Бессознательное имитирование, или подражание

 

Лица — наши наиболее приметные социальные индикаторы. Они отражают наши эмоциональные состояния, а также, как мы только что узнали, реагируют на эмоциональные состояния других. Если вам на 30 миллисекунд показать лицо со счастливым, нейтральным или злым выражением (а за такое короткое время вообще невозможно осознать, что показывали какое-то лицо), это вызовет у вас измеримые реакции лицевых мышц, соответствующие счастливому или злому выражению43 (эти исследования проводились не в социальных ситуациях, что важно, как мы позже увидим). Речь идет о бессознательном имитировании, или подражании. На самом деле мы постоянно подражаем другим, но все происходит так быстро, что мы этого даже не замечаем44. Мы имитируем выражения лиц, позы, интонации голоса, речевые особенности45, даже манеру речи и слова других людей бессознательно46. Мы не только сами неосознанно копируем чужие характерные черты, но нам приятнее и легче общаться с теми незнакомцами, которые имитируют наши собственные манеры. Сама собой формируется связь — и нам нравятся люди, которые на нас похожи. Если нам подражают, мы охотнее готовы помочь окружающим, чем человек, которому не подражают47. Мы также склонны соглашаться с теми, кто нам нравится48. Подражание заставляет детей копировать выражение лица их матери, например высовывать язык или улыбаться, когда так делает она. Важность этой тенденции — автоматически подражать выражениям лица, интонациям, позам и движениям другого человека — состоит в том, что она эмоционально сближает нас с ним, в так называемом эмоциональном заражении49. Когда в палате новорожденных один плачущий младенец “заводит” остальных, они уже проявляют признаки эмоционального заражения.

Очевидно, имитирующее поведение служит смазкой для аппарата социальных взаимодействий и усиливает позитивное социальное поведение. Такое сплочение людей через усиление просоциального поведения может иметь адаптивное значение, выступая в роли социального клея, удерживающего группу вместе, и подтверждая: в единении — сила.

Однако все меняется, когда имеет место соревнование и появляются представители противоположного лагеря. Люди не имитируют выражения лиц тех, с кем соперничают50, или политиков, с которыми не согласны51. Совсем недавно было показано, что подражательные действия зависят от отношений между наблюдателем и наблюдаемым и что не все эмоциональные проявления люди имитируют в равной мере52. Проявлениям счастья подражают всегда, а негативным проявлениям — нет (зависит от того, кто их демонстрирует). Хотя подражание улучшает взаимопонимание, имитировать другого человека иногда невыгодно, особенно конкурента в борьбе за ограниченные ресурсы. Поэтому проявлениям счастья подражают всегда, ведь наблюдателю это ничем не грозит, а негативным эмоциональным проявлениям — только когда их демонстрирует член ингруппы[28], поскольку имитирование печали (готов тебе помочь) или злости (угрожаю или выражаю причастность) может дорого обойтись. Кстати, мужчины проявляют грусть только в случае двойной связи — при близком члене ингруппы53. Похоже, подражание — не чисто автоматический или инстинктивный механизм, в зависимости от социального контекста оно временами тормозится. Это аффилиативный[29]сигнал, играющий главную роль в поддержании и регулировании социальных взаимодействий, особенно внутри социальной ингруппы.

А вот намеренное подражание — совсем другое дело. Специально кого-то имитировать сложно по той причине, что сознательные действия медленные. Человек, который старается умышленно кому-то подражать, выглядит фальшиво и нарушает процесс общения. Тем не менее это потрясающий способ обмена информацией у нашего вида и эффективный механизм обучения и усвоения культуры54. В животном царстве люди — главные намеренные имитаторы. На самом деле мы чрезмерно много подражаем. Хотя шимпанзе тоже умышленно имитируют других, они идут прямо к цели или вознаграждению, тогда как дети копируют лишние действия, чтобы получить награду. Шимпанзе может подражать вам, когда вы переступаете доску, чтобы взять банан, но не станет имитировать, как вы идете при этом на цыпочках, в отличие от ребенка. Дети имитируют окружающих как заводные. Именно поэтому родители должны тщательно отслеживать, что сами говорят и делают, иначе их милый маленький спиногрыз начнет ругаться как сапожник. Повсеместность подражания в мире человека резко контрастирует с его малой распространенностью в животном царстве. По-видимому, имитирование в определенной степени присуще человекообразным обезьянам, некоторым птицам и, возможно, дельфинам55. Даже среди тысяч изученных нечеловекообразных обезьян целенаправленное подражание56 удалось наблюдать лишь у двух японских макаков после долгих лет интенсивного обучения57.

 

Нравственны от рождения

 

Мы бессознательно воспроизводим чужие действия, имитируем других, симулируем эмоции. Мы контактируем самыми разными способами, чтобы справляться с социальными трудностями в человеческом мире. И все же как получается, что большинство из нас ладят, — почему 7,3 миллиарда людей не набрасываются постоянно друг на друга? Действительно ли мы опираемся на усвоенное поведение и сознательные рассуждения, или у нас есть врожденная склонность вести себя адекватно? Возможно ли, что мы обзавелись врожденным чувством нравственности как вид, который развивался, поскольку его представители объединились ради выживания? Убийство для нас неприемлемо потому, что таковы наши врожденные чувства, или потому, что Бог, Аллах, Будда или наше правительство так сказали? Вопросы, которые касаются того, обладает ли человек врожденным чувством нравственности, не новы. Дэвид Юм задавался ими еще в 1777 году: “...заслуживает исследования недавно начатый спор относительно общих оснований морали. Проистекают ли они из разума или из чувства...? Приобретаем ли мы знание о них с помощью цепи аргументов и индукции или же непосредственного чувства и более тонкого внутреннего ощущения...?”58 Философы и религиозные лидеры веками спорили об этих вопросах, однако только сейчас у нейробиологии появились инструменты и эмпирические данные, которые помогут на них ответить.

Антрополог Дональд Браун59 составил список человеческих универсалий, куда вошли многие понятия, встречающиеся во всех культурах и имеющие отношение к тому, что считается моральным поведением. Вот некоторые из них: справедливость; сопереживание; разница между добром и злом и исправление последнего; хвала и восхищение великодушными поступками; запрет на убийство, кровосмешение, насилие и жестокость; права и обязанности; стыд. Психолог Джонатан Хайдт, стремясь охватить характерные черты всех систем морали (а не только западного мышления), придумал такое определение: “Системы морали — это взаимосвязанные наборы ценностей, добродетелей, норм, практик, отличительных признаков, институтов, технологий и возникших психологических механизмов, которые работают сообща, чтобы подавлять или регулировать эгоизм и обеспечивать возможность социальной жизни”60.

 

Нравственная интуиция

 

Многие интуитивные представления о нравственности — это быстрые автоматические суждения о поведении, которые связаны с глубокими чувствами справедливости и целесообразности. Они обычно возникают не в результате обдуманной, сознательной оценки под влиянием определенной причины. Если вы станете свидетелем того, как человек намеренно нарушает один из перечисленных выше универсальных моральных принципов, вероятнее всего, на интуитивном уровне у вас возникнет отторжение такого поведения. Вопиющий пример: ребенок, мирно игравший в песочнице, получает оплеуху от своей бабушки. Если вы такое увидите, у вас мгновенно возникнет суждение об этом поступке как о плохом, неправильном, недопустимом — и вы будете справедливо возмущены. Если спросить о вашем суждении, вы без труда его объясните. Такой пример, однако, плохо помогает ответить на вопрос Юма. Хайдт придумал другую историю и стал преподносить ее самым разным людям:

 

Джули и Марк — брат и сестра. В колледже летние каникулы, и они путешествуют вместе по Франции. Однажды вечером они остались одни в домике на побережье и решили, что было бы интересно и забавно попробовать заняться любовью. По крайней мере, это станет новым опытом для каждого. Джули уже начала принимать противозачаточные средства, но на всякий случай Марк решил надеть еще и презерватив. Им обоим понравилось заниматься любовью, но они договорились больше этого не делать. Та ночь стала их особым секретом, еще больше их сблизившим61.

 

Правильно ли, что они занялись любовью? Хайдт хорошо продумал детали, чтобы задеть все глубинные инстинкты и моральные устои. Он определяет нравственную интуицию как “внезапное появление в сознании или на его периферии оценочного чувства (нравится — не нравится, хорошо — плохо) о личности или поступках человека, без осознавания того, что были пройдены какие-то этапы поиска и оценки доказательств, некие шаги для выведения заключения”62. В своем сценарии Хайдт заранее дал вразумительные ответы на любое возражение. Он не сомневался, что большинство людей сочтет поступок брата с сестрой неправильным и отвратительным (так почти все и говорили), однако хотел добраться до истоков таких суждений (если они вообще существуют), по-видимому, общих для всех нас. Почему это неправильно? Что говорит ваш рациональный мозг? Как и ожидалось, многие отвечали, что в результате кровосмешения могли родиться увечные дети или что этот опыт мог ранить брата с сестрой эмоционально. Однако в истории содержатся опровержения обоих предположений. Хайдт обнаружил, что большинство опрошенных в конце концов говорили: “Не могу объяснить, просто знаю, что это неправильно”. Рациональное это суждение или интуитивное? Мы усвоили моральный принцип, что инцест недопустим, благодаря своим родителям, религии или культуре или это врожденное, естественное правило, которое нам с трудом удается преодолеть с помощью рациональных аргументов?

Во всех культурах инцест табуирован. Общепризнанно, что это дурное поведение человека. В 1891 году финский антрополог Эдвард Вестермарк выдвинул следующую гипотезу: поскольку люди не способны автоматически распознавать своих родных братьев и сестер по виду (отсюда все эти фильмы, в которых сестра и брат росли порознь, случайно встретились и влюбились друг в друга), у человека появился врожденный механизм, который препятствует инцесту и обычно работает. Он вызывает у человека равнодушие или отвращение при мысли о сексуальных отношениях с людьми, с которыми он ребенком провел много времени63. Получается, что друзья детства и сводные братья и сестры, выросшие вместе, помимо родных, тоже не должны жениться друг на друге. И это подтверждается соответствующими исследованиями64.

Специалист по эволюционной психологии Дебра Либерман продолжила изучение этого вопроса65. Ее интересовало, каким образом личный запрет на инцест (“Секс с моим родственником предосудителен”) обобщается (“Инцест неприемлем для всех”) и происходит ли это спонтанно изнутри или приобретается в процессе научения. Она обнаружила, что чем больше времени человек провел под одной крышей с братьями и сестрами (родными, приемными или сводными), тем, как правило, сильнее его индивидуальная моральная установка против инцеста, которая при этом не зависит ни от усвоения установок общества или родителей, ни от степени родства.

Избегание инцеста — не рационально усвоенное поведение или позиция, которую нам внушили родители, друзья или религиозные наставники. Если бы этот запрет был рациональным, то не распространялся бы на приемных и сводных братьев и сестер. Это признак, отобранный эволюционно, поскольку во многих ситуациях он предотвращал рождение потомства, менее здорового из-за кровосмешения и экспрессии рецессивных генов. Он врожденный, вот почему он универсален для всех культур.

Однако ваш сознательный, рациональный мозг понятия не имеет о том, что в вас действует врожденная система избегания инцеста. Он знает лишь, что в истории Хайдта брат и сестра вступили в сексуальные отношения и что это ПЛОХО. И когда вас спрашивают, почему же это плохо, ваш интерпретатор, который работает только с имеющейся у него информацией (в которую обычно не входит последняя научная литература об избегании инцеста, зато входят неприятные чувства), пытается дать объяснение и выдает целый ряд соображений.

 

Классическая проблема вагонетки

 

Другой подход к вопросу, существуют ли универсальные моральные суждения, избрал Марк Хаузер со своими коллегами. Они прибегли к интернету и классической проблеме вагонетки, разработанной философами Филиппой Фут и Джудит Джарвис Томсон. Хаузер предположил, что если нравственные суждения — результат рационального процесса, то люди различных возрастов и культур по-разному разрешат абстрактные моральные дилеммы. А каково ваше решение?

 

Неуправляемая вагонетка несется на пятерых человек, которые погибнут, если она продолжит свое движение. Единственная возможность их спасти есть у Дениз, пассажирки поезда, — она может переключить стрелку, что направит вагонетку на запасной путь, где та убьет одного человека вместо пяти. Должна ли Дениз переключить стрелку, чтобы спасти пять жизней ценой одной?

 

Из более чем 200 тысяч людей по всему миру, отвечавших на вопрос, 89% согласились, что Дениз следует перенаправить вагонетку. Но затем всем дали другую задачу:

 

Как и прежде, вагонетка угрожает жизни пятерых человек. Фрэнк стоит рядом с крупным незнакомцем на пешеходном мостике над рельсами, между приближающейся вагонеткой и пятерыми рабочими на рельсах внизу. Если он столкнет крупного незнакомца с моста на рельсы, это остановит вагонетку. Мужчина при этом погибнет, но пятеро рабочих будут спасены. Правильно ли поступит Фрэнк, если спасет пять жизней, толкнув незнакомца на смерть?

 

На этот вопрос 89% людей ответили отрицательно. Между разными возрастными и культурными группами наблюдается удивительное единодушие: на вторую дилемму все дают ответ, противоположный ответу на первую, хотя арифметика (спасти пять жизней, допустив одну смерть) одинакова в обеих. Когда людей спрашивают, почему они дали такой ответ (какой бы ни был), они приводят множество объяснений, не слишком логичных. Учитывая, что мы узнали о нашем модуле интерпретации, вполне ожидаемо, что объяснения звучат самые разные. Специалистам по нейронаукам не очень интересно, что это за объяснения, им важно понять, существуют ли в мозге центры или системы нравственных суждений, какого рода дилеммы их активируют и какие зоны мозга работают, когда принимаются моральные решения.

Джошуа Грин и его коллеги взялись выяснить, задействуются ли одни и те же части мозга при решении обеих задач. Они сканировали мозг испытуемых, пока те решали, что ответить. В случае первой дилеммы, безличной (переключить стрелку), усиливалась активность зон мозга, относящихся к абстрактному мышлению и решению задач, а в случае второй, личностной (незнакомца надо физически коснуться и столкнуть), — активность областей, связанных с эмоциями и социальным познанием66. Существуют две интерпретации этих результатов. Я уже намекнул, в чем, по мнению Грина, разница — безличное против личностного. Однако Марку Хаузеру это не кажется убедительным, он считает, что в двух дилеммах слишком много переменных, чтобы сводить все к противопоставлению личностного и безличного. Реакции людей можно также объяснить с той точки зрения, что средства не оправдывают цель, — философским принципом, согласно которому допустимо причинить вред, если это побочный результат достижения большего блага, но нельзя вредить просто так67. Тогда дело сводится к оцениванию поступка, основанного на намерении. С какой бы интерпретацией мы ни соглашались, главное, что в человеке существуют универсальные сдерживающие начала, которые срабатывают в определенных ситуациях и останавливают его от совершения каких-то действий.

 

Моральные суждения и эмоции

 

Антонио Дамасио вместе со своей группой помог ответить на вопрос, играют ли эмоциональные реакции причинную роль в вынесении моральных суждений68. Он работал с группой пациентов, у которых была повреждена часть мозга, необходимая для нормального возникновения эмоций, — вентромедиальная префронтальная кора. Они испытывали проблемы как с проявлением эмоций, так и с управлением ими, однако имели совершенно нормальные общий интеллект, логическое мышление и декларативные знания о социальных и моральных нормах. Команда Дамасио предположила, что если эмоциональные реакции (опосредованные вентромедиальной префронтальной корой) влияют на моральные суждения, то у таких пациентов решения личностных моральных дилемм (вроде проблемы вагонетки во втором варианте) будут прагматическими, а решения безличных задач — обычными. Во время сканирования мозга пациенты сначала отвечали на вопросы, связанные с разрешением низкоконфликтных ситуаций, например “Правильно ли будет убить вашего начальника?”. Как здоровые испытуемые из контрольной группы, так и пациенты с поврежденным мозгом отвечали: “Нет, неправильно, это безумие”. Однако все изменилось, когда речь пошла о высококонфликтных, личностных нравственных дилеммах (допустимо ли причинить вред одним людям ради блага других), которые обычно вызывают у людей сильные эмоции. Помимо второго варианта проблемы вагонетки, испытуемым предлагалась такая ситуация: “Идет жестокая война, вы прячетесь от вражеских солдат в комнате с десятью другими людьми, включая маленького ребенка. Тот начинает плакать, а это выдаст ваше тайное место. Правильно ли будет задушить ребенка, чтобы остальных девятерых человек не обнаружили и не убили?” При такой постановке вопроса суждения и реакции пациентов с поражениями вентромедиальной префронтальной коры существенно отличались от обычных (в контрольной группе). Не испытывая эмоциональных реакций на эти сюжеты, они давали быстрые и прагматические ответы: конечно, толстяка надо столкнуть на рельсы; естественно, ребенка следует задушить.

 

Моральные эмоции, моральная рационализация и интерпретатор

 

Джонатан Хайдт полагает, что человек сначала реагирует на дилемму из-за неосознанных моральных эмоций, а уж затем ищет обоснование своей реакции. В этот момент вмешивается интерпретатор и осуществляет моральную рационализацию, используя информацию о культуре, семье, знаниях человека и так далее. Как правило, мы не участвуем в моральном мышлении, хотя это возможно. Это происходит, лишь когда мы меняем точку зрения, ставим себя на место другого, пытаемся найти основу своих суждений. По мнению Марка Хаузера, мы рождаемся с абстрактными моральными правилами и готовностью обзаводиться новыми (как рождаемся с готовностью усвоить язык), а затем наше окружение, семья и культура сдерживают нас и направляют к определенной нравственной системе (как приводят нас к конкретному языку).

Рассмотрим вариант проблемы вагонетки, созданный Стивеном Пинкером:

 

Неуправляемая вагонетка вот-вот убьет школьного учителя. Вы можете направить ее на обходной путь, но тогда она активирует переключатель, который пошлет классу шестилетних детей сигнал, разрешающий назвать плюшевого медвежонка Мухаммедом. Допустимо ли перевести стрелку?

Это не шутка. В прошлом месяце британская учительница частной школы в Судане позволила своему классу назвать игрушечного мишку в честь самого популярного мальчика класса, который носил имя основоположника ислама. Ее посадили в тюрьму за богохульство и угрожали публичной поркой, тогда как толпа снаружи тюрьмы требовала ее смерти. Для участников этого протеста жизнь женщины имела меньшую ценность, чем возвеличивание достоинства своей религии, и их решение, правильно ли перенаправить воображаемую вагонетку на другой путь, отличалось бы от нашего. Какие бы начала ни управляли моральными суждениями людей, эти суждения не могут быть так уж универсальны. Любой человек, который не засыпает за сериалом “Антропология 101”, может привести много других примеров69.

 

Хотя рассуждения Пинкера вызывают некоторые затруднения, их вполне можно уладить с помощью нашей теории универсального, врожденного морального поведения, просто придется учитывать влияние культуры. А поможет нам Джонатан Хайдт с коллегами.