Глава 14. Печаль в её глазах.

 

– Тебе не идёт этот цвет, – произнес Эштон, скептически оглядывая сестру.

Аманда пропустила мимо ушей заявление брата, повозила сигаретой по стеклу пепельницы. Взяла со стола чашку с недопитым кофе, сделала глоток. Вкус был омерзительный, словно опилки смешали с уксусом. На языке еще чувствовался горьковатый привкус табака. Ко всему прочему от кофе почему-то пахло дешевыми женскими духами и пережженной пластмассой, суррогат какой-то, а не благородный напиток.

Аманда давно зарекалась не приближаться к продуктовым точкам в торговых центрах, но, как всегда, голод оказался сильнее голоса разума, и девушка направилась в сторону ярких вывесок, чтобы заказать себе немного еды. Эштон пошел вместе с ней, теперь не знал, чем себя занять, пока сестра доцедит мерзкий кофе.

– И кружки здесь плохо моют, – продолжал возмущаться парень, действуя сестре на нервы.

– С чего ты взял? – отреагировала девушка.

Разговаривать о своем внешнем виде она не хотела, на отвлеченные темы вполне могла поболтать.

Проснувшись утром, она решила, что в жизни необходимо что-то менять. Не придумала ничего лучше, чем смена имиджа. Отправилась в парикмахерскую и выкрасила блондинистые локоны в черный цвет, наплевав на причитания стилистов о том, что натуральные блондины в настоящее время на вес золота. Стоило только напомнить, кто здесь платит, как они все заткнулись и принялись за дело, все амбиции пришлось оставить при себе, дабы не действовать на нервы клиенту.

Эштона перемены во внешности сестры тоже не вдохновили.

Аманда была из той категории людей, которым черный цвет категорически противопоказан. Он ей не подходил, старил, превращая из молодой девушки в женщину лет тридцати. Неаккуратно наложенный макияж действовал за одно с новым цветом волос. Моложе он Аманду, однозначно, не делал. Но её в настоящий момент это не волновало совершенно, и в ближайшее время волновать не обещало.

Сменив прическу, девушка и приоритеты в одежде расставила иначе. Теперь доминирующим стал для нее черный цвет, будто она носит траур. Когда Эштон заметил, что девушкам в её возрасте лучше носить все яркое, Аманда передернула плечами, а после прочитала брату лекцию о существовании такой категории людей, как готы, которые круглый год носят преимущественно вещи черного цвета. И ничего, живут как-то. На замечание Эштона, что она не гот, Аманда ответила коротко и ясно:

– А вдруг?

Дальнейший разговор зашел в тупик. Эштон все равно не смог бы переубедить девушку. Терпение у Аманды заканчивалось моментально, скачки настроения были потрясающими. Сначала она бодра и весела, готова расцеловать весь мир, а спустя минут десять-двадцать, может любого разорвать на клочки. Просто потому, что ей так хочется.

Такое поведение было присуще девушке с самого рождения. Ярко-выраженный холерик по темпераменту, она легко заводила друзей, но так же легко их теряла, потому что в минуты злости не могла держать язык за зубами и говорила все, что думала в лицо своим друзьям. Как настоящим, так и мнимым. После поняла, что с ними ей хуже, чем в одиночестве. Люди утомляют её, раздражает их постоянная погоня за призрачными целями, неумение их концентрироваться на чем-то одном, постоянный разброс в мыслях и поступках. Хватаются за одно, потом за другое. В итоге ничего толком делать не могут, лишь пыль столбом поднимают, да гоняются за недостижимыми идеалами, вместо того, чтобы самим пробиться в идеалы.

– Вот тут пятнышко, – произнес Эштон, показав на коричневую каплю на одном из боков чашки. – Говорю же, здесь не заботятся о посетителях. Им лишь бы сбыть свою суррогатную продукцию. Выгода, выгода... Кругом все только и делают, что думают о своей собственной выгоде, а на окружающих им наплевать.

– И правильно делают, – отозвалась Аманда.

– В смысле?

– Когда думают только о себе.

– Почему?

– В мире нет никого, кто любил бы человека сильнее, чем он сам. Только полюбив себя, можно чего-то добиться. Когда другие видятся совершенством, а сам себе кажешься ошибкой природы – жить сложно. Да и не жизнь это, а так... существование.

Поставив чашку на стол, Аманда осмотрела её критически. Заметила то самое кофейное пятнышко, на которое указал Эштон, поскребла ногтем.

Можно было устроить скандал прямо сейчас. Заявить, что обслуживание мерзкое, а цены при этом на порядок выше, чем в типичных забегаловках, вроде «Макдональдса» или «Бургер Кинга», поднять ураган из-за пятнышка на фарфоре, позвать менеджера и стребовать с него компенсацию. Это послужило бы хорошим уроком для тех нерях, что работали в этом Богом забытом месте. Но Аманде впервые было наплевать на все. Абсолютно. Без исключений.

В былые времена её хоть что-то радовало, а сейчас вообще никаких эмоций в душе не осталось. Девушка чувствовала себя разбитой и опустошенной.

Вероятно, толчком к этой депрессии стала встреча с одной из бывших участниц театральной студии, где занималась Аманда. Той самой участницей, что стала причиной всех бед Аманды.

Кейт была счастлива и довольна. Точно светилась изнутри. Говорила с Амандой, и будто сама собой в этот момент любовалась. Сколько же в ней было высокомерия!

– Тебе не идет черный цвет, – заявила Кейт под конец разговора.

– Меня не волнует твое мнение, – отозвалась Аманда и, не попрощавшись, ушла.

В последнее время Грант начала замечать за собой странную особенность. Она стала уставать от всего, что её окружало. От тех людей, что стали для нее привычными. Одни и те же лица, одна и та же обстановка, одни и те же пункты назначения. Дом, школа, изредка магазины, прогулки по мосту. Жизнь её давно потеряла краски, превратившись в монохромное изображение, теперь даже черно-белое изображение исчезало, оборачиваясь беспросветным мраком.

Наверное, это даже и не усталость была. Когда человек устает, ему достаточно немного отдохнуть, и все вновь становится на свои места. Нет постоянного раздражения и желания убежать далеко-далеко. Туда, где никто не найдет. Где можно спрятаться от повседневности. Тоскливой, удушающей, липкой, как паутина, сплетенная трудолюбивым пауком. Её так много, что, куда не повернешься – везде будет она. От этого не спрятаться и не скрыться.

В такие моменты хочется лишь одиночества. Наличие рядом посторонних людей угнетает, от них тошнит. Хочется нагрубить им и сказать, чтобы все шли к черту, да больше не возвращались. Именно таким сейчас и было состояние Аманды.

Несколько месяцев назад, как раз после выхода из больницы, она находила утешение в интернете. Тогда он казался ей спасением от всех бед, дверью, ведущей на свободу. Свободу от вечного одиночества.

Новое, никому не известное имя. Иная, придуманная жизнь.

Она завела сетевой дневник, в котором выкладывала все свои переживания. Она не собиралась привлекать к себе внимание, просто делилась наболевшим. По сути, писала в пустоту, надеясь, что там найдется кто-то, кто сможет оценить её душевные метания. Не станет сочувствовать, а устроит ей моральную встряску, заставит открыть глаза, перестать жить в выдуманном мире, расколет ту скорлупу, в которой она закрылась после неудач. Но ничего подобного не случилось. Нет, она вроде бы нашла себе новых друзей, с некоторыми из них даже близко общаться начала, насколько это позволяла сеть. Обмен сообщениями, мейлами, позднее программа ICQ и даже скайп. Тогда девушке казалось, что она дорожит этими людьми, но сейчас её накрывало ледяное равнодушие. Пришло осознание того, что никому из них она не доверяет. Одно только слово друзья. Они все там, в сети. А по жизни она продолжает оставаться удивительно одинокой, несмотря на внушительную френд-ленту.

Все чаще общение с ними заходило в тупик. Аманда откровенно скучала.

Ей, действительно, нужно было что-то в жизни менять. Но вот только что?

Пока дальше изменений во внешности она не пошла.

Потому как и сама не знала, чего хочет от жизни.

Раньше у нее была цель. Было желание достичь цели. Один случай перечеркнул все её мечты, на время отобрав даже желание жить. Но только на время. Потом Аманда взяла себя в руки, решительно заявив, что жизнь на уходе из театральной студии не закончилась, начала заново строить разрушенный фундамент судьбы. Но, в настоящий момент, строительство вновь буксовало. Аманда попросту не знала, куда ей податься. Что делать, как дальше жить.

Будь у нее возможность, она, скорее всего, выбрала бы жизнь на чемодане. Когда в любой момент можно сорваться с места, отправившись в неизвестном направлении, не зная, что ждет впереди, но искренне веря в возможную сказку. Увы, в жизни сказок не бывает. Аманда убедилась в этом лично, но все равно в глубине души оставалась скрытым романтиком, готовым поверить в лучшее.

Тем не менее, с каждым днем у нее оставалось все меньше веры в светлое будущее. Печаль поселилась в её глазах. Улыбка почти не трогала губы. Аманда все больше замыкалась в себе, понимая, что идет в никуда. Но в то же время четко осознавала: изменить что-то не в силах. Просто устала. Не хочет, не будет бороться с обстоятельствами. Она долго пыталась изменить что-то, а сейчас сил уже не осталось. Да и, в принципе, далеко не все в этой жизни зависит от желания человека. У каждого есть свое особое предназначение, своя судьба. Что предначертано, то и произойдет.

– Тебе надо влюбиться, – произнес Эштон, не особо задумываясь над смыслом своих слов.

Для него любовь была одной из самых важных составляющих в жизни, потому он и произнес эту фразу.

Аманда была разочарована в любви.

Возможно, потому, что никогда сама искренне не любила. Как следствие, не верила в реально существующую любовь. Возможно, у нее была иная причина относиться к любви с долей скепсиса. Она видела примеры откровенно глупой любви. Любви убивающей. В переносном смысле, конечно. Когда человек убивает в себе личность и становится тенью, послушной марионеткой, готовой следовать за своим любимым или любимой, только бы быть рядом, только бы ловить каждый вздох, любую небрежно брошенную фразу.

Такая любовь была Аманде не по душе.

– Глупости, – отмахнулась она. – Я не хочу любить.

– Сделай так, чтобы любили тебя.

– И этого тоже не хочу.

– Почему?

– Любовь – есть ответственность.

– Даже, если любят тебя?

– В этом случае, особенно.

– Не думаю.

– Эштон, давай не будем спорить на пустом месте, – улыбнулась Аманда, допивая противный кофе.

И даже вздыхая от облегчения.

После суррогатного напитка во рту поселилось мерзкое послевкусие, будто кошки пописали, да еще и желудок скрутило. Аманда мысленно послала море «добрых» слов в адрес производителей данного кофе и зареклась притрагиваться к подобным «деликатесам». Даже под дулом пистолета не станет она больше этого делать.

– Я и не собирался спорить, – отозвался близнец.

– Понимаешь, если в тебя влюбляется человек, который тебе интересен – это прекрасно. Повод для радости. Когда в тебя влюбляется человек, который тебе неприятен – это отвратительно. Вряд ли ты станешь гордиться этим. Хотя... Я бы точно не стала. А вот как отреагируешь ты, мне неведомо.

– А, знаешь, ты всё-таки права, – хмыкнул Эштон. – На самом деле, не самый приятный расклад.

– Вот видишь, братишка, – усмехнулась Аманда, поднимаясь из-за стола. – Кстати, насчет кофе ты был прав. Не следовало пить его в этом чудовищном заведении. В другой раз я буду умнее.

Теперь можно было со спокойной душой отправляться домой, по пути заскочив в магазин с косметикой. Аманда решила целиком и полностью поддерживать имидж гота. Все это делалось ради того, чтобы окончательно отделаться от мыслей, что они с Эштоном похожи, как две капли воды. Раньше эта мысль Аманду согревала, теперь ей хотелось хоть немного отличаться от брата. Чем она успешно и занималась.

Первый шаг на пути к новому облику был сделан.

– Раз ты со мной согласилась в этом вопросе, может, будешь солидарна и в утверждении, что черный тебе не к лицу? Пойдем снова в салон. Пусть твоим волосам вернут природный цвет, – умоляюще произнес Эштон.

Ему хотелось видеть сестру радостной, улыбающейся, в романтичном образе. А не хмурой, унылой и мрачной, будто туча на небосклоне, ставшая первым предвестником грозы.

– А мне нравится, – меланхолично отозвалась девушка, подхватывая все свои пакеты.

– Но тебе не идет.

– Возможно.

– Мэнди, ну послушай...

– Эштон, моя внешность никого, кроме меня волновать не должна. Я сама себе хозяйка, потому имею право распоряжаться природными данными так, как мне этого хочется. Будешь ныть под ухом, что мне не идет черный цвет, постригусь налысо.

– Не думаю, что будет хуже, чем сейчас.

– Как знать, – хмыкнула Аманда.

Она где-то слышала, что внешний облик нередко становится отражением внутреннего мира. Сейчас она чувствовала себя, на редкость уверенно. Все было гармонично. Внутреннее состояние и внешность прекрасно дополняли друг друга.

В последнее время девушку не оставляло какое-то странное, томительное предчувствие. Словно вот-вот должна случиться какая-то беда, нечто такое, что перевернет её жизнь с ног на голову, заставит проанализировать прошлые поступки. Возможно, наконец, даст толчок к выходу из того летаргического сна, в котором она пребывает на протяжении последних месяцев.

Ей казалось, что все это время она не живет, а существует. И существование её было жалким. Она сама понимала, насколько отвратительно выглядит со стороны, сама в душе осуждала людей, подобных себе, но никак не могла найти выход из своей ситуации. Чувствовала себя слепым котенком, что тычется носом во все возможные углы, но никак не обнаружит правильное направление.

Ненависть Аманду ослепляла. Делала её одновременно защищенной и уязвимой. Аманда ко всем относилась настороженно, но, если бы кто-то предложил ей помощь в организации мести, она, не раздумывая, приняла бы это предложение. В том и заключалась слабость Аманды. Она легко могла подпустить к себе любого человека, не проверяя, можно ли доверять ему, или же следует поостеречься.

Время все же не зря считается хорошим доктором с отменной репутацией. Потихоньку боль от дел давно минувших дней становилась слабее. Жажда мести не кружилась рядом с Амандой круглыми сутками, теперь она накатывала время от времени. Напоминала о себе и снова уходила в неизвестном направлении, до тех пор, пока Аманда вновь не сталкивалась с объектом своей ненависти. Ей даже заговаривать с ним не нужно было, чтобы внутри поднялась темная волна ненависти и затопила собой всю душу.

 

* * *

 

Керри проснулась от собственного крика. Ей впервые за всю её жизнь приснился кошмар. Настолько реальный и ужасающий, что словами не передать.

Несколько минут она просто сидела на кровати, пытаясь отдышаться.

– Это всего лишь сон, – убеждала она сама себя, хватая джинсы и пытаясь натянуть их в рекордно короткие сроки.

Но не зря говорят, что поспешив, можно лишь развеселить народ. Керри то и дело пыталась угодить обеими ногами в одну штанину. Пришлось в очередной раз прикрикнуть на саму себя. Она приказывала себе успокоиться, и вроде даже преуспела в этом деле. Руки, по-прежнему, тряслись, да и по телу бегали мурашки. Общее состояние все еще было не аховое, но и жуткой боязни, дикого страха вроде бы не осталось. Он начинал постепенно отступать. Медленно, мелкими шажками, но все же отходил от девушки.

Вдох-выдох.

Глубокий вдох и медленный выдох.

Застегнув джинсы, Керри выбежала из комнаты и поспешила на кухню.

Налив себе полный стакан воды, выпила его залпом. Мать, ставшая свидетельницей этого действа, удивленно посмотрела на девушку. Керри поставила стакан на стол, уткнулась лбом в скрещенные руки и снова прошептала:

– Это был просто сон. Не стоит принимать все близко к сердцу.

– Что-то случилось? – поинтересовалась заботливо мама.

– Да, – произнесла Керри медленно. – Случилось. Мне приснился кошмар.

Девушка не любила откровенничать со своим родителями. Они давно перестали быть для нее лучшими советчиками по любым вопросам. Скорее, с ними невозможно было поделиться переживаниями. Любое её заявление старшее поколение трактовало по-своему, считая, что Керри просто слишком избалована и инфантильна, к жизни не приспособлена, и любое малюсенькое испытание способно выбить её из колеи.

Им категорически не нравился выбор дочери.

Конечно, они считали, что не вправе как-то влиять на её отношения, но никак не могли принять выбор Керри. Курт казался им еще более избалованным, чем собственная дочь. У него не было никаких целей в жизни, никаких стремлений. Только желание развлекаться, делать то, что в голову взбредет, не задумываясь о последствиях.

Вдвоем они бы долго не протянули. Стоило только начаться самостоятельной жизни, как показное счастье рассыпалось бы на кусочки. Курт, наверняка, сел бы на шею Керри и помыкал ею, как душе его угодно, а она безропотно сносила бы все его выходки, потому что влюблена была, как кошка. Тот самый тип любви, когда любящий готов бежать за любимым по раскаленным углям или по битому стеклу, только бы удержать на себе внимание, только бы чувствовать себя нужным.

Но, создавая видимость тактики невмешательства, они все равно старались отдалить свою девочку от Курта. Потому и не позволили ей отправиться вместе с ним и компанией его друзей на горнолыжный курорт. Все равно ничего хорошего из той поездки, по их представлениям, выйти не могло.

Конечно, у Керри всегда была голова на плечах. Думала она, прежде всего, головой, а не сердцем. Всегда и во всем, но только не в ситуации с Куртом. Если бывает в жизни самый неудачный выбор и самая большая ошибка, то такой ошибкой для девушки был именно Курт. Что она в нем находит, родители, сколько не пытались, да так и не смогли понять.

Ничего хорошего этим отношениям они не предрекали.

А за дочь было обидно.

Тогда-то они и решили, что стоит отправить девушку на каникулы к недавно переехавшим в Англию родственникам.

Разумеется, Керри в тот момент их подхода не оценила, раскапризничалась. Начала демонстрировать характер, но родители остались непреклонны. Они решили идти выбранной дорогой.

Керри уехала к родственникам. Курт вместе со своими друзьями отправился на курорт.

То, что современные подростки, находящиеся под минимальным присмотром, могут натворить глупостей, известно давно. Потому и не стал откровением тот факт, что Курт тогда с дружками отличился. Через месяц после бурного отдыха, вся школа с жаром обсуждала, что он вскоре станет отцом. Не то, чтобы вскоре, но месяцев через восемь точно. На пьяную голову он, конечно, умудрился натворить глупостей. Теперь девушка из их с Керри класса ждала ребенка. Какая мать получится из нее в столь юном возрасте, оставалось только догадываться. То, что отец из Курта – никакой, становилось понятно, спустя пару минут общения с ним.

Родители Керри ликовали. Если бы не их предусмотрительность, сейчас не чья-то дочь, а их собственная носила бы ребенка от этого безголового существа.

Впрочем, Керри после возвращения словно подменили. Она и сама знать не желала Курта, о чем и заявила в первый же день приезда. Сама ему позвонила, сказала, что между ними все кончено. И положила трубку, не дослушав его растерянный лепет. Курт, чрезвычайно уверенный в себе, не мог понять, с чего бы это мышка решила отделаться от него, сделав от ворот поворот.

В школе он пытался с ней поговорить. В итоге их разговор перешел в откровенный скандал, за которым, затаив дыхание, наблюдали все одноклассники.

Они знали Керри, как тихую, спокойную девушку, не способную устроить скандал на ровном месте, сейчас столкнулись с проявлением другой стороны её личности. Курт вел себя откровенно мерзко, говорил гадости, старался ударить больнее. Керри держала марку, почти не реагируя на его откровенно истеричные выпады. Понимала, что он раздражен не потому, что она от него уходит, а потому, что она первая предложила расстаться. По сути, не он её бросил, а она его.

Это сильно ударило по репутации мальчика плейбоя.

А потом по школе поползли слухи о беременности его новой подружки, и ситуация с Керри разрешилась сама собой.

Счастью её родителей не было предела.

Несмотря на расставание с Куртом, стабильности в жизни девушки, по-прежнему, не наблюдалось. Теперь она пребывала в вечной задумчивости, думая о том, что же связывает её с Паркером.

Керри понимала, что с её стороны это, неоспоримо, влюбленность, но вот что чувствует к ней Эшли, по-прежнему, оставалось загадкой. Теперь, когда у девушки за плечами был опыт неудачных отношений, она не хотела спешить, прыгая из огня в полымя. В этот раз ошибиться не хотелось.

Перед отъездом она еще раз виделась с Эшли. Ничего особенного. Простое прощанье в аэропорту. Довольно трогательное, на самом деле. Во всяком случае, Керри так показалось в тот момент. Сев в самолет, вновь едва не расплакалась. Почему-то не покидало ощущение, что стоит только исчезнуть из поля зрения, как он тут же найдет себе другую девушку. Не сдержит обещание.

Успокаивала себя Керри тем, что её уже неоднократно обманывали. Если ещё раз обманут, ничего страшного не случится. Переживет. Забудет. Перелистнёт эту страницу своей жизни, а потом вырвет и подожжет. Не стоит зацикливаться на чем-то одном. Всегда нужно искать стимул идти дальше.

Когда уходит желание жить, становится страшно.

Странно, но пока Паркер не давал поводов усомниться в нем. Ни разу. С Дитрихом о личной жизни Эшли она ни разу не заговаривала. Сам Дитрих эту тему затрагивать не собирался. Однако Керри была уверена, что он не упустил бы случая позлорадствовать, заявив, что её очередная любовь – мерзкий тип, и предоставив море доказательств на любой вкус и цвет. Пока он молчал, Керри могла быть уверена в том, что все хорошо.

В последнее время у Дитриха появились свои собственные заботы и проблемы, которые не терпели отлагательств. Все следовало решать стремительно.

Испытания сыпались на её кузена, как из рога изобилия. Во время одного из разговоров Керри узнала о том, что Дитрих живет под одной крышей с Люси. Девочка с пирожными. Именно так называла её Дарк. Она очень мало знала о девушке Дитриха, имела слабое представление о том, как развивались их отношения. Могла лишь заявить, что все было слишком стремительно. Подобная скорость не была присуща Ланцу, он всегда долго-долго раздумывал, прежде чем принимал решения, а тут все произошло так быстро, что Керри и оглянуться не успела. Она стала свидетельницей зарождения их общения, проходит всего несколько недель, а они уже старательно изображают семейную пару. Казалось, мир сошел с ума. Ну, или не весь мир, а только Дитрих.

Когда стали известны мотивы его поступков, Керри ничего не оставалось, как согласиться с правильностью принятого решения. Иначе и быть не могло.

Если бы она оказалась в подобной ситуации... Вряд ли Курт принял бы её в свой дом. Скорее, он оставил бы её жить на улице.

В который раз Керри порадовалась своему решению. Расставание было одним из самых разумных её поступков.

Дитрих не переставал удивлять. С каждым днем он становился все более серьезным, в нем просыпалась ответственность, о наличии которой раньше приходилось лишь догадываться. Правда, Керри сомневалась в том, что он вообще способен на мужские поступки. Кузен казался ей слегка аморфным существом, которое обожает комфорт, а любые неприятности выбивают его из седла и вгоняют в тоску. Сейчас Керри получила опровержение. Дитрих взрослел. Он начинал понимать, что такое ответственность не только за себя, но и за другого человека. Это Керри радовало.

Настораживали немного его размышления о возможной женитьбе в ближайшем будущем. Это точно не походило на Дитриха. Керри время от времени казалось, что его подменили, потому он и произносит речи, не свойственные прежнему Дитриху. После случая с Гретхен Дитрих крайне настороженно относился ко всем женщинам, что встречались на его пути. Большинство их казалось ему лицемерными суками, что только и умеют обманывать мужчин, в стремлении к достижению своих целей. А цели могут быть разные: благополучие материальное, просто некая известность в определенных кругах, желание быть рядом с человеком, который притягивает к себе внимание окружающих. Меркантильное желание примазаться к чужой славе. Только оно. И никаких чувств. Чистая выгода, не опошленная странными словечками вроде «любовь» и «нежность». Прежний Дитрих не мог так легко довериться едва знакомой девушке. Он долго проверял бы её чувства, поставив их под сомнение, придумывал разные испытания, и, только получив подтверждение искренности, мог предложить встречаться, но никак не жить под одной крышей.

Люси не вызывала у Керри отрицательных эмоций, хотя Дарк и относилась к ней настороженно. Просто необычная ситуация, отсюда и излишняя подозрительность.

Ланц всегда открытым текстом заявлял, что его волнует судьба Керри, и он хочет, чтобы рядом с ней находился достойный человек. Керри хотела того же самого для Дитриха. Гретхен всегда вызывала у нее лишь отторжение, с ней разговаривать было противно. Вечно глянцевая девушка с обложки, никакой, даже минимальной естественности, только стремление быть похожей на очередную девушку месяца, излишнее самолюбование, фальшь, наигранность.

Сейчас, когда Дитриха рядом не было, Гретхен не стеснялась в выражениях, на каждом углу полоскала его имя, заявляя, насколько он мерзкий тип. Она и раньше-то язык за зубами держать не умела, а теперь, когда сдерживающий фактор исчез, она – будто с цепи сорвалась.

После возвращения из Англии Керри стала менее сдержанной. Сцепилась с местной красоткой. На их драку смотрела вся школа, их едва смогли отцепить друг от друга. Гретхен визжала, как недорезанная, старалась расцарапать лицо Дарк своими наращенными когтями, цеплялась в волосы. Керри действовала довольно грубо, почти по-мужски. Драка стала событием месяца.

С особым удовольствием наблюдала Керри за тем, как местный секс-символ подтирает сопли и слезы, прикладывает платок к разбитым губам, метает в её сторону гневные взгляды. Керри только улыбалась в ответ на злобное шипение. Ухватив Гретхен за воротничок рубашки, прижала её к стене и прошипела:

– Ещё одно нелестное слово в адрес Дитриха, и я за себя не отвечаю.

После удалилась под свист и улюлюканье одноклассников. Она чувствовала себя победительницей.

Потом с удивлением отметила, что к ней стали относиться с большим уважением, не то, что раньше.

Гретхен в школе не любили. Парни, конечно, восхищались её красотой, но заступаться за часть своей принцессы не торопились. К тому же, все еще помнили нрав Ланца. Понимали, что его сестричка тоже не промах и постоять за себя может. При желании вообще вывернет всю ситуацию так, что все они в проигрыше останутся, а у нее будет почет и слава.

После возвращения Керри изменилась. Это заметили все.

Она стала увереннее в себе, раскрепостилась, перестала замыкаться в своем собственном мирке, стала проявлять живой интерес ко всему, что творилось вокруг.

Но сильнее всего окружающих потрясли её слова, брошенные в лицо Курту.

– Мне не нужен мужчина-клоун, который только и умеет работать на публику. А ты только это и можешь. Ты смешной, но почему-то веселишь ты только своих дружков, а девушек, что находятся рядом с тобой, унижаешь. Не хочу, чтобы об меня вытирали ноги, потому, прощай.

Она махнула рукой, будто, действительно, прощалась с ним.

Курт вел себя, как истеричная женщина, оставленная неверным мужем. Он начал сыпать оскорблениями в адрес Керри, потом вообще опустился до того, что заявил о её скованности в постели. Дарк посмотрела на него удивленно и произнесла равнодушно:

– Откуда тебе знать-то? Мы же с тобой никогда не спали вместе.

Нужно было видеть лица школьников, составлявших в тот момент массовку. Сначала у них был шок, потом начались перешептывания, смешки. Все помнили, как Курт когда-то хвастался своими подвигами. Теперь, когда правда выплыла на поверхность, стало понятно, что он просто трепал языком. Ничего у них с Керри не было.

Враг был повержен и разбит со всех сторон, а Керри с каждым днем расцветала.

На неё стали обращать внимание те, кто раньше в упор не видел. Керри делала вид, что знать их не знает. Перенимала тактику Дитриха, который держался в стороне от таких вот притворных друзей. Они вьются вокруг, когда тебе хорошо, но стоит только случиться в твоей жизни непредвиденной ситуации, как они тут же исчезают из жизни. Ничто не напоминает об их существовании.

Невозможно утаить иголку в стоге сена. Рано или поздно правда становится достоянием общественности. Вот и об отношениях Керри вскоре узнали одноклассники. Новость о том, что у тихони Дарк в Англии появился мальчик, облетела всех за считанные часы. Курт, конечно, негодовал сильнее всех.

Вновь пытался вызвать девушку на скандал.

Она передернула плечами, на откровенную провокацию не велась.

– Как его зовут? – наседал на девушку бывший. – Не хочешь говорить или просто ещё не придумала?

Керри посмотрела на него с грустью во взгляде. Будто жалела его, сопереживала. Такого глупого, дальше своего носа не видящего. Даже сейчас ему казалось, что Керри просто старается зацепить его, потому и выдумывает о себе небылицы.

– Эшли, – произнесла с придыханием.

– Эшли? – недоверчиво переспросил Курт.

– Именно. Эшли Паркер.

– Фу, имя у него какое-то бабское, – скривился парень. – Долго думала, прежде чем сказать? Наверняка, существует он только в твоем воображении.

– Не веришь мне, спроси у Дитриха, – спокойно ответила Керри, глядя на своего бывшего совершенно безмятежным взглядом. Глаза не бегали, от голоса веяло ледяным спокойствием.

– Ой, нет. Избавь меня от разговоров с твоим чокнутым братцем.

– Никто не заставляет. Я просто предложила.

– То есть, ты хочешь меня убедить в том, что у тебя все-таки появился парень?

– Да, дорогой, все только ради тебя, – откликнулась Керри. – Ради тебя одного все и задумано. Слушай, иди уже своей дорогой, не действуй мне на нервы.

Он откровенно раздражал девушку.

Сейчас у нее будто пелена с глаз спала, и все виделось в истинном свете. От былого романтического флера даже намека не осталось. Керри, в какой-то мере, было жаль бездарно потраченного времени, проведенного рядом с этим человеком.

– С каких пор я начал действовать тебе на нервы?

– Возможно, с тех самых, как мы встретились? – хмыкнула девушка. – Забудь. Дурацкое было время. А тебе сейчас надо к ответственному шагу готовиться, папаша.

Керри поднялась из-за стола и направилась к выходу из столовой, оставив Курта наедине с его не самыми радужными мыслями. Все чаще его тыкали носом в это отцовство. Дня не проходило, чтобы кто-то не напомнил о перспективах, маячивших перед его глазами. Девушка категорически отказалась делать аборт, решилась рожать. Её родители, естественно, настаивали на свадьбе в самое ближайшее время. Курт вообще ни о чем подобном не задумывался. Он не собирался жениться. Его устраивала свобода, ограничить её – для него было смерти подобно.

Неприятности стали его постоянными спутницами. Сначала беременность не самой приятной и интересной внешне девушки, с которой он переспал по глупости, потом издевки Керри, выставившие его на посмешище перед школой. Все это раздражало неимоверно. Особенно Керри, возомнившая себя звездой после возвращения из Англии.

Курту хотелось уесть её, заявив, что, если кто-то польстился на нее в другой стране, то это ещё не повод мнить о себе многое. Вполне возможно, что это случайность. Просто повезло.

О том, как развивались события на деле, он даже не догадывался, а Керри и не собиралась откровенничать. С некоторых пор она решила держать свою личную жизнь в секрете. Говорят, что именно такая тактика применима к по-настоящему серьезным отношениям. Видимо, Керри подсознательно хотела серьезных отношений с Паркером, потому и не рассказывала всем желающим о том, что происходило в её жизни во время каникул. Никого, кроме них двоих, это ровным счетом не касалось.

Эшли первый прислал ей сообщение... Она немного растерялась. Они не обменивались при расставании телефонами, потому так неожиданно было увидеть в послании его имя – подпись. Они поболтали немного о мелочах жизни. Керри лично поведала ему о своем расставании с Куртом. Зачем-то и о драке с Гретхен рассказала. Ей вообще обо всем хотелось Паркеру рассказать. Они обменялись номерами «асек», теперь их виртуальные свидания стали традиционным ритуалом, практически ежевечерним.

Керри привыкла к тому, что Эшли есть в её жизни.

А тут вдруг этот кошмар привиделся.

Девушке снилась школа. Она не так много времени там провела, но, в принципе, планировку запомнила.

Ей снился коридор, полный учеников. Там царила паника, раздавались крики. Был слышен звон битого стекла. Все куда-то бежали, все стремились спрятаться. Почему-то девушке привиделось бледное лицо кузена, и слезы на его глазах. Она никогда не видела, чтобы Дитрих плакал. Казалось, он вообще на это не способен, а тут...

Керри чувствовала себя разбитой после подобных сновидений. Ей хотелось сказать и Эшли, и Дитриху, чтобы они были осторожнее. Но что-то, вероятно интуиция, подсказывала ей, что они не оценят, а, возможно, даже посмеются над ней. Дитрих никогда не верил в подобные вещи, он не был фаталистом. Не верил в судьбу и знаки свыше, во всем полагался лишь на себя.

Станет ли Паркер её слушать, Керри пока могла только догадываться, но, на всякий случай, решила предупредить. В конце концов, попытка – не пытка.

– Что хотя бы приснилось? – поинтересовалась мать, садясь напротив и вглядываясь в бледное лицо дочери.

– Школа, – отрывисто произнесла Дарк. – Паника. Дитрих. Мам, он плакал... Это так необычно. Я совсем не представляю его плачущим. А там, в моем сне, он словно на грани отчаяния находился. Он кричал. Явно что-то кричал, но я не разобрала слова. Просто видела, как он рот открывает. Была сторонним наблюдателем. Может, позвонить ему, сказать, чтобы был осторожен?

Керри снова потянулась к графину с водой. Налила немного в стакан, выпила.

Сердце, по-прежнему, кололо. И дурные предчувствия не оставляли.

– Позвони, детка. Не думаю, правда, что он послушает, – со вздохом произнесла женщина.

– Увы, он упрям, как стадо мулов, – произнесла Керри, поднимаясь из-за стола. – Пойду, попробую с ним поговорить. Может быть, удастся его предостеречь.

 

* * *

 

Аманда бежала по улице, как всегда, заткнув уши наушниками. В плеере снова играла мрачная музыка. Аманда уже давным-давно перестала слушать романтичные песни, по которым сходили с ума её сверстницы, мечтавшие о любви и нежности. Грант была разочарована в этом чувстве, искренне считала, что его придумали не тонко чувствующие натуры, а люди прагматичные, расчетливые, решившие сколотить состояние на сладких сказках. Отсюда обилие книг, песен и фильмов о вечной любви, которой нет, никогда не было, да, скорее всего, никогда и не будет. Когда все слишком хорошо, человек перестает самосовершенствоваться, и это самое страшное, что может случиться. Находясь в состоянии влюбленности, человек не замечает ничего, видит лишь своего возлюбленного или возлюбленную, видит совершенство, а когда начинается совместная жизнь, ничего от былого восхищения не остается.

Сложно всю жизнь прожить с одним человеком, веря, что он – самый замечательный на свете. Рано или поздно закрадываются сомнения, хочется проверить, так ли это, или же искусный самообман. Тогда и начинаются проблемы в семьях.

Невероятно трудно не возненавидеть человека, находящегося рядом за все его недостатки, вредные привычки и отступления от нарисованного в воображении идеала. Когда человек влюблен, его вторая половинка видится божеством, как только начинаются суровые будни, от былого восхищения и следа не остается. Только горькое разочарование в своей слепоте, временном помрачении рассудка и неумении видеть между строк.

Каждое утро видеть одно лицо, слышать один и тот же голос, смотреть на валяющиеся в кресле рубашки. Ничего не говорить, не бросаться уп