Неудовлетворенность всяким бытием, которое не есть трансценденция

Познание вещей может постичь свою собственную границу: то, что оно само и его содержание не есть бытие как таковое, а только то бытие, которое в сознании обращается на бытие как объективную наличность (objektiver Bestand). Это бытие было мировым бытием.

Философское ориентирование в мире показало, что мир не имеет основы в себе; ибо выяснилось, что мир не может быть замкнут в единство; оказалось невозможным познать мир как в себе и из себя наличное самодовлеющее целое.

С сознанием этих границ начался прорыв к возможной экзистенции — и философствование. Теперь я, мысля, удивлялся противоположности, которую я не постигаю в познании, но схватываю, как возможная экзистенция: противоположностью между бытием как наличностью и бытием, которое я сам есмь как свобода. Сторона наличности в этой противоположности каждый раз была предметна, ясна и всеобщезначима. Сторона же свободы оставалась непредметной, неопределенной; не претендуя на всеобщую значимость, свобода устремлялась к безусловной значимости. В просветлении экзистенции мы в специфическом мышлении сделали свободу сообщимой в пробуждающем призыве (In der Existenzerhellung wurde Freiheit in einem spezifischen Denken zur Mitteilbarkeit in einem erweckenden Appell gebracht). К этому просветлению вело неудовлетворение одним лишь мировым существованием в сугубой всеобщности. Но и в нем нельзя было достичь окончательного удовлетворения.

И все же экзистенция улавливает себя самое в своей свободе, лишь поскольку тем же актом она одновременно воспринимает нечто иное для себя (ein ihr Anderes). Безусловность, — там, где она становится решительной, — осознает, что не только не сотворила сама себя как существование, и что она, как существование, бессильно оставлена на верную гибель, но что даже как свобода она обязана собою не одной себе. Она осуществляет себя каким-либо образом только в соотнесенности со своей трансценденцией:

Трансценденцию или открыто отрицают: однако, поскольку трансценденция непрерывно напрашивается экзистенции как сопряженная с нею возможность, это отрицание приходится активно повторять и тем самым удерживать как негативное отношение к трансценденции. Или же экзистенция противостоит трансценденции, чтобы осуществиться в борьбе с нею. Или же она желает идти своим путем в мире с трансценденцией. Будет ли она без трансценденции, против нее или же с нею, — трансценденция есть непрестанный вопрос для возможной экзистенции. Три названные возможности — это моменты в движении экзистенциального сознания трансценденции во временном существовании.

Утвердиться абсолютно на самой себе — это, хотя и составляет для экзистенции истину ее безусловности во временном существовании, однако повергает ее в отчаяние. Она сознает в себе, что как абсолютно самостоятельная она была бы вынуждена погрузиться в пустоту. Если же она должна стать действительной из самой себя, то с неизбежностью зависит от того, чтобы ей встретилось то, что может исполнить ее. Если случится, что она не появится, то она не есть она сама; она относится к себе так, как если бы она была дана самой себе. Она сохраняет свою возможность, только если знает себя основанной в трансценденции. Она теряет открытость собственному становлению, если считает себя самое подлинным бытием.

Поэтому свободу в ее прорыве через мировое существование хотя и охватывает страсть к тому, чтобы еще решать в самой себе, что будет бытием, но свобода не может считать себя последним бытием. Ибо она лишь во времени пребывает в пути там, где еще осуществляет себя возможная экзистенция. Она не есть бытие в себе. В трансценденции свобода прекращается, потому что уже ничто более не решается; там нет ни свободы, ни несвободы. Бытие как свобода, глубочайший призыв к нам, поскольку то, что мы есмы, еще зависит от нас самих, не есть бытие трансценденции. Даже свобода, если ограничится самой собою, обречена захиреть. Она ищет своего исполнения в трансценденции, которая, как таковая, открывается только свободе. То, что есть трансценденция, становится для свободы возможностью совершенства, примирения, спасения, — или возможностью боли в бытии трансценденции. В обоих случаях упразднение возможной самодостаточности в себе есть для нее высшее удовлетворение во временном существовании.

Перед лицом трансценденции экзистенция обладает подлинным сознанием конечности. Конечность человеческого познавания может быть выяснена по контрасту путем конструирования иных возможностей познавания; конечность существования состоит в том, что оно всегда имеет вне себя нечто иное, и в каждой своей форме лишь возникает и исчезает. Конечность познавания и существования можно было бы мыслить преодоленной, конструируя некоторое бесконечное его расширение.

Экзистенция же не может постичь себя ни как конечную в сравнении с неким мыслимым завершением нескончаемого, ни как конечную рядом с другим конечным. Но, если она, по ту сторону всякой мысли о конечности и бесконечности, скачком достигла достоверности себя, она знает себя самое как неотделимую от другой экзистенции, а также не отвлеченную и от той инстанции, с которой, хотя она и бесконечно отлична от нее, она себя соотносит.

Если эту соотнесенность (Bezogensein) я назову конечностью, то эту конечность экзистенции уже невозможно будет конструировать и отменять мыслью, подобно ранее названным способам конечности, она была бы абсолютна (schlechthin). Ее нельзя было бы постичь знанием, но она была бы схвачена актом свободы, обращенной на самое себя и в этом обращении поставляющей себя пред своей трансценденцией. Постижимые способы конечности стали бы в таком случае относительными, и они, в свою очередь, получали бы экзистенциальную существенность, только если бы их одушевляло, в возвратном движении, сознание экзистенции, соотнесенной с трансценденцией.

Но понять то, что состоит в отношении к трансценденции, как конечность — значит не постичь его в соответствии с его бесконечной сущностью, а как конечность — значит не выразить в этом понятии его неудовлетворенности. Экзистенция не может высказать о себе ни конечности, ни бесконечности, ни того и другого вместе. Она есть непреодолимая, потому что бесконечная, неудовлетворенность, составляющая одно с исканием трансценденции. Экзистенция есть лишь в отнесенности к трансценденции, или не существует вовсе. В этой отнесенности ей свойственна неудовлетворенность, или же — с упразднением временного существования — возможная для нее удовлетворенность.