Небытие и существование человека

 

Вопрос о небытии выдвигается в центр философских исканий лишь в XX веке и заслуга в этом, несомненно, принадлежит Мартину Хайдеггеру. Хайдеггер показал, что вопрос о смысле человеческого бытия обретает свою подлинную значимость и содержательную полноту только при одновременном рассмотрении вопроса о небытии. Он явился первым философом современности, кто систематически разрабатывал способ рассуждения о небытии, ввел в философский язык терминологию описания небытия. Философ методически строго показал, что единственным сущим, благодаря которому возможно проникновение к небытию, выступает человек. Наиболее важной по теме небытия у Хайдеггера является работа Что такое метафизика? (1929). Работа представляет собой лекцию, которую Хайдеггер прочитал 24 июля 1929 года при вступлении в должность профессора философии на общем собрании естественнонаучных и гуманитарных факультетов Фрейбургского университета. Эта историческая подробность помогает понять замысел основной темы лекции Хайдеггера. Он поставил перед собой цель – показать, что основания научного знания, науки, коренятся в особенности человеческого бытия.

Особенность эта, с его точки зрения, состоит в том, что бытие человека есть существование способом понимания. В этом ванном вопросе Хайдеггер оказался продолжателем традиции Парменида, Мейстера Экхарта и Декарта, которая природу человеческого существования связывала с знанием, пониманием. Основной тезис этой традиции можно выразить словами «мыслить – то же, что быть» Парменида или «cogito–sum» (мыслю–существую) Декарта. В философской традиции после Хайдеггера такое существование, существование пониманием, стало обозначаться термином экзистенция. Бытие человека есть экзистенция. Анализу этой идее Хайдеггер посвятил свою самую известную работу Бытие и время (1927). Пояснение особенности человеческого бытия необходимо для понимания сюжета его лекции Что такое метафизика? 1929 года. Вернемся к лекции.

Наука в качестве конечной цели имеет познание сущего самого по себе. «У науки, – говорит Хайдеггер, – в противоположность повседневной практике есть та характерная особенность, что она присущим только ей образом подчеркнуто и деловито дает первое и последнее слово исключительно самому предмету»[100] Но это лишь одна сторона вопроса. Другая сторона состоит в том, что наука есть особое отношение человека к миру сущего. И, раскрывая природу сущего в процессе научного познания, человек одновременно открывает себя, то есть научное познание позволяет дойти до оснований существования человека и мира, до вопроса о бытии. «Только странное дело, – замечает Хайдеггер, – как раз когда человек науки закрепляет за собой свою самую подлинную суть, он явно или неявно заговаривает о чем-то другом»[101]. Философ указывает на парадоксальную вещь. Наука, занимаясь сущим и только сущим, в своих пределах доходит до выявления оснований сущего и наталкивается на вопрос «о чем-то другом», на вопрос о не-сущем, о Ничто. Но наука ничего не хочет знать о Ничто, говорит Хайдеггер. С другой стороны, также верно, что когда наука пытается высказать свою собственную суть, понять что она такое есть, она обращается к помощи Ничто[102].

В своем подходе к теме небытия Хайдеггер показывает теснейшую связь вопроса о небытии с вопросом о бытии. С его точки зрения, невозможно адекватно раскрыть смысл бытия как основания всего мира сущего, не разрабатывая, одновременно, вопрос о небытии. Для того чтобы получить достаточно полное представление о понимании Хайдеггером вопроса о небытии и специфике его аналитики, приведем фрагмент текста из этой работы. Разработка вопроса «как обстоит дело с Ничто?» является главной и основной темой хайдеггеровской лекции Что такое метафизика?.

 

Разработка вопроса. ... Бывает ли в нашем бытии такая настроенность, которая способна приблизить его к самому Ничто?

Это может происходить и действительно происходит, – хотя достаточно редко, только на мгновения, - в фундаментальном настроении ужаса. Под «ужасом» мы понимаем здесь не ту слишком частую способность ужасаться, которая по сути дела сродни избытку боязливости. Ужас в корне отличен от боязни. Мы боимся всегда того или иного конкретного сущего, которое нам в том или ином определенном отношении угрожает. Страх перед чем-то касается всегда тоже каких-то определенных вещей. Поскольку боязни и страху присуща эта определенность причины и предмета, боязливый и робкий прочно связаны вещами, среди которых находятся. В стремлении спастись от чего-то – от этого вот – они теряются и в отношении остального, т.е. в целом «теряют голову».

При ужасе для такой сумятицы уже нет места. Чаще всего, как раз наоборот, ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Хоть ужас это всегда ужас перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. Ужас перед чем-то есть всегда ужас от чего-то, но не от этой вот определенной угрозы. И неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть не просто недостаток неопределенности, а принципиальная невозможность во что бы то ни стало определить. Она дает о себе знать в нижеследующей общеизвестной формуле.

В ужасе, говорим мы, «человеку делается жутко». Что «делает себя» жутким и какому «человеку»? Мы не можем сказать, перед чем человеку жутко. Вообще делается жутко. Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смысле простого исчезания, а вещи повертываются к нам этим своим оседанием как таковым. Проседание сущего в целом наседает на нас при ужасе, подавляет нас. Не остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас – среди ускальзания сущего – только это «ничего».

Ужасом приоткрывается Ничто.

В ужасе «земля уходит из-под ног». Точнее: ужас уводит у нас землю из под ног, потому что заставляет ускользать сущее в целом. Отсюда и мы сами – вот эти существующие люди – с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя. Жутко поэтому делается в принципе не «тебе» и «мне», а «человеку». Только наше чистое присутствие в потрясении чистого провала, когда ему уже не на что опереться, все еще тут.

Ужас перебивает в нас способность речи. Поскольку сущее в целом ускользает и надвигается прямое Ничто, перед его лицом умолкает всякое говорение с его «есть». То, что, охваченные жутью, мы часто силимся нарушить пустую тишину ужаса именно все равно какими словами, только подчеркивает подступание Ничто. Что ужасом приоткрывается Ничто, человек сам подтверждает сразу же, как только ужас отступит. С ясностью понимания, держащейся на свежести воспоминания, мы вынуждены признать: там, перед чем и по поводу чего нас охватил ужас, не было, «собственно», ничего. Так оно и есть: само Ничто – как таковое – явилось нам.

В фундаментальном настроении ужаса мы достигли того события в нашем бытии, благодаря которому открывается Ничто и, исходя из которого, должен ставиться вопрос о нем.

Как обстоит дело с Ничто? [103]

 

В этом месте необходимо сделать остановку, чтобы подчеркнуть оригинальность подхода Хайдеггера к разработке вопроса о Небытии. Предшествующая традиция от античности до Гегеля пыталась понять Небытие (Ничто) с помощью разума, мышления. Оригинальность его подхода состоит в том, что приоритет в рассмотрении Ничто отдается анализу человеческих состояний, или, как говорит, Хайдеггер – настроений. Такая позиция вызывает недоумение: почему «приближение к Ничто» связывается с рассмотрением настроения, а не мышления? Недоумение исчезает, как только мы вдумаемся в те аргументы, которые приводит Хайдеггер, для обоснования своего способа работы с вопросом о Ничто.

Суть его аргументов такова. Мышление по своей природе всегда есть мышление о чем-то, то есть всегда есть мышление о сущем. А потому мышление не может иметь своим предметом Ничто, то есть не-сущее. На эту трудность, как мы помним, указывал еще Парменид, когда писал, что о Ничто нельзя ни мыслить, ни говорить[104]. На языке логики мышления невозможно даже поставить вопрос о Ничто, поскольку Ничто не существует. Но, с другой стороны, Ничто является «отрицанием всей совокупности сущего», и, следовательно, как-то присутствует в нашем существовании. Где, в таком случае, нам искать Ничто? Как нам найти Ничто? – задается вопросами Хайдеггер. Отвечая на эти вопросы, Хайдеггер говорит, что с миром сущего мы связаны не только мышлением, зная сущее, но и непосредственным ощущением, чувствуя сущее. Это ощущение, чувствование сущего определяет наше состояние, нашу расположенность, наше настроение в мире сущего. Именно в силу этих соображений Хайдеггер идет к Ничто через анализ ужаса как настроения, в котором приоткрывается Ничто.

Как обстоит дело с Ничто?

Ответ на вопрос. Единственно важный для нашей ближайшей цели ответ можно считать уже добытым, если мы только позаботимся о том, что вопрос о Ничто действительно продолжал для нас стоять. Что от нас требуется, так это проследить за превращением человека в свое чистое присутствие, происходящим с нами в настроении ужаса, и схватить открывающееся здесь Ничто таким, каким оно дает о себе знать. Этому сопутствует требование категорически отклонять те характеристики Ничто, которые сложились не в виду его самого.

Ничто дает о себе знать в настроении ужаса – но не как сущее. Равным образом не выступает оно и как предмет анализа. Ужас вовсе не способ постижения Ничто. Тем не менее, благодаря ему и в нем Ничто приоткрывается. Хотя опять же не так, будто оно являет себя в чистом виде «рядом» с жутко проседающей совокупностью сущего. Надо сказать наоборот: Ничто выступает при ужасе одновременно с совокупностью сущего. Что значит это «одновременно с»?

При ужасе сущее в целом становится шатким. В каком смысле становится? Ведь не уничтожается же все-таки сущее ужасом так, что оставляет после себя Ничто. Да и как ему уничтожаться, когда ужас сопровождается как раз нашей абсолютной немощью по отношению к сущему в целом. Скорее, Ничто приоткрывается, собственно, вместе с сущим и в сущем в своей полноте ускользающем.

При ужасе вовсе не происходит уничтожение всего сущего самого по себе: однако нам точно так же нет никакой надобности производить сначала отрицание сущего в целом, чтобы впервые получить Ничто. Не говоря уже о том, что ужасу как таковому чуждо эксплицитное построение отрицательных высказываний, с подобным отрицанием, якобы долженствующим синтезировать Ничто, мы, во всяком случае, опоздали бы. Мы уже до этого встретились с Ничто. Оно, мы сказали, выступает «одновременно» с ускользанием сущего в целом.

В ужасе происходит отшатывание от чего-то, но это отшатывание – не бегство, а оцепенелый покой. Отшатывание происходит от Ничто. Ничто не затягивает в себя, а сообразно своему существу отсылает от себя. Отсылание от себя как таковое есть вместе с тем – за счет того, что оно заставляет сущее ускользать, - отсылание к тонущему сущему в целом. Это отталкивание-отсылание к ускользающему сущему в целом, отовсюду теснящее нас при ужасе, есть существо ничто: ничтожение. Оно не есть ни уничтожение сущего, ни итог какого-то отрицания. Ничтожение никак не позволяет и списать себя на счет уничтожения и отрицания. Ничто само ничтожит.

Ничтожение не случайное происшествие, а то отталкивающее отсылание к ускользающему сущему в целом, которое приоткрывает это сущее в его полной, до того скрытой странности как нечто совершенно Другое – в противовес Ничто.

В светлой ночи ужасающего Ничто впервые происходит простейшее раскрытие сущего как такового: раскрывается, что оно есть сущее, а не Ничто. Это выглядящее во фразе необязательной добавкой «а не Ничто» – вовсе не пояснение задним числом, а первоначальное условие возможности всякого раскрытия сущего вообще. Существо исходно ничтожащего Ничто и заключается в этом: оно впервые ставит наше бытие перед сущим как таковым.

Только на основе изначальной явленности Ничто человеческое присутствие способно подойти к сущему и вникнуть в него. И поскольку наше присутствие по самой своей сути стоит в отношении к сущему, каким оно и не является и каким оно само является, в качестве такого присутствия оно всегда про-исходит из заранее уже приоткрывшегося Ничто.

Человеческое присутствие означает: выдвинутость в Ничто.

Выдвинутое в Ничто, наше присутствие в любой момент всегда уже заранее выступило за пределы сущего в целом. Это выступание за пределы сущего мы называем трансценденцией. Не будь наше присутствие в основании своего существа трансцендирующим, т. е., как мы можем теперь уже сказать, не будь оно заранее уже всегда выдвинуто в Ничто, оно не могло бы встать в отношение к сущему, а значит, и к самому себе.

Без исходной открытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы.

Тем самым ответ на вопрос о Ничто получен. Ничто – не предмет, ни вообще что-либо сущее. Оно не встречается ни само по себе, ни пообок от сущего наподобие приложения к нему. Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия. Ничто не составляет, собственно, даже антонима к сущему, а исходно принадлежит к самой его основе. В бытии сущего совершает свое ничтожение Ничто [105].

Выдвинутость нашего бытия в ничто на почве потаенного ужаса делает человека заместителем Ничто. Мы настолько конечны, что именно никак не можем собственным решением и собственной волей поставить себя перед лицом Ничто. В такие бездны нашего бытия въедается эта ограниченность концом, что в подлинной и безусловной конечности нашей свободе отказано.

Выдвинутость нашего бытия в Ничто на почве потаенного ужаса есть перешагивание за сущим в целом: трансценденция [106].

 

Эти два объемных фрагмента дают достаточно полное представление о Ничто и о том методе, который использует философ добывая знание о Ничто. Метод этот состоит в аналитике человеческих состояний («настроенности» говорит Хайдеггер), в которых Ничто себя обнаруживает. Суть метода излагается им в разделе, озаглавленном «Разработка вопроса». Продуктивность такого способа рассмотрения состоит в том, что он позволил философу рассуждения о Небытии перевести с уровня метафизики, яркий пример которого демонстрирует Гегель, на уровень феноменологический. Хайдеггер указывает на феномен ужаса как на то состояние, в котором Небытие феноменально показывает себя. Какое знание о Ничто философ добывает с помощью этого способа рассмотрения?

В разделе «Ответ на вопрос» он говорит, что Небытие приоткрывается «вместе с сущим и в сущем». Указание на приоткрытие Небытия «вместе с сущим и в сущем» означает, что Небытие составляет существенную сторону бытия сущего. Небытие есть начало и основание сущего. То, что это верное понимание, свидетельствует повторение тезиса о Ничто как основании сущего в дальнейшем изложении фрагмента, в котором он говорит о Ничто как о «первоначальном условии возможности всякого раскрытия сущего вообще»[107], что «существо исходно ничтожащего Ничто … заключается в этом: оно впервые ставит наше бытие перед сущим как таковым»[108], «Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового …»[109], Ничто «исходно принадлежит к самой его [т. е. сущего – С.Г.] основе»[110].

Раскрывая природу Ничто, философ определяет ее как «ничтожение»[111]. Ничтожение – это не уничтожение сущего и не отрицание его. Ничтожение как «оттакливающее отсылание» есть обретение позиции вне сущего в целом. Эта позиция только и позволяет отделить человеческое существование от сущего и как бы «взглянуть на сущее со стороны», как на «нечто совершенно Другое». Находясь в этой позиции, в позиции отделенности от сущего в целом, которая основана в «изначальной явленности Ничто», человек в своем существовании («человеческое присутствие» говорит Хайдеггер) способен подойти к сущему и вникнуть в него, то есть способен понять и познать сущее как таковое. Ничтожащее существо Ничто есть основание знания сущего! Такое понимание существа Ничто приводит Хайдеггера к открытию самого существа человеческого существования.

 

Только на основе изначальной явленности Ничто человеческое бытие может подойти к сущему и вникнуть в него. И поскольку наше бытие по своей сущности стоит в отношении к сущему, каким оно не является и каким оно само является, в качестве такого бытия оно всегда происходит из заранее уже открывшегося Ничто.

Человеческое бытие означает: выдвинутость в Ничто.

Выдвинутое в Ничто, наше бытие в любой момент всегда заранее уже выступает за пределы сущего в целом. Это выступание за сущее мы называем трансценденцией. Не будь наше бытие в основании своего существа трансцендирующим, т.е., как мы можем теперь сказать, не будь оно заранее всегда уже выдвинуто в Ничто, оно не могло бы встать в отношение к сущему, а стало быть, также и к самому себе.

Без изначальной раскрытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы [112].

 

Итак, существо человека определяется его отношению к сущему. И это отношение амбивалентно. С одной стороны, сама наша человеческая сущность не есть существование в виде сущего, отделенного от нас, но, с другой, в то же самое время мы есть сущее, так как существуем. Эта двойственность есть свидетельство того, что наша сущность не есть, но «всегда про-исходит из заранее уже приоткрывшегося Ничто». Суть человеческого существования, делает вывод Хайдеггер, есть «выдвинутость в Ничто». Человеческое существование есть и бытие (как сущее) и небытие (как не-сущее) одновременно! Человек – это «заместитель Ничто» в мире сущего.

Выдвинутость в Ничто, выступление за пределы сущего в целом он называет «трансцендирование»*, а существование человека «трансцендирующим». Трансцендирование как переход из мира эмпирического, данного нам в ощущениях, в мир, доступный лишь разуму; как переход из естественного, природного организмического состояния в состояние сверхъестественное, разумное. Именно трансцендирование позволяет человеку не только отделить себя от мира сущего, он и отделить от самого себя, встать в отношение к самому себе. Как говорят философы встать в рефлексивную позицию по отношению к себе, в которой человек только и может сказать «Я есть». И именно эта способность трансцендирования, способность рефлексии позволяет человеку быть самостью, то есть быть самим собой в своем уникальном и индивидуальном существовании, и быть свободным, самому определять свое собственное существование.

 

Краткий обзор философской традиции в рассмотрении начал человеческого существования подводит нас к выводу, что таковыми являются бытие и небытие. Небытие проявляет себя в различных феноменах, не только в ужасе, но и в понимании, которое и определяет особенность существования человека и фиксируется в философии термином экзистенция. Экзистенция – это существование пониманием. Понимание здесь не является интеллектуальным актом, мыслительным процессом или познавательной процедурой. Понимание – это способность существования знать это существование. Понимание – как рефлексия «выдвинутости в Ничто», «отделенности от сущего в целом» – есть основание, на котором только и возможно появление мышления и знании. Возможность мышления, каким является понимание, укоренено в том, что оно есть существование знающее о своем есть. Так понимаемое экзистирование подобно «монаде» пифагорейцев, «вихрю» атомистов, природе божественного Ничто средневековых мистиков, «становлению» Гегеля, которое «слаживает бытие и небытие» порождая мир сущего и человеческое в человеке.

 

Часть третья. Экзистенция

Глава 5. План аналитики экзистенции