки были уверены в абсолютной необходимости правильного кругооборота благ внутри этого круга, они всегда помнили, что живут в долг, и на них лежит задача пополнения земных запасов, поэтому они с особым вниманием и тщательно возвращали Земле ее дары: молочные зубы, волосы и ногти, прах и кости. На Руси до ХVIIв. действовал закон, немало возмущавший иностранцев, согласно этому установлению через тридцать лет сельское кладбище полагалось распахивать и засевать.

О СЧАСТЬЕ ЯЗЫЧНИКА

…Славяне плакали на свадьбах, и смеялись на похоронах …

Современный фольклор

 

Славяне-язычники вошли в историю, как жизнерадостный народ-труженик, тяготеющий к общинным формам бытия, стремительно и по большей части миролюбиво осваивающий новые земли, чьё буйное жизнелюбие и загадочная душа не вмещались в сознание христианских проповедников.

Смех и ритуальное веселье «сопровождали все формы символизации смерти в славянских обрядах. Именно смех, как символ жизни наиболее надёжно обеспечивал вечную жизнь и бессмертие души» – пишет Н. Велецкая. В языческой радости была глубочайшая мудрость и неколебимая вера в вечную жизнь во роде своем.

Зачем нужна религия, если она не ведёт людей к счастью? Вопрос уже подразумевает ответ: истинная вера освещает жизнь радостью. Радость и веселье – абсолютно божественные чувства, и их подавление ничем не оправдано.

Стремление к счастью и полноте бытия естественно для всего живого, в мире нет ни одного существа в здравой памяти и твердом рассудке, которое бы искало страданий и угнетения, и для человека естественно не искать трудностей, но их преодолевать. Не наслаждение страданиями, а их героическое преодоление ради торжества жизни– в этом пафос языческого героизма. Языческая духовность глубоко созвучна Природе в том числе и природе естественных человеческих отношений. Однако развитие жизни имеет кризисный характер, поступательное движение иногда совершается рывками, усилиями. Создание трудностей при языческих инициациях, добровольная или насильственная аскеза, и ритуальные муки восходят к одному из законов развития жизни. По тому же закону все трудности и даже страдания – временные, они являются периодом закалки, испытания и мощным источником духовных сил.

Периоды мира, благоденствия и покоя наши предки называли счастьем. Подлинное значение его почти утрачено, наиболее близкое к нему понимание можно выразить так: Счастье – это когда в доме нет больных, а в тюрьме нет родных.

Земля дарила блага, человек неутомимо восполнял их добровольными жертвами, и если мир, подобно яйцу, ограничен «скорлупой», то запас благ внутри тоже ограничен, потому «бог не гуляет, а добро намеряет!» Из этого убеждения естественно исходили нормы общинной этики: Счастье человеку дается от Бога и обязывает душу человека благодарить его… Эта Богова мера и составляет суть счастья* – части от общего блага. Происхождение слова «счастие» исследователи выводят из причастия «сочастен», а славянская форма Stesti восходит к др. инд. слову Cestь (часть) с приставкой su (хороший, благоприятный). Так же как «честь», «доля» – «счастье» первоначально сугубо материальное понятия.

Образ мира-яйца отражал не только внешнюю космогонию, но и единство внутреннего родового космоса славян идаже их понятие о счастье: «Славяне и анты не управляются одним человеком, а живут в родовластии… Поэтому у них счастье и несчастье считается общим делом» – писал Прокопий Кесарийский (VI в. н. э).

Всякий излишек (лихо), или изобретение-усовершенствование неизбежно вызывали изменения привычного уклада, и в конечном счёте разрушали его. Поэтому древнейшие обряды славян были направлены не на увеличение, а на удержание общей Доли. «Чтобы и в будущем году так же было!» – говорил старейшина, прячась за гору осенних пирогов.

Наше исконное русское понимание счастья означает принадлежность к общей доле – к общему бытию, к родовому котлу, к «миру». Поэтому «личное счастье» – вещь в принципе невозможная, ведь оно – лишь часть целого и без целого – ничто! Человек – кузнец своего счастья! – возразят нам знатоки пословиц. Но здесь нет противоречия: ведь человек куёт «счастье, в понятии общей доли», но отнюдь не личную участь. Участь куётся в «небесной кузнице». Поэтому желать себе слишком много или просить Высшие силы о перераспределении общей доли в свою пользу –означает «отнимать», «обделять» другого, может быть близкого человека.

В общей доле без остатка растворяется личный несчастный удел. В родовом обществе самым большим несчастьем была бездетность, но безмужняя старая дева могла стать божаткой, и целиком посвятить себя заботе о соседских детях. (В. Белов «Лад»). Та же и престарелый бобыль становился любимцем детворы, вырезал дудки, рассказывал сказки.

Счастье – это быть причастным к общему ладу, к ритму мироздания, быть нужным и любимым и самому любить и отдавать, потому ищи счастье на дороге любви и подвига, в ином месте ты его не найдёшь…

Итак, счастье – завершённое, самоценное, самодостаточное состояние родовой жизни человека. Понятие доли и личной меры жизненной удачи той, что «на Роду написано», отражали такие слова, как участь (удел) и рок. Судьбу в значении и рока человек принимал дважды. Первый раз человек принимал судьбу при рождении, второй и последний – когда создавал семью.

Ритуальные слёзы и плачи на свадьбе означали принятие всей тяжести жребия-участи, который берётся пожизненно и больше не будет иметь перемены.

-Всяк-то, братцы, на веку ведь женится,

Не всякому женитьбы удавается…

– сетует сказитель былины об «Алеше Поповиче»

«В Слове о Полку Игореве есть примечательное выражение: «Връже Всеславъ жребiй о дъвицю себъ любу». «Вержение», то есть бросание жребия на будущую жену было у славян общепринятым обычаем, что подтверждается доводами Э. Б. Тейлора («Первобытная культура» 1871 год). Автор упоминает «обычай моравских братьев избирать жён для своих молодых людей посредством бросания жребия с молитвой. И хотя речь идёт о христианской общине ХIХ века, исторические корни такого обычая были языческими, поскольку метание жребия – традиция, исток которой теряется в толщах дохристианских тысячелетий». (По А. В. Ткачёву). Отголосок этого обычая есть и в сказке «Царевна-Лягушка». Другой след подобного «фатализма» –фонетическое тождество слов «любая» с ударением на первом слоге, то есть «милая, полюбившаяся», и «любая», то есть «первая попавшаяся, всякая». Не отсюда ли абсолютная уверенность большинства людей в том, что «первая жена – от Бога» согласно некому жребию, и «браки совершаются на небесах», но не по воле Саваофа, а по велению Рода Небесного, именно Род, позднее безымянный бог, давал людям детей: «бог дал, бог и взял» или «бог им детей не дал…»

Велимир (Н. Сперанский) пишет «… целью прихода к богам… является… дань уважения к предкам, стремление к духовной чистоте, к наставлению предками и богами на путь правильных действий и обретение через это счастья…»

Цель Родной Веры – движение к счастливому и устойчивому будущему Земли к сотрудничеству с высшими планами бытия, «к направлению людей к честной жизни на земле, от которой нельзя уклониться через религию. Ибо сама земная жизнь с её «страстями» и есть высшее богослужение человека».

ГОЛУБИНАЯ КНИГА: НАЧАЛО НАЧАЛ

 

Духовный стержень славянского язычества – абсолютное мирочувствие и глубокое единомыслие с Природой. Но только ли язычества? Большинство из ныне живущих абсолютно уверены, что весь многообразный Мир слышит их, созерцает и даже отвечает звездопадом событий, вещих знако