Непостоянство — это страдание — КиберПедия 

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...

Непостоянство — это страдание

2017-09-26 220
Непостоянство — это страдание 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Практикуя тринадцатое наблюдение, вы сосредоточиваетесь на непрерывном движении вещей. Но Будда сообщает нам нечто большее, чем идея непостоянства. В общем-то, непосто­янство не имеет особого значения.

Будда вскользь упоминал некоего мыслителя, жившего в то же время. Аджан Буддхадаса полагает, что речь может идти о Гераклите, греческом философе досократовских времен. До нашего времени дошли лишь небольшие обрывки его трудов. Именно ему принадлежат знаменитые слова, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

Но Гераклит, насколько мы можем судить по дошедшим до нас скудным фрагментам его работ, не говорит о необходимости заглянуть внутрь себя. Этот мыслитель рассуждает о переменах в природе, но не обращается к внутреннему миру индивидуума. Он не делает тех выводов, которые сделал Будда.

На пали «непостоянство» — анигга. С этим словом очень тесно связано другое слово (оно в буддизме ключевое) — дуккха. Обычно дуккха переводят как «страдание», но такой перевод не совсем точен. Несколько лучше другой (несколько неуклюжий) перевод — «неудовлетворенность». Дуккха есть изначальная неудовлетворенность, присутствующая в жизни. Это слово охватывает не только самые очевидные формы страдания — болезнь, старость и смерть, — но и тот факт, что даже приятные для нас моменты не совершенны. Ничто непо­стоянное не может дать нам высшего удовлетворения.

Дуккха тесно связана с аниггой. Дело не в том, что одно про­исходит из другого. Скорее они представляют собой различные аспекты одного и того же факта.

Недавно я смотрел документальный фильм о разрушитель­ном землетрясении в Японии. Мне пришло в голову, что, если взглянуть на вещи достаточно широко, землетрясение — это естественное явление, обычное изменение структуры земной коры, в чем-то подобное изменениям, которые могут проис­ходить и в теле человека. Однако с точки зрения отдельных индивидуумов это событие стало причиной огромных стра­даний.

Есть и более обыденные примеры. Ты сидишь в перепол­ненном зале, слушаешь лекцию и вдруг ощущаешь, что твой мочевой пузырь переполнен. Это естественное, ничем не при­мечательное событие. Но оно может стать причиной неудобства и даже неловкости.

Будда говорит: по-настоящему постичь непостоянство означает увидеть, что жизни изначально присущи страдания. Они различаются лишь по степени: начиная от невыносимой боли и печали и заканчивая малой долей неудовлетворенности, которая присутствует даже в самых счастливых моментах.

Многие люди, услышав, что в основе учения Будды — стра­дание, не приходят на следующее занятие. На самом деле они пытаются уйти не от буддизма, а от реальной жизни. Ты живешь в прекрасном доме, вдруг налетает ураган и превращает его в развалины. Ты вполне доволен семейной жизнью, но вдруг жена подает на развод. Распадается Советский Союз — прекрасная новость! — и тут же по всей Европе разгораются кровавые конфликты. Старый друг необъяснимо меняется, и ваша дружба угасает. И так далее.

Если задуматься, все это выглядит довольно уныло. Человек в большинстве случаев умудряется не замечать подобных вещей, но стоит обратить на них внимание — и тезис о стра­даниях начинает звучать весьма убедительно. Затем Будда делает удивительное заявление о том, что существует способ покончить со страданиями. Дело не в том, что ты перестанешь испытывать боль, но практика так повлияет на твой ум, что ты будешь относиться к боли иначе. Тело болеет, стареет, умирает, но ум не обязательно должен страдать.

Итак, непостоянство — факт; страдание — факт; болезнь, старость, смерть, природные бедствия — факты. Однако ключевым моментом является реакция твоего ума на все эти события. Именно реакция ума определяет разницу между болью и страданием.

Третье важное понятие (кроме анигги и дуккхи) учения о непостоянстве — это анатта, или не-я. Концепция анатты, возможно, наиболее сложная для понимания из всех буд­дийских концепций. Если она озадачит вас, не расстраивай­тесь — ее смысл нередко ускользает даже от тех, кто занимается медитацией давно и успешно.

Расскажу вам следующую историю. Один знаменитый пси- холог-бихевиорист имел привычку, читая лекции, расхаживать по кафедре из стороны в сторону. Несколько лет назад студенты решили сыграть с ним шутку. Те из них, которые сидели с одной стороны аудитории, развалились на стульях со скучаю­щим видом и, не глядя на лектора, жевали жвачку. Студенты с другой стороны аудитории были бодры и улыбчивы, они активно конспектировали лекцию и там, где нужно, понимающе кивали. Можете не сомневаться, что довольно скоро психолог остановился в той части аудитории, где сидели «внимательные» студенты, и обращался уже исключительно к ним. Он поневоле подтвердил на практике собственные теории.

Я вспоминаю эту историю всякий раз, когда рассказываю об анатте. Ученики любят слушать об экстазе и о счастье. Но стоит мне завести речь об анатте, я вижу насупленные брови и недовольство на лицах. Затем после лекции мне задают массу сложных вопросов типа: «Если «я» не существует, кто тогда обретает просветление?» В общем, обычно я откладываю раз­говор об анатте, насколько могу. Но, нравится это ученикам или нет, анатта — одно из центральных понятий буддийского учения.

Будда говорит, что у «я» нет постоянной основы, нет устойчивой сущности. Довольно неожиданное заявление, ведь люди всю жизнь действуют от имени своего «я», такого, каким мы его себе представляем. Но наши представления о себе постоянно изменяются. Это как если бы мы устроились на работу к собственному эго и теперь пашем на него от зари до зари. Нашему боссу нужно больше денег, больше имущества, больше славы, лучший секс, машина попредставительней, дом подороже; или, если мы говорим о людях иного типа, — более качественная медитация, более глубокое самадхи, просветление (и немедленно).

Процесс определения всех и вся через «я» и «мое» непре­рывен. Однако согласно учению Будды, «я» — иллюзия, весьма правдоподобная галлюцинация. Мы все от нее страдаем. Это самая тяжелая форма духовного заболевания. В «я» корень всех наших проблем.

Когда Будду просили кратко выразить сущность его учения, он отвечал (немного перефразируем): ни при каких обстоятельствах не привязывайся к чему-либо, подобному «я» и «мое».

Возьмем, к примеру, тело: оно набирает и сбрасывает вес, появляются морщины, где-то пробивается седина, и мы исполь­зуем эти факты как основание для довольства или недоволь­ства собой. Исходя из физического состояния нашего тела, мы выстраиваем в своем уме целую вселенную. Мы отождествляем себя с упадком сил, болью в спине, депрессией, радостью и таким образом выстраиваем собственное «я». Таков процесс создания эго.

Но все такие состояния можно уподобить погоде. Они приходят и уходят, и с этим ничего не поделаешь. Если мы превращаем их в свое «я», нас ждет разочарование, поскольку тело меняется.

Согласно учению об анатте, в жизни неизбежна некоторая доля стресса, или страдания, так как все проходит. Мы сами становимся причиной своих страданий, поскольку стремимся ухватиться за изменчивые явления, создавая из них свое «я». То, что вы идентифицируете как «я», — это просто сменяющие друг друга состояния ума. Они существуют, но не в том смысле, как вы думаете. Они — не «я».

Мы очень легко попадаем во власть наших умственных состояний. Особенно много внимания уделяют содержанию ума представители западной культуры — прежде всего те, кто увлечен психотерапией и психоанализом. Люди тратят годы на то, чтобы проследить какое-нибудь порождение своего ума до самого истока. Но цель буддийской практики состоит отнюдь не в этом. Тринадцатое наблюдение может побудить вас значительно изменить свой взгляд на мир. Вы видите, что в определенном смысле состояния вашего ума не имеют ника­кого значения, поскольку всегда заканчиваются, каковы бы они ни были. Любая ментальная структура аналогична любой другой — ни у одной из них нет постоянной основы.

Мы склонны отвергать и даже осуждать такой взгляд на вещи. По сравнению с теми мыслями, которые кажутся нам важными, концепция о непостоянстве представляется абстрактной, безосновательной и бесполезной.

Будда мудрый наставник. Он принимает во внимание нашу привязанность к процессу мышления и дает нам двенадцать наблюдений, чтобы мы могли изучить этот процесс (тут особенно важна третья четверка наблюдений). И когда мы достаточно долго вглядываемся в свой изменчивый ум, нам в какой-то момент надоедает его содержание. Теперь мы готовы сделать шаг к чему-то более глубокому — к мудрости.

 

Повернуться лицом к эмоциям

 

Еще раз обратимся к тому состоянию ума, к которому я то и дело возвращаюсь на протяжении всей книги, — к страху. Обычно, когда у нас возникает чувство страха, мы стараемся отвлечься. Мы встаем среди ночи и принимаемся читать книгу, смотреть телевизор или же пытаемся думать о чем-то приятном. Одни анализируют свой страх, описывают его в дневнике — почему он возник в данный момент, какие травматические переживания прошлого его породили. Другие принимают успокоительное, звонят кому-то из друзей или же глушат свои переживания спиртным. Наихудший сцена­рий — не предпринимать никаких попыток осознать свой страх, идентифицировать себя с ним и оказаться полностью им раздавленным.

Во всех подобных ситуациях вы не работаете со страхом. Вы видите в нем проблему. И вполне вероятно, что в результате страх действительно превратится в постоянную проблему, дело дойдет до того, что вы будете считать себя боязливым человеком. Так происходит всякий раз, когда человек иденти­фицирует себя со страхом. Говоря: «Почему я так боюсь?» — вы связываете страх с «я» или «мое».

Не воспринимайте свой страх как часть себя. Просто сосре­доточьте внимание на движении энергии, которую называют страхом; полностью осознавайте эту энергию, не отделяя себя от нее, но и не отождествляясь с ней. Звучит пугающе. Часто мы боимся повернуться лицом к страху. Но если мы все-таки на это решаемся, оказывается, что он вовсе не так уж страшен. Следовать этой стратегии даже проще, чем всем остальным. Видя, что страх состоит из интенсивных телесных ощущений и пораженческих мыслей (таких, например: «Я слишком труслив, чтобы повернуться лицом к страху!»), вы понимаете, что раз он поддается наблюдению, следовательно, с ним можно справиться.

То, что я описываю, не волшебство, а практика — нечто среднее между искусством и наукой. Ею, несомненно, можно овладеть, нужно только заниматься. Иного пути я не знаю.

Может быть, вначале у вас ничего не будет получаться, хотя уже одно только осознанное дыхание приносит облегчение, поскольку благодаря ему вы помещаете страх в более широ­кий контекст. Возможно, вы и сейчас пытаетесь сбежать от страха, как делали это прежде, но теперь вы хотя бы видите это. Последнее очень полезно, поскольку вам становится очевидно, что убежать невозможно.

И вот наступает момент, когда вы обретаете способность воспринимать свой страх спокойно. Каким бы огромным он ни казался вам ранее (отчасти это обусловлено тем, что вы сами сжимались от страха), теперь вы понимаете, что страх подда­ется наблюдению и, следовательно, с ним можно справиться. Вам это под силу.

Вы осознали тщетность бегства. Намного лучше не бежать от страха, а повернуться к нему лицом. В глубине души вы зна­ете, что именно так и нужно делать. И вам придает уверенности в себе тог факт, что страх не может длиться вечно.

Страх может длиться долго — даже тогда, когда вы уже повернулись к нему лицом. Однако он будет постоянно изме­няться. Рано или поздно его энергия ослабнет, и он уйдет. Не избегать страха в течение всего этого процесса — отнюдь не то же самое, что понимать умом неизбежность его ухода. То знание, о котором сейчас идет речь, полностью изменяет наше отношение к любым состояниям ума.

Мы видим, что страх нам не принадлежит, однако не пыта­емся его контролировать. На протяжении всей жизни мы делали вид, будто можем его контролировать, но сейчас все, что от нас требуется, — это встретить его правильно.

Полагаю, тут уместно вспомнить случай из моей собствен­ной жизни — незабываемую и очень поучительную встречу со страхом. Но вначале нужно рассказать предысторию. В годы Второй мировой войны я был ребенком — когда японцы напали на Перл-Харбор[5], мне исполнилось девять лет. Война вызывала у меня живой интерес, и я ежедневно читал о фрон­товых событиях в газетах.

Кроме того, я слышал и такое, о чем не сообщали в ново­стях. Задолго до того, как о Холокосте узнал весь мир, евреи в Соединенных Штатах говорили, что в Европе происходят кош­марные события. Возможно оттого, что эти истории вначале передавались только шепотом, они произвели на меня огромное впечатление и осели где-то в глубинах подсознания.

Позже я заинтересовался нацизмом и читал все книги о нем, какие только попадали мне в руки. В двадцатилетием возрасте меня призвали в американскую армию и после учебы напра­вили в часть, расквартированную в Вашингтоне. Однако я был одержим идеей попасть в Германию и поменялся с солдатом, который хотел остаться служить в США, поскольку у него были жена и ребенок.

Мною двигала решимость выяснить у самих немцев, как они допустили Холокост. Я говорил на идише, который происходит от немецкого языка, и потому не ожидал проблем с общением. Мне удалось познакомиться со многими немцами, и они очень хорошо ко мне относились. Однако поговорить на интересую­щую меня тему так и не получилось. Вернувшись из Германии, я понимал феномен Холокоста не лучше, чем прежде.

В начале моей научной деятельности в области социальной психологии меня особенно интересовали учреждения, предпо­лагающие ограничение свободы: тюрьмы, армия, психиатри­ческие лечебницы, закрытые палаты. Моя дипломная работа на степень магистра была посвящена межнациональным отношениям хронических шизофреников в закрытой палате психиатрической лечебницы — и я полагаю, что выбор темы был обусловлен моей одержимостью положением евреев в концлагерях в годы Второй мировой войны.

И вот много лет спустя мне довелось участвовать в полу­годичном ритрите при Обществе Медитации Постижения в Барре, штат Массачусетс. Была зима. Шел уже третий или четвертый месяц ритрита, поэтому мой ум был необычайно спокоен и, вероятно, исключительно уязвим. Как-то вечером, когда я медитировал в своей комнате, в общежитие зашли другие участники ритрита и начали топать ногами в кори­доре, отряхивая снег с обуви. Внезапно (не знаю, откуда ко мне пришли такие отчетливые и живые образы) я оказался в нацистской Германии, а за дверью топали сапогами эсэсовцы. Они пришли за мной.

Меня объял ужас, какого я не испытывал ни до, ни после этого. Кошмарные образы, непрерывно проносившиеся в моем мозгу, казались мне совершенно реальными. Мое тело реагиро­вало соответственно: дрожь, тошнота, пот, слезы, физическая и душевная боль.

На тот момент я практиковал медитацию уже в течение многих лет и моя способность входить в глубокое самадхи раз­вилась в достаточной степени. Почему-то я думаю, что такой глубокий страх не объял бы меня, если бы я был к нему не готов. В крохотном уголке моего сознания сохранилось понимание того, что я нахожусь в Барре и все в порядке. Но большая часть моего существа корчилась в муках и верила, что мне угрожает ужасная опасность.

Я попытался сосредоточить все свое внимание на образах и на своей душевной и физической боли. В течение некоторого времени мне удавалось сохранять осознание, затем меня что-то отвлекало, и я сосредоточивался на дыхании, чтобы вернуться к текущему моменту (советую это всем, кто только начинает практиковать медитацию, — чтобы работать со сложными состояниями ума, вовсе не обязательно обладать совершенной осознанностью). Я не знаю, сколько это продолжалось. Может быть, полчаса, а может быть, полтора.

Поначалу, когда к моему горлу подступала тошнота, я был не в состоянии осознавать ее. Я как мантру твердил про себя слово Буддхо, согласуя его с дыханием, и тошнота отступала. Но стоило мне замолчать, и она опять подступала к горлу.

Наконец мое внимание обрело устойчивость. Больше не было ни желания сбежать, ни озабоченности своим «я». Наступила полная близость с энергией страха, наблюдение без разделения, свойственного самоосознающему наблюдателю. В свете этого осознания тошнота прошла; видимо, она была порождена исключительно страхом. Спустя довольно долгое время — и опять-таки, я не знаю, сколько именно, — все про­шло. Ужасные образы растаяли. Я заплакал, а затем мною овладело глубочайшее умиротворение.

В тот день что-то в моей душе перевернулось. Стало ясно, что мой прежний интерес к Холокосту был обусловлен тем, что психотерапевты называют контрфобией: я проявлял интел­лектуальный интерес к нему из глубоко затаенного страха. С тех пор мой граничащий с одержимостью интерес к нацизму исчез и в жизни стало больше покоя.

И еще я обнаружил, что после того столкновения со своим страхом я приобрел определенный навык, помогающий мне работать с другими негативными переживаниями. Я понял, что даже этот необычайно сильный страх был всего лишь раз­новидностью энергии и что с этой энергией проще работать, когда не отождествляешь себя с ней.

Привязанность может служить причиной желания или отторжения, но в любом случае она порождает страдание. Научившись преодолевать привязанности, мы видим жизнь такой, какова она есть, принимаем то, что она дает, и без сожа­лений отпускаем уходящее. Ясное видение есть разновидность разума. Неразумно цепляться за вещи и пытаться остановить перемены, ибо мы этого сделать не можем.

На самом деле мы ничем не владеем — ни своим телом, ни даже содержанием ума. Это хорошая новость (но только не для эго, которое, однако, немедленно откликается на нее тем, что принимает решение всерьез заняться медитацией, постичь собственную иллюзорность и добиться больших успехов на духовном пути). Мудрость поможет нам избавиться от бремени привязанности к вещам, воспринимаемым как «я» или «мое». Мы способны сбросить его с плеч.

Мне вспоминается японский мультфильм о дзэнском монахе, идущем по берегу моря с огромным мешком на плечах. Мешок очень тяжел, и ноги монаха оставляют на песке огромные, как кратеры, следы. На мешке написано «Я». Когда мы избавимся от этого бремени, нам станет намного легче жить.

 

Сокровище Будды

 

Слово випассана переводится с пали как постижение (мудро­сти), поэтому преподаваемая мною практика традиции тхера- вады известна в США под названием медитация постижения. Когда было организовано Общество Медитации Постижения и когда я основал Кембриджский Центр Медитации Постижения, мы предпочли использовать в их названиях именно английское слово Insight (постижение), а не випассана — чтобы не отпуги­вать людей иностранным термином.

Однако проблема в том, что у слова Insight несколько значе­ний, например «озарение». И люди иногда полагают, что речь идет об озарении, которое случается во время психотерапевти­ческих сеансов (в психоанализе, при анализе сновидений или ведении дневника). В процессе медитации такие озарения также случаются, и они представляют большую ценность. Но у слова в ипассана очень узкое значение, тут имеется в виду мудрость, очерченная четырьмя последними наблюдениями сутры. Постичь непостоянство — значит постичь эту мудрость.

Тринадцатое наблюдение приглашает нас сблизиться с непостоянством так же, как в первых двух наблюдениях мы сблизились с дыханием. Такое познание подразумевает не размышления, а чуткое вглядывание — ты просто ждешь, пока объект наблюдения придет к тебе сам и расскажет о себе. Наблюдение этого уровня позволяет проникнуть очень глу­боко — туда, куда не может добраться понимание и где любая попытка использовать слова обречена на провал. На такой глубине анигга, дуккха и анатта суть одно. Страдание и не-я являются свойствами непостоянства, так же как цвет и жар являются свойствами пламени.

На какой бы уровень реальности ни обратили мы взор — от микроскопического до космического, — все пребывает в непре­рывном движении. С такой неопределенностью людям часто бывает трудно примириться. Стихийное бедствие (например, ураган) или личное бедствие (болезнь ребенка) неизменно заставляют людей страдать, но, если посмотреть под другим углом, в этих событиях отражается непрестанная изменчи­вость мира. Вселенная могла бы сказать, что в этом нет ничего личного.

Данный принцип наиболее ощутим во время долгих ритритов, когда перемены чувствуются особенно тонко и все бесконечно превращается во что-то другое. Вы прислуши­ваетесь к сознанию, и мысли приходят и уходят без конца. Они не последовательны и не согласуются друг с другом. Они неуправляемы и непредсказуемы. Они просто появляются и исчезают, словно облака в небе. Увидеть этот процесс — значит увидеть пустоту.

Пустота — главное сокровище буддизма. Если все постоянно изменяется, значит, ни в чем нет сколько-нибудь устойчивой сущностной основы. Конечно, некоторые вещи существуют дольше, чем другие. И перемена не всегда неприятна. Когда уходит боль, это хорошо.

Однако очень важно, чтобы вы не принимали все эти истины просто на веру. Часто, присоединившись к буддийской общине, человек обретает много хорошего — душевный покой, новых друзей, новую литературу. Человек слышит, что всё — пустота, и ему хочется согласиться, поскольку он принадлежит к данной группе. Он привязывается к этому верованию, а привязанность порождает страдание.

Не нужно приравнивать высшую истину к верованиям. Понятно, что мы узнаем о тех или иных принципах из чужих слов, а потом из собственного опыта выясняем, истинны они или нет. Вера нам нужна только для того, чтобы начать иссле­дование.

Настоящая работа состоит в том, чтобы смотреть, слушать и учиться. Каждый из нас должен проделать эту работу сам и убедиться, что «я» — иллюзия и что это знание несет осво­бождение. Нужно увидеть это точно так же, как ты видишь все остальное: непосредственно, ясно и неоднократно. Такой опыт настолько глубок и убедителен, что может навсегда изменить человека. На самом деле это прекрасно: увидеть, что ты — никто и что весь страх, испытанный тобою в жизни, относился к «я», которое ты ошибочно считал своим. Исчезло лишь то, что нужно хвалить, защищать, поддерживать, украшать и пред­ставлять миру.

Согласно буддийской философии, анигга (непостоянство), дуккха (страдание, изначально свойственная жизни неудо­влетворенность) и анатта (пустота «я») неразрывно связаны между собой. Эти три символа буддизма составляют его цар­скую печать. Если вы не понимаете их, все, что вам доведется увидеть в ходе медитативной практики, каким бы ни было оно интересным и ценным, не будет буддийской дхармой.

Позвольте мне рассказать об одном практическом методе изучения анатты. Представьте себе, что вы участвуете в трех­месячном ритрите, посвященном Анапанасати-сутре. Ваша главная задача — заметить что-то, чего вы не видели прежде, и вы начинаете с того, что было с вами всегда: с дыхания. От него вы вполне естественно переходите к телу, поскольку именно в нем происходит дыхание. Теперь тело представляется вам иначе, чем прежде, — как если бы вы медленно исследовали огромный особняк.

Вы начинаете замечать различные телесные ощущения — боль в колене, боль в спине — ив конце концов начинаете испытывать глубочайшее умиротворение от того, что просто сидите и дышите. Пребывая в умиротворении, вы обращаете внимание на свой ум. В начале ритрита ум казался вам поме­хой, теперь же, когда вы обрели спокойствие, он может быть объектом наблюдения. Вы видите непрерывно изменяющийся процесс, который мы называем умом.

Затем учитель говорит: «Пришло время практиковать випассану».

На этой стадии ритрита вы уже достигли уровня сильного и устойчивого самадхи. Теперь для того, чтобы успокоиться и сосредоточиться, вам достаточно желания и небольшого усилия воли. Возможно, для того, чтобы достичь такого уровня, вам потребовались годы практики, а может быть и меньше; некото­рые люди учатся этому очень быстро. Вы сидите и сохраняете осознание на дыхании, но не удерживаете внимание в одной точке. Внимание не сосредоточено на ноздрях, или груди, или животе, но охватывает все тело крупным планом — сидящее и дышащее тело.

Можно достичь такого уровня, когда вы будете наблюдать за своим дышащим телом, не испытывая не малейшего сомнения в том, что дыхание есть, но не сможете обнаружить самого дыша­щего. Это прекрасное ощущение, поскольку дышащий — не что иное, как эго, притворившееся человеком, который практикует медитацию. У дышащего одухотворенное лицо, правильная одежда и правильная поза, но он осознает себя как дышащего, ощущает кого-то, кто пытается дышать правильно. Когда это ощущение исчезает, остается лишь невинность сидящего дышащего тела и знание о том, что это происходит.

Именно это произошло со мной однажды, когда я занимался с Аджаном Буддхадасой. В какой-то момент он спросил; «Ты видишь дышащего?» Я ответил, что не вижу. Тогда он сказал: «Очевидно, его и нет». «Постой, — возразил я. — Вот же он, дышащий — я». «Это только мысль», — ответил наставник.

Когда вы наблюдаете при свете осознания, «я» исчезает. Есть только тело, оно сидит и дышит. Возникает ощущение, что дыхание происходит само по себе и нет никого, кто дышал бы с какой-то целью. Вы видите, что тело может сидеть, дышать и получать от этого огромное удовлетворение, без всякого «я».

Иногда концепция анатты приводит людей в замешатель­ство: им кажется, будто она утверждает, что тела вообще не существует. Но Будда говорит иное. Очевидно, тело существует, и пока мы здесь, наша жизнь состоит из секунд, проведенных в этой физической оболочке. Будда предлагает сбалансированный подход. Вы избегаете ловушки отождест­вления себя с телом, но и не попадаете в ловушку отрицания тела.

Мы страдаем именно тогда, когда отождествляем себя с телом. Допустим, во время нашего воображаемого ритрита вы чувствуете боль в колене. Вы еще не овладели искусством осо­знания и отождествляете себя с болью: «Это колено меня доко­нает!» Вы жалуетесь учителю, а он отвечает: «Прислушивайся к ощущениям в колене. Просто наблюдай за ними». Нередко «я» исчезает и боль уменьшается. Затем ваше внимание отчего-то ослабевает — а отвлечь его несложно, — и боль вспыхивает с новой силой. Вы опять направляете внимание на нее.

Можно внимательно исследовать это явление и обнаружить, что боль — не вы. Она — естественный процесс, происходящий в теле при определенных условиях. Боль имеет практическое значение и помогает в жизни, когда вы не отождествляете тело с собой.

То же самое касается чувств и состояний ума. Допустим, во время этого ритрита вы медитируете перед обедом. В вашем уме не остается почти ни одной мысли, тело спокойно и уми­ротворенно, вы можете наблюдать за дыханием почти без усилий. И вот наступает время обеда. Вы выходите из зала для медитаций — не идете, а почти парите в воздухе, с мыслью о достигнутых вами значительных успехах. И в этом блаженном состоянии (возможно, вам захотелось отпраздновать свои достижения) вы съедаете за обедом больше, чем обычно. К тому же сейчас один из тех редких дней, когда подают пирожные. Вы съели три штуки.

После обеда вы чувствуете, что ваш желудок переполнен. В прошлом у вас был избыточный вес, это ощущение напоми­нает вам о нем. Живот болит, брюки жмут в поясе. Вы понуро тащитесь в свою комнату и казните себя: «Я ни капли не изме­нился, мне никогда не достичь высот в медитации».

Самое разумное в этой ситуации — обратиться со своим «горем» к наставнику. Он разъяснит: привязанность к любому чувству — в теле или в уме — ведет к неправильному пони­манию. Вы сами решили, будто все это происходит с вами. Вначале вы отождествили себя с приятным ощущением и создали образ себя, преуспевшего на пути медитации. Затем вы отождествили себя с плохим ощущением, и в результате про­будились ваши воспоминания о несчастном толстом ребенке, каким вы некогда были.

Но ваши ощущения — всего лишь ощущения; а образ себя и воспоминания не более чем фантазии и ярлыки. Они — не вы. Проработать тринадцатое наблюдение в отношении анатты — значит увидеть, что мысль — это всего лишь мысль. Вы не отрицаете, что у вас были все эти ощущения и мысли, но не превращаете их в свое «я».

Не важно, станете ли вы буддистами или членами сангхи. Дело в том, что, когда вы перестаете создавать свое «я», ваша жизнь становится проще.

Мудрость — это искусство жить счастливо, в значительной мере основанное на понимании причин наших несчастий. Концепция анатты — не философская система, которую можно принять или отвергнуть, а метод внимательного изучения своих представлений о себе и собственных действиях. Благодаря этому методу человек выясняет, кто он на самом деле.

 

Опустошить ум

 

Когда мы перестаем идентифицировать свое «я», это не значит, что мы исчезаем. У нас не возникает ни ощущения неопределенности, ни растерянности. Наоборот, мы чувствуем себя более живыми, чем когда бы то ни было прежде, более сосредоточенными и разумными, хотя наши новые знания получены не из книг. Пустота способна познавать. Когда ум ясен и пуст, он заслуживает намного большего доверия.

Учение о «не-я» можно также исследовать на примере ума, рассматривая наших старых знакомых, килесы — жадность, ненависть и иллюзию. Например, мы сидим в медитации и замечаем, что в уме проснулась жадность. Сам факт ее про­буждения находится вне сферы нашего контроля: она приходит и уходит, когда хочет. Обычно жадность побуждает человека к тем или иным часто глупым действиям, поскольку мы склонны переоценивать объект своих желаний. Тем самым человек ввергает себя в страдания.

Но жадность обладает такой властью над нами только потому, что мы себя с нею отождествляем. Мы воспринимаем свою потребность как часть себя. Энергия жадности завладе­вает нами, а очнувшись, мы обнаруживаем, что сделали что-то достойное сожаления. Благодаря медитативной практике мы развиваем в себе способность исследовать желание как внешнее явление, не подавляя его и в то же время не давая ему власти над собой. Мы видим его таким, каково оно есть.

Тут очень важно не впадать ни в одну из крайностей. Нередко, начиная заниматься той или иной духовной прак­тикой, человек слышит, что желание представляет собой проблему. Он не хочет иметь проблем и потому подавляет возникающие у него желания. Это бесполезно. Желание будет возвращаться до тех пор, пока вы не прочувствуете его. Наш метод — исследовать желание в свете осознания. Мы учимся искусству раскрываться. Именно благодаря такой открытости наша практика — освобождение через непривязанность — может принести зрелые плоды.

Когда вы открываетесь навстречу тому или иному состоя­нию ума и переживаете его в полном объеме, отождествление с этим состоянием — склонность превращать его в «я» — невоз­можно. Отождествление с объектом не может сосуществовать с осознанием. Полностью осознавая состояние ума — так, как вы осознаете дыхание, — вы понимаете, что оно никому не принадлежит и просто существует.

Итак, для наблюдения за не-я нужно сесть и сосредото­читься на дыхании, сохраняя спокойствие и ясность ума. Вы наблюдаете, как ум хочет, хочет и хочет, но не отождествляете себя с его устремлениями и не создаете «я». Вы просто рас­сматриваете его, видите, что у него нет прочной основы, и не привязываетесь к нему. Или же вы к нему привязываетесь и затем наблюдаете, как привязанность исчезает. И то, и дру­гое — очень ценная практика. Мы не можем предопределять, что появится в нашем сознании. Все, что мы можем, — изменить свое отношение к происходящему.

Об уме написано множество книг. О нем много говорил сам Будда. После него описывали свой медитативный опыт и многие другие замечательные мастера. Читать эти книги очень полезно — многие из них могут послужить для вас прекрасным источником вдохновения, — но в конце концов необходимо самому заглянуть в свой ум и увидеть содержащиеся в нем истины. Тот факт, что Будда достиг освобождения, не имеет для нас никакого значения, если мы не можем использовать учение Будды для собственного освобождения.

Однажды, общаясь со своими последователями, Будда поднял с земли горсть листьев. «Где больше листьев, в лесу или в моей руке?» — спросил он. Ученики ответили, что в лесу, конечно, больше. И тогда Будда сказал: «То, что я знаю, — это листья в лесу. А то, чему учу, — листья в руке. Я передаю только суть. Но этого достаточно, чтобы вы могли освободиться от страдания».

Учение Будды можно свести к одному наставлению, о котором мы уже упоминали: ни при каких обстоятельствах не привязывайся ни к чему, подобному «я» и «мое». Кто слышал эти слова, тот слышал все учение Будды. Кто воплотил их в практику, тот практикует учение Будды. Кто отведал их плодов, тот отведал плодов учения Будды.

И в сердцевине этих слов та концепция, о которой мы сей­час говорим, — концепция пустоты, или не-я. «Пустота» на санскрите — илуньята. Будда говорил, что он живет в шуньята вичара — доме пустоты. Именно из этого места он учил. Иными словами, ум Будды был пуст.

Все мы на самом деле пусты, так же как и Будда. Нам не нужно ничего менять. Проблема в том, что мы этого не видим.

Ум представляется нам чем угодно, только не пустотой. Человек имеет дело с непрерывным потоком представлений о том, кто он есть, кем был, кем будет, — и принимает эти умственные построения за «я». Подобные представления складываются у нас и об окружающих. Именно поэтому в отношениях людей царит такой хаос, причина которого — в беспорядочном нагро­мождении образов. Когда же этим образам что-то угрожает, мы страдаем.

На Западе люди склонны считать, что образ себя имеет реальное значение и что самореализация означает его транс­формацию. Человек продвигается от убогого образа себя к хорошему, а затем — вне всяких сомнений — к великолеп­ному. Иными словами, он продвигается от ночного кошмара к сладкому сну. С точки зрения медитативной практики любые образы равноценны и одинаково ложны. Когда практикуешь достаточно долго, все твои образы, даже самые любимые, рассыпаются в прах. Ты вообще перестаешь видеть сны. Просыпаешься.

Люди почему-то считают, что путь к счастью лежит через укрепление «я» — нужно сделать его более уверенным в себе, добыть для него побольше денег, обеспечить ему престижное положение в обществе, сделать внешне привлекательным. Практика не возражает против всех этих вещей как таковых. Но когда человек строит из них свое «я», это приводит к стра­даниям.

Будда сказал: «Рождение есть страдание». У этого утверж­дения есть несколько уровней значения. Очевидно, физиче­ский процесс деторождения подразумевает страдание. Кроме того, рожденное тело подвержено всякого рода страданиям, о которых мы уже говорили выше. Но у этих слов есть и более тонкий уровень смысла. Страдания возникают в результате рождения эго. Оно рождается и умирает на протяжении всего дня — всякий раз, когда та или иная ситуация вызывает в нас в новое ощущение «я».

Такое страдание настигает кого угодно. Оно настигает бездомного. Не просто потому, что он голоден, беззащитен и одет не по погоде — все это очевидно, — но и потому, что он отождествляет себя с ситуацией: «Я плохой. Я ничтожество. Я бомж». Подвержены страданиям и богатые люди. В годы великой депрессии в США некоторые настолько отождест­вляли себя со своей чековой книжкой, что, лишившись денег, совершали самоубийство.

В Таиланде я познакомился с одним монахом из Канады. Внешне этот человек выглядел как безупречный монах, но как-то раз он признался мне, что глубоко несчастен. Дело в том, что его целыми днями преследовала мысль: «Я — монах, я — монах». Иногда он бывал доволен этим образом себя — когда думал, что соответствует ему. Иногда же он мучился, когда считал, что не достоин звания монаха. В любом случае, этот образ стал для него обузой.

Человек, который ежедневно отправляется на Уолл-стрит в дорогом костюме, итальянских туфлях и самом роскошном плаще, какой только можно купить за деньги, но н


Поделиться с друзьями:

История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...

Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.09 с.