Нарциссизм малых различий и процесс цивилизации

Живого пленника распинают, прибивая гвоздями, на двери, перерезают ему дыхательное горло и из образовавшегося отверстия вытаскивают язык, который свеши­вается словно галстук. Таким образом, сербы иронически воздают должное этому украшению, придуманному хорватами. Агония длится долго, она тягостная и мучи­тельная.

Это могло бы быть повествованием о кошмаре во время психоаналитического сеанса, однако я нахожусь вовсе не в своем консультационном кабинете в Париже. Я — в Загребе. Сейчас идет 1992 год. Тот, кто ведет со мной разговор, является специалистом по вопросам культуры. После того как он объяснил мне, что пред­ставляет собой «хорватский галстук», пытка, придуманная сербами, мой собе­седник добавил, что молодые студенты, изучающие историю искусства в уни­верситете Загреба, а ранее участвовавшие в военных действиях, признались ошеломленным преподавателям, что, увидев несколько раз своих товарищей, подвергнутых подобной пытке, они в конце концов стали обращаться аналогич­ным образом с теми, кого захватывали в плен. За несколько дней войны молодые образованные и миролюбивые люди превратились в настоящих палачей-садистов. Ни благородство, ни культура, ни высокая нравственность, ни идентификация со страданием другого не смогли их уберечь от применения насилия. Тогда мой друг и я избегали в очередной раз задавать себе вопрос, почему же цивилизация оказа­лась столь беспомощной и не способной противостоять возвращению варварства, Мы оба знали, что подобный вопрос остается без ответа с тех пор, как Германия Гёте и Бетховена придумала «окончательное решение». Кроме того, мой собе­седник рассказывал мне о событиях, которые только что произошли, и о людях, с которыми он был знаком. Непосредственное столкновение с ужасом препятству­ет процессу мыслительной деятельности и, скорее, провоцирует у зрителя функ­циональное раздвоение личности (Вау1е, 1988). Приведенные здесь факты гово­рят сами за себя, что бы ни происходило во внутреннем восприятии, необходимо представлять себе эти факты как реально существующие. Однако подобное при­нятие невыносимо. Следовательно, в то же самое время необходимо отказать в какой бы то ни было психической реальности (Penot, 1989) собственным пред­ставлениям о предметах и о словах, которые способны вызвать в нас вытесне­ние. Иначе связь, возникшая между дополнительными фактами и нашей личной историей,

заставила бы нас в полной мере осознать то, что происходит на наших глазах. Для того чтобы помешать подобной связи установиться, проще всего удерживать ужасные представления за пределами ноля «восприятие-сознание»:

• либо удаляя их («Балканы не входят в состав Западной Европы»);

• либо превращая их в обычное явление («Всем гражданским войнам присуща жестокость»).

В обоих случаях мы допускаем существование фактов, но лишаем их инвестиции со стороны психической реальности, способной наделить их смыслом. Ис­пользуемые в срочном порядке, расщепление Я и отречение от реальности могут принести к подъему уровня возбуждения, который Я иначе не вынесло бы. Об­суждение в группе может легко сдвинуть эти заграждения на пути нежелательно­го переживания, подчас недостаточно прочные у субъектов, не имеющих соответ­ствующей предрасположенности. Однако было бы неосмотрительно поступать подобным образом, поскольку их исчезновение оставило бы Я беззащитным перед лицом опасных потоков эмоций. Тем не менее, оставаясь на своем прежнем месте, расщепление и отречение благоприятствуют скорее действию, нежели мысли. В подобных обстоятельствах размышление могло бы к тому же содейство­вать агрессорам, помещая их на один уровень с жертвами, а это привело бы к оп­равданию военных преступников. Куда более заманчиво было бы отложить размышления до лучших, более безмятежных времен и считать, что аргументы, которые придавали смысл насилию в прошлом, в наши дни переживают кризис. Противостояние коммунизма и капитализма на протяжении двадцатого столетия заставило нас одно время полагать, что история развивается только в одном направлении и что в ней есть место насилию. Времена, предшествующие падению Берлинской стены, были, вне всякого сомнения, достойны сожаления, однако, необходимы для прогресса цивилизации. В зависимости от того, в каком лагере вы находились, они, эти времена, обещали радужное будущее или сдерживание международной подрывной деятельности. Стремительное падение коммунизма не положило конца жестокости, однако мы прекратили воображать, что она «представляет собой повивальную бабку любого старого общества, которое носит В своем чреве новое общество; что оно представляет собой инструмент, благодаря которому социальное движение одерживает верх и вдыхает жизнь в застывшие и мертвые политические формы» (Маркс, цит. по: Engels, 1877, р. 216). Логика конф­ликтов отныне приводит лишь к национализму, ксенофобии, религиозной нетер­пимости и расизму. От нее невозможно ждать какого-либо прогресса цивилизации.