Осуждение Господа на смерть; бичевание и уничижение

(Мф.27:26-30; Мк.15:15-19; Ин.19:1-3; Дворец римского правителя, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

Перед казнью Иисус был предан бичеванию. Для этого воины отвели Иисуса внутрь претории, и собрав на Него весь полк[474], раздели и начали бичевать.

Подобное бичевание назначалось у римлян за тяжелые преступления, большей частью для рабов. Бичи делались из веревок и ремней, и в концы их вделывались острые костяные и металлические палочки. Под ударами бичей осужденные нередко умирали. Бичуемого привязывали к столбу в наклонном положении. Затем воины били его бичами по обнаженной спине. Кожа с первых же ударов разрывалась, и кровь начинала течь из ран.

Окончив бичевание, воины надели на Страдальца багряницу (kokki,nhn clamu,da - «красная мантия», Мф. 27:28), солдатский плащ красного цвета, подобный дорогой порфире окрашенной в пурпурный цвет, какие надевали цари и высшие военачальники. Такие плащи были без рукавов и накидывались поверх вооружения на плечо так, чтобы правая рука оставалась свободной. Называя плащ, накинутый на Христа «порфирой» (porfu,ra, Мк.15:17; Ин. 19:2) Марк и Иоанн с горькой иронией показывают как «червленая хламида» на время стала «царской» для избитого Царя Иудейского. И, хотя солдатская мантия была похожа цветом на порфиру (красный цвет близок к пурпурному), но явно отличалась большей простотой и бедностью. По выражению церковных песней багряница была «ложной», одеждой «поругания»[475].

На главу Спасителя возложили венец, сплетенный из колючего терновника (пародия на царскую диадему), а в руки Ему дали трость[476] (саркастический «символ» царского жезла). Сделав это в насмешку над Страдальцем, воины становились пред Ним колени и как будто приветствовали: «Радуйся, Царь Иудейский!» (Мф. 27:29)[477]. Били Его по щекам, плевали на Него, брали из рук Его трость и ею били Его по голове, чтобы иглы тернового венца входили глубже и ранили сильнее.

Бичевания и ругательства воинов, по первым двум евангелистам, состоялись уже после окончательного осуждения Иисуса на смерть. Но, если следовать хронологии ап. Иоанна, можно предположить, бичевания были до окончательного решения Пилата: они были предприняты с целью разжалобить народ и добиться избавления Иисуса от смертной казни.

156. Последняя попытка Пилата отпустить Господа; "се, Человек! се, Царь ваш!"; предание Господа на распятие

(Ин.19:4-16; Дворец римского правителя, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

Когда Господь был выведен из претории в терновом венце и багрянице, Пилат сказал: «се Человек!». Этим восклицанием он обращался к совести собравшейся толпы: смотрите – вот Человек одинокий, униженный, истерзанный: неужели Он похож на какого-то опасного бунтовщика? Для христиан слова Пилата также означают: вот образец Человека, к Которому должны стремиться христиане. Но первосвященники и служители снова закричали: «распни, распни Его!».

Такая настойчивость обвинителей вызвала у Пилата досаду и заставила с резкостью сказать: «Возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины». Кроме крайнего возмущения, эти слова Пилата ничего не выражали, а потому враги Христовы продолжали добиваться согласия Пилата на смертный приговор, выставив теперь вперед истинную суть обвинений: «мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим». Обвинение в обожествлении («Сын Божий») было сугубо религиозным, а не политическим. Услышав это, и помня слова жены о страдании во сне, Пилат «больше убоялся». Он увел Иисуса в преторию и наедине со страхом спросил: «Откуда Ты?». Иисус не дал ему ответа. Меняя страх на раздражение, прокуратор гневно напомнил о своей власти: «Мне ли не отвечаешь...». «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» – предание Иисуса в руки прокуратора – это попущение Божие. Господь делит ответственность за вынесение приговора на две степени тяжести: ты виновен, ибо хоть и не знаешь Закона как язычник, но против совести осуждаешь, но более греха на тех, кто невиновного Соотечественника предал язычнику для смертной казни. Слова Господа, видимо, произвели впечатление и «с этого времени Пилат искал отпустить Его».

Прокуратор снова вышел из претории и сел на возвышенное судейское место, которое находилось перед мощенной плоскими камнями улице или перед двором (Лифостротон, Λιθόστρωτον). Видя колебания представителя римской власти, обвинители решились прибегнуть к крайнему средству – к угрозе обвинить самого прокуратора в измене императору: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю...». Угроза доноса подозрительному императору Тиверию Пилата испугала.

Шел уже не первый час мучительного разбирательства. Воссев на судейское место на лифостротоне, Пилат решил завершить суд. В раздражении, что его подталкивают вынести приговор, Пилат бросает еще раз язвительную реплику: «Се, Царь ваш!». Обвинители в ответ, подговорив народ, с особою яростью возопили: «Возьми, возьми, распни Его!». «Царя ли вашего распну?» – если Иисус называет Себя Царем Иудейским и обещает вам освобождение от власти римлян, то как же вы можете требовать, чтобы я, как представитель римской власти, предал Его смерти? На это первосвященники в своем безумном ослеплении произнесли роковые слова: «Нет у нас царя кроме кесаря!». Ветхий Завет постоянно ссылается на то, что у народа избранного не может быть иного Царя, кроме Бога (Суд. 8:23; 1Цар. 8:7). Сам праздник Пасхи должен был говорить об особой роли Бога в руководстве жизнью Израиля. Теперь же для того, чтобы добиться распятия Христова, священство иудейства заявляет, что не имеют иного царя, кроме кесаря. После сего Пилат им предал Его на распятие.

Прот. Павел Матвеевский полагает, что умовение рук Пилата было сразу после этих событий, перед шествием на Голгофу[478]. По мнению дореволюционного писателя учебных пособий, после вынесения окончательного приговора Пилат «умыл руки не от крови, а в крови Праведника»[479]. По соображениям человеческой предусмотрительности Пилат сделал все возможное, чтобы выдержать форму строгого беспристрастного суда, и, в то же время, себя оправдать. Он не сделал главного - не довел защиту Невинного до конца; под влиянием шантажа он перешел на сторону злоумышленников.

Евангелист Иоанн отмечает, что: «тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый» (Ин.19:14). В указании на шестой час у Иоанна есть разногласие с другими евангелистами. Марк говорит, что в третий час Его уже распяли (Мк. 15:25), а от шестого до девятого часа уже была тьма по всей земле (Мф 27:45; Мк 15:33; Лк 23:44). Разногласие примиряется, если принять во внимание, что и под «третьим» и под «шестым» часом мог подразумеваться промежуток времени от 3 до 6 часа (с 9 до 12 утра по современному исчислению).

Конец Иуды

(Мф.27:3-10; Иерусалим, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

О конце жизни Иуды Искариота повествует только Матфей. Возможно, Иуда не ожидал смертного приговора для Иисуса или, ослепленный сребролюбием, не думал о последствиях, к которым приведет его предательство. Когда же его Учитель был осужден, в нем вдруг проснулась совесть: «Согрешил, предав кровь неповинную». Перед Иудой предстал весь ужас безумного поступка. Он раскаялся, но это раскаяние было соединено с отчаянием. Такое раскаяние - невыносимое мучение совести, но без надежды на прощение от Бога, оно только терзает, почему и довело Иуду до самоубийства. «Возвратил тридцать сребреников» – то, что еще недавно казалось заманчивым, теперь, когда заговорила совесть, показалось отвратительным. Таков и всякий грех. Иуде надо было не сребреники повергать перед первосвященниками, а самому повергнуться перед Господом Иисусом Христом, умоляя о прощении своего предательства, и тогда он, конечно, был бы прощен. Первосвященники и старейшины холодно отнеслись к Иуде предателю: «Что нам до того? Смотри сам». Раскаяние предателя в невинности Осужденного никак на них не повлияло.

Иуда, бросив сребреники в храме, вышел, пошел и удавился. Он бросил предательские деньги в храме, думая успокоить мучения совести. Но мучения эти довели до такого отчаяния, что он пошел и повесился. После чего, он, вероятно, упал с той высоты, на которой висел, так как ап. Петр пишет, что «Когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его» (Деян. 1:18).

При всей своей злобе, первосвященники все-таки признали невозможным употребить Иудины сребреники на пользу храма – «непозволительно положить их в сокровищницу церковную», так как эти деньги - «цена крови». За тридцать сребреников было принято решение купить у горшечника землю для погребения странников. «Землей крови» (по евр. Акелдама) этот участок называется и по сей день.

«Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию…» - цитату, которую далее приводит Матфей, у пророка Иеремии мы не находим. Единственное схожее место в Иер. 32:7 говорит о факте покупки поля вообще. Но похожее Матфею изречение мы находим у пророка Захарии (Зах. 11:12-13). А Захария в свою очередь, возможно, брал образы о горшечнике из глав 18-19 пророка Иеремии. Возможно, что замена имен (Захария - Иеремия) у Матфея относится к последующим переписчикам[480].

Общий контекст образа из книги пророка Захарии таков: Пророк был поставлен Богом, чтобы, как представитель Верховного Пастыря Бога, пасти овец дома Израилева. Иудеи не внимали пророку, следовательно не прислушивались к Самому Богу. Чтобы наглядно показать иудеям, как мало они ценят попечение о них пророка и, следовательно, Самого Бога, Бог повелевает пророку спросить: какую дадут они ему плату за пастырские труды? Они дали ему цену раба – 30 сребреников, то есть оценили труды пророка и, следовательно, Самого Бога, как ничтожные, как труды раба. Тогда Бог сказал пророку: брось их в церковное хранилище[481], высокую (ирония, конечно) цену, какой они оценили Меня! И взял я, (говорит пророк), тридцать сребреников и бросил их в дом Господень для горшечника (Зах. 11:11-12). Это пророчество исполнилось в предании Господа. Доброго Пастыря своего Иисуса Христа иудеи оценили в 30 сребреников – ценою раба – и на эти деньги купили потом поле у горшечника.

Крестный путь

(Мф.27:31-34; Мк.15:20-23; Лк.23:26-33; Ин.19:16-17; Иерусалим, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

На пути к смерти Иисуса сопровождают проявления человеческой доброты. Матфей и Марк говорят о Симоне Киринеянине[482], а Лука прибавляет упоминание о плаче иерусалимских женщин.

Эпизод с Симоном указывает на изнемождение Осужденного, который после мучений во время суда был не в состоянии донести орудие казни к месту распятия. Симон, идущий за крестом Иисуса, стал символом истинного ученика, который «следует за Мною» (Лк.14:27). Для ранних христиан, для которых мученичество было близкой реальностью, память о Симоне Киринейском была актуальна. Марк добавляет, что Симон был отцом Александра и Руфа (Мк.15:21). Вероятно, это тот самый Руф, которого упоминает ап. Павел в Послании к Римлянам (16:13). Если так, то, очевидно, при написании Евангелия от Марка сыновья Симона были в Риме весьма известны. Если Симон в тот день «возвращался с поля» (Мк.15:21), значит праздник иудейской пасхи еще на наступил.

По дороге на Голгофу женщины рыданиями изъявляли свое сострадание Господу. Их упоминание у Луки – весть о смерти Единородного Сына, Первенца (см. Зах. 12:10). Плач был настолько глубокий и искренний, что Господь счел нужным отозваться. Он обратился к женщинам с речью, вероятно, когда произошла остановка при переложении креста на Симона Кириниянина. «Дочери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших...» (Лк. 23:28) - Иисус как будто забывает о предстоящих страданиях и обращается к будущему избранного народа, к тому наказанию, которое постигнет Израиль за отвержение Мессии - «плачьте о себе и о детях ваших». Приближаются дни, когда благословение чадородия (Втор. 28:4; Пс. 126:3; 127:3-4) превратится в проклятие, и будут считаться блаженными неплодные и не рождающие. «Тогда начнут говорить горам: падите на нас!» – во время великих бедствий мгновенная смерть кажется лучше долгих мучений: образное выражение невыносимых страданий (Ос.10:8; Откр. 6:16). Поговорка «Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» напоминает пророчество Иез 20:46-49. Ее Господь применяет к себе и к иудейскому народу: «дерево зеленеющее» поставляется рядом с «деревом сухим»[483]. Но, если и зеленеющее дерево не избежало огня, то тем более среди сухого леса «не погаснет пылающий пламень» пока все не будет опалено (Иез. 20:47). Если так поступили с плодоносной виноградной лозой, то тем более будут сжигаться засохшие ветви (ср.Ин.15:6). Если римляне казнили Невиновного, то тем более будут распинать ненавистных им иудеев[484].

С Иисусом на Голгофу повели двух злодеев (Лк. 23:32).

Св. Ап. Павел в (Ев. 13:11-12) указывает на особое значение того, что «Иисус пострадал вне врат». Место распятия называлось Голгофой[485]. Придя на это «Лобное место» Ему дали одурманивающего «уксуса, смешанного с желчью» (по Мф.27:34), «вино со смирною» (по Мк. 15:23), чтобы облегчить страдания. Но Христос благоволил с полным сознанием перенести всю горечь страданий.

Распятие

(Мф.27:35-38; Мк.15:24-28; Лк.23:36-38; Ин.19:18-24; Окрестности Иерусалима, гора Голгофа, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

В законе Моисеевом в день очищения предписывалось изгонять из стана козла после исповедания над ним грехов народа Израильского, другие жертвенные животные также сжигались вне стана (Лев. 16:21, 27). Когда настал великий день всемирного очищения, который Господь назвал Своим (Ин. 8:56), ветхозаветное прообразование исполнилось на Агнце Божием, взявшем на Себя грех мира (Ин.1:29). Так и «Иисус, дабы освятить людей Кровию Своею, пострадал вне врат» (Евр. 13:12). На Голгофе утвержден был крест Христов как некий новый «жертвенник» (ст. 10), «престол благодати» (4:16), «алтарь не храма, но всего мира»[486]. Здесь открылись чудеса любви Божией, явившие миру в крайнем уничижении славу Божества. Начальник жизни (Деян. 3:15) и Жертва умилостивления (Рим. 3:25), Господь славы (1Кор. 2:8) и Муж скорбей, презренный и умаленный пред людьми (Ис. 53:3); Праведник (1 Петр. 3:18), причтенный к злодеям и сделавшийся Ходатаем за преступников (Исх. 53:12). В святейшем жертвоприношении Голгофском наш Искупитель, по выражению св. Григория Богослова, был «Архиереем и Жертвой»[487], священнодействуя Себя самого в умилостивительную жертву за грехи всего мира. Или, как говорит свт. Иоанн Златоуст, «Один и Тот же был Жертвой и Священником. Жертвой по плоти, Священником по духу. Один и Тот же приносит и был приносим по плоти»[488]. Искупительная жертва Христова, принесенная на Голгофе, необъятно велика, простирается на весь человеческий род и на все времена. Господь «принесся единожды и довлеет навсегда»[489].

Жертвоприношение Голгофское совершено на кресте, по толкованию св. отцов, для того, чтобы явить миру широту и долготу, глубину и высоту любви Христовой, превосходящей всякое разумейте (Ефес. 3:18). Все, что совершилось на древе крестном, было «врачеванием нашей немощи, возвращающим ветхого Адама туда, откуда он ниспал, и приводящим к древу жизни, от которого удалил нас плод древа познания, безвременно и неблагоразумно вкушенный. Для сего древо - за древо и руки - за руку: руки мужественно распростертые - за руку невоздержанно простертую, руки пригвожденные - за руку своевольную, руки совокупляющия воедино концы мира - за руку извергшую Адама. Для сего вознесся на крест за падение, [пил] желчь - за вкушение, [принял] терновый венец - за худое владычество, смерть - за смерть, тьму - для света, погребение - за возвращение на землю»[490]. Таким образом, «как грех вошел в мир посредством плода древесного, так и спасение - посредством древа крестного»[491].

Чтобы искупить нас от клятвы законной (Гал. 3:13) и снять тяготевший на человечестве прародительский грех, надлежало Искупителю вознести грехи наши Телом Своим на древо (1 Пет. 2:24), сделаться за нас клятвой (Гал. 3:13), пригвоздив ее Собой ко кресту.

Само распятие описано весьма лаконично. Если бы не ап. Павел (Кол. 2:14; Гал. 6:17) и церковное предание, мы бы даже не знали, что Иисус был прибит ко кресту гвоздями. В описании распятия евангелисты не ссылаются на слова Пс. 22:17: «Пронзили руки и ноги мои», которые прекрасно подходят для этого случая. Только при описании рядом распятых двух разбойников мы видим ссылку на пророчество Ис.53:12: «И к злодеям причтен». В итоге получается красноречивая сцена: некогда праведные сыновья Зеведеевы просили о месте в Царствии по правую и левую руку от Него (Мк.10:37), ныне его получают двое разбойников, оказавшихся рядом со Христом при Его кончине.

Как распинаем был Христос? Существует представление, что Иисуса сначала пригвоздили ко кресту, лежавшему на земле горизонтально, а потом, подняв крест вместе с Распятым, утвердили в земле вертикально. По мнению Кохомского С.В., это не согласно с выражениями церковных песнопений: «вознесен на крест» (а не на кресте), «вознес Себя на древо» (а не на древе), основанными на 1Пет. 2:24. Кохомский полагает, что Христос был вознесен от земли (Ин. 12:32) на водруженный в землю крест и потом был распят на нем[492]. Под распятием понимается пригвождение ко кресту рук и обеих ног, остальное тело в конвульсиях беспомощно свешивалось, раздирая язвы гвоздиные[493].

«Был час третий, и распяли Его» (Мк. 15:25). Это указание ап. Марка на первый взгляд идет вразрез со свидетельством ап. Иоанна, по которому Христос был на суде у Пилата до шестого часа(Ин. 19:14). Свидетельства двух евангелистов уравновешиваются если принять во внимание, что отрезок времени в 3 часа, с третьего по шестой час, мог быть обозначен и «третьим» и «шестым» часом. Воины же могли привести Осужденного на Голгофу и распять Его в течении одного часа. Вполне возможно, что Марк, говоря «был час третий» хотел подчеркнуть, что вторая половина дня (шестой час) еще не наступила; а Иоанн, замечая, что уже в претории был час шестой, делал акцент на продолжительности разбирательств у Пилата: прошел весь третий час, так что уже и шестой пошел.

Блаж. Августин полагал, что в третий час иудеи осудили Господа на смерть. Слова Марка «был час третий, и распяли Его» (Мк. 15:25) он относит не к моменту пригвождения ко кресту на Голгофе, а к крикам иудеев «распни Его» на суде у Пилата (Мк. 15:13; Мф.27:22-23). После данных криков жена Пилата пожаловалась на мучения во сне, поэтому прокуратор еще в течении двух часов искал повода освободить Иисуса. И только в начале шестого часа, как повествует Иоанн, Пилат еще раз вывел Иисуса со славами «се, Царь ваш» и предал Его на распятие (Ин. 19:14). Окончательно приговор был вынесен с пятого по шестой час, затем Иисуса отвели на Голгофу, распяли и наступила тьма по всей земле (Мф. 27:45; Мк.15:33; Лк. 23:44). Т.о., по Августину, слова евангелиста Марка «был час третий, и распяли Его» акцентируют внимание на том, что иудеи в претории Пилата распяли Господа в третьем часу, а римляне на Голгофе – в часу шестом[494].

На Кресте Господь не был безмолвным. Дореволюционные отечественные библеисты традиционно выделяли семь высказываний (слов) Спасителя с Креста:

1 «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34) - молитва за распинателей;

«Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43) – слова обращенные к покаявшемуся разбойнику;

«Жено! се, сын Твой… се, Матерь твоя!» (Ин. 19:26-27) – усыновление Своей Матери апостолу Иоанну; - апостол Иоанн усыновляется!

«Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф.27:46; Мк.15:34) – возглас ок. девятого часа, когда настала тьма по всей земле;

«Жажду» (Ин.19:28);

«Совершилось!» (Ин. 19:30) – сказал Спаситель после того как вкусил уксуса;

«Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46) – после того как возгласил это громким голосом Иисус испустил дух.

В обращении к Отцу Иисус просит Бога простить возмутившихся против Господа, чтобы земля не разверзлась под израильтянами как под Дафаном и Авироном (см. Чис. 26:9; Втор. 11:6). «Ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Ап. Петр в проповеди после исцеления хромого отметил: «Мужи Израильские!.. Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись перед лицом Пилата, когда он полагал освободить Его. Но вы от Святого и Праведного отреклись, и просили даровать вам человека убийцу, а Начальника жизни убили… я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению …» (Деян.3:12-17). Также полагает и ап. Павел «если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (1Кор. 2:8).

Полный текст надписи на кресте: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (Ин. 19:19). Написал Пилат на 3-х языках: по-еврейски, по-гречески, по-римски.

Затем евангелисты повествуют, как четыре воина, распявшие Иисуса Христа, делили между собою Его ризы, бросая жребий (Мф. 27:35; Мк. 15:24; Лк. 23:34; Ин. 19:23-24). Часть вещей разделили. Но верхняя одежда, хитон, был не шитый из кусков (Ин. 19:23), а сделанный из цельной ткани[495]. Об этом хитоне и был брошен был жребий, дабы достался кому-то одному. Так сбылось слово пророка Давида: «делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» (Пс.21:19; ср. Ин. 19:24).

У Креста Господня

(Мф.27:39-49; Мк.15:29-36; Лк.23:35-45; Ин.19:25-29; Окрестности Иерусалима, гора Голгофа, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

Далее первые три евангелиста повествуют о насмешках, которым подвергали Господа воины, народ толпившийся на Голгофе, проходившие мимо, первосвященники и книжники, старейшины и фарисеи. Хуления имели одну общую основу: сопоставление прошедшего с настоящим:

· разрушающий храм, и в три дня созидающий! (ср. Мф. 27:40; Мк. 15:29)

других спасал - спаси Себя Самого!

если Ты Сын Божий - сойди с креста.

если Он Царь Израилев - пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него.

уповал на Бога - пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему.

Ибо Он сказал - Я Божий Сын.

Вспоминая все то, что в прошлом говорил Иисус и делал, они указывали на Его теперешнюю беспомощность и насмешливо предлагали совершить чудо – сойти со креста, обещая, лицемерно, уверовать в Него. Так, вопреки желанию иудейских начальников, исполнились на Иисусе пророческие слова: «Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою: `он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему'» (Пс. 21:8-9). Свт. Филарет Московский на этот счет замечал, что «не человеки на Голгофе ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмеивается буйству человеческому, без нарушения свободы заставляя его служить высочайшей Своей премудрости; не лукавые рабы прехитряют Господа: всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых; не вражда земная уязвляет любовь небесную: небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертию убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную»[496].

По Матфею и Марку в хулениях принимали участие и разбойники, распятые по правую и по левую сторону от Господа (Мф.27:44; Мк. 15:32). Лука подчеркивает, что злословил только один разбойник (Лк. 23:39) и передает историю о другом покаявшемся[497]. Разбойник, которого церковные песни называют «благоразумным», чувствуя совестью ответственность за свои злодеяния, обратился к злополучному товарищу на другом кресте с увещанием: «или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?
и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал» (Лк. 23:40-41). Если даже этот разбойник не слышал проповедь Господа при жизни, он видел шествие Иисуса на Голгофу, рыдание иерусалимских женщин, слышал разговор с ними, молитву Спасителя за распинающих Его, слышал крики стоявших у креста о том, что Он «других спасал», видел безропотность Христа. Видя надпись на кресте «Царь Израилев» и все происходящее, уже можно было уже сделать вывод, что перед разбойником Человек святой. Хананеянка, поставляя себя на ряду со псами, выпрашивая только крупицу от трапезы Господина; капернаумский сотник молил, чтобы Господь сказал только слово; разбойник же, вменяя себя ни во что, умоляет, чтобы Господь не за был его, как бы он совсем не существовал. За покаяние в злодеяниях и просьбу ко Христу «помянуть в Своем Царстве», «благоразумный разбойник» удостоился стать первым плодом и начатком искупления, вошел в рай.

По четырем Евангелиям, при кресте Господа стояли следующие женщины:

 

Мф. 27:56	Мк. 15:40	Лк. 24:10	Ин. 19:25
			Матерь Его,
		Иоанна
Мария, мать Иакова и Иосии	Мария, мать Иакова меньшего и Иосии	Мария, [мать] Иакова	сестра Матери Его, Мария Клеопова
мать сыновей Зеведеевых	Саломия
Мария Магдалина	Мария Магдалина	Магдалина Мария	Мария Магдалина
	и женщины, которые смотрели издали	и другие с ними

 

По этой схеме – Мария, мать Иакова и Иосии, приравнивается к Марии Клеоповой. А если Иаков и Иоссия в числе «братьев Господних», значит или Мария Клеопова приходилась Марии Богородице сестрой (вероятно, двоюродной), или же сам Клеопа был братом Иосифу. Есть и иная гипотеза, основанная на предании, что Иаков, Иоссия, Иуда и Симон – были детьми Иосифа от первого брака (это предание поддерживает свт. Иоанн Златоуст[498]). В таком случае Мария, мать Иакова и Иосии, – это Мать Иисуса. Есть также мнение, что «сестра Матери Его» и «Мария Клеопова» - разные женщины[499].

При кресте Господа стоял и возлюбленный ученик Иоанн.

Общество женщин и Иоанн приблизились к Распятому, чтобы принять последний Его взор. Богоматери не видно было ни при славном преображении Сына на горе, ни при торжественном входе Его в Иерусалим, ни при других чудных событиях Его земной жизни, когда все дивились учению (Ин. 7:46) и делам Его (Ин.6:14). Но теперь Она стала как-бы на страже у креста Его «в духе, выше всеобщего страха, выше своей личной опасности, выше апостольского мужества»[500]. Она чувствовала теперь в душе Своей оружие, предсказанное праведным Симеоном (Лк. 2:35), страдала так, как никто, кроме самого Распятого. Пред глазами висел Сын в муках смертных, презренный и умаленный более всех сынов человеческих, изведавший все болезни и страдания (Ис. 53, 3). Еще несколько минут — и Она увидит бездыханное тело Его. Она оставалась сиротой среди Его завистников и врагов. Но не слышно было ни рыданий, ни жалоб, ни стонов Той, Которая полагала радость Свою в Утехе Израилевой, хранила в сердце своем как святыню слова Сына (Лк. 2:51). Богоматерь была предана судьбам Божиим, веря в то, что Сын Ее – Сын Божий. Вот какова была та Жена, о Которой возвещено было еще в раю (Быт. 3:15). Семя Жены на кресте разрушало дела дьявола (1Ин. 3:8). С обращением «Жено! се, сын Твой» Христос указал на исполнение пророчества Быт. 3:15. Не называя «Матерью» Он уберег ее от преследования врагов, вручая Иоанну - лишил полного сиротства. Более того, символически, в лице Иоанна, произошло усыновление Матери Господа не только одного человека, но и всех верующих, родившихся от Бога (Ин. 1:13) водою и Духом (Ин.3:5), которым Он дал власть быть чадами Божиими (Ин.1:12) и которых не стыдился называть Своими братьями (Евр. 2:11). По вознесении Господа, апостолы пребывали в общении с Богоматерью, которая, по свт. Филарету Московскому, стала «глубоким средоточием их единства»[501] и хотя бы отчасти восполнила лишение видимого общения с Божественным Учителем (Деян. 1:14).

«От шестого же часа тьма была по всей земле (sko,toj evge,neto evpi. pa/san th.n gh/n) до часа девятого» (Мф. 27:45). Лука добавляет: «померкло солнце (evskoti,sqh o` h[lioj)» (Лк. 23:45). Что это было за «помрачение солнца»? Это не солнечное затмение, так как на еврейскую Пасху 14 Нисана всегда бывает полнолуние, а солнечное затмение случается только при новолуниях. Было бы большой натяжкой считать, что «помрачение» было вызвано сильным ветром[502], который разорвал внутреннюю завесу храма и пустынной пылью на время ослабил свет солнца. Это также не апокалиптическое чаяние ап. Луки о наступлении дня Господня: Евангелие передает впечатления очевидцев (Лк. 23:47-48), а в Деяниях знамения подобные «затмению солнца» и вовсе относятся к Пятидесятнице[503]. Временное превалирование тьмы над светом было уникальным чудом, образом событий, которые будут предварять наступление Божественного суда в последние времена (Лк. 21:5-38)[504].

О другом чудесном знамении: «завеса (katape,tasma)[505] в храме раздралась по средине» (Лк. 23:46) мы также не можем с точностью сказать: как это произошло. Но в послании к Евреям можно прочитать некий образ вхождения Иисуса Христа во Святое-святых «за завесу» скинии (Евр. 6:19; 9:3; 10:20). Бог не вмещается в Храме и не живет в рукотворенных храмах. Наступает время когда Ему и поклоняться будут вне храмов (Ин. 4:21-24). Разрыв завесы мог быть символом «исхода Бога» из Храма, прекращения благоволения Божия к Иерусалимскому Храму, символом открытия врат рая через Иисуса (Лк. 23:43).

[Alexey17]

«Около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани?» (Мф. 27:46). У Марка вместо «Или» (VHli,,) стоит арамейское «Элои» (VElwi<), значение одно «Боже Мой». Этот вопль не был воплем отчаяния, но только выражением глубочайшей скорби души Богочеловека. Для того, чтобы искупительная жертва совершилась, необходимо было, чтобы Богочеловек испил до самого дна всю чашу человеческих страданий. Вопль Господа «Или» послужил новым поводом к насмешкам над Ним: «Вот, Илию зовет». Этим иудеи как будто говорили: Он и после, распятый и поруганный, всё еще мечтает, что является Мессией, и зовет Илию Себе на помощь.

Распятие производило невероятно сильную, мучительную жажду в страдальцах, и св. Иоанн сообщает, что Господь произнес: «Жажду» (19:28-30), добавляя при этом: «Да сбудется Писание». Тотчас же один из воинов побежал, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить. Очевидно, это было кислое вино, смешанное со смирной. Псалмопевец, изображая страдания Мессии, предрек это в словах: «И в жажде моей напоили меня уксусом» (Пс. 68:22).

Смерть Господа

(Мф.27:50; Мк.15:37; Лк.23:46; Ин.19:30; Окрестности Иерусалима, гора Голгофа, Пятница, 7 апреля 30 г.)

 

Вкусив уксус, по свидетельству св. Иоанна, Господь возгласил: «Совершилось!» (Ин. 19:30). Дело, предопределенное в Совете Божием было исполнено. Иисус громким голосом воскликнул: «Отче, в руки твои предаю дух мой!» и испустил последнее дыхание. Преклонив главу Он предал дух Свой Отцу (Ин. 19:30).