Экстренном Всероссийском съезде РСДРП (объединенной) (1917. 2 дек.; опубл. 5 дек.).

 

ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной)

 

 

Утреннее заседание 2 декабря

 

 

Председательствует тов. Абрамович. На очереди дня вопрос о мире и

перемирии. Докладчики тт. Дан, Абрамович и Потресов.

Речь Дана

 

 

Положение [таково], что судьба революции зависит от вопроса о

ликвидации войны, что дальнейшее продолжение войны грозит революции

смертельной опасностью, что основной задачей революции должна быть

ликвидация войны демократическим миром, обеспечивающим интересы русской

революции, русского государства и международного пролетариата, -- это

положение стало теперь трюизмом. Но это положение вовсе не было столь ясным

и бесспорным в начале революции.

В Петрограде революция была совершена силами тыловых солдат в условиях,

снимавших с порядка дня вопрос о войне и мире. И те, кто тогда стоял во

главе революции, не ставили этого вопроса, как определяющего всю тактику

революционной демократии, в центр ее. Так, в декларации первого Временного

правительства, составленной по соглашению с Сов[етом] раб[очих] и

солд[атских] деп[утатов] с Вр[еменным] ком[итетом] Государственной думы, нет

ни одного слова по этому вопросу. И это показывает, что молчаливо

предполагалось продолжение войны.

Еще в первые дни марта мы, действительные интернационалисты, предлагали

не только обратиться к народам мира с призывом начать борьбу против своих

империалистов, но и потребовать от нашего правительства обращения к

союзникам с предложением приступить к мирным переговорам.

Но этой мысли нет в воззвании 14 марта. И это особенно характерно, если

вспомнить, что автором воззвания был Стеклов. Очевидно, и большевики тогда

находили невозможным сделать идею мира основой правительственной политики.

Но эта идея, как основная и необходимая идея нашей революции, все же

пробилась наружу. У нас даже в партии существует заблуждение, будто лишь

злостный интернационализм внес эту идею в солдатские массы, разложил армию и

является теперь ответственным за "похабный" мир.

Такое рассуждение слишком поверхностно. Понятно, что тыловые войска и

рабочие, занятые в военной промышленности, не чувствовавшие тягот войны и

страдавшие, главным образом, от продовольственных затруднений, не выдвинули

идеи мира в качестве доминирующей идеи нашей революции.

Но когда весть о революции докатилась до действующей армии, не знавшей

таких продовольственных затруднений, но истомленной двухлетней войной, эта

весть прозвучала для них как колокол мира.

Армия была главной опорой революции. Естественно, что от нее пошла

волна обратного влияния в тыл. К этому присоединилось сознание невозможности

разрешить промышленные, финансовые и продовольственные затруднения без

ликвидации войны. Тогда всякому имевшему очи, чтобы видеть, стало ясно, что

без ликвидации войны невозможно торжество революции.

Тогда встал вопрос, как вести борьбу за мир. Мы видели в решении этого

вопроса две стороны: непосредственная борьба за мир и укрепление обороны

страны, пока мир не достигнут.

Первая задача досталась654 непосредственным воздействием на трудящихся

всех стран, в частности, созывом международной социалистической конференции,

а также дипломатическим воздействием нашего правительства на правительства

союзных стран. Это требование впервые появилось в программе первого

коалиционного правительства и было выдвинуто именно нами.

Результаты дипломатического воздействия мы считали незначительными,

потому что Россия и ранее была в тесной экономической и финансовой

зависимости от союзных стран. Война превратила эту зависимость в кабалу.

Освободить нас от этой кабалы могли не дипломатические переговоры, а сами

народы союзных и враждебных стран. Перед ними должны были капитулировать

правительства. Не преклоняться перед стихийным мещанским стремлением солдат

разойтись по домам стремились мы, а овладеть им, направить его по

революционному руслу, заключить мир, обеспечивающий интересы страны, русской

революции и международного пролетариата.

Я считаю, что наша тактика имела блестящий успех. Если в течение восьми

месяцев армия невежественных крестьян, переутомленных и стремящихся домой,

не ушла с фронта и сохранила долю организованности, если за восемь месяцев

ее все же удалось оплести целой сетью организаций -- это результат нашей

политики.

И все, что нам в этой области противопоставляли интернационалисты, было

то же, что теперь проводят большевики. Мы говорили, что до тех пор, пока

народы не заставили свои правительства пойти на мир, мы должны укреплять

оборону страны. Интернационалисты вместе с большевиками говорили: "Нет,

только не дезорганизовать армию". На практике это вело именно к ее

дезорганизации, ибо сохранение 10-миллионного коллектива армии от

дезорганизации невозможно без активной заботы о ней.

Другая идея интернационалистов: вместо организованной политической

борьбы народов за мир -- непосредственное общение воюющих армий: "братание".

Братание нашей революционной, но невежественной армии с железной и преданной

монархии германской армией могло привести и привело лишь к разложению нашей

и укреплению вражеской армии.

Третья идея -- немедленное всеобщее перемирие. Большевики показали, что

в нынешней реальной обстановке и при нынешнем соотношении сил это сводится к

сепаратному перемирию и бегству русской армии с фронта.

Последнее -- интернационалисты требовали, чтобы правительство, не

ожидая движения народов, предъявило союзникам ультимативное требование

приступить к мирным переговорам, "не останавливаясь перед разрывом с

союзниками". Большевики показали, к чему ведет этот разрыв. На словах --

сепаратная война, на деле -- сепаратный мир.

Теперь можно судить, кто был прав. Сколько бы ни было у нас ошибок,

наша линия правильна. Правда, она потерпела крушение, но это было крушением

революции.

Народное движение в Западной Европе нарастало слишком медленно, а между

тем разруха у нас росла, армия разлагалась, и становилось все яснее, что

ликвидировать войну с соблюдением интересов нашей революции и международного

революционного рабочего движения невозможно. Становился [неотложным] уже

вопрос о ликвидации ее с наименьшими жертвами.

Этот поворот определился в июльские дни. Требование созыва

междусоюзнической конференции с участием представителей демократии было

таким пунктом. Этим же стремлением достигнуть скорейшего мира, хотя и с

жертвами, определилась и наша тактика в Предпарламенте.

Тогда началась борьба сначала со всем Временным правительством, затем с

Терещенко. Мы хотели добиться мира с наименьшими жертвами путем поддержки

западноевропейского пролетариата. Терещенко тоже видел, что дело плохо, и

искал выхода в более тесной связи с союзниками ради получения от них большей

поддержки. В глазах массы это было лишь затягиванием войны и потому лишь

способствовало росту большевизма.

Это наше мнение в конце концов было признано и буржуазными министрами,

ведавшими хозяйством России. Несомненно, мы были на краю министерского

кризиса, отставки Терещенко и принятия Временным правительством нашей мирной

программы.

К чему привели большевики? Армии не существует, Россия изолирована и

выдана с головой германскому империализму. Если германские требования будут

отклонены -- война затягивается неопределенно долго. Россия не может вынести

этого. Если они будут приняты -- сепаратный мир на условиях, невыразимо

тягостных для русской революции, для международного, в частности,

германского пролетариата.

Единственное средство спасти хоть что-нибудь -- Учредительное Собрание.

Оно может организовать признанную страной власть. И на приглашение этой

власти могут отозваться и союзники и вступить в переговоры о всеобщем мире.

И в эти последние трагические минуты надо сделать все, чтобы побудить

международный пролетариат помочь нам. Я предлагаю, чтобы съезд от имени

партии предложил созвать международную социалистическую конференцию. Может

быть, ничего все же не удастся спасти, тогда вина за это падет на

большевиков и на имущие классы всех стран, в том числе и России.

Перед нами впереди еще ряд затруднений в связи с демобилизацией армии и

промышленности.

Каковы бы ни были наши разногласия в прошлом, но сейчас в вопросе о

мире в области практических шагов в нашей партии [...] единство. Печально,

что оно достигнуто на почве поражения. Будем надеяться, что оно сохранится и

тогда, когда снова будет почва для движения революции вперед.

Речь Абрамовича

 

 

Тов. Дан предлагал интернационалистам доказать, что наша тактика

привела бы к успеху. Но с каких это пор для с[оциал]-дем[ократов]

определяющим моментом при выборе тактики является соображение об

осуществимости практических мероприятий? Ведь и сам тов. Дан говорил, что он

не уверен в успешности рекомендуемых им мер. На самом деле для

социал-демократа решающим является соображение, что данный путь, независимо

от того, приведет ли он к практическим успехам или нет, является

единственным при данных условиях могущим привести к ним с точки зрения

пролетариата.

Мы все признаем, что ликвидация войны была не только интернациональной

обязанностью русского пролетариата, но и национальной потребностью русской

революции и страны. Здесь было редко встречающееся в жизни совпадение

национальных и интернациональных интересов. Если так, то в центре отношения

ко всем вопросам политики мы должны поставить эту потребность. Было ли это

сделано? Дан говорит -- вначале мы стремились к демократичекому миру, но

после убедились в невыполнимости этого плана и стали заботиться лишь об

уменьшении неизбежных для России невыгод. Но это приговор для политика,

который не мог предвидеть в мае то, что увидел в сентябре. Для нас было ясно

с самого начала, что эта война не может решить выдвинутых проблем, и нашей

задачей с самого начала было уменьшение тех опасностей, которые война делала

возможными для всех, и нас в том числе. Поэтому максимумом, который мы

выдвигали, было восстановление того положения, которое было до войны,

"статус-кво". Мы знали, что надо стремиться к возможно скорейшему заключению

мира, иначе война убьет революцию. Мы предсказывали все, что видим теперь.

Мы даже указывали время, когда придет тот крах, который пришел теперь.

Помните, мы говорили, что в ноябре с первыми морозами солдаты уйдут из

окопов. Помните, что мы говорили, что наступление 18 июня неизбежно обречено

на неудачу.

Вспомните, что нам отвечали. Я напомню слова Церетели, сказанные им в

ЦК: "Я допускаю, что страна стихийно идет к сепаратному миру, но зато мы

останемся чисты от обвинений в этом".

Это чистейшее доктринерство -- принцип чистых риз в приложении к

политике. Социал-демократ должен, исходя из конкретных условий и соотношения

сил, строить свою тактику. Военный разгром, к которому страна неудержимо

катилась, обозначал такое великое зло, перед которым все остальные

соображения должны были отойти на задний план. А у нас останавливались перед

риском активной внешней политики. Причиной этого бессилия была связанность

внутри страны коалиционной политикой.

Мы рекомендовали другую тактику, тактику, не останавливавшуюся перед

энергичными выступлениями во внешней политике. Тут было много прений: не

псевдоним ли это сепаратного мира. Но почему теперь тов. Дан полагает, что

обращение Учредительного Собрания к союзникам о приступе к мирным

переговорам не встретит непреодолимых препятствий. Что изменилось за это

время? Он убежден в том, что наш выход из коалиции делает союзникам

невозможным дальнейшее ведение войны. Но в еще большей степени это было

верно в мае, когда силы России еще не были истощены и когда политическое

влияние ее было гораздо больше. И то, что теперь Дан кладет в основу своей

тактики, то мы рекомендовали класть полгода назад. В борьбе за мир мы

считали необходимым, с одной стороны, использовать антогонизм между

империалистическими интересами различных воюющих стран, Англии, Франции и

т.д., с другой стороны, мы рассчитывали, что есть такие интересы у

международного пролетариата, которые вынудят его прийти к нам на помощь.

Здесь говорят, что эта надежда наивна. Быть может. Но мы бы не были

социал-демократами, если бы не верили в это. И не потому, что русский мужик

интернационалистичен, как смеялись здесь, должна была Россия указывать путь

европейскому пролетариату, а потому, что она была первой страной, где

революция поставила у власти демократию, не заинтересованную в

империалистских целях войны. Вы это сбросили со счетов, и в результате было

сделало все, чтобы ослабить влияние русской революции на западноевропейский

пролетариат.

Далее оратор выясняет связь бессилия внешней политики демократии с

политикой коалиции. Он доказывает, что в стране, где происходит революция,

где идет ожесточенная классовая борьба, коалиция, основанная на взаимном

самоограничении разных классов, не имеет никакого смысла. Она тормозит

развитие революции, и следствием ее во внешней политике было то, что

последняя была непрерывной цепью уступок и уступок; оратор ссылается на

позицию Терещенко в вопросе о Стокгольмской конференции, на письмо

Гюйсманса655 и ряд других фактов.

Нам говорят, что иная тактика привела бы к тому, что теперь делают

большевики. Неверно это. Так, как поступают большевики, вынуждена поступать

власть, опирающаяся на меньшинство страны, цепляющаяся за мир как за

средство для охраны своей власти от разнузданной солдатчины. Если бы на этот

путь становилась демократия, имеющая за собой огромное большинство страны,

ее голос звучал бы авторитетно, и тогда, делая определенные шаги в этом

направлении, она могла бы и укреплять армию, удерживая ее на фронте, и

бороться с разрухой страны. Ибо все видели бы, что в этой области имеются не

только слова. И в результате значение политики было бы совершенно обратное

тому, что мы видим сейчас у большевиков.

Доклад тов. Дана -- блестящая иллюстрация того, какое банкротство

потерпела их тактика. Он ставит в заслугу тот факт, что до сих пор армия еще

не разбежалась. Да, армия в окопах. Но я спросил бы Дана, в каком она

состоянии. Это должно было предвидеть и, исходя из этого, строить тактику

полгода тому назад.

Тактика энергичной революционной внешней политики нами ни раньше, ни

теперь не понималась как стремление к миру во что бы то ни стало. Наоборот,

к сепаратному миру ведут те, кто взваливал на плечи пролетариата непосильное

бремя, кто проводит неосуществимую тактику. Те же, кто предлагает учесть

неизбежное и на этом строить всю политику, тот избавляет страну от позора

сепаратного мира. Эта ваша тактика привела Россию к большевистскому

сепаратному миру. Наша тактика могла его предотвратить, если вообще

что-нибудь могло предотвратить его.

Речь Потресова

 

 

В предыдущих докладах была исключительно оценка прошлого. Лишь Дан

слегка коснулся практических шагов, предположений для будущего.

Абрамович требовал энергичной внешней политики, но ведь он сам говорил,

что страна стихийно влеклась к сепаратному миру. Он говорил, что еще весной

надо было сознать, что выйти из войны без нарушения интересов революции

нельзя, надо поступиться многим. Тогда, при правительстве, признанном

страной и союзниками, может быть, и удалось бы добиться не похабного мира.

Что же это за энергичная политика?

Получается странное положение: мы претендуем на совершение самых

колоссальных преобразований внутри страны, а во внешней политике Абрамович

не может предложить ничего, кроме шантажа, доказывающего лишь бессилие

"ультиматума", смысл которого -- "заключайте мир, а то мы порвем с вами,

т.е. уйдем к Германии".

Правда, интернационалисты говорят еще об обращении к народам мира. Но,

обращаясь к другим народам, надо иметь возможность предъявить еще что-либо,

кроме шантажа.

Россия должна была сказать, что революционная страна будет защищать

свои идеи против германских империалистов. Тогда мы были бы сильны и против

союзного империализма.

Я знаю, что не всегда лишь успех доказывает правильность тактики, но

характерно все же, что наибольшее поражение на выборах понесли именно

интернационалисты.

Конечно, тактические ошибки не изменили общей картины событий, но все

же они имеют свое значение.

Даже Абрамович говорил сегодня, что в армии еще есть здоровые элементы.

Их было много в начале революции. Но общее идейное состояние руководящих

кругов революционной демократии не благоприятствовало борьбе с разложением

армии. Ведь даже в меньшевистских органах нельзя было говорить о защите

отечества.

Война носит империалистический характер, но ведь и Абрамович говорил,

что нужно выбирать меньшее зло, но если бы Англия даже захватила Малую Азию,

Палестину, Персию и т.д., это было бы лучше, чем порабощение России

Германией.

А ведь мы на краю вступления в Петроград германских войск.

Мой прогноз: большевики уступят место германским войскам и агентам, и

перед ними встанет вопрос о реставрации в той или другой форме.

В случае победы Англии была бы почва для развития революционной

социал-демократии в Германии, а теперь будет почва лишь для шейдемановщины.

Вспомните, как сожалел Гаазе о разложении армии, о неудаче нашего

наступления.

Идея обороны у вас никогда не была равноправной с идеей борьбы за мир.

Мы всегда боялись обидеть Германию, в то время как дело шло о том, чтобы нам

спастись от "похабного" мира.

Между тем в стране все же были элементы, способные к национальному

подъему, но они систематически развращались, хотя бы и из самых лучших

побуждений.

К чему мы пришли? Большевики заключают сепаратный мир. Пока большевики

у власти, нам ничего делать, кроме того как нести в массы свои идеи и

кричать, что большевики предатели.

Дан прав, лишь свержение большевиков и Учредительное Собрание могут

спасти хоть что-либо. Но если бы перед властью, созданной Учредительным

Собранием, была дилемма принять "похаб-ный" мир или сделать последнюю

попытку и организовать отпор врагу последним напряжением революционной

энергии -- [нужно] было бы избрать последнее. Пусть это грозило бы гибелью,

но честь революции была бы спасена.

Новый луч, 3 декабря 1917, No 3

 

«Революция и Учредительное собрание» (1917).

 

Революция и Учредительное Собрание

"Поэтому Учредительное Собрание так и дорого всем открытым врагам

революции, что оно, по их представлению, должно остановить социалистическую

революцию в России". Так пишут "Известия".

Программа РСДРП ясно и недвусмысленно выставила целью российской

революции создание демократической республики и соответственно этому сделала

центральным боевым лозунгом всенародное Учредительное Собрание.

Между целью и средством в программе имелось полное соответствие. Именно

потому, что целью революции является не социалистическая, а демократическая

революция, ее задачи в полной мере способно осуществить Собрание, которое в

силу соотношения общественных сил в стране должно состоять в большинстве из

представителей крестьянской и городской мелкой буржуазии. Именно потому, что

в борьбе с пережитками сословно-крепостнического строя эта сельская и

городская мелкая буржуазия способна поставить себе последовательно

революционные задачи в деле демократизации общественных отношений и

политического режима, социал-демократия с полным правом ожидала от

Учредительного Собрания выполнения своей программы-минимум.

История блестяще подтвердила правильность предвидения РСДРП. Тот факт,

что значительное большинство Учредительного Собрания составили именно эсеры,

наиболее близкая к крестьянству партия, выражающая его революционные

стремления к земле и к разрушению сословности, к установлению демократии,

этот факт показывает, что Учредительное Собрание может быть орудием

осуществления задач демократической революции.

Но недаром серые рабочие обычно на вопрос: "Вы социал-демократ?"

отвечают: "Нет, мы -- большевики". Большевизм порвал с программой РСДРП

бесповоротно, когда объявил задачей революции -- социалистический переворот

в России.

Быть органом социалистического переворота российское Учредительное

Собрание не может, разумеется, если не будет подтасовано. Если, конечно,

руководиться правилом мудрости чеховского героя, убежденного, что "заяц,

ежели его бить, спички научится зажигать"688, то, в конце концов, путем

повторных роспусков, избирательных подлогов, манипуляций Урицкого689 и

фокусов Ларина можно смастерить и Учредительное Собрание, пригодное для

введения социалистического строя. Такое Собрание, разумеется, по щедринскому

выражению, с равной готовностью введет и фаланстеры Фурье690, и военные

поселения Аракчеева691. Но мы говорим не о таком, а о свободно избранном

всем народом Учредительном Собрании, отражающем волю народа.

Большевики это настолько понимают, что провозглашают откровенно: "При

данных условиях осуществление лозунга "Вся власть Учредительному Собранию"

означает остановку революции", и отождествляют "победу советской власти"

(над Учредительным Собранием) с "победой социализма".

А если так, то никакого практического значения не имеют преподносимые

под соусом учености "Известиями" ссылки на общественный факт, что во всех

революциях "только революционный авангард" оказывался "способен применить

надлежащие меры для обеспечения уже достигнутых завоеваний и проявить

революционную инициативу в целях дальнейшего их расширения". Ведь спор у нас

с большевиками идет сейчас не о том, нужно ли, чтобы рядом с выражающим

"среднее сознание" представительным органом существовал более "левый" класс,

ведущий самостоятельную политику и "толкающий его на решительные шаги", а о

том, нужно ли, чтобы над Учредительным Собранием существовала "более левая"

и независимая от него государственная власть. А этого, ученые мужи из

"Известий", не бывало ни в одной из революций.

Это -- во-первых. А во-вторых, роль двигающего вперед фактора

революционный авангард в 1792 г.692 и в 1848 г.693 играл и мог играть по

отношению к общенародному представительству лишь постольку, поскольку он

фактически стоял на почве тех же самых исторических задач, какие ставила

отраженная в представительном собрании воля народного большинства. Якобинцы

и санкюлоты стремились к тому же самому общественному преобразованию в

интересах мелкобуржуазного большинства, к какому стремилось Законодательное

собрание694. "Авангардом" они являлись потому, что были решительны и

радикальны в деле осуществления этих задач. Так как в современной революции

ленинцы уделяют "авангарду" роль силы, которая будет навязывать

Учредительному Собранию не иные более радикальные методы признанных

большинством народа задач (мир, республика, земельная реформа), но

совершенно противоположные, идущие в разрез с самосознанием народного

большинства, потому одному уже утопические задачи.

Сознательные рабочие-социалисты, понимающие, какой громадный шаг вперед

в деле действительного освобождения российского и международного

пролетариата будет означать завоевание народовластия в России, укрепление и

развитие демократической республики, этой, по мнению Маркса, наилучшей

политической формы, в которой может осуществиться социальное освобождение

пролетариата, -- сознательные рабочие отбросят софизмы новейших утопических

"коммунистов" и, не боясь быть заключенными в лагерь "контрреволюционеров",

провозгласят: "Вся власть Учредительному Собранию!"

Л.М.

Новый луч, 15 декабря 1917, No 12