Частная наука и универсальная наука.

- Если все знание внутренне взаимосвязано и постольку есть единое знание, сама собою напрашивается неопределенная мысль об одной-единственной универсальной науке. В таком случае, насколько вообще возможно деление, имело бы силу некое изначальное деление этой универсальной науки на множество частных наук, а эти последние вливались бы в универсальную науку.

Однако подлинное знание всегда выступает как отдельное знание. Тот, кто действительно знает, владеет посредством знаний и умений некоторой специальностью (Fach). Благодаря знаниям он охватывает мысленным взором то, что видят, мыслят, чего достигли в известной области; благодаря умению он владеет средствами понимания, применения, движения вперед (например, благодаря упражнению в языках, в технических навыках, в способности осмысленно видеть, наблюдать, уверенно пользоваться сложными формами мышления). - Результаты знания и умения возникают из всякий раз специфических методов. Хотя эти методы коренятся в фактической жизни, но в ней еще несистематически и, при всевозможной точности в деталях, в целом все же лишь весьма неясно делается то, что методически развивается и доводится до чрезвычайно совершенного умения только в науках. - Этому есть немало примеров: чтение и понимание становятся филологией, как критическим постижением языковых документов; ибо обращение с книгами - от справок и отыскания слов вплоть до уверенного понимания каждого слова и литературного создания в его целости, - хотя и бывает поначалу чем-то вполне самоочевидным, что может делать каждый, но только в сознательном методическом развитии становится возможно такое проникновение в творения языка, которое, рассеяв сугубо приблизительные мнения, осязаемо показывает нам в непосредственной близости самую вещь. - Опрос свидетелей во всякой ситуации, когда необходимо установить нечто прежде случившееся, - в наиболее развитой форме - в судебном процессе, -отделяется от своих ограничивающих форм и становится методом исторической науки. Кого опрашивать, что спрашивать, как следует оценивать ответ, как этот ответ становится основанием для новых вопросов, - все это хотя и можно, при соответствующей сноровке и удаче, исчерпывающе понять в конкретном частном случае, но только тренировка и критическое сознание возводят все это на статус метода. - Установление мнений воли, их выражений и обстоятельств в человеческих отношениях, в отношениях между людьми и отношениях к вещам, - это конструкция истолкования, характер которой всюду, где только люди вступают в соглашения друг с другом о взаимных услугах, решающим образом определяет действительность. Но только в юридической конструкции вещей эта конструкция становится просветляющим, одновременно упрощающим и, в самой ясности, все же вновь усложненным мышлением, которое, казалось бы, вновь порождает дела человеческие из их действительности. - Счет и вычисление, измерение и сравнение становятся истоком математического мышления. Это последнее, в сочетании с наблюдением, становится в свою очередь истоком точного, экспериментального естествознания. - Непосредственное видение вещей в их внешних очертаниях получает подлинное развитие только в методах морфологии, как, например, в морфологии минералов, растений и животных, и в анализе зримой формы (Sichtbarkeit) произведений искусства. - Во всех этих примерах методы познания дают осознать, что ничто не предстает человеку с первого же взгляда, но что только метод приносит нам познание того, что этот метод обуславливает и что, однако, не просто порождается этим методом, но открывается с его помощью. Каждый подлинный метод - более всякого отдельного знания - рождает энтузиазм всюду, где его узнают и применяют в первый раз. Он кажется тогда ключом, с помощью которого можно открыть двери бесконечного множества еще скрытых от нас познавательных возможностей. Во всех методах есть нечто родственное. Хотя все они столь разнородны по характеру, они взаимно поясняют друг друга. Рассказывают, что на семинары филолога Ричля[31]приходили медики и естествоиспытатели, «чтобы научиться методу». В содержании метода, если только под методом понимается не просто игра формального мышления, есть нечто привлекательное, одинаково впечатляющее повсюду, где только решительно применяется к действительности некоторый метод.

Однако один метод еще не составляет науки. Частная наука конституируется благодаря идее, которая, как неопределимая объективность, косвенно проявляется в развитии (Entfaltung) науки. Она не есть исходящий от мирового целого аналог этого целого, рождающий себя как некий мир в мире. Идея дает науке систематику, в которую она уловляет свое содержание. Действительность эта наука имеет лишь благодаря методу как специфическому ремеслу, благодаря которому для науки при близости к вещи пробивается источник содержаний знания. Артикуляцию наука получает в категориальном мышлении, делающем возможным для нее отличение от другой науки и различения в ее собственной области. Движима же наука идеей об экзистенциальном интересе, прикасающемся в познанном ею к бытию трансценденции.

Почти все частные науки некогда считали себя универсальными науками. Юриспруденцию называли наукой обо всех вещах, божественных и человеческих[32]. Математика хотела стать mathesis universalis[33]. Естествознание считало себя единственным действительным познанием, которому делается доступным всякое бытие. Филология, как понимание понятого, захотела овладеть всем миром, когда ослабело изначальное понимание и творчество.

В этой форме частные науки абсолютизируют сами себя под действием философского побуждения. С самого же начала, прежде чем скромно удовольствоваться значением истинной научности, считали возможным знание о целом и пытались осуществить это знание в форме известной науки. Это исходное побуждение не желает возделывать партикулярные области знания, но хочет в качестве конкретной философии стать универсальной наукой о тотальности бытия.

Это, однако, невозможно. Методы, взаимно просветляющие друг друга, остаются все же раздельны друг от друга. Там, где их испробуют ясно и без результата, там они специфичны и соответствуют каждый своему предмету, но при переносе на другие предметы всегда оказываются игривыми и фальшивыми. Универсального метода содержательного познания не существует. Скорее, ошибочность этой абсолютизации признается там, где различные методы встречаются друг с другом и отличают себя друг от друга. - Кроме того, каждая наука, желавшая постигнуть целое, если не была абсолютно ничтожной, оставалась только неким особенным познанием в мире. - И наконец, границы ориентирования в мире являются негативным указанием на невозможность универсальной науки, тогда как просветление экзистенции и метафизическое трансцендирование становятся положительным подтверждением этой невозможности. Благодаря убедительному мышлению эта невозможность становится, правда, объективно вероятной, благодаря призыву к экзистенции она становится достоверностью свободы. - Ясное научное мышление устраняет универсальную науку, чтобы всегда осуществляться в качестве науки только в особенном. Есть только частные науки.

Несмотря на это проблема универсальной науки снова и снова напрашивается философскому мышлению. Если не существует универсальной науки, то ведь в могущественных мотивах, ведущих мысль к блужданиям в поисках такой науки, может быть нечто истинное, что следует сохранить, даже если не впадать в уклонение к универсальной науке:

Это, прежде всего, то, что не позволяет частным наукам превращаться в произвольный агрегат, части которого не имеют между собою ничего общего, но побуждает ставить их в некоторое отношение друг к другу. Если единство знания может существенным образом заключаться для нас лишь в трансценденции, а в ориентировании в мире действительно лишь как незнание, то ведь это единство все-таки проявляется в универсальной взаимной соотносимости знаемого (universale Beziebarkeit des Wißbaren aufeinander). Однако желание сделать эту соотносимость в свою очередь предметом некоторой универсальной науки осталось бы только пустой попыткой, в которой утратилась бы как субстанция соотнесенного, так и то в науках, что обладает содержанием лишь как беспокойство в направлении к единству всего знаемого. Целым невозможно овладеть в конце частных наук, в виде некоторой новой науки. Оно есть в частных науках, которые смотрят друг на друга, возбуждают движение друг друга и во взаимном обмене изменяют свой собственный фундамент.

Кроме того, в самом деле есть такие среды существования (Daseinsmedien), в которых возможна универсальная соотнесенность (universale Bezogenheit). Науки, овладевающие существованием как находящимся в этих средах, конституируются как универсальные в некотором ином смысле, не в смысле универсальной науки, но как множество универсальных наук. Среды, как таковые -это: Формы мыслимости вообще, как условия всякой предметности для нашего сознания: в этих формах желает удостовериться логика. - Во внешнем существовании это - пространственность, конституирующая для нас единый мир, в котором непрерывно возможен переход со всякого места на всякое другое место, всякое место есть лишь одно, и способ явления всякого существования определен пространственной ситуацией и пространственной формой. Этой пространственностью науки овладевают как действительностью всего - от астрономического мироздания до географии человеческого существования. - Наконец, человеческое существование есть такое явление, в котором единственно есть для нас все, что есть. То, что мы познаем о природе, есть предмет знания, которое, как знание, должно быть психической действительностью, а эта последняя, в свою очередь, определена социологически-историческими условиями. Душа человека есть словно бы всё: психология и социология хотели бы овладеть ею на пути знания.

Науки, производящие себя от действительности этих сред универсальной соотносимости и обращающиеся на них, как на свои предметы, оказываются в совершенно необычной степени сомнительными науками. В то время как математика, физика, биология представляют собою решительно развивающиеся, методически преуспевающие в ясном сотрудничестве между собою, подлинные науки, логика, география, психология и социология имеют между собою нечто общее, отделяющее их от других наук. Методическое развитие из поколения в поколение может быть сконструировано в них лишь искусственно. В каждом индивидуальном научном достижении эти науки являются на свет как нечто уже готовое. В них не осуществляется методически, при взаимном понимании и общем сотрудничестве всех служащих этой науке, и с неким передаваемым в наследство содержанием, подлинное влечение к научному исследованию, но проявляется только то тут, то там деловитое усердие, собирание материала, или все кончается разговорами (Auflösung in Gerede). Эти науки захватывают нас величием своих отдельных достижений, и они же разочаровывают нескончаемой чередой ничтожных мелочей. Они привлекают своим универсальным характером: мы думаем, что получим в них окончательное познание того, от чего поистине зависит все, - и они же разочаровывают своими банальностями. Кажется, будто они черпают свой материал из всех других наук; но то, что фактически изучают под именем этих наук, всякий раз есть нечто партикулярное и бессвязное, а не основание единства данной науки. Там, где они не становятся философией, они остаются агрегатами. Им не хватает действительно конституирующей систематики. Учебники этих наук неспособны представить свод области их работы, чтобы адекватно передать их результаты, так, как это умеют делать учебники особенных наук. Поскольку среда, в которой они видят все, универсальна, они превращают все в предмет своих собственных занятий. Хотя и не существует универсального предмета, но все-таки возможно вовлечь все каким-нибудь способом в границы областей этих наук.