Этическая система М. Л. Кинга

 

ИДЕАЛЬНЫЙ ПЛАН (Теологические убеждения):   Персональный Бог, морально упорядоченная Вселенная, священность человеческой личности, агапе, взаимосвязанность всего живого.

РЕАЛЬНЫЙ ПЛАН (Теолого-антрополого-социологические взгляды): Реальность зла, дуальность природы человека, экзистенциальная свобода, способность к добру или злу; социальные структуры, коллективное зло, насилие, несправедливость

 

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ОБСТАНОВКА

(Zeitgeist)

 

 

НЕНАСИЛИЕ

(мужество, искупительное страдание, сила,

всепрощение, альтруизм, законность и

справедливость)

 

 

ПРИМИРЕНИЕ и ПРЕОБРАЖЕНИЕ

 

 

СООБЩЕСТВО ЛЮБВИ

 

 

Табл. 1

 

Немаловажное место в теолого-этической системе МЛ.Кинга занимает понятие исторического «духа времени» (Zeitgeist), которое он заимствовал у Гегеля и в котором отражается диалектическая взаимосвязь идеального и реального планов. Как известно, в трактовке немецкого философа «дух времени», равнозначный «духу народа» определенной эпохи,— это совокупность всех сторон общественной жизни, включающей в себя наряду с формами общественного сознания также формы общественного бытия, а именно политические и даже экономические формы (что конкретизируется в Табл. 1 в виде «исторической и социальной обстановки»). Кинг усматривал в этом понятии особое время или момент в истории, подходящий для проявления верховных судьбоносных сил, определяющих причины социальных и нравственных перемен в обществе. Позднее он связывал это время с автобусным бойкотом в Монтгомери и движением за гражданские права в целом.

Вышеперечисленные элементы философско-этической системы Кинга органично вписываются в диалектическую структуру ненасилия. С одной стороны это составляющие идеального плана, т. е. Верховная Божественная Личность и моральные законы Вселенной, священность человеческой личности, агапе и универсальный принцип взаимосвязанности всего живого, а с другой — элементы реального плана, представленные силой зла, которая проявляется из-за наличия экзистенциальной свободы и дуальной природы человека, а затем укореняется в социальных структурах, в конкретной исторической обстановке, вызывая к жизни эгоизм, насилие и дискриминацию. Между этими элементами усматривается непосредственная напряжённость: в то время, как составляющие идеального плана действуют как силы, объединяющие и созидающие сообщество, элементы реального плана направлены на разъединение, разделение и деградацию. Эта непосредственная напряжённость и является центральным моментом всей стратегии и философии ненасилия.

Читая М.Л.Кинга, нетрудно заметить, что его теоретическим воззрениям свойственны и поверхностность суждений, и эклектизм. Характерно, что Кинг только «убежден» и «верит»— таков стиль его философствования. Так, напр., во взглядах на природу человека он фактически воспроизводит традиционную протестантскую схему «внешнего» и «внутреннего» человека. Социальная сущность человека понимается им как его искажённая, неистинная сущность, а подлинная сущность рассматривается как результат воздействия высшей божественной силы. Как справедливо отмечал Л. Н. Митрохин в своей книге «Негритянское движение в США: идеология и практика», для него не объективная социальная реальность порождает определенную идеологию и мораль, а, напротив, социальное зло выступает как следствие влияния и засилья мирской морали[220]. Объявляя нравственную слепоту одним из источников расизма, Кинг впадает в иллюзию, поскольку нравственная слепота как особая форма отражения общественных закономерностей в индивидуальном сознании сама социально детерминирована. Но ценность этики Кинга не в её теоретичности, а в её практичности. Ведь этика ненасилия — это и есть своего рода прикладная теория, которая — в порядке её приложения — может получать различные теоретические оправдания.

 

 

Метод и значение ненасилия

 

Многие критики ненасилия усматривают в нём идеалистическую и неэффективную для нашего времени философию, неверно отождествляя его с пассивностью и бездействием. Действительно, подобные ассоциации, как уже упоминалось в предыдущей главе, может вызвать язык стратегии ненасилия, состоящий преимущественно из таких терминов, как гражданское неповиновение, несотрудничество и т. д. Тем не менее, М.Л.Кинг, как и Махатма Ганди, настаивал на активном, творческом аспекте ненасилия, указывая, что на практике оно предполагает продуманную наступательную тактику, позитивную деятельность, оно открыто противостоит несправедливости и восстанавливает разрушенную социальную общность. Ненасильственное противостояние, это решающее диалектическое взаимодействие элементов идеального и реального, которые мы обсуждали выше, Кинг ярко описывает в следующих строках: «Мы противопоставим вашей способности причинять страдания нашу способность переносить страдания. Мы встретим вашу физическую силу силой наших душ. Делайте с нами, что хотите, и всё равно мы будем любить вас. По совести говоря, мы не можем подчиняться вашим несправедливым законам... ибо неучастие во зле является такой же моральной обязанностью, как и участие в добре. Поэтому бросайте нас в тюрьмы, и мы всё равно будем любить вас. Бросайте бомбы в наши дома и угрожайте нашим детям, и, как бы тяжело это ни было, мы всё равно будем любить вас.... Но будьте уверены, что своим умением страдать мы сломим вас, и в один прекрасный день добьёмся свободы. Мы добьёмся свободы не только для себя — в ходе борьбы наш призыв проникнет в ваше сердце и совесть и пробудит их настолько, что мы склоним вас на свою сторону в тем самым одержим двойную победу... Мы никогда не сможем быть истинными сыновьями Бога, если не будем любить своих врагов и не молиться за тех, кто нас преследует»[221].

Ненасилие для Кинга — это не некая идеальная доктрина, возвышающаяся над реальностью и не имевшая с ней ничего общего, а особого рода взаимодействие этих двух планов, проявляющееся в социально значимом действии. Это личная позиция и метод, включающий все четыре элемента идеального плана в качестве одновременно социальной и онтологической силы в реальном контексте насилия, несправедливости, нравственной деградации и упадка, имеющий целью всеобщее преображение.

Таким образом, ненасилие для М.Л.Кинга было не недосягаемым идеалом, а «живой реальностью, которая подтверждалась повседневным жизненным опытом»[222]. Оно имеет в высшей степени практический характер. «Иисус,— писал Кинг,— ни в коей мере не был непрактичным идеалистом. Наоборот, он — практический реалист»[223].

Тем не менее, необходимо отметить, что, хотя ненасилие и оказало доминирующее влияние на личную жизнь и общественную деятельность Кинга, в его религиозно-философских и социально-политических взглядах оно выступает в качестве лишь одной из центральных тем, а именно: отношения церкви к социальным проблемам современного общества, диалектического синтеза либерального «оптимизма» и неортодоксального «реализма» во взглядах на природу человека и историю, идеи всеобщего морального закона и провозглашения идеала Возлюбленного сообщества. Однако нельзя и умалять значение доктрины ненасилия в формировании и развитии воззрений Кинга. Он вошёл в историю как один из наиболее выдающихся выразителей и интерпретаторов ненасильственной этики Христа и философии Ганди, увидевший, что «христианское учение о любви в сочетании с методом Ганди представляет собой мощнейшее оружие, доступное всем угнетённым в их борьбе за свободу»[224].

М.Л. Кинг понимал, что ни улучшенное законодатель­ство, ни передовое воспитание, ни самые искренние намерения и усилия людей доброй воли, имеющих влияние и занимающих ответственные государственные посты, никогда не повлекут за собой существенные социальные преобразования. «Привилегированные группы редко отказываются от своих привилегий без упорного сопротивления,»[225]— писал он, указывая тем самым на необходимость активных действий со стороны самих угнетённых в решении социальных проблем.

Кинг различал три характерных способа реакции угнетённых масс на своё положение: покорность, насильственное противостояние и ненасильственное сопротивление.

Первый способ — наиболее лёгкий, указывал Кинг, но он не морален. Подчиняясь угнетателям, жертва не только теряет самоуважение и достоинство в собственных глазах, но и в глазах угнетателей. Пассивно принимать и подчиняться несправедливости равносильно соучастию в ней.

Второй способ — физическое насилие — обманчив. Он может принести определённые результаты, но они поверхностны и почти всегда непостоянны. «...несмотря на временные победы, насилие никогда не приносит постоянный мир. Оно не решает социальные проблемы, а просто создаёт новые и более сложные»[226]. Этот способ, считает Кинг, не только непрактичен, но и аморален. Непрактичен он потому, что, следуя призыву «око за око и зуб за зуб», все вовлечённые в конфликт могут остаться слепыми и беззубыми. Аморален он потому, что нацелен на унижение и потенциальное уничтожение оппонента, вместо поиска возможно­стей обращения последнего на свою сторону. Кроме того насилие, основанное на ненависти, «разрушает сообщество», «делает братство невозможным» и представляет собой скорее «монолог, нежели диалог»[227].

Третий способ — это ненасильственное сопротивление, метод неподчинения гнёту и ненавязывания гнёта другим, метод прекращения конфликта с помощью отказа его продолжать.

В своей книге «Шаг к свободе», посвящённой автобусному бойкоту в Монтгомери в 1955-1956 гг., М.Л.Кинг сформировал шесть основных принципов ненасильственного сопротивления[228]:

 

1. Этот метод требует мужества и смелости. Ненасилие — это не проявление трусости, а активное сопротивление злу. Кинг замечает: «Вот почему Ганди говорил, что, если трусость — единственная альтернатива насилию, то уж лучше сражаться»[229]. Но М. Ганди считает ненасилие высшим законом человеческой сущности, исходя из своей концепции ахимсы, и ставит его несравненно выше закона насилия, присущего животному миру. Поэтому, по мнению индийского мыслителя, ненасилие «должно заполнять всё бытие, а не применяться к отдельным действиям»[230]. Ненасилие — это метод физической пассивности и интенсивной духовной активности. Участник ненасильственного сопротивления пассивен в том смысле, что он не проявляет физической агрессивности по отношению к своему оппоненту; в то же время его ум и чувства всегда активны, он постоянно ищет способы убедить оппонента в его неправоте. Кинг подчёркивает глубокую разницу между понятиями «непротивление» и «ненасильственное сопротивление». Непротивление подразумевает квиетизм, смирение и пассивное созерцание зла, отказ от борьбы в то время, как ненасилие означает именно активную форму борьбы со злом и несправедливостью.

 

2. Ненасилие не стремится нанести поражение или унизить оппонента, оно ищет его дружбы и понимания. Участник ненасильственного сопротивления зачастую выражает свой протест посредством различных форм несотрудничества (бойкот, забастовка и т. д.), но при этом сознаёт, что эти действия не являются самоцелью, а всего лишь средством пробуждения в оппоненте чувства стыда. Хорошо продуманное стратегически и тактически ненасильственное сопротивление разоружает оппонента, делает несостоятельной его аргументацию в пользу применения насильственных мер, ослабляет его моральное состояние и воздействует на его совесть. Ричард Грегг, исследовавший гандистское ненасилие, назвал подобные ненасильственные приёмы «моральным джиу-джитсу» в своей книге «Сила ненасилия». «Моральное «джиу-джитсу», как и все древние боевые искусства, основывается на чувстве внутреннего равновесия. Р. Грегг пишет: «Цель «морального джиу-джитсу» заключается в том, чтобы заставить оппонента утратить моральное равновесие и таким образом склонить его на сторону сторонника ненасилия... Когда жертва вместо того, чтобы нанести ответный удар, выбирает страдание, атакующий теряет моральную поддержку, которую ему обычно оказывает насильственное сопротивление со стороны жертвы»[231]. Атакующий удивлен неожиданным отказом жертвы отвечать насилием на насилие, ведь именно это в какой-то мере может оправдывать его дальнейшее насилие. Он в замешательстве. Сценарий его дальнейшего поведения сломан. Внутреннее, душевное равновесие атакующего нарушено. Моральную инициативу перехватывает сторона, применяющая ненасилие/ М.Л.Кинг в этой связи замечает: «Этот человек, ваш угнетатель, автоматически терпит моральное поражение, и, если у него осталось хоть немного совести, он устыдится»[232]. Кроме того, сторонники ненасилия, сохраняя душевное равновесие и дисциплину в этой ситуации, своей выдержкой завоёвывают симпатию и поддержку общественного мнения, которое становится их союзником.

Таким образом, ненасилие — это в буквальном смысле, силовая борьба как с точки зрения социальных институтов и политики, так и с точки зрения онтологических возможностей любви и справедливости. Непосредственная цель ненасильственной кампании — это изменение несправедливой социальной структуры. Но в то же время она направлена на то, чтобы силой любви пробудить совесть оппоннента и склонить его к сотрудничеству. В конечном итоге, считает Кинг, ненасилие стремится к созиданию Возлюбленного сообщества.

 

3. Ненасилие направлено не против людей, которые совершают зло, а против самих сил зла. В людях, которые выступают в качестве проводников зла и несправедливости, ненасилие видит жертв, а не источник этого зла. Точно так же и М. Ганди видел главную особенность сатьяграхи в том, что её участник должен всегда помнить, что его действия направлены против сил зла, а не против злодеев.

 

4. Ненасилие — это готовность принять страдания без мысли об отмщении, принять удар, не нанося ответных ударов. Сторонник ненасилия готов в случае необходимости стать жертвой насилия, но сам он никогда к нему не прибегнет. «Незаслуженное страдание ведет к спасению»— этот христианский принцип был очень важен для Кинга. Кроме того, он основывался на идее М. Ганди о том, что активное осуществление ахимсы неизбежно влечёт за собой определённые страдания, которые сознательно должен брать на себя её последователь. Сатьяграх не должен причинять зла своему оппоненту, он должен воздействовать на него не физическими мерами, а силой своей любви, поэтому, естественно, сатьяграх должен быть готов к страданиям, которые причиняет ему оппонент, пока последний не побеждён силой любви. Таким образом, любовь и страдание, по мнению Ганди, обусловливают друг друга и их единство выражает сущность ахимсы.

 

5. Ненасилие избегает не только внешнего физического насилия, но и внутреннего насилия духа. Оно основывается на любви, а не на ненависти. Любовь в этой связи означает понимание, спасительную добрую волю. Это не «эрос», который в философии Платона выражал стремление души к сфере божественного и, которым в настоящее время обозначают любовь эстетическую и романтическую. Это и не «филия»— взаимная любовь, приязнь, дружеское расположение, когда человек любит, потому что любим. Здесь Кинг имеет в виду «агапе»— любовь Бога, действующую в сердце человека, которая соответствует ахимсе в гандистской концепции сатьяграхи. Ахимса (буквально «невреждение») для Ганди означала «положительное состояние любви и стремление делать добро даже злодею»[233]. Он считал, что в английском языке это понятие лучше всего передается словами «любовь» или «милосердие»[234].

Кинг полагает далее, что Иисусова формула любви к врагам вовсе не означает, что причиняющие нам боль должны непременно нам нравиться. Агапе — это акт воли, а не эмоций; это желание добра другому, но не обязательно симпатия к нему. Агапе — это бескорыстная любовь; любовь, которая не ищет своего, но пользы другого[235]. Она начинается там, где ближнего любят ради него самого. Лучший способ убедиться, действительно ли бескорыстна наша любовь, это любить своего врага — ближнего, от которого можно ожидать в ответ только враждебность и гонения. Поэтому агапе не делит людей на друзей врагов, а направлена и на тех, и на других.

Агапе — это любовь не слабая или пассивная,— продолжает Кинг. Это действенная любовь. Это любовь, стремящаяся к сохранению и созиданию человеческого сообщества. Агапе означает признание взаимосвязанности всего живого. Всё человечество вовлечено в единый процесс, и все люди — братья и сестры. И когда я причиняю вред своему брату или сестре, я в такой же степени врежу себе. В конечном итоге агапе приводит к подлинному братству людей.[236]

 

6. Ненасилие основано на убеждении, что вся вселенная, все мироздание всегда на стороне справедливости,— заключает Кинг. Это ещё один центральный мотив в его религиозно-этической мысли — убеждённость в существовании некой созидательной силы, которая действует ради всеобщей целостности и собирает разрозненные детали бытия в гармоничное целое. Эта убеждённость Кинга в существовании верховного морального закона, который всё отчётливее проявляется в истории, зиждится на его библейской вере и идеях персонализма, но также имеет свой аналог в гандизме. По этой причине вера в ненасилие равноценна вере в будущее. Кроме того, эта вера — ещё одна причина, по которой сторонник ненасилия может принимать страдание без мысли об отмщении. Он знает, что в борьбе за справедливость его союзником выступает мироздание. Таким образом, действия сторонника ненасильственного сопротивления в конечном счёте регулируются высшим, т. е. моральным законом. И здесь взгляды М.Л.Кинга почти буквально совпадают с позицией первых христиан, выраженной в словах Петра: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»[237].

М.Л.Кинг понимал, что приверженность этому принципу неизбежно приводит к конфликту не только с существующими общественными нравами и устоями, но и с существующим законодательством[238]. Оправдывая допустимость акций гражданского неповиновения и доказывая высокий моральный смысл кампаний протеста, которыми он руководил, Кинг проводил различие между справедливыми и несправедливыми юридическими законами.

Морально и юридически мы обязаны подчиняться справедливым законам. С другой стороны, не подчиняться несправедливым законам — тоже наша моральная обязанность. Кинг учил свой народ словами св. Августина о том, что «несправедливый закон — это не закон вообще».

Справедливый закон М.Л.Кинг определял в русле классического понимания естественного права как закон, совпадающий «с моральным законом, или законом Божиим... Любой закон, который возвышает человеческую личность, справедлив»[239].

В понимании Кингом несправедливого закона чувствуется явное влияние томизма. Он пишет: «Несправедливый закон — это человеческий закон, не имеющий ничего общего с законами вечным и естественным»[240]. Таким образом, «любой закон, унижающий и разрушающий человеческую личность, несправедлив»[241]. Человек, который, исходя из обязанности подчиняться высшему закону (Богу), открыто нарушает несправедливый, как ему подсказывает совесть, закон и с готовностью принимает за это наказание, чтобы пробудить у общества стыд за потворство несправедливости, по мнению Кинга, «подаёт в действительности пример глубочайшего уважения к закону»[242].

М.Л.Кинг учил своих сторонников отличать ложный, показной мир, под прикрытием которого зачастую совершаются злодеяния, от подлинного мира, который предполагает наличие справедливости и неизбежно достигается созданием так называемой «созидательной напряжённости». Тем самым он давал свою интерпретацию словам Христа: «Не мир пришел Я принести, но меч»[243]. «Созидательная напряжённость» в обществе создается с помощью прямых акций ненасильственного протеста, которые направлены не только против следствий существующей несправедливости, но и против лежащих в их основе причин. Ненасильственное прямое действие призвано драматизировать и выставить на всеобщее обозрение скрытое (или явное) насилие, присутствующее в несправедливой ситуации и тем самым способствовать его устранению и восстановлению справедливости.

 

Исходя из вышеизложенного, можно сделать три важных вывода относительно значения и метода кингианского ненасилия. Во-первых, как этическое действие принципиальная ненасильственная акция невозможна без абсолютной веры в силу и действенность любви, всепрощения, самопожертвования и искупительного страдания. Ненасилие — это глубочайший акт веры в подлинном смысле этого слова.

Во-вторых, непреходящая ценность ненасилия заключается в том, что оно снимает противопоставление целей и средств по этическим критериям. Наиболее ясное представление об идеале возникает из реального жизненного опыта. В свою очередь идеал также воздействует на человека, открывая перед ним новые возможности развития. Действия, нацеленные на созидание Возлюбленного сообщества, уже несут в себе его идеальные черты: утверждение самоценности жизни, человеческой личности, братства, дух взаимной любви и общечеловеческих ценностей. Кинг совершенно справедливо считал, что слабость насилия состоит в том, что оно порождает только лишь ответное насилие. «Тьма не может устранить тьму, это под силу только свету. Ненависть не может устранить ненависть. Это под силу только любви»,— писал он[244]. Ненасилие прерывает, останавливает цепную реакцию зла, демонстративно основываясь на духе любви, понимания и доброты. Таким образом, этика ненасилия — это этическая система, синтезирующая намерение, мотивацию и само действие.

Наконец, ненасильственная акция пробуждает в её участнике новое чувство собственного достоинства, новую моральную и духовную силу. Она обессиливает насилие и рассеивает дегуманизирующие силы как в отдельных людях, так и в общественных институтах. Ненасилие преобразовывает участника акции, его оппонента и общество в целом. Политическая цель ненасильственной акции — не только в восстановлении и соблюдении законных требований. Ненасилие также обращено к высшему, моральному закону, который Кинг называл «добровольным, т. е. не обеспеченным правовой санкцией»[245].

Таким образом, по мнению автора, философия ненасилия (и учение М.Л.Кинга о ненасилии в частности) может быть определена как система этического универсализма. Её теоретико-методологическое основание — принцип этической целостности бытия. В субъективной проекции — это собственно практический разум во всей его полноте и цельности (неделимость совести); в объективной проекции — нравственный прогресс как обнаружение высшего закона жизни (универсальный нравственный закон). Кинг утверждает несомненную правоту ненасилия как культурной регулятивной идеи, в свете которой оцениваются реальные взаимоотношения людей. Вне ненасильственной перспективы невозможна сколь-нибудь значимая гуманизация общественных отношений.

Высшая цель ненасилия — это созидание Возлюбленного сообщества, т. е. «преображенного и духовно обновленного общества»[246], в котором в полной мере будут воплощены идеалы любви и справедливости. Это синтез, воплощение идеального в реальном контексте человеческой жизни, о котором мечтал Кинг, и является квинтэссенцией его религиозно-этической мысли.